Самолет летел уже несколько часов высоко над облаками, которые недавно начало подсвечивать едва выглядывающее из-за горизонта Солнце.
–Странный неземной восход, – Сергей предложил Вере взглянуть в окно.
–Это все Аврора живописью занимается, – засмеялась Вера и пододвинулась к окну.
–Что… что сказала, Вера? Не в «ро» Ра! – и добавил. – Не удивляйся, древние все говорили и понимали по слогам, тогда появилось это имя, а для удобства некоторые слоги писали одной буквой, чаще согласной. Примерно это и означало, наверное, А-в-ро-ра.
Сергей положил на колени журнал с загадками перуанских Насок – рисунков в скалистой пустыне Перу и отчетливо представил карту поверхности Земли: «В ней есть одна группа материков, морской путь вокруг которой похож на греческую букву «ро», – это Америка и другая группа «альфа» – Евразия с Африкой и Австралией, так выглядит на глобусе морской путь вокруг нее. Ар или греческими буквами: "альфа" и "ро" – это земля, Ра это и Бог, и река Волга. И имя Богини говорит о том, что, и река Ра, и Бог Ра - не в Америке…
–А может быть просто: самые красивые рассветы римляне встречали на Волге.
Сергей рассказал Вере про «альфа», «бета», «ро» и другие греческие буквы, их происхождение и значение в развитии цивилизации, в создании географических карт, и о самих алфавитах как новых источниках знаний, как он это представлял. Потом продолжил:
–Вера у меня такое впечатление, что рисунки, – он показал рисунки Наски, – нарисованы автоматом, компьютером, а не человеком, слишком они неестественны, но аналитически правильно, как вид как бы «изнутри», внутреннего наблюдателя, перенесены на плоскость: распластаны ноги и руки у обезьяны, крылья и хвост у птицы.
–Да, художник-созерцатель так не нарисует, – сказала Вера.
–Руководил автомат из космоса, заставляя невольников время от времени переворачивать и таскать камни, обнажая желтый песок пустыни, хотел оставить о себе память. Не мог же этот автомат летать несколько веков над Землей? Значит тогда, он был в горах, или на Марсе, или на Венере… или летел к Солнцу, появлялся с рассветом и будил всех. Кто-то зрячий наблюдал создание картины и помогал ему…
–Или у него было наблюдательное устройство?
–Все – лишнее, когда есть человек.
Сергей с увлечением рисовал греческие буквы и рассказывал, что они означают: в них была описана и Земля и страна, откуда пришли греки, расположенная у дельт рек Волги и Урала, их маршрут переселения через Дон и Черное Море (буква «ми») на побережья Эгейского и Ионического морей (буква «кси»).
Материк к западу от Гибралтара в их алфавите выглядит как «бета» и «ро», сейчас это Америка. А что удивительно, в их алфавите указана и река Миссисипи с притоком и Великими озерами, большой буквой «ипсилон», и место для будущего Панамского канала, обозначенное буквами «пси», и рассказано, что он откроет выход в Великий океан (буквы большая и малая – омега), закрытый американским континентом, на что указывают буквы «Фи» и «фи». Были у букв и другие значения, они их приобретали на разных этапах развития, и у буквы «ро», вплоть до топора, и у «фи»…
–Удивительно, но если греки написали свою историю, карту Земли и перспективы мореплавания в своем алфавите, то значит, что раньше они не нуждались в письменности, – сказала Вера.
–Да, по мере формирования и переселения народа, ему давали как бы его карту в алфавите, его назначение. Потом что-то забывалось, объединялось с другими. Появлялись свои идеи – народ растет и меняет свой язык. Потом уже, откуда-то Платон возьмет Атлантиду, может быть с карт финикийцев, но учить он будет по старой традиции устно, больше общаясь с Богами и обучая этому учеников.
–Можно представить, какой был расцвет цивилизации, о которой рассказывают греки, если в Америке главный путь был сухопутный с Севера на Юг, а Панамский канал был вспомогательным на этом перекрестке. Там, похоже, до сих пор еще и железной дороги нет, как у нас на континенте – из Владивостока в Санкт-Петербург.
–Да и без бумаги мы пока еще жить не рискуем, – сказал Сергей, – а может так и правильнее: скорее выберемся, если случится то, что произошло с той древней культурой. Не представляю, как может прожить компьютер без обновления сотню лет. А тысячи! Десятки тысяч лет!
–Может он и сейчас работает этот универсальный подсказчик, а нас стало много, и его просто не хватает на всех?
–Вряд ли, хотя многие о Боге говорят, но просьбы в молитвах очень просты, а устройства, конструируемые людьми, усложняются до невообразимых пределов, все не подскажешь.
–Ты просил что-нибудь у Бога?
–Только силы себе, да здоровья близким…
–Может быть, больше ничего и не надо?
Самолет начал снижаться, объявили посадку. Скоро уже были в Сеуле. Вера в первый раз оказалась в крупнейшем аэропорту Азии. Размеры аэропорта ошеломляли: бесконечные галереи, магазины, кафе, рестораны – целый город из галерей и бегущих дорожек. Они прошли, проехали по своему лабиринту и вскоре уже садились в самолет рейсом во Владивосток.
Лететь было недолго. Перекусили, отдохнули. Вера спросила:
–А что, все народы свою историю излагают в алфавите?
–Нет. Вот великие арабские завоеватели в начале новой эры дали в алфавите план своих будущих завоеваний.
–И что, выполнили?
–Перевыполнили даже, а вот на Востоке, японцы учат хорошим манерам в своем алфавите, если можно так назвать иероглифы.
–У них другие боги?
–Вряд ли. Они, похоже, служили тоже Ра: самурау – служить. Но китайские иероглифы, источник японских, родились, похоже, еще при силе Ра, три с половиной тысячи лет назад, и китайцам не надо было никуда переселяться и описывать свое прошлое. Они последнее обледенение планеты пережили здесь довольно спокойно, правда досаждали им гонимые холодом соседи с севера, но это не трагичное бегство из обледеневшей Европы и возвращение обратно. В китайских иероглифах больше искусства и ощущения радости жизни в долинах их великих рек Хуанхэ и Янцзы, несущих воды к теплому морю.
Сергей, откинувшись в кресле, вспоминал, как в школе ему нравилось совмещать изучение географии и истории. Вспомнил преподавателя географии, молодую русоголовую, очень красивую женщину с толстой косой, свою влюбленность в свежие контурные карты. Его память оживляли и детские радости открытий новых стран, которые он наносил на чистенькие карты, с их необычными будоражащими воображение яркими пейзажами, и, как мрак, накладывающиеся на такие же карты, непрерывные войны из курсов изучаемой параллельно истории, портящие напрочь все впечатления от красот Земли. Но войны рождали героев, парящих в его воображении и придающих другие цвета, красоты и измерения картам Земли.
Десять-двенадцать тысяч лет назад начал стаивать лед с территории Европы и Северной Америки и с тех пор люди, забыв про все, что их мирило и связывало на маленькой части, райски теплой части планеты, рванули к красотам всей Земли. Кто навстречу закату, а кто навстречу рассвету. «Мы на востоке из последних», – решил он про своих.
Самолет начал снижаться и вскоре легко побежал по посадочной полосе.
–Как-то все серо после Сингапура, – шепнула Вера.
–У Сергея все серо… – сказал и подумал, что ирония – иронией, а снег и голые мелькавшие за окном деревья ни в какое сравнение не идут с южными красотами: «Чем я займу здесь Веру?»
На улице шел мелкий снег. В аэропорту чувствовался русский простор и не только потому, что не было привычного рукава, в который незаметно ныряют пассажиры из самолета после посадки, но скорее потому, что равнина дышала легкой туманной бесконечностью.
Мороза уже не было, но легкий холодок ощущался в еще не таящем снеге – инее. Апрель – еще снежная весна. Снега уже немного, и он приятно осветляет бежевые от высокой сухой травы долины вокруг дороги, делая поездку необычно привлекательной. И все равно с кем едешь, пейзаж захватывает своей собственной игрой, лучше всего, наверное, выраженной в китайских пробковых картинах.
Высокая сухая трава в снегу среди редких деревьев в ярусах сменяющих друг друга сопок после нежных красок долины создает совсем не унылое настроение. Легкое движение меняет картину столь значительно, в калейдоскопе нежно-унылых тонов, что хочется двигаться. Движение захватывает даже в стоящей машине – стоит двинуть головой – а при включенной скорости, изменениях этой скорости на подъемах и спусках, перемены вокруг создают какое-то совсем не привычное внутреннее веселье.
Вера весело обернулась к другу Сергея, мирно отдыхавшему на заднем сидении:
–Как вы только здесь ездите, Кирилл? Здесь так хочется разглядеть все вокруг, такие неожиданные и нежные краски…
–За рулем особо смотреть-то вокруг нельзя – смотришь на едущего впереди и держишь дистанцию – вот и все художества. Не уснуть бы – об этом и думаешь. Вот Сережа на нас никак не реагирует и на пейзажи – он увлечен капотами и фонарями.
–Капотами, – улыбнулась Вера, – Сережа, а почему вы ничего не пишете о природе, здесь так красиво?
–Наши умиляются елями да березами, а жухлая трава в русской поэзии – это стог сена. Одну песню популярную написали о траве: «Шумел камыш – деревья гнулись…» и все утонуло в ветреной душе.
Чуть погодя, продолжил:
–Это видеть, Верочка, нужно, тогда захватывает вся эта игра: засмотрится народ и станет его миллиард, как китайцев… А так, смотрят друг другу в душу, смотрят… А от этого никакого прибавку, взаимный гипноз, как получается, дает нулевой результат.
–Поэтому нас так мало?
–Уже немало, охотники расплодились: два миллиона в крае… Привезут гвоздей и соли, – еще нарожают…
–Город, наверное, большой. Машин, вижу, много, как в Москве, но красивее машинки…
Вера уже не смотрела вокруг, а только вперед, хотелось увидеть город.
–Скоро приедем, еще минут двадцать, если не попадем в пробку…
Сергей ехал с азартом, увлеченно объезжая неторопливых водителей, иногда справа, иногда они уступали дорогу. Вере нравилось, что они не плетутся за кем-то, но впереди появлялись все новые и новые машины, какой-то бесконечной чередой и вырваться на простор уже казалось невозможным. Ближе к городу они прочно встали в сплошной поток еле плетущихся автомобилей… Краски вокруг уже не так привлекали, хотелось скорей доехать.
Вера вспомнила Сингапур – там такого нет. На дорогах никто никому не мешает. Тем временем кто-то не очень вежливо подлезал на своей машине под машину Сергея, Сергей не пускал:
–Пусть сигналит, – ответил он на молчаливый вопрос Веры, – тут таких уже стало много: пойми их! Зачем лезут? Притираются.
В апреле было еще прохладно. Вера прогуливалась от центра города до набережной, отделанной красным гранитом, иногда выезжала с Сергеем в лесопарковую часть города, вместе поднимались на сопки. Иногда вдвоем ходили по берегу Амурского залива. Все было ей интересно, но браться за кисть было еще рановато, не любила она это в холод, и вся красота Амурского залива, с его бухточками, формирующими западную границу города, оседала где-то в душе.
По вечерам, иногда подолгу, стояли на берегу, завороженные красками воды и неба, и далеких гор на другом берегу. Вера просчитывала количество ярусов сопок, поднимавшихся у горизонта из размытой водной дали. Начался перелет птиц. На кромку льда залива перед самой ночью садились перелетные утки: подлетали маленькие стайки, к ним подсаживались другие, формируя огромную стаю завтрашнего дня.
Закаты и рассветы над Амурским заливом могли не только заворожить любого художника, но и дать новое видение мира: ангелы Востока просились на полотно. В зарисовках и эскизах постепенно отстаивались еще мутные впечатления от увиденного. Картина заката никак не вызревала в сознании. Однажды Вера даже пожалела, что не взяла с собой фотоаппарат, забыла.
День был не очень ясный. В середине дня даже прошел дождь, но к вечеру облака исчезли, оставив легкую дымку над заливом, сгущающуюся к горизонту. И вот в этот горизонт стало садиться огромное, чуть красноватое, солнце. Вера вспомнила, что на красное солнце полезно смотреть для восстановления зрения и попробовала.
Немного посмотрев на солнце, Вера отвела глаза и взглянула в противоположную закату сторону: виделось все очень четко. Солнце быстро село за горы и тут начались необычные видения. Вспыхнул нимб трех гор: одной господствующей над горизонтом горы и с двух сторон гор пониже. Нимб над вершинами горел несколько минут. «Нужно было бы сфотографировать его», – жалела Вера. У нее не было фотоаппарата и она жадно впитывала в себя все краски и детали видения: красно-серые следы тумана и четкий от светло-розового до яркого розового цвета контур трех вершин.
–Сережа, что это? – спросила Вера замирающим от восторга голосом.
–Это господствующие над горизонтом горы. Растительность, деревья и туман создают условия для дифракции и мы видим преломившийся свет солнца, падающий на кромку гор. Он как мираж чуть приподнят над горизонтом. Такой ореол бывает вокруг облаков, когда солнце прячется за ними. Выше этих гор в массиве нет.
Вера дома долго вспоминала детали будущей картины, пыталась воспроизвести цвета и мелкие детали запечатленного в памяти. Такое больше и не увидишь.
В мае стало по-летнему тепло и первая нежная травка на косогорах, и первая нежная листва все больше звали на улицы и скверы. Телевидение и радио не привлекали ничем. Волна дешевых программ, поднятая любителями гороскопов, медленно переходила в болотце любителей развлекательных тин. А схватки на экране за право быть самым умным или певучим и, вообще, талантливым напоминали паучьи бои за бедных мушек, случайно залетевших в теле-паутину. Особенно это чувствовалось во Владивостоке, где рынок предлагал десятки каналов, а смотреть было нечего, за редким исключением познавательных фильмов и программ, снятых действительно хорошо. Вести, новости, катастрофы, вести…
Вера берегла себя для картин, могло ли в этом помочь кино и телевидение? В чем-то и помогало. Можно было посмотреть с Сергеем фильм. И просто посмотреть на него у телевизора вечером, для телевидения это заканчивалось полной катастрофой.
Книг у Сергея было не очень много, и у Веры была возможность, не увлекаясь чем-то особенно, просто смотреть вокруг, делать зарисовки. Браться за картину не хотелось – все же привыкла к своей атмосфере производства. А здесь… Этот размеренный отдых начинал утомлять.
Вера было увлеклась идеей Сергея определить будущее народов, исходя из их географических корней, по алфавитам. С письменностью греков, вернее, с символикой их букв, разобраться было не столь трудно. Но вот латинские буквы вобрали в себя символику уже и других народов. Сергей объяснял ей, что принесли этруски в латинский алфавит. Терпеливо демонстрировал саму суть алфавита, как первой научной системы, с которой сталкивается любой народ, осознавая себя.
Группа племен селится у реки, у них появляется нужда и в письменности, и в простейших картах, отображающих местность у реки. Буква «I» в алфавите такого народа могла обозначать эту реку, буква «Ф» – их город на реке (это было удобно). Буквой «К» могли обозначить левый притоки реки, а буквой «Ж» – притоки с двух сторон реки (недаром, эту букву называли «житие», поскольку у «жития» был принцип – распространяться по рекам). Поселения у моря на картах-алфавитах выглядели по-другому, но в соответствии с принципами картографии: север – вверху листа, восток – справа, соблюдался масштаб и направления главных линий рельефа. Буква «Т» у этрусков обозначала, например, горы на севере, с которых течет река Тигр, как непреодолимая преграда для судна.
В алфавит встраивались другие важные для истории освоения территории символы: строительство флота, переселение из столицы во второй важный город и другое. Так буквой «А» этруски обозначили всю территорию, которую контролировало древнее государство, расположенное между Персидским заливом и хребтами гор Загрос с восточной стороны и Красным со Средиземным морями с западной, кружочком у перемычки в букве «А», обозначив вторую столицу, первая была – где Вавилон. Поразительно, но та же буква «А» с кружочком в левой части перемычки напоминала и гигантскую группу материков, окружающих Индийский океан с запада, севера и востока, с топориком Аравии, где условно расположен кружочек.
Мы знаем, что этруски создали Древнюю Римскую империю, но может так оказаться, что и более Древнюю империю в Двуречье тоже создали этруски, поскольку в их алфавите указан символ, похожий на территорию между Тигром и Евфратом. Особенно интересно было то, что направление севера в двух алфавитах, созданных с участием этрусков, разное: их древний алфавит, в отличие от латыни, соответствует положению северного полюса над Северной Атлантикой, а не тому, что сейчас. Создатели древнейших империй с огромным опытом в строительстве городов… Поняли ли их до конца римляне? Да только на столько поняли, на сколько было нужно тогда Риму…
Рим отмел миролюбивые устремления этрусков в отношении других «морских» народов: финикийцев и Карфагена. Алфавит этрусков римляне развернули с ориентации на Запад на ориентацию на Восток. О последствиях войны с Карфагеном Рим не думал… Не думал вплоть до пришествия арабских завоевателей. Историю так легко повернуть на путь агрессивного развития. Вот вернуть обратно…
Символика латыни все же не была так глобальна, как символика греков ионийцев, хотя обе использовали исходные символы этрусков. Обе они отражали синтез в осмысливании общей роли ряда народов, но с утратой ими исходных направляющих ориентиров. Следуя картам алфавита этрусков, Рим должен был бы пойти далее через океан, используя попутные течения в Южную Америку, но… История повернулась на Восток и остановилась в кровавых бойнях на две тысячи лет. Не в ту сторону смотрели Колумбы тех времен… Они до последнего все искали и искали пути в Индию, через которую когда-то давно шли этруски. А шли похоже с севера, от Тобола с Иртышом. Об этом говорит их символ, буква «R», введенная в латынь, он напоминает слияние этих рек на карте. А может быть все и не совсем так… Был еще один символ, не дававший покоя Сергею.
Веру и Сергея захватывала и глаголица, и кириллица. Они долго сидели по вечерам и расписывали в узкой теплой полосе ледникового периода от Северного Ледовитого океана до Красного моря положение народов в виде слоеного пирога: скандинавские и германские народы, судя по рунам, – на нынешнем Севере, в низовьях Оби и Енисея, за Уралом, «южнее» и рядом – угры и финны, далее на «юг» – славяне, далее греки, армяне, иберы. Восточнее располагались алтайские, тюркские и иранские народы. Кто жил тогда в Двуречье? Похоже, уже там тогда были этруски и их спутники. На берегах Красного моря, возможно, еще никого не было или уже туда спускались с гор африканские народы. В Африке жили предки многих современных африканских народов; В Индии, Китае и Юго-Восточной Азии, похоже, было тепло и в ледниковый период.
Где в такой конфигурации был северный полюс, догадаться было нетрудно, но он переместился туда, где сейчас. На Земле потеплело и весь этот слоеный пирог закрутился и пополз, как опара, на весь оттаявший мир. Так, наверное, и было, но смотреть на эту историю становилось все скучнее и скучнее. Там, где одни видели итог – другие находили план своих будущих действий: стиль друидов, заданный в символах этрусков, шедших на запад, был выхолощен в современной орфографии. Это уже настораживало… Зачем? Кто смотрел в эти дали? Не вернуть ли нам елочки на таблички алфавитов?.. пока все мы не оказались в пустыне. Да и как быть со словом «план-ета»?! Сергею, похоже, тоже хотелось найти другое занятие: ни что так не утомляет, как попытка предсказать будущее собратьям по разуму…
Вера вышла на улицу, прошла мимо свежевыкрашенного дома на Светланской – город преображался у нее на глазах: за какой-то месяц выкрасили половину улицы, на сходе к бухте открыли триумфальную арку, почему-то снесенную раньше. Вере нравились плавные, в стиле православных церквей, обводы арки, зовущие к неведомо высокому в мыслях… «Зачем сносили такую красоту? – рассуждала она. – Ну, царь не понравился, а причем здесь произведение? – триумф русского искусства! Слава Богу (или меркантильности), что вокзал не снесли – знал же царь куда прикладывать искусство – уцелело». Вокзал во Владивостоке был исключительно красив – с него начиналась самая длинная в мире железная дорога – чудо Света, действующее и поныне.
Сергей сидел в просторной комнате, прибранной по случаю приезда Веры и украшенной несколькими сугубо женскими вещами и думал о ремонте. Ремонт в этой комнате не делался очень давно, хотя старая венецианская штукатурка, вобравшая в себя следы ни одного десятилетия, мало чем это выдавала. А вот потолок… Изначально, видно, белый и идеально ровный, поблескивал потолочек кое-где начавшими отколупываться очагами деформаций, да и неравномерная по интенсивности окраски серость выдавала без всякой гордости свой возраст.
Потолку трудно уйти в тень. Солнечный свет, наполнявший комнату и отражавшийся от каждого предмета, делал его старость уязвимой и неприкрытой. Если бы не смотреть наверх, то все выглядело бы и ничего. Маленькая каменная вазочка с фиалками поднимала настроение до весеннего, а вымытые маем окна и жар солнечного света подсказывали без всякой двусмысленности, на что нужно направить силы – на последний штурм перед летними всеобщими отпусками и каникулами. Так уж получилось – ремонт в доме к приезду Веры не сделали.