Посвящаю своим любимым коллегам.
Появляются друг за другом некрологи на нашем сайте.
А вдруг и про меня так же напишут, когда-нибудь? А как это будет? Любопытно, хотелось бы поточнее узнать.
Представляю…
Лечу куда-то. Куда? – не знаю. Я неверующая, поэтому не попаду ни в рай, ни в ад. Говорят, душа в этом случае блуждает, неприкаянная. Значит, я свободная.
Сажусь на краешек белого облака, свешиваю босые ноги и смотрю вниз на людей. Как они там, переполошились из-за меня?
Да никак не переполошились.
На работе не узнали – я туда уже не хожу.
В огромном нашем доме подумали, что я на даче. А на даче подумали, что я в Москве.
Для семьи, конечно, это огорчение. Но не надо слёз! Это естественная убыль.
Здесь, на сайте, тоже не узнают. А как иначе? Дочка сюда заглядывает инкогнито, эпизодически, внучка вообще об этом сайте не знает. Муж? Мужу не до этого – он собирается в дорогу – за мной. Или он уже там, то есть тут.
Но вдруг информация обо мне всё-таки просочится на сайт? Что тогда будет? А тогда…
Тогда Петя напишет стенгазету. В этот раз не весёлую, а грустную – обо мне.
- Ага, размечталась!
- Да, размечталась! А что – нельзя? Не отвлекаемся.
Петя скажет такие слова:
- Мне очень жаль Свету. Она единственная, нет, ещё Кошка, дочитала мою Петру до конца. Правда, не до самого – я тут ещё кое-что написал. Но о покойниках либо хорошо, либо кратко. Я закончил.
Эми скажет что-то любезное, а Гарри встанет на табуретку и прочитает свой профессорский зачОтный стишок.
Сергей скажет:
- Не верю! Только вчера я с ней переписывался, послал ей прекрасный марш Шопена. Она с благодарными слезами его прослушала. Не верю!
Правильно, Серёжа, не верьте. Я тоже не верю.
Ниночка вспомнит все добрые слова, которые нужно сказать по этому поводу.
Притихли.
Я сижу на своей тучке, болтаю босыми ногами, ем сливы и кидаюсь в них косточками:
- Веселее, товарищи! Поэнергичнее!
Зашёл Лапс со своей командой. Или его там нет? Только команда. Пытаются внести дискомфорт в наши уютные посиделки. Им мешает Николай. В этот скорбный час он мне всё простил и пинками выталкивает Лапса с его компанией, ибо не место им здесь.
Взгрустнувший Павел в углу сочиняет, посвящённый мне, изящный мадригал. Неизящных он писать не умеет. Если, конечно, не отвлечётся на другую, живенькую такую, поэтессу. Тогда ей посвятит.
Воки где-то уже излил свой сарказм, и ему сказать нечего, а, может, не хочет. Но пришёл. Молчит. И я помолчу.
Александра уважительно произнесёт:
- Уважаемая Светлана! – И прочтёт что-нибудь из Высоцкого, в тему.
Я беззвучно кричу ей с небес:
- Спасибо!
Она не слышит, но знает, что я ей благодарна.
Милана ничего не скажет. Только смахнёт крохотную слезинку. Бедная девочка!
Фома поинтересуется:
- А не было ли криминала?
Его успокоят:
- Какой криминал? Когда у всех жизнь такая!
Действительно, скоро все там будем, то есть тут.
Добрейший Варлаам, пожалеет меня и прочтёт не сонет, специально написанный по этому поводу, а одну из своих лирических миниатюр, которые мне так нравятся!
Ещё забредут, вероятно, некоторые другие авторы, по своим делам шедшие мимо. Что-то пронзительно-доброе скажут.
Но довольно. А то я от умиления и жалости к самой себе залью всех вас нашими с тучкой слезами. А Вы зонтики, как всегда, забыли.
Прощайте-прощайте!
Ой, что-то я заигралась.
Я ведь пока здесь. Среди вас. Не на тучке.
Но, на всякий случай, простите меня, если кого обидела.
А мы поживём ещё, похулиганим.