4
Учитель труда стоял во дворе больницы и наблюдал за детьми в больничных пижамах. Он услышал мои шаги и обернулся, тревожно взглянув на меня. Я подошла и остановилась, также безотрывно глядя ему в глаза. И только сейчас я явственно поняла, как сильно по нему скучала. Андрей медленно сделал шаг навстречу и вдруг порывисто обнял меня.
— Прости меня, Надя, — прошептал он, опустив голову мне на плечо.
— За что?
Он поднял голову и устремил на меня выразительный взгляд.
— За то, что маска уязвлённого мужского самолюбия застила мне глаза, и я на миг поверил этой подлой лжи. За то, что не защитил тебя от этого безумца.
— Ты не виноват. Я должна была сразу рассказать тебе обо всём …
— Наденька! — он прижался ко мне своей горячей щекой. — Я искал тебя повсюду… Я дежурил допоздна под твоей дверью, расспрашивал в больницах. Тебя нигде не было. Я не находил себе места, не понимая, что происходит… Всё это долгое время школа не перестаёт гудеть. Из уст в уста передаются истории одна страшней другой. Никто не имеет понятия, что с тобой, куда же ты пропала.
От такого порыва чувств я смутилась, но он будто этого не замечал, торопливо продолжая свой рассказ:
— …И лишь вчера в милиции мне удалось разговорить одного молодого сержанта. В отсутствии начальства он мне обо всём подробно рассказал: что произошло на складе и потом, в том подвале под домом…
Я сразу поняла, что это был словоохотливый сержант Лопаткин.
— Это он тебе сообщил, что я здесь? — спросила я, улыбаясь.
— Нет. Он эту тайну не выдал, — Андрей покачал головой. — Мне тётя Шура сказала. Вернее, она направила мои поиски по верному пути.
Я вопросительно взглянула на него.
— А откуда она узнала?
Он пожал плечами.
— Невероятно? Я и сам не перестаю удивляться этой женщине. Только послушай. Сегодня я заходил в школу и встретил её. Тётя Шура поливала цветы в учительской и очень сокрушалась о том, что эти цветы засохнут, как только она выйдет на пенсию, потому что некому будет их поливать. И вдруг попросила меня об этом. Я ей сказал, что не разбираюсь в растениях, и предложил возложить эту ответственность на учителя биологии. А она сурово посмотрела на меня и вздохнула: «Если ты боишься ответственности, значит, ты боишься только за себя. А я тут грешным делом подумала…» Она смущённо замолчала и собралась уходить. Я покраснел, как школьник, и дал ей слово, что буду поливать цветы. И тогда я понял, что единственного человека, которого я ещё не расспрашивал о тебе, была тётя Шура. Мне показалось, что именно она должна была знать, где ты, или хотя бы догадываться. И, действительно, она сразу дала мне совет: «Женщину надо искать там, где её сердце — возле ребёнка». И она не ошиблась.
Я с благодарностью вспомнила о тёте Шуре и наш последний с ней разговор, когда она указала мне на складские помещения. Есть люди, данные нам свыше. Они приходят к нам на помощь в самые трудные моменты, наставляют и спасают нас. Они излечивают наши душевные раны, даже не ведая об этом.
— А как же ты отыскал меня? — я не переставала удивляться. — Тут же никто не знает меня по имени.
Андрей молча взял со скамьи бумажную папку и вынул из неё листок бумаги. Это был мой портрет, тот самый, который он нарисовал той первомайской ночью. Со всеми головокружительными событиями я совершенно позабыла о нём. И никому из нас тогда не пришло в голову, что через какое-то время именно ему была предназначена важная миссия в моей дальнейшей судьбе, которая и определилась сегодня.
— Ты сама вела меня за собой, — подняв брови, сказал он.
— Можно я возьму его себе?
— Конечно, он твой. Только, пожалуйста, не пропадай больше, чтобы мне, как юному следопыту, не пришлось снова разыскивать тебя.
— Тогда ты напишешь новый портрет. Уже маслом, — пошутила я и попыталась улыбнуться.
Но Андрей оставался серьёзен. Он взволнованно обнял меня. Я прильнула к нему трепетно и радостно. И так не хотелось сопротивляться этому могущественному и сладостному притяжению, хотелось быть умиротворённой и нежной, но я всё же сделала неимоверное усилие над собой и мягко отстранилась от его объятий. Мною снова овладели прежние мысли о Маше, а с ними вернулось и чувство собственной вины.
— Это хорошо, что ты всё теперь знаешь, — решительно начала я. — Не надо долго объяснять. Хочу лишь сказать, что я сильно корю себя за то, что так глупо и самонадеянно поступала, за то, что вовремя не поделилась с тобою своими страшными открытиями и подозрениями. Наверное, всех этих несчастий удалось бы избежать, будь я более внимательна к другим. Ведь я же учитель, я должна хорошо разбираться в человеческой психологии… А я не смогла. Ты понимаешь — я слышала от него странные рассуждения о воспитании детей, я пережила его жестокое, насильственное обращение, я видела воочию его неприкрытое лицемерие и всё же молчала… Почему? Неужели эта предательская маска чрезмерной самонадеянности и гордого упрямства так плотно застилала мои глаза, что я слишком поздно поняла, насколько ужасна бывает действительность, каким ухищрённым бывает зло, как глубоко и искусно скрыто оно от глаз, как оно подло и бездушно! И в одиночку его не победить!
— Но ты победила! Ты думала, что ты слабая и хрупкая? Милая, дивная моя, да ведь ты даже не знаешь, на что ты способна! Один в поле не воин? Воин! Ведь ты одна победила этого властного маньяка!
— Это так страшно! Сколько ещё таких — и не ведомо!
Он вновь крепко прижал меня к себе, целовал и гладил по голове, успокаивая, как маленькую:
— Я не дам тебя в обиду никогда и никому! Не бойся… не вини себя…
Мы долго молчали, прижавшись друг к другу, и я понемногу стала успокаиваться. Он посмотрел мне в глаза внимательно и серьёзно.
— Я так скучал, я всё время думал о тебе… — он горячо поцеловал меня.
— Андрей, погоди… — я перевела дух. — То, что я пережила за последнее время, даже трудно описать, но с того самого времени, которое я провела на складе и в этом ужасном подвале старого дома, моё легковерное отношение к окружающему миру в корне изменилось… И жизнь моя потекла в совершенно новом русле… Андрей! Мне ещё о многом хочется тебе рассказать, но сейчас надо сказать самое главное. Это надо было сказать сразу… Важное надо говорить, не откладывая на потом… Разве можно понять друг друга, если сокровенные мысли утаиваются? А мы стыдимся признаваться в своих чувствах, — я опустила глаза, — Вот и сейчас я немного робею… Может быть, это неправильно, и я слишком откровенна, но я хочу быть откровенной. Мне надо сказать тебе это прямо сейчас. Нет, не завтра и не через неделю, а в эту секунду… Андрей, я люблю тебя! Я полюбила тебя ещё до нашей встречи… Я думала о тебе, я ждала тебя, но не знала, когда ты придёшь и каким ты предстанешь передо мной. Оставалось только найти тебя в своём сердце...
Он хотел что-то сказать, но я приложила палец к его губам и остановила его:
— Дай мне договорить… Выбор делать нелегко, но его надо делать сейчас…и больше ничего ни от кого не скрывать! С появлением Маши мои планы на будущее изменились. У ребёнка нет родителей! Они оба погибли. Я не оставлю девочку, я хочу её удочерить! Ты понимаешь, как это серьёзно и ответственно?
Он стоял неподвижно и не отрывал от меня своего задумчивого взгляда. Обильные, непутёвые слёзы заполнили мои глаза, не позволяя больше видеть его лица. Казалось, ещё мгновение, и они бурной, солёной рекой зальют передо мной всё вокруг и унесут меня в открытое, штормовое море. И в этот миг я представила себя кружащейся в ледяном водовороте вечного одиночества. Но вдруг откуда-то издалека донёсся знакомый голос: «Я буду всегда рядом». Я вздрогнула и очнулась.
— Я хочу быть с тобой рядом. С вами рядом, — повторили его губы.
Андрей вытер слёзы с моего лица и сказал:
— Я понимаю всю ответственность, и я не боюсь её.
В этот момент я услышала прерывистый вздох за спиной и обернулась. Это была Маша. Мы не заметили, когда она неслышно подошла и стала рядом. Как долго она была здесь, неизвестно, но по её испуганному виду я поняла, что она всё слышала. Поодаль стоял запыхавшийся Пал Палыч. Он виновато пожал плечами и тяжело вздохнул.
— Машенька! — в смущении я протянула к ней руки. — Иди сюда, милая.
Но она резко отпрянула от меня и, развернувшись, не проронив ни звука, быстро побежала обратно. Пал Палыч, всплеснув руками и охая, тут же бросился за ней. Мы с Андреем растерянно наблюдали, как он, задыхаясь, торопливо поднимался вверх по ступеням и жалобно кричал ей вслед:
— Погоди! Машенька, детонька, ты же хотела погулять!
— Она всё слышала. Этого она мне теперь не простит, — раздосадовано прошептала я.
— Чего не простит? — не понял Андрей.
— Обмана, — упавшим голосом ответила я, наблюдая, как Маша и Пал Палыч скрылись за входной дверью. И, ощутив невыносимый стыд и раскаяние, я медленно повернулась и пошла следом за ними.
Перестань жить иллюзиями, ведь они лишают истинного счастья… Я внушила себе и ей эту иллюзию счастья! Я не имела права…
Продолжение следует...
http://proza.ru/2024/01/01/1692