Нога провалилась в картонную коробку и, пробив прокисшее дно, повисла в пустоте. Центр тяжести тела резко сместился в сторону и левая рука увязла в чём-то липком и тягучем. От омерзения меня стошнило, я отдёрнул руку, подался назад и вторая нога оказалась над бездной, а пах упёрся во что-то твёрдое, но готовое вот-вот превратиться во что-то хрупкое. Я сильнее сжал картину. Над головой шваркнуло, треснуло, трохнуло и посыпалось гнилым дождём. Мой скелет скрипнул, так что все кости словно свело судорогой, и ухнул в преисподнюю. Наверное это и было чудо.
Кажется Аверроэс впервые сказал, что чудес не бывает. Скорее всего он просто эпатировал католическую церковь. Вся вселенная напичкана чудесами, как ёж иголками. Впрочем, может Аверроэс смотрел на вселенную снизу? Я, конечно, не видел воскрешение Лазаря, но если бы он на моих глазах воскрес, я бы не стал ломать голову над химико-физическими причинами этого явления, если таковые вообще возможны, или корчиться в мистических экзальтациях, я бы первым делом спросил у него, что он видел по ту сторону. И я думаю, он бы мне рассказал много чего интересного. Можно отрицать чудо, можно давать ему определения, можно сомневаться, спорить, но пока чудо не произойдёт с тобой, ты не узнаешь, что оно существует. Магия, шаманство, колдовство это только ритуальные танцы вокруг да около, а чудо оно… вот вдруг происходит с каким-то самым заурядным человечечком… и всё. И объяснить это невозможно никак.
Я очутился в сыром помещении, похожем на подвал. Может это был бункер богини Хтонии, так там было подземно и меланойно, как будто солнце и свежий воздух были нелепой фантазией пьяных сатиров. Посредине возвышалась некая джосеровская пирамида из дощатых параллелепипедных конструкций. Как будто кто-то подталкивал взобраться на неё. И я полез вверх, цепляясь за неоструганные занозоопасные доски, из которых к тому же тут и там выпирали длинные ржавые гвозди острием наружу. Чем выше я взбирался, тем хлипче становилось всё это и без того нестойкое сооружение.
Если я упаду и… подумал я, то в конце концов умирают всего лишь один раз. Но, собственно, откуда нам известно, что только один? Может по ту сторону есть ещё несколько смертей? Ведь такой сферой бытия/антибытия, как танатотопография, никто не занимался всерьёз, кроме, может быть, некоторых тибетских монахов, да и то давших обет молчания.
Наконец я оказался на самой вершине. Допотопные дрожащие доски рискованно скрипели у меня под ногами. Я раскачивался из стороны в сторону, как тяжёлый жук на кончике чахлой травинке, едва удерживая равновесие. И тут я заметил, что моя правая рука пуста. Я потерял картину! В тот же миг, моя правая нога отчаянно оттолкнулась… я полетел, ощущая вздыбившимися волосами как рушится вся эта постиндустриальная конструкция…
~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~
- Дело можно закрывать, - инспектор хлопнул ладонью по стопке папок, лежащих у него на столе, и едва заметное облачко мраморной пыли взвилось вверх и осело на перстне из чёрного металла. Мизинец инспектора, наполовину скрытый массивным перстнем, инстинктивно дёрнулся – то ли у чёрного металла была утончённая чувствительность к пыли, то ли тонкой фаланге пальца надоело тяжёлое украшение, утяжелённое к тому же полиморфными микрочастицами, хранящими огромный резервуар негативной энергии запутанного и противоречивого расследования.
- Но… - подал неуверенный голос детектив.
- Никаких но. Хватит, - отрезал инспектор. – Если мы будем останавливаться на всех «но», то это дело разрастётся до размеров Александрийской библиотеки.
- Но эта библиотека трижды была сожжена. Её давно уже не существует.
- Тем лучше. Я бы с удовольствием сжёг и это дело. Чтобы его тоже не существовало.
- Оказывается, в 999-м номере никто не жил, - детектив щёлкнул зажигалкой, не поднося её к длинной тонкой сигаре, а будто подглядывая за инспектором сквозь пламя.
- Знаю. Горничная и некая Тиис устроили там подпольный бордель. Они принимали там до десяти клиентов за сутки каждая.
- По моим сведениям и больше, - детектив наконец поднёс зажигалку к сигаре, но всё ещё не прикуривал, разглядывая кончик оранжевого огненного конуса. – Некто, их сутенёр, поставлял им мужчин…
- И женщин тоже, - инспектор предосудительно поднял указательный палец.
- Вот как?.. Так может быть за это они его и убили?
- Кто? Кого?
- Горничная и эта Тиис сутенёра…
- Да никто никого не убивал! – брызнул слюной инспектор.
- Но баллистическая экспертиза…
- Только с полной неопровержимостью и категоричностью доказала, что пуля является фаллическим символом, как и утверждал доктор Зигмунд Фрейд, а отверстие, оставленное ею в картине, является ктеическим символом…
- Постойте, постойте! В какой картине? Ведь никакой картины в действительности не существовало… это всё легенда… которая…
- Картину нашли на папском металлозаводе в груде пищевых отходов. В правом нижнем углу картины обнаружили отверстие, оставленное пулей 22-го калибра из неизвестного металла, выпущенной из неизвестного науке оружия… здесь всё отражено в полной мере, - и инспектор вновь похлопал по стопке папок, и вновь облачко мраморной пыли ну и т.д.
- И что же было изображено на этой картине? – детектив щёлкнул зажигалкой, погасив пламя, так и не прикурив и чуть было не выронив изо рта сигару.
- Вот, можете посмотреть, - и инспектор, раскрыв одну из папок, протянул детективу целую кипу глянцевых фотоснимков.
Сигара всё таки выпала изо рта, когда детектив глянул на первую фотографию. Его лицо приобрело оттенок медной патины, рот перекосился диагональной эпюрой, ноздри вывернулись набок и вверх, а выпученные глаза слились в единое морщинистое пятно с переносицей, бровями и лбом.