Конец ноября, 1925

Елизавета Орешкина
Тот день выдался холодным даже для конца ноября; пришлось ускорить шаг, чтобы не замёрзнуть под пронизывающим насквозь ветром.

— Добрый день, — в ответ ученик лишь вяло кивнул — кажется, ещё более вяло, чем обычно; да и выглядел Оппенгеймер неважно... Но он бы не пришёл вновь в таком состоянии, в каком уже падал в обморок?

— Сегодня у нас настройка линз для микроскопа. Возьмёте в том ящике.

Студент направился к нужному стеллажу; Патрик потянулся к тетради, в которой делал заметки к черновику будущего «Пособия для экспериментаторов» — надо же хоть как-то использовать опыт обучения этого бестолкового мальчишки, — когда грохот от падения и звон разбитых стёкол заставил исследователя обернуться. Да. Пацан всё же притащился полудохлым на занятие — и, похоже, едва ли очнулся бы скоро. «Вот вам и добрый день...»

— Оппенгеймер, чтоб вас!

Мальчишка не мог слышать Блэкетта — он так и лежал без сознания.

«Вот чёрт. И что с тобой теперь делать?»

Досадливо вздохнув, Блэкетт закрыл тетрадь, задвинул на место стул. И куда теперь его? Может, к Томпсону — пора бы и вспомнить про «заблудшую душу»? Но — рано, тот только ближе к обеденному времени приходит... «Что ж всё так некстати?»

— Оппенгеймер!

Ответа не было. А у него ещё и жар...

— К чёрту всё... Пошли, что ли... — подхватив подопечного, Блэкетт покинул лабораторию. «Дверь бы закрыть... Хотя что тут воровать?» Мальчишка оказался на удивление лёгким — с его-то немалым ростом, хоть пацан и сутулился. «Тощий совсем... Этот упадет не так — и уже не жилец... Но ведь жив...»

Как он добрался с нежданным гостем до дома, Блэкетт не помнил — помнил только, как удивлённо охнула Констанция, встретившая супруга дома.

— Это... это не тот «сложный студент»? — миссис Блэкетт помнила Роберта по тому визиту неловкого нескладного паренька, красневшего всякий раз, как случайно видел хозяйку дома. Кажется, этот мальчик тогда пришёл за книгой из библиотеки мужа или чем-то подобным, и больше Оппенгеймер в их доме не бывал.

— Неважно... не сейчас, — отмахнулся Патрик, укладывая мальчишку на кровати. Как он вообще довёл себя до такого? Ответ, впрочем, пришёл быстро, даже слишком. Откуда взяться здоровью, если вне лаборатории дымить как паровоз, никогда не бывать ни на каких стадионах и питаться чёрт знает чем — «а может даже и чёрт не знает...» Да и бессонные ночи, как та, в конце октября, в лаборатории, едва ли полезны для здоровья — тем более и так не сильно крепкого.

Блэкетт вздохнул, убирая всклокоченные и слипшиеся черные пряди с горячего лба мальчишки. Тот, казалось, спал — только вот бормотал какую-то бессмыслицу — про яблоко, яд, лабораторию, ещё что-то. Наверно, что-то из тех книг, которые Оппенгеймер нередко листал в коридоре Кавендиша.

— Тот суп ещё остался? — Патрик вышел в гостиную, прикрыв дверь.

— Да. Ты, кстати, тоже бы поел! — Констанция нахмурилась.

— Непременно. Как разберусь с гостем.

— Раньше ты не слишком хотел ему помогать, — озадаченно протянула Констанция.

— Я... просто не придумал, на кого его спихнуть. Вот он и будет здесь... пока что, — вздохнул Патрик.

— Как скажешь, — миссис Блэкетт улыбнулась. И почему её супруг вдруг смутился?

...Блэкетт думал, что гость проснётся через несколько часов; но и ночь прошла, и утро наступило, и солнце уже светило сквозь задёрнутые шторы, когда мальчишка наконец пришёл в себя и попытался вылезти из постели.

— Полегче, Оппенгеймер. Вставать вам пока не надо. — «Да уж... Пару-тройку дней тебе бы полежать...», добавил мысленно Патрик.

— А... а что со мной? — тихо кашлянул ученик.

— Это я бы у вас хотел спросить. Как и о том, что я вам говорил, если почувствуете себя дурно.

— Ну... — мальчишка замялся. — А как я... здесь...

— Это не то, о чём вам нужно сейчас думать, — Блэкетт вздохнул, вспоминая хлопоты вчерашнего дня и вечера. — Вчера вы потеряли сознание, у вас был жар и вы что-то бормотали про отравленное яблоко на моём столе.

Студент странно побледнел — как будто Патрик сказал нечто совершенно поразительное.

— Я... Я не помню... Но что же... Неужели я в самом деле?..

— Оппенгеймер, тихо, — грубо перебил Блэкетт, приложив ладонь к лицу. — Вы даже не дослушали.

Дождавшись, пока мальчишка наконец закроет рот, Патрик продолжил:

— Я бы знал, если бы вы в самом деле это сделали, тем более в моей лаборатории. И уж поверьте, разговаривали бы мы не здесь и не так.

— Но...

— О вашем состоянии я уже сообщил вашим родителям, — оборвал мальчишку Блэкетт. — Они приедут в ближайшие дни. Да... И знаете... Потом вам лучше встретиться с психологом. Я не сильно разбираюсь, но...

— То есть я... Я правда сделал...

— Оппенгеймер, просто дайте уже договорить, — Блэкетт с трудом подавил стон. «Какого чёрта? Ясно же сказал, что это бред! Лучше бы вовсе про это не говорил... Почему с ним всё так сложно?!» Ещё раз вздохнув, преподаватель продолжил:

— Не знаю, слышали ли вы что-то про «нервные срывы». Но сходите.

— Но... Как же... То яблоко...

Блэкетт со стоном приложил обе руки к лицу. «Спокойно. Спокойно. Почему он вообще так легко поверил в этот бред? Почему с ним так сложно? Хотя с ним всегда сложно... И почему он смотрит так, как будто я хочу его по меньшей мере убить?.. И как с ним говорить?!»

— Роберт, — аспирант дёрнулся, услышав странное обращение — преподаватель называл его всегда по фамилии. Голубые глаза подопечного чуть оживились. Блэкетт кивнул сам себе и продолжил:

— Забудьте про то яблоко, что я вам сказал. Забудьте. Просто забудьте. Это приказ.

— Э...

— Просто. Забудьте. Забудьте об этом чёртовом яблоке. Понимаете? — «Вбил же себе в голову...»

Судя по растерянному лицу, юноша не особо понимал — но наконец судорожно кивнул.

— Я... Ладно...

Блэкетт выдохнул — громче, чем хотелось.

— Если голодны, дайте знать. Почувствуете себя достаточно хорошо, провожу вас домой.

Дождавшись кивка Оппенгеймера, Блэкетт вышел из комнаты, оставив гостя одного. «Да уж. Создал себе проблему из ничего. Как этот мальчишка вообще дожил так до своих лет?» Но и не бросать же эту бестолочь — домой он сам точно не доберётся... Хотя какое домой — об этом лучше думать завтра или послезавтра, не раньше...

Приведя сумбурные мысли в порядок, Блэкетт вернулся к гостю; тот вздрогнул, обернувшись к преподавателю. «Чего он так дёргается? Он же просто в гостях, а не... За кого он меня вообще принимает?..»

— Есть будете?

— Ну... — мальчишка начал было говорить, но смолк, быстро глянув на преподавателя. Тот тяжело вздохнул. И почему смотреть на этого запуганного мальца было так... неприятно? Это ведь не из-за него?

— Не представляю, почему вы так поверили в этот бред. Но... Обещаю: никакие кары на вас за бредовое яблоко не свалятся.

— То есть? — юноша наконец поднял голову. Во взгляде впервые появилось что-то осмысленное.

— Во-первых, Оппенгеймер, вам надо сесть и поесть как следует. Во-вторых...

— Что... Во-вторых?

— Во-вторых... Во-вторых, вы слишком неуклюжи, чтобы в самом деле провернуть вашу бредовую, — это слово Патрик произнёс громче. — Махинацию. Яблоко с ядом? Вам надо было бы извести их тысячу, не меньше, чтобы оно не выглядело как кошмар Франкенштейна.

— А...

Наверно, смеяться в такой ситуации было бы недостойно для офицера, хоть и в отставке; так что Блэкетту пришлось прикрыть рот рукой, чтобы растерянно хлопающий глазами Оппенгеймер не увидел его улыбки.

— Вижу, вам лучше. Скоро вам принесут еду. — Бывший моряк наконец вернул себе самообладание.

— Вот как... Но... Я ведь всего лишь «трата времени»...

Блэкетт замер. Улыбка исчезла; неприятный холод разошёлся по телу. «Трата времени...» Он и в самом деле говорил такое...

— У меня были... более талантливые студенты, — наконец тихо произнёс Патрик. — Но... Я ещё должен вернуть вас к Томпсону. И мне не нужно, чтобы мои студенты гробили себя.