Передо мною лиро-публицистическая повесть Василия Белова "Раздумья на родине" .
Она состоит и из беглого исторического очерка сельской жизни северной России, и из зарисовок к портретам деревенских стариков, и из щемяще- искренних воспоминаний, и из рассказов о проблемах современной общественной жизни, лежащих в различных сферах.
Всё тут проникнуто озабоченностью и тревогой. Во всём, даже в юморе, чувствую я горькую печаль, страдание, недоумение и обиду за трудящегося человека.
Читаю повесть с волнением, комок в горле – я знаю, что жизнь людей действительно многотрудна, – но мне также известно, что не все, далеко не все пока сознают это.
Читаю и думаю: картины бытия, которые даёт здесь В. Белов, многим читателям пойдут на пользу – именно тем, кто до сих пор не осознал, что в системе наших общественных отношений необходимы революционные перемены.
Целая полоса нашей жизни осталась позади. Нынешние формы общественного бытия уже не способствуют его развитию; новые формы производственных отношений уже давным-давно стоят на пороге и настойчиво стучатся в запертую дверь существующих. – Именно это и подтверждается повестью.
Глухие тетери! – Хочется крикнуть властям. – Вы не видите и не слышите того, что происходит вокруг вас. Текущая жизнь представляется вам, наверное, в радужных красках. Откройте страницы данной повести, всмотритесь, вчитайтесь в них, – и может быть, – если в груди вашей не камень, а сердце – нечаянные, нежданные слёзы навернутся на ваши глаза, и вы сбросите розовые очки, чтобы протереть свои очи… А протерев, вдруг увидите действительность в её истинном свете, и, даст бог, согласитесь с тем, что нет и не может быть нынче для советского гражданина заботы большей, чем забота о коренном преобразовании всего общественного организма!
Встречаются в этой повести В. Белова и собственно раздумья. Такие, как думы о восприятии стихов А. Пушкина, о тревоге, которую навевает на человека природа.
Но гораздо большее место отведено рассуждениям о конкретных явлениях общественно-экономического процесса.
Вот именно об этих последних я и поведу свою критическую речь.
2
"Для руководителя-бюрократа, – пишет В. Белов, – (будь он бригадиром, председателем и далее – вплоть до занимающего кресло в главке или министерстве) просто клад такие, например, идеи, как немедленное сселение тысяч маленьких деревень. Я подчёркиваю: немедленное. Потому что медленно их никак не устраивает. В самом деле: разве не заманчиво? Сселить (то есть уничтожить) все мелкие деревни в районе, сделать два-три посёлка городского типа. Ликвидировать все пекарни, бани, сельские школы, магазины, лавки, больницы и медпункты. Поставить на поток руководство, обслуживание, образование и здравоохранение. Не надо ездить в командировки, мотаться по району. Любой вопрос можно в полминуты решить по телефону. Собрать актив или общее собрание – тоже дело минутное: зачитал директиву, отзвонил – и с колокольни долой, смотри себе телевизор. Да о такой системе только и мечтает бюрократ! То есть человек ленивый или глупый, тот, кто не умеет или не хочет быть настоящим руководителем" .
Вы читаете и чувствуете: хотя всё это и верно подмечено, рассуждение не удовлетворяет вас, – несмотря на то, что В. Белов против бюрократизма.
В чём же дело? Что тут правильно, что не правильно?
Правильно, что такая система весьма удобна для бюрократа, что она сулит ему немало выгод. "Немедленное сселение", "сселить (то есть уничтожить)", "зачитал директиву, отзвонил" – что верно, то верно: по объективным экономическим законам бюрократизм тяготеет к превращению в деспотизм как в свою высшую форму.
Не правильно здесь, ребячески наивно определение бюрократа как человека ленивого или глупого.
Эх, если бы это действительно было так! Не составило бы труда нашему обществу выдвинуть энное количество энергичных и здравомыслящих людей.
Однако не коллективы у нас выдвигают, а вышестоящие инстанции!
Что такое настоящий руководитель? Человек умный и не ленивый?
В. Белов определяет настоящего, хорошего руководителя как человека, берущего обязательства в отличие от бюрократа неохотно, зато выполняющего их . – Как будто обязательства исполняют не коллективы, а руководители…
Всё это суждение, сводящее дело к тому, что достаточно подобрать достойных по своим качествам людей, отдать им все руководящие посты – и наша жизнь пойдёт как по маслу, – вся эта теория "вождя" и ошибочна, и в корне ретроградна по отношению к общественному сознанию, стремящемуся сегодня усвоить вопросы и задачи необходимых преобразований.
Попытаюсь доказать свой тезис.
Под бюрократизмом правильно понимать власть группы лиц – административную форму руководства. Не такое управление, которое осуществляется в коллективе предприятия "без всякого руководства со стороны кого-нибудь", какого добилась Вера Павловна в романе Н. Чернышевского в одной из своих коммун. Не такое начальствование, в котором отсутствует "разделение труда законодательного и исполнительного" , – а такое, которое происходит посредством специально выделенных вышестоящим начальством людей, составляющих администрацию, которые получают за свою "работу" приличное жалованье. Которые, как говорится, "сидят" на фондах (со всеми вытекающими отсюда последствиями) и потому как раз законодательствуют – дают указания непосредственным исполнителям. Бюрократизм – это такое управление обществом, в котором как раз и наличествует данное разделение труда: одним – пахать, другим – руководить, делать карьеру, словом, господствовать над обществом.
Рассуждения В. Белова показывают: он далёк от понимания, что, говоря словами известного учёного и публициста О. Лациса, "нужно не улучшать способы административной регламентации работы предприятий, а освобождаться от этой регламентации вообще" .
В. Белов не понимает того, что всякое руководство сверху – и глупое , и умное! – обязательно бюрократично; не бюрократическим может быть только руководство снизу, осуществляемое самими исполнителями без отрыва от производственных функций.
"Централизм демократический (то, что в нашей жизни присутствует сегодня лишь на словах, а не на деле. – А. Т.), – разъясняет В. Ленин, – Энгельс понимает отнюдь не в том бюрократическом смысле, в котором употребляют это понятие буржуазные и мелкобуржуазные идеологи… Централизм для Энгельса нисколько не исключает такого широкого местного самоуправления, которое, при добровольном отстаивании "коммунами" и областями единства государства, устраняет всякий бюрократизм и всякое "командование" сверху безусловно" .
В. Белов не понимает, следовательно, что в хозяйственном механизме с "командованием" сверху, не преодолевшем разделение труда на законодательный и исполнительный, люди, которые только в кресле, – по самому своему общественному положению обязательно бюрократы.
Бюрократ – категория не нравственная, а общественно-экономическая. Бюрократ как общественное явление – это прежде всего обладающий полномочиями человек. Он может быть глупым, может быть умным, может быть ленивым, а может быть и активным, но он не может – вот его коренное свойство! – не обладать правом администрирования, не может не быть господином над обществом.
Что можно ожидать от человека, находящегося в данном общественно-экономическом положении? На какую такую подлинность настоящего руководителя уповать, если сознание человека зависит от его общественного бытия?
Белов-художник не мог не отразить ошибочность подобных упований: "Меня неожиданно сделали счетоводом… Мне было пятнадцать лет, образование семь классов и посему сделали меня счетоводом. Меня распирала гордость, впервые в жизни в сердце шевельнулся ядовитый червяк тщеславия. Начальство, как же! …Было приятно чувствовать себя начальством…" .
Белов-художник не мог не воспроизвести тот факт, что корень зла следует видеть не в личностях, а в их общественном бытии, прежде всего – в самом способе общественного воспроизводства, в том, что в философии общества, в обществоведении имеет названия "общественно-экономические отношения", "производственные отношения".
А чего же требует, с другой стороны, от человека, занимающего кресло, учение о хорошем руководителе-администраторе?
Оно требует, чтобы изо дня в день человек переступал через себя, подавлял свою бюрократическую сущность, действовал несообразно со своим общественным положением, давил в себе чувство кажущегося превосходства над себе подобными, естественно вырастающее из самого положения вещей, – требует, словом, от человека самоотречения.
Но всякому ли по силам героизм!
И по каким критериям определять, кому по силам, а кому нет? По какой мерке выяснять степень пригодности человека к его господству над людьми?
Один из критериев был найден ещё в пору становления нынешних производственных отношений – как замечательно выразился В. Белов, "так называемое высшее образование". "Давно прошла мода носить ромбики академических знаков. Но мода на дипломы отнюдь не прошла. Мещанское тщеславие отнюдь не страдает от убогой культуры и поверхностных знаний. Оно вполне удовлетворяется дипломом – этим формальным подтверждением так называемого высшего образования" .
Диплом – именно формальная сторона дела, В. Белов совершенно прав.
Но содержание, сущность его заключается в том, что с приобретением диплома жизненные возможности человека расширяются – человек получает шанс на рост по административной лестнице, становится карьеристом (не в нравственном, а в экономическом смысле).
За дипломом отправляются как за козырной картой. Да что тут объяснять, каждому ясно, что выгодней занимать должность товароведа, нежели продавца, что лучше быть врачом, чем санитаркой – в течении шести часов вести приём больных, чем с утра до вечера махать шваброй. У товароведа и врача есть перспектива роста по служебной лестнице, всякая следующая ступенька которой оплачивается выше, чем предыдущая. Всякому ясно, что лучше получать больше, чем меньше.
Так что мода на дипломы и не пройдёт до тех пор, пока не "пройдут" нынешние производственные отношения – та почва, на которой и произрастает тяга к дипломам. И дело тут заключается не в мещанском тщеславии, являющемся лишь нравственной чертой, а в экономических условиях жизни людей, в мелкобуржуазности. – В том, что, как говорит в повести – и тут художник В. Белов берёт своё! – "дедко Михайло Григорьевич": "Лежни! Вишь, поняли барскую жизнь!"
3
Взгляд В. Белова на ответственность руководителей, всякого рода "слуг народа", теснейшим образом связан с его ошибочной концепцией бюрократизма: на глупых и ленивых "ответственных" работников, считает он, надо почаще накладывать взыскания – просто спуску им не давать!
В. Белов упорно не желает видеть необходимости, старается свести её к случайности, к массе отдельных случаев, в каждом из которых виновата отдельная личность. "Найти её, устранить, – говоря словами О. Лациса, – и будет порядок. Видимо, в основе здесь защитная реакция. Осознать новое явление – значит обречь себя на его изучение – не всегда лёгкое, на отказ от любимых предрассудков – не всегда безболезненный, на поиски новых решений – не всегда простых" .
"Ответственность… – пишет В. Белов. – Я убеждён, что здесь прилагательное "коллективная" равносильно приставке "без"… Ответственность может быть только личной. Если и бывает коллективной, то это всего лишь сумма личных ответственностей. Но вся беда-то в том, что так называемая коллективная ответственность зачастую сводит на нет понятие личной ответственности" .
Спору нет, при господстве нынешних общественно-экономических отношений, в условиях сегодняшнего способа производства и обмена результатов труда, отнюдь не социалистического, коллективная ответственность действительно только фикция, только пустой звук.
Но это вовсе не означает, что ответственность может быть только личной, что коллективная ответственность всего лишь механическое сложение личных ответственностей. Истории давно известно, что первобытные люди, формировавшиеся в условиях существования общинной собственности, не знали, например, даже предательств – и такое положение сохранялось вплоть до древне индейских племён.
Как мыслитель В. Белов стоит тут на той точке зрения, которая самим ходом человеческой истории обречена на утрату всякого практического смысла и всякого теоретического оправдания. Ведь само наказание проштрафившегося не может являться панацеей, эффективным средством развития общества от низших форм к высшим, которое происходит уже не одну тысячу лет.
Будущее принадлежит не личному в форме, как сейчас, частного; коллективная ответственность действительно расцветёт не на словах, а на деле, – но только тогда, когда, используя выражение К. Маркса, "вещественные условия производства будут составлять коллективную собственность самих рабочих" – если понимать термин "рабочий" не по старинке, подразумевать под ним не фабрично-заводского работягу с кувалдой, а – современно, как сотрудника сегодняшних научно-производственных комплексов.
"Имею ли я право говорить о совести и ответственности других? Да и будет ли польза, если такое право у меня есть? Не знаю…" – В. Белов как лирический герой повести сомневается в том, что будет какая-то польза от его разговора о совести и ответственности, потому что дело вовсе не в абстрактной "человеческой сути" , за которую так и тянет спрятаться Белова-мыслителя, – а в осознании нашими гражданами потребности в изменении самого общественного способа производства.
Нужно говорить не о героической ответственности тракториста перед своей совестью в условиях административных методов хозяйствования, а о том, что если бы продукт труда был подвластен не "верхам", не верховной власти, министерствам и ведомствам, а свободной ассоциации производителей, коллективу хозяев, то у каждого тракториста, у всякого сотрудника производственного коллектива в душе жила бы эта ответственность, приобретя уже не героический, не исключительный, а самый естественный, рядовой характер.
Нужно говорить вслед за А. Стреляным, О. Лацисом и Г. Лисичкиным о "великой силе раскованной инициативы людей, которым предоставлено не по бюрократической указке, а самим по-хозяйски решать, как лучше работать" .
Нужно говорить о том, наконец, что решение сегодняшнего конфликта между производительными силами и производственными отношениями "может состоять лишь в том, что общественная (коллективная. – А. Т.) природа современных производительных сил (только коллектив может изготовить автомобиль за 20 секунд! – А. Т.) будет признана на деле и что, следовательно, способ производства, присвоения и обмена будет приведён в соответствие с общественным характером средств производства (с коллективным характером конвейера. – А. Т.). А это может произойти только таким путём, что общество (трудовой коллектив. - А. Т.) открыто и не прибегая ни к каким окольным путям (вроде государственной собственности. – А. Т.) возьмёт в своё владение производительные силы, переросшие всякий другой способ управления ими, кроме общественного (самоуправления. – А. Т.)" .
Напрасно В. Белов полагает, что сможет разобраться в том, что происходит, "без всяких учёных посредников" – напрасно и, говоря его же словами, мещански самоуверенно!
Сегодня, как никогда, нашему обществу необходимо глубоко овладеть правильным представлением условий осуществления социалистических идеалов.
Специально оговорюсь в заключение во избежание кривотолков, что В. Белов стоит на ошибочной позиции вовсе не как художник. Это подтверждается всей совокупностью выведенных в повести образов – в том числе и образом самого лирического героя произведения.
Как художник – такова диалектика рассмотренного здесь произведения – В. Белов несомненно выражает действительные чаяния горячо любимого им трудового народа. И тогда, когда рисует образ своего отца, который "жил, раздираемый противоречивыми чувствами. Из деревни бежал в город, из города тянуло обратно. Ни там, ни тут не был хозяином собственной судьбы (Не был хозяином, подчёркиваю. – А.Т.), потому, наверно, и пил водочку". И тогда, когда изображает картину артельной жизни русской деревни. И тогда, наконец, когда без утайки, с неподдельной искренностью (вот в чём суть литературной индивидуальности!) раскрывает перед нами внутренний мир своего лирического героя, у которого "до сих пор почему-то краснеют уши" при воспоминании о своём пребывании в должности счетовода, который и до сего дня не может избавиться от ощущения, что начальствование не является предназначением человека на Земле.
Оттого-то и невозможно читать "Раздумья…" без волнения, без ответного отклика в душе.
1985