Бал был великолепен. А ещё великолепнее был принц. Стройный, красивый, любезный, остроумный. Но всё это меркло перед тем, как он смотрел на меня. На меня так ещё никогда не смотрели. И я терялась, хоть и млела от его взгляда. Ну кто я? Всего лишь дочь главного лесничего от неравного брака с простолюдинкой. Мачеха даже сомневалась, брать ли меня вообще с собой на бал, но отец настоял. Да я и сама собиралась лишь скромно посидеть в уголке. И вдруг — такое... А когда он, спросив: «Вы не устали?» — подвёл меня к трону и предложил присесть, — да как! тоном приказа! — ошарашена была не только я, но и все присутствовавшие на балу. На обратном пути, в карете, мачеха после долгого молчания задумчиво протянула: «Вот как!..» Я не осмелилась переспросить, о чём она.
На следующее утро королевский глашатай на площади возвестил, что принц изволит жениться. На той девушке, с которой танцевал накануне на балу. Посыльный из дворца затребовал у мачехи моё свидетельство о рождении, свидетельство о крещении... дальше я не слышала; вспыхнув, я в полном смятении убежала к себе на чердак.
Я не могла разобраться со своими мыслями и чувствами. Я не могла поверить, что всё это — вправду; но я чувствовала, что не переживу, если это окажется шуткой. Принц... Что же, я люблю его? Наверное, да... А он? Получается, тоже? Раз жениться хочет? Может ли всё это быть? Да ещё со мной?
Дворцовые портные сшили мне уйму нарядных платьев. Я смотрела на себя в зеркало и не могла оторвать глаз: это я в нём? Такая красивая и взволнованная...
Свадебное торжество длилось до утра. Но наконец нас проводили в опочивальню. Я трепетала. А принц, стащив один сапог, запустил его со всего маху куда придётся и попал прямо на роскошное ложе.
— Вот же... — и вдруг я услышала нецензурное слово. Полагая, что мне померещилось, я во все глаза уставилась на принца. Он тем временем распоясался, швырнув кушак в угол. Посмотрел на постель, на меня.
— Убери.
Я непонимающе смотрела на это красивое лицо.
— Сапог, говорю, убери. Или ты собираешься на нём спать? Давай шустрее. И раздевайся. Я устал.
...Он был груб. И мне было больно. А он уснул.
Вечером торжества возобновились. Перед выходом в залы, заполненные людьми, принц взял меня за руку и мгновенно преобразился в того — нежного и ласкового. Лицо его сияло счастьем, он торжественно вёл меня сквозь толпу. И я уже не верила ничему, что случилось. Он замечательный! Он лучше всех! А то, что было наедине, было просто сном, дурным сном, как я вообще могла принять его за явь? Стыдно-то как. Пусть уж он не знает, как я ошиблась.
...Но я не ошиблась.
Дни текли за днями. Нет-нет, он не обижал меня намеренно, просто наедине со мной и приближёнными позволял себе «отдохнуть», как он это называл, «расслабиться» и не «выпендриваться». Просто был таким, каким ему хотелось.
Я не знала и никогда даже не думала, что во дворце принято употреблять крепкие словечки. Но я их регулярно слышала. Не в свой адрес, нет. Но слышала и каждый раз не знала, как себя вести. Вздрагивала и заливалась краской. А ещё принц любил рыбу, и когда он меня целовал, мне порой взбредало в голову, что целует меня эта рыба, а не он: запах изо рта был густым. Впрочем, один-два поцелуя вытерпеть можно, а больше он и не старался, он не любил целоваться. А ещё я никогда не знала, что супружеские обязанности — это так неинтересно и безрадостно. Но раз так положено, что же тут изменишь.
Он брал меня на все свои развлечения, а развлекаться он любил в основном охотой. Мне было ужасно жалко зверюшек, я не могла смотреть на кровь, но он приказывал, чтобы я сопровождала его везде, только мне седлали самую смирную лошадь. А возразить я не смела: было у него при этом что-то такое в голосе, что я понимала — ослушания он не потерпит. Правда, если он уезжал на охоту с ночёвкой, то разрешал мне остаться во дворце, особенно когда я носила нашего сыночка. Говорил, что ему иногда надо побыть в чисто мужском обществе. Я не интересовалась у него подробностями, но как-то молоденькие фрейлины шептались в уголку и до меня донеслось:
— Охотничья избушка... две любовницы разом... а он... — и тут они увидели меня и мгновенно замолчали, присев в поклоне. Меня заинтриговало, про кого они говорили, но я не стала их расспрашивать, принцессе не подобает говорить на такие темы, я уже научилась дворцовому этикету. Какая разница, про кого, главное, что про принца такого говорить не могли, у него ведь есть я. А шалопаев среди свиты хватает. Только я не могла понять, кому такие занятия вообще нужны и что в них находят, я не считала их чем-то привлекательным. Но дети по-другому не получатся, значит, надо терпеть.
Вот так мы и живём. К сквернословию мужа я уже привыкла, главное, что при народе он ничего такого не позволяет себе, да и в мой адрес тоже. И подарки делает. И на прогулки вывозит. В роскошной карете с лучшими лошадьми. Вот если б только не его манера всегда говорить со мной тоном приказа и решать вместо меня, что мне делать и чем заниматься... Хотя — он ведь принц. Отец себя так не вёл ни с мамой, ни — после неё — с мачехой, ну так он может, он всего-навсего главный лесничий, у него нет таких обязанностей, как у властителей. А у принцев, наверное, так и должно быть. И что я такая капризная, всё какие-то придирки изобретаю, то не так, это не нравится. А поискать — женщины счастливее меня и не найдёшь.
Да! Я — счастливая!