Давненько случай этот произошел. Скорей всего в тот год, когда Гагарин в космос слетал. Жаркое лето на дворе в ту пору стояло, потому, как в аккурат, надо было поливать огурцы. Что на длиннющих грядах росли, всегда излаженных из коровьего навоза. А в деревне ведь не каждый дом возле речки стоит. И воды в знойное, алтайское лето, ох, как много нужно для полива этих, ненавистных Петьке, грядок.
Петька, это двенадцатилетний деревенский парнишка, уже которую по счёту ходку на речку делает. Ручонки все оттянул себе, а конца-края и не видать, кажись. И вот в эту самую жаркую пору к Петькиным родителям, а к нему так в первую голову, нагрянули нежданные гости. Дед Акинфий и бабка Пелагея. Петькиной мамки родичи и самые желанные, самые любимые Петькины родственники.
Жили, вообще-то, дед с бабкой в другом селе у младшей дочери, но изредка наведывались с визитами и к остальным своим дочерям и их семьям. Деду Акинфию совсем не понравилось занятие любимого внука, жалко стало парнишку.
- А скажи-ка мне, Петьша, что это ты за тридевять земель за водицей в речку носишься, когда у тебя колодец совсем рядышком?
- Ты, деда, нашел об чём вспомнить. Этот колодец, уже какой год стоит заброшенным. Его шпана мелкая, чурбаками закидала, что дядька Егор не мог расколоть. Ну, это тот, который по соседству с колодцем этим живёт.
Ничего не ответил в тот раз дед внуку своему, но призадумался. На второй день сходил к колодцу, осмотрел ворот, убедился, что цепь на месте. Заглянул вовнутрь колодца. Пахнуло холодом, сыростью и затхлостью. Осклизлые деревяшки колодезного сруба заканчивались глубоко внизу, где плавали в воде полузатопленные чурбаки. Чистой воды и не видно. Хорошо постарались маленькие разбойники. Как еще сами не кувыркнулись вниз, вместе с чурками.
Присел старый партизан на край сруба колодезного, вытащил из кармана кисет с махрой, свёрнутую особым способом газетку со спичками, цигарку умело свернул. Попыхивая, стал думу думать, каким образом колодец очистить, чурбаки наверх поднять. Дед Акинфий вообще-то был личностью незаурядной. После изгнания колчаковцев, большевику Акинфию Федоровичу довелось быть в последующие годы председателем не одного, а нескольких колхозов. Только наладит, организует работу в одном колхозе, партия направляет его в другой, еле дышащий. Вот так, не менее шести колхозов и поднимал с колен. В Отечественную на фронт его не взяли, как ни просился. Белогвардейцы в молодости цепями все легкие отбили, еле оклемался тогда. Вот и пришлось в глубоком тылу с бабами и подростками хлебушек фронту поставлять.
- Ты, деда, чего тут спрятался от меня? Никак думу, какую думаешь. Вон каку толстенную самокрутку уже докуриваешь, - это внучек незаметно к деду подкрался.
- Да вот, внучек, мыслю я, как эти чертовы чурбаки из колодца достать. Жисть тебе облегчить, чтоб за тридевять земель на речку не бегать.
- Да как их достанешь то, глубина то, ого-го, какая, никакой лестницы не хватит, чтоб до воды добраться.
- Лестница, говоришь. А ты ведь верно кумекуешь, внучек. Надо лестницей нам и воспользоваться. Ты мне, Петьша, тогда вот что скажи. Ты пионер, всем ребятам пример, или так себе?
- Ты чего, дед, изгиляешься, ли чо ли, надо мной? Через два года меня уже в комсомол принимать будут.
- Не серчай, Петьша, на меня. Это ведь я так шуткую. Разве может быть лоботрясом сынок, коли оба родителя коммунистами являются. Про деда-большевика я и говорить для приличия не стану.
Да уж! Недаром дед стал подначивать Петьку, спрашивая его, пионер ли он, или так себе, шалтай-болтай. Который и струсить может, коли припечёт уж сильно. У деда в голове уже окончательно созрел план очистки колодца. Надо вот только внука-пионера подготовить должным образом.
- Я вот что внучек мой, опять же, кумекаю. А ведь нам под силам будет, старому большевику и пионеру, очистить этот колодец. Слухай и не перебивай, покамест не доскажу всё до конца.
- Значится, приносим с тобой втихаря сюда лестницу, что к сараю вашему прислонена. Не беда, что короткая. Ты можешь, в конце концов, меня до конца дослушать? Привязываем ее за верхнюю балясину к цепи колодезной, опускаем одним концом в колодец и я потихоньку, с осторожностью буду спускать вниз ее.
- Чо то я дед не дошуруплю? А я где буду в это время?
- Как где? На лестнице и поедешь вниз.
- Ты что, дед, совсем того, или только наполовину? Да я лучше лишних пять раз на речку с ведрами сбегаю, чем в могиле этой концы отдать.
- Ну, значится, не дорос ты еще, Петьша, до настоящих дел, где смелость требуется. Забудем тогда и разговор наш.
Противоречивые мысли заполонили Петькину головушку. Уж больно страшновато в этот проклятый колодец спускаться. Да какое там страшновато, боязно так, что даже наверху, в жаре летней, мурашки по всему телу выскочили. А кроме страха, опять же, не меньший стыд перед дедом, который будет считать его последним трусом с этой минуты.
- Ты, деда, не злись на меня. Лучше расскажи, что ты придумал.
Дед улыбнулся в свои прокуренные усы, но виду не подал, что иного от Петьки и не ожидал он.
- Значица, внук, план мой такой. На опущенной в колодец лестнице, я тебя начну спускать вниз, и когда она достигнет дна, ты отцепляешь от лестницы цепь вот этим карабином. А я поднимаю цепь наверх, чтобы пристегнуть ведро. Вот в это ведро ты будешь потом загружать по чурбаку, а я их вытаскивать наверх. Когда мы их все вытащим, я спускаю цепь, ты пристегиваешь при помощи карабина лестницу, и я тебя подниму наверх. Ну как? Жим-жим?
- Тебе сколько лет, деда? Шестьдесят три. А мне всего двенадцать. Значит, ты знаешь, что делать надобно. Пошли за лестницей, чего столбами стоять.
- Ты глянь на него, неуж парнишка и правда, в нашу породу пошел, - опять улыбнулся в свои усы дед Акинфий.
Эх, вы, породистые! Знали бы, что ждет вас дальше, вмиг бы отказались от своей затеи. Оба. И стар, и млад.
Колодезный ворот заскрипел, лестница с Петькой поползла вниз. Враз жутким холодом обдало парнишку. Не догадался парень потеплее одеться, да и дед не дотункал подсказать. Под носом проплывали осклизлые бревешки колодезного сруба, пропитанные сыростью, аж вода сочится и капает с них вниз. Некоторые брёвна в срубе сгнили напрочь. Стало темно. Голову вверх задирать рано. Лестница стукнулась о чурбаки и стала уходить в воду. Петька еле-еле успел заскочить на пару-тройку балясин вверх, чтобы по пояс не оказаться в ледяной воде.
- Петьша! Живой, внучек? Тогда лестницу отцепляй, ведро подавать буду, - голос деда в глубоком колодце звучал гулко, совсем не так, как наверху.
Отцепив цепь от лестницы, Петьку одолел неописуемый страх. Парнишка вдруг осознал, что вот случись, что с дедом и придется здесь помереть от голода и холода. Пока не окочуришься совсем и не свалишься в воду, а чурбаки вновь сомкнутся над тобой, как будто ничего и не произошло.
Паники громкой не случилось, потому, как парень вовремя получил ощутимый удар пустым ведром по головушке. А вот поймать в воде чурбак, да еще засунуть его в ведро, когда сам стоишь на лестнице гораздо выше воды – проблема. Да еще, какая проблема, коли надо одной рукой за лестницу держаться, чтобы не оказаться по горло в ледяной воде. Наконец, с горем пополам ближний чурбак в ведро засунут. Пора поднимать.
Дед Акинфий, услышав команду внука, стал осторожно крутить ручку ворота. Ведро с чурбаком, уже над Петькиной головой, как вдруг из него выливается изрядное количество воды, потому как ведро это идет наверх с большим наклоном. Спасибо, что чурбак еще удерживается каким-то чудом в ведре и не вываливается обратно.
И вот так каждый раз, раскачивающееся ведро с чурбаком лезет вверх, а Петька каждый раз ждет, не полетит ли этот чурбак вниз. От бульканья в воде, от потоков воды сверху, Петькина одежда промокла насквозь, зубы выбивают чечётку, пальцы рук так задубели, что перестали слушаться совсем.
Наконец Петька кричит деду: - Дед, пошел последний чурбак. Давай цепь спускай, буду лестницу привязывать.
Но случилось непредвиденное. Не успел это Петька произнести, как ведро с чурбаком с высоты плюхнулось обратно в воду, чудом не задев парнишку и обдав его еще разок ледяной водой. Пока ведро было на плаву, Петька заметил блеснувшую цепь на чурбаке.
- Ну, вот теперь мне окончательный кирдык пришел в этом колодце, пропади он пропадом тыщу раз, - промелькнуло в голове. Поднапрягся парнишка и словил рукой цепь, пока она не ушла в воду. Еще не соображая до конца, зачем он это делает.
- Петьша, внучек! Ты живой? Цепь, окаянная, от ворота оторвалась. Утопла, наверное. Надоть бежать, веревку искать. Ты держись, внучек. Я мигом.
- Дед, я цепь поймал и к лестнице пристегну сейчас. А ты беги к нам в ограду, шнур отрежь, где белье висит.
- Молодчина! Работает соображалка еще! Держись, Петро! Врёшь, большевики не сдаются! И пионеры тоже. Я побёг, внучек. Жди, не волнуйся!
Тишина в колодце наступила, только капли воды со сруба с бульканьем падают на очищенную от чурбаков и поленьев, водную гладь. Скорей бы уж дед возвращался. Сил нет никаких, на этой лестнице стоять. Вдруг наверху послышались детские голоса, потом смолкли. Петька прислушался. И вот он, подарок! Сверху в воду прилетел один, из только что выловленных Петькой, чурбаков. А вот и две мордочки показались, свесившись вниз с края колодезного сруба. Послушать, какие звуки там внизу образовались.
Ох, как тут Петька заорал! Его голос, искаженный до неузнаваемости, из глубины колодца, звучал, вероятно, как из самой преисподней. Два маленьких пацанчика, что намеревались сбросить в колодец, невесть откуда взявшиеся подле него чурбаки, рванули с рёвом домой. Бежали так быстро, что у бедняжек пятки то сверкали, то в попу втыкались от испуга. Поневоле засверкают и втыкаться зачнут, коль в колодце сила нечистая поселилась и воет оттуда благим матом. А вскоре из домов этих стали вылетать их родители, взрослые дяди и тети. С криками, а иначе никак нельзя, но бежали теперь они в обратную сторону, к колодцу.
А там уже орудовал вовсю, дед, Акинфий Федорович. Бельевым шнуром он вытащил цепь, и привязав ее к вороту, поднимал наверх лестницу, с намертво вцепившимся в нее, своим любимым внучком Петьшей.
- Ну, вот внук, а ты говорил, что не получится у нас ничего. А я тебе, что в ответ сказал: - Врешь! Нас так просто не возьмешь! Большевики не сдаются! А с пионерами, ежели, то тем паче. А вон и бабушка твоя, Пелагея Сергеевна, торопится нам чегой-то важное сказать.
- Ну, и кому из вас взбрело в головушку сотворить этакое? Кто самым умным оказался на этот раз, дед али внук? А-а-а, об чём разговор вести, оба бестолочи несусветные. Один от старости из ума потихоньку выживает. Второй, малолеток, ростом с деда вымахал, а умишка ни на грош не скопил!
Так бабка Пелагея, со всей своей пролетарско-колхозной прямотой, чихвостила и в хвост и гриву и мужа своего, ветерана-борца за власть Советов и внучонка, почитателя и продолжателя дедовых завоеваний. А виновники суматохи, что
всполошили половину деревни, стояли, обнявшись и чему-то, по-дурацки, улыбались.
P. S. А вместо эпилога стоит признаться, что данный случай, как ни странно, имел место быть. В роли Петьки был задействован автор рассказа, роли Акинфия Федоровича и Пелагеи Сергеевны исполняли его дед и бабушка, Анисим Федорович и Татьяна Сергеевна Автайкины. Царствие им небесное.