Глава 13.
Время шло, проходили дни, череда за чередой, но никаких известий от Егорова не было. Тамара продолжала жить, жить и быть оптимистически настроенной на радостную жизнь. Родные, когда и бывали в гостях, никогда не заводили об этом разговор, видели, в глазах её порой возникала печаль, и приглашали её часто к себе. И Тамара стала редко бывать дома, больше жила у сына, и ходила на работу, как и раньше. Кольцо она носила по-прежнему. И посмотрев на него, она вспоминала его голос, низкий бархатный обволакивающий сознание, как во сне, так и наяву. Прямо классический приятный мужской голос.
Тамара помнила совет старца «Прикоснись к нему своей энергией». И она старалась касаться его, мыслями, словами, при этом всегда чувствовала, как сердце её распахивалось, и её энергия любви вылетала из её сердца и летела к нему. И когда слышала его голос во сне, такое часто бывало, не видела Бориса, но слышала, и она спешила к нему, тянулась к нему всей своей сутью, протягивала свои руки на его зов, и шептала ему, а иногда и кричала.
«Будь сильным, я с тобой. Я люблю тебя, мой любимый и жду».
В такие сны она не хотела просыпаться, понимая это даже во сне, если она проснётся, то всё потеряется. Иногда она чувствовала, что он, как удаляется от неё, в таких случаях она кричала, громко,
«Я жду тебя и люблю».
Кричала, что просыпалась от своего крика и горло болело. Иногда она летала, одна летала, куда не помнит, лишь в полёте старалась поймать его руку. Не видела ни его самого, ни его руки, но хорошо чувствовала его след. Иногда во сне слышала его нежный шепот, и она просыпалась и с тоской смотрела в потолок, по которому метались не ясные ночные тени.
Она не понимала своего статуса в его глазах, насмешка, или действительно любимая, не всегда понимала и сны свои, где она не могла быть без него, но была, старалась пробиться к нему, но почему-то такие сны ей не запоминались. Но она не плакала, помнила слова Вадима и Гриши, женщина должна быть спокойной, чтобы помочь любимому в его трудном деле.
«А ведь война это не шутки». Думала Тамара. Время для неё остановилось, где то там, в далёком мире идёт борьба.
– А может он попал в плен?
Отчего-то она воскликнула однажды, сидя у окна и смотрела вдаль.
– И там идёт его борьба за свою жизнь, и я должна ему помочь.
Прошептала она, не отрываясь, смотрела в окно, куда-то вдаль и силилась увидеть образ Егорова. И ей это удалось, она увидела его образ.
– Я стану твоим щитом.
Произнесла она и направила свои ладони в сторону образа. Она почувствовала, словно разряда электричества проходила сквозь её пальцы. Незнакомое прежде, но очень приятное ощущение было у неё в груди. Она выдохнула, и всё закончилось, но успела увидеть, как образ Егорова был объят её энергией.
– Как же я соскучилась по тем дням, когда моя ни чем не примечательная жизнь текла своим чередом. Ни каких волшебных существ, ни драм великих и даже никакой мистики не было. Да, была красота пространства и спокойствие в нём. А теперь? Спрашивала она себя.
Но надо продолжать жить и она жила. Жила, работала и занималась собой.
Да, она занялась собою, не только занималась работой, но именно ещё жила для удовольствия себе. Живя в городке у сына, она часто посещала салон красоты.
«Должна же я красиво выглядеть, когда он вернётся, а он вернётся, я точно знаю».
Думала так Тамара, успокаивая себя, а в свободное время она рисовала. Рисовала яркие картины, где была радость, ожидание, любовь и, конечно же, его возвращение и их встреча. Встречу всегда рисовала в восторженных эмоциях. Она рисовала эту радость везде, в душе своей, на любом клочке бумаги, на земле и просто в пространстве, когда выходила на прогулку, рисовала мысленно и мысленно посылала эти картины туда, где находился его путь.
«Душа моя знает куда отправить, а его душа знает, как принять».
Думала Тамара.
Часто по ночам видела тревожные сны, и она, осознавая, что это лишь сон, но все равно спешила ему на помощь.
Тамара похорошела, была красивой, а теперь стала ещё более красивой и ухоженной, от походов в салон ли, или от рисования радости миру, или ещё способствовали этому её творчество с энергиями спокойствия
На неё стали обращать внимание, особенно мужчины, о которых она думала. «Вот эдакие самцы!».
Ещё после предательств Барышева у неё оголились все нервы, и это работало, как индикатор, прекрасно и чутко реагирующий на малейшую фальшь, не искренность и ложь. Поэтому и Егорову она не могла поверить до конца, хотя чувствовала, он говорил правду, но всё равно был страх, быть снова обманутой.
И совсем недавно у неё открылся дар, видеть всех мужчин насквозь. И откуда у неё открылся такой дар, не ведала. Он открылся у неё однажды на прогулке, шла по городу и вдруг она стала видеть внутреннюю суть идущих ей на встречу мужчин и обращающие на неё восторженные взгляды.
Она сначала испугалась, а затем удивилась. Как? Как это возможно?
Видела и тех, кто хотел поухаживать, да приударить за ней. И ей стало так неприятно. Оказалось, что всем мужчинам, которые старались приударить за ней, нужна лишь её красивая оболочка, да ещё некоторым её деньги. А она это видела и очень чётко. И никакой любви в их сердцах она не видела. И даже те, кто смотрел на неё с обожанием, она видела внутри него, что-то мутное, где это обожание растворялось, и появлялся запах гнили, что ей сразу становилось трудно дышать рядом с такими людьми.
Но она бы не посмотрела ни на кого, кому бы нужна была она сама, как любимая женщина. Это ей не нравилось. Не нравились их смешные и затёртые комплименты, их неискренность. На работе было почти так же, и она решила уйти, и вновь работать удалённо. Или бросить бухгалтерию, а поискать в интернете работу по переводам, все же она знает три языка. Но подводить ей людей не хотелось, и она решила остаться работать бухгалтером, но уехать в село, к себе домой.
И зажила снова спокойной жизнью, только вот совсем одна. Алечка уехала, но родственники продолжали по выходным приезжали погостить и отдохнуть.
Как-то по приезду домой гуляла по селу, и в селе ей встречались такие мужчины, и она стала думать, как бы сделать так, чтобы она вообще не видела мужчин. Но как?
Ведь и по работе, да и в других местах работают мужчины и ей, хочешь, не хочешь, но придётся общаться с ними. Но вскоре всё произошло само собой, однажды гуляя по лесу, она долго пробыла там, и как-то пришло ей в голову голосом Волхвы.
«Мужчины, как и женщины просто народ, живущий рядом с тобой и вокруг тебя. Все они население Земли».
И она осознала, почувствовала, это просто народ, живущий рядом. И всё!
И ей стало легко и свободно. Ещё прошла по лесу, ей казалось, что она повернула домой, а когда вышла оттуда, оказалась в другой стороне села. Шла по незнакомым улицам, поняла, что здесь она ещё не была, и подумала.
«Я не заблужусь?» И тут же рассмеялась над собой, произнесла.
– Где ты заблудишься, Томка в трёх соснах? Не смеши. В лесу не заблудилась, а в селе заблудишься?
И вскоре она шла по пустынному переулку, что был между домов, еле заметная дорожка, которая вела к реке. И чуть прошла, вышла на берег реки, а недалеко от берега стоял храм. Тамара очень удивилась, она не знала, что здесь есть храм и произнесла вслух.
– Интересно, он действующий?
И в ответ ей пришёл звон. Тамара медленно подходила к храму. Здание на вид был очень старым, краски поблекли, деревянные детали были почерневшие от времени. И возможно долго был в бездействии.
– Интересно, а можно войти туда? Спросила она.
Кого? Да просто спросила, и в ответ ей снова послышался звон. Тихий и мелодичный, как будто ветер качнул колокол.
Она подошла к храму и, запрокинув голову, смотрела на красивый шатёр звонницы, далеко уходящий ввысь, и заканчивался яблочным куполом с острым шпилем, сверкающим на солнце. И таких куполов было много, как назвать их, Тамара не знала. Это было старинное красивое здание с множеством куполов разной конфигурации и размеров. И хоть краски были поблекшие, все равно солнце их освещало и они светились.
– Ох, ты! Красота! Красивый, хоть и поблекший. И не разрушили, а ведь это какой раритет искусства и зодчества. Вот это мастера были!
Посмотрев какое-то время, Тамара решила войти в храм. Она была в платье, а поверх была лёгкая летняя курточка. Осмотрев себя, она поправила волосы, заколотые на затылке, и надела капюшон, вошла. Переступив порог, Тамара осмотрелась. Храм оказался не действующим, его ремонтировали, очищали и мыли стены, и она, как раз подошла и остановилась возле одной, где направляли струю воды на стену, и там открывалось необычайное изображение.
С фрески или с картины, нарисованной на стене, на Тамару смотрела женщина в белом и с белым цветком. На руках у женщины был младенец, она шагала по земле покрытой зелёной травой и луговыми цветами. Тамара даже и подумать не успела, как в её мозгу прозвучала мысль:
«Матушка Мира. Матушка богов, неувядаемый цвет».
Рассматривала картину, отмытая картина передавала тонкий свет, особенную прозрачность, что витала здесь, там, где стояла Тамара, настроение сразу улучшалось, у неё и так было настроение не плохим, только думы одолевали, а здесь в сердце появилась неописуемая радость.
– Как красиво всё передано автором. Произнесла Тамара. Богиня словно живая.
– Вы тоже так почувствовали? Услышала она обращение к ней рабочего он стоял на высоком приспособлении, так называемые леса.
У меня тоже так, аж так и сердце зашлось и не понятное чувство возникло, как только она стала показываться из-под смывающей краски. Смотрите, как сохранилась картина.
– Умели предки наши рисовать, как живая. Так и думается, что сейчас сойдёт и подойдёт ко мне. И прямо в глаза мне смотрит. А взгляд-то, какой нежный.
Произнесла всё ещё удивлённая Тамара и смотрела с восхищением.
– Сколько веков, а может тысячелетий стоит, и не тронули святой образ никакие закраски.
– А зачем закрашивали?
– Здесь другая картина, прямо на ней нарисованная была, тоже богородица, но не похожая на эту. Более тёмная, какая-то пасмурная и строгая.
– А зачем?
– Да, чтобы скрыть истину. Мы мыть начали и не думали, что такое откроется, просто решили очистить обновить, ремонт начали. И не думали, что верхние картины смоются. А тут такое открылось. Видите, какая игра света?
– Да, очень удивительно.
Тамара осмотрела свод, где местами были витражные окна. Они были уже отмыты, и сквозь них струился необычный свет, играя всеми цветами радуги. Радуги преломлялись, и было такое впечатление, что богиня вышла из радуг и шла по влажной от росы траве.
Тамара увидела ниже картины надпись, но ей не удалось прочесть, так как её ещё отмывали.
– А что там написано?
Спросила она рабочего, который старательно, но осторожно мыл, поливая из аппарата небольшой струёй воды, и осторожно протирал губкой, стирая остатки побелки.
– Я не разобрала надпись.
– Ааа, здесь очень старинные буквы, возможно на старославянском, или ещё древнее, не знаю, не могу сказать. Я не все буквы знаю, а вот служитель поможет. Батюшка! Позвал его рабочий. Подскажите, вот женщина спрашивает….
К ним подошёл молодой, богатырского телосложения, мужчина, и он ничем не отличался от других рабочих, разве, что ростом, так же был в джинсовой рабочей одежде и с кистью на длинной рукояти в руках.
– Здравствуйте. Произнесла Тамара, в изумлении смотрела в его лучистые глаза. Что она увидела внутри него, её так изумило. Она так и застыла с открытым ртом. Там был сплошной свет, и в этом свете просвечивался старец, что приходил будить её и просил помочь Борису. Она охнула, а он приветливо и ласково ответил ей тем же голосом, что звучал в её сне.
– Здравствуй, милая сестра.
«А может, это было на яву» успела подумать она, а он продолжил.
– Тяготит тебя видение?
В это время у рабочего стоящего на возвышение и мыл стену, закончилась вода, и он спрыгнул и пошёл к аппарату, а этот человек спросил снова её.
– Трудно с этим жить?
– Да, так было сначала, а потом привыкла и старалась не замечать, а сейчас осознала, что это всё народ.
А он стоял и слушал её, улыбался, кивал головой, а она продолжила.
Но, почему только мужчин?
– Ты можешь видеть и женщин, но у тебя боль выходила и ты видела только мужчин. Обида была у тебя на мужчин. Очень сильно обидел тебя твой мужчина, которого ты любила всем сердцем. Поэтому ты так реагировала на тех, кто смотрел на тебя с пошлыми мыслями. Теперь ты выздоровела.
– Выздоровела?
– Да, раз ты перестала обращать внимание, и не смотришь, что внутри них.
– Ох, это хорошо. А то так пакостно было на душе у меня, как увижу. А вы? Я, верно, увидела в вас?
Он снова улыбнулся и ответил.
– Верно. Ты могла бы увидеть лишь только свет, но я показался сам тебе.
– Зачем?
– Чтобы ты знала, в дальнейшем тебе это пригодится, Тамара.
– Вы знаете моё имя?
– Что же его не знать? Я его давно знаю.
– Опять мистика? Хотя я уже привыкла к мистике.
– Это хорошо. С Тарой дружишь?
– С Тарой? Ааааа, с Волхвой? Да, но давно не разговаривали.
– Вы разговариваете, ты просто ещё это не осознала.
– Ох, и интересная жизнь моя наступила. Так и сказать нечего.
Тамара вздохнула, и её взгляд снова обратился на надпись на стене, что была под ногами Матушки.
– Матушка мира? Я, верно, услышала в своих мыслях?
– Да. Матушка богов в цвете не увядания.
– Красивая. С восхищением произнесла Тамара.
– Красивая, очень. Она на самом деле очень красивая.
– А как вас зовут? Вы тогда так внезапно исчезли.
– Как и появился. Он тихо засмеялся. Меня, того, которого ты видела у себя в доме, Хорос. Родители в этой жизни назвали меня Прохор, а в сегодняшнем сане, меня величают Пантелеем.
– Батюшка Пантелей? Оригинально. Но Хорос мне больше по душе.
– Это естественно, мы с тобой с одного рода. Так, что ты хотела узнать?
– Что здесь написано, я никак не разберу, не знаю этих букв.
– Здесь на древнем языке Русов, молитва.
– Молитва? Прочтите, пожалуйста.
– О, преблагословенная дева небесная. Радость и прибежище всем людям, здесь на Земле райской, тебе поём мы хвалебные песни, и славим твой пречистый образ, тутаси радости в храме великом селении богов утешение познавши. Тебе приносим свои нужды, горе и слёзы, веру свою, надежды и ожидания. Славим тебя пречистая матерь, ты же заступница наша, тебе близки все наши земные скорби и печали, прими же наши в молитвах воздыхания и славление тебя наши. Неустанно и с умилением зовём тебя. Слава. Слава. Слава.
Радуйся Матерь божия в цвете не увядания.
Читал ей Хорос-Прохор-Пантелей. Его голос этими словами проникал в сердце Тамары и ей снова увиделся полёт с Егоровым, где они счастливые в объятиях летели ввысь.
– Спасибо. Ответила Тамара и продолжала смотреть на образ Матушки мира, Матушки богов и она же Матушка человечества с младенцем и Тамара почувствовала, что прикоснулась к чему-то более важному и долго смотрела на белую лилию и в глубине своего сердца чувствовала, что никогда не испытывала такой чистоты. Чувство было лёгкое, как касание крыла бабочки, и сильное. Всё у Тамары куда-то удалилось, все вопросы и думы, и наступило такое умиротворение, что выступили слёзы. А умиротворение лилось в её сердце, наполняло и расширяло. Она взглянула на лицо Матушки, и ей показалось, она улыбнулась, и глаза её засветились, а капли воды ещё скатывались с лица её, что Тамаре подумалось, она плачет.
– Богиня плачет? Спросила Тамара, Матушка, ты омываешь своими ясными слезами землю и нас всех, твоих детей?
Тамара вытащила из кармана платочек и поднялась на постамент, где когда-то стоял рабочий, и осторожно вытерла лицо этой святой девы, и прошептала.
– Не плачь, пожалуйста, не плачь и прости людей, они и сами не ведают, что сотворили с Землёй и самими собой, и как потеряли рай. Прости, я никогда не умела молиться, но со мной происходит, что-то не вероятное. То встреча с Тарой, то со старцем Хоросом, теперь вот и с тобой Матушка мира, Матушка богов, неувядающий цвет. Благодарю тебя за пробуждение меня.
Вытирая лицо богини, она чувствовала необычайную лёгкость во всём теле, словно она не стояла своими ногами, а парила в пространстве храма. Тамара повернулась от стены, чтобы слезть и увидела, как она высоко стоит, и прошептала.
– А подниматься было легче. А как спускаться?
И увидела четыре руки. Ей протянули свои руки и Пантелей-Хорос и тот рабочий, что мыл стену, он уже снова здесь появился. И она шагнула, зная, что если она оступится, соскользнёт со ступеньки мокрой лестницы, её поймают, не дадут ей упасть. Сделала несколько осторожных шагов по нескольким ступенькам и попала в руки Хороса и рабочего. Они взяли её за её обе руки и помогли ей сойти с лестницы лесов.
– Спасибо вам. Поблагодарила она. Какой необычный храм, такой светлый. Представляю, как засияет после реставрации. Когда я венчалась с Барышевым, там, в том храме всё было по-другому. Батюшка Хорос, а как же моё венчание?
– Тебе, верно, было сказано сыном и уже давно, и сама осознай. Ваше венчание распалось, растворилось в тот миг, когда твой муж предал тебя и развёлся с тобой. И даже не удосужился сказать тебе об этом. Не посчитал нужным. Ему было удобно. Это ты держала в своём сердце. Но теперь и у тебя то венчание испарилось, растворилось, что и дымки не осталось. Матушка всё исправила.
– Ох! Лицо Тамары зарделось от радости и осознания свободы.
– Но будет ещё одна у вас встреча, последняя. Посмотри, какое состояние у тебя будет при этой встречи.
– Спасибо Матушка. Спасибо и вам батюшка Хорос. Я так благодарна и вам Хорос и Матушке, что не смогу выразить это словами. Я, наверное, пойду. Вам тоже благодарна. Повернулась она к рабочему. Вы чистый человек, не омрачайте свою супругу недоверием.
– Увидела? Спросил Пантелей-Хорос, улыбаясь.
– Да, увидела. До свидания.
И Тамара окрылённая вышла из храма. Шла домой и всё думала.
Опять мистика. А чему удивляться? Томка, ты должна уже привыкнуть к мистике. Да, да, так и есть, я уже привыкла к необычному. Знаю, не всем такое дано и не каждый увидит мистику и не каждому она явится. Пусть, идёт, как идёт, лишь бы всё было хорошо, и наконец-то наступил мир в сердцах всех людей, да войны утихли и растворились и ещё вражда, да неприятие. Навсегда, навсегда растворились.
Придя домой, и только устроилась в гостиной с ноутбуком и чашкой чая, как в дверь Тамары тихо постучали. Поставив чашку с чаем пошла в прихожую, открыв дверь, она увидела сына Егорова.
Кто из сыновей Егорова стоял перед ней, она не знала, Сергей или Дмитрий, она так мало знала о них, а они одинаковые.
Сердце её забилось неистово, а в голове вдруг такой сильный звон образовался, и она в удивлении ждала, что он скажет.
«Ну, вот и всё закончилось моё счастье. Подумала Тамара. Закончилось, так и не начавшись. А Борис так о любви говорил, что трудно было не поверить».
А он в смущении произнёс.
– Здравствуйте, Тамара Константиновна.
– Здравствуйте. Ответила Тамара с настороженностью.
– Извините, я к вам с таким необычным вопросом.
– Да, да. Ответила она. Одну минуточку, я сейчас.
– Он посмотрел ей в глаза, продолжил. Может вам покажется смешным, никчёмным, и для вас это ничего не значит, но я спрошу.
– Минуточку, я сейчас. Прервала его Тамара, не дав закончить фразу, подумав.
«Я сама отдам, прежде чем он начнёт спрашивать, всё-таки это дорогая вещь»
– Вы проходите, я сейчас.
И быстро, почти бегом, поднялась наверх, слёзы её душили, казалось, они сейчас польются, но она решительно держалась, сжав зубы, прошептала.
«Нельзя мне показаться слабой. Пусть и этот инцидент несуществующей любви пролетит, но как больно снова стало в сердце. Оххх! Разве об этом говорил Хорос?»
Она достала из шкатулки розу, что дарил Егоров. Кольцо она носила, и не снимала никогда. И сейчас снимая кольцо с пальца, ей показалось, что она его выдирает из самого сердца. Что стон раздался в ней, как будто душа заплакала. Она даже услышала её слова. «Не снимай!»
Но она сняла и вложила в футляр, и спустилась вниз, она увидела его сына, так и стоящим посреди прихожей.
– Вот, возьмите.
Протягивая ему розу, и под его удивлённый взгляд, продолжила.
Возьмите. Это такой оригинальный футляр для кольца. Передайте это вашему отцу. А что же он сам не приехал? Побоялся посмотреть мне в глаза?
С горечью спросила она.
– Нет, нет, что вы. Я совсем по другому поводу.
Замахал руками и как-то растерянно произнёс Сергей, а это был он.
– А по какому?
Теперь уже она посмотрела на него в удивлении, так и держала розу на ладони, а сердце заболело ещё сильней.
– Скажите, вам не звонил мой отец? Спросил Сергей.
У Тамары сжалось сердце, а потом неистово забилось, и она спросила.
– Ваш отец?
– Да, мой отец. Он вам не звонил?
– Нет, а почему он должен мне звонить?
Спросила она, как не своим голосом, в этот момент он у неё был безжизненным. В её сердце снова возникла острая боль и сейчас боль нарастала и не проходила, как и в первые дни, с того дня, когда она обнаружила, что сосед исчез.
«Исчез и даже до свидания не сказал». Горько подумала она, а такие письма ей дарил, такие признания, даже кольцо».
Но она ответила снова,
– Нет, он мне не звонил.
– Да? А мы надеялись, что он позвонит вам.
– А что случилось? Спросила она взволнованно.
– Он пропал, исчез.
– Как исчез?
– Как я узнавал, его вызвали срочно на работу, он должен вылететь в командировку, это мы знали, но отчего-то вылетел раньше на несколько дней, и нас не предупредил, телефон вне зоны действия, и в редакции никто ничего не мог объяснить, почему так получилось. Все отрицают, его поездку в это время, никто не посылал.
– А куда он вылетел, знают?
– В том то и дело это так странно, в редакции сами не могут понять. И как он попал на тот самолёт. Он должен был лететь совсем в другую сторону, и кто ему приказал, никто не знает и не понимает. А самолёт этот потерпел крушение, почти сразу, через тридцать минут после взлёта. Но все остались живы, кроме него.
– Ой! Вскрикнула Тамара, её сердце упало куда-то вниз. Он погиб?
– Не знаю, Тамара Константиновна, его просто нет. Не оказалось в самолёте.
А я по своим каналам проверял его звонки, на ваш телефон были звонки перед самой катастрофой.
– Нет, нет. Правда, он не мне не звонил. Как же так? Он, что выпал? Ой, да, вы проходите, что же мы так и стоим на пороге.
И она не удержалась и громко всхлипнула, мысленно ругая себя.
«Человек в беде, а я его снова ругала и подозревала в чём-то плохом».
– Проходите, проходите, сюда. Указала на дверь гостиной. Расскажите мне всё. Кофе, чай?
Голос её задрожал, и она не выдержала, расплакалась навзрыд, падая ему на грудь.
– Не волнуйтесь вы, так, Тамара Константиновна.
Сергей приобнял её и подвёл к креслу, усадил её и продолжил.
А рассказывать мне и нечего, думаю, всё же, отец жив и скоро вернётся. Просто нам хотелось ясности, наши все волнуются, так долго он ещё не находился в командировках. Но зная его, его переносы по мирам, уверен, он жив. Вы ведь тоже переносились? Да?
– Я мало, что помню, Борис мне рассказывал, и моё сердце отзывается на это положительно, и кое, что вспомнила. Ой! И она снова заплакала.
– Тамара Константиновна, прошу вас, успокойтесь.
– Я вспомнила, в ту ночь, я ведь видела сон, падающий самолёт и видела в нём Бориса. Но почему-то не предала этому значение, если быть честнее, у меня этот сон отчего-то сразу забылся. Вот только сейчас вспомнила. А мы ведь все сводки аварий автомобильных проверили, и везде он не числился. Но, как же он попал туда, если его никто не посылал?
– Эту загадку мы можем разрешить, только тогда, когда отец вернётся. Я пробовал его с тонкого плана посмотреть и поискать и обращался к нему, но он полностью закрыт. Никаких следов его нет там.
– А это что-то значит?
– Это значит, он жив и находится в полном составе тел, и в физическом тоже.
– Не понимаю, как в полном составе?
– Если бы его физическое тело разрушилось, я бы его легко нашёл.
– Да-а-а-а!? Удивлённо спросила Тамара. А так можно?
– Можно, ещё как можно, а если его нет возможности уловить, то значит, он жив и в одном из миров. И надеемся, что скоро он вернётся. Миров много, и в какой мир он попал неизвестно, если в его Беловедье, то оттуда его не увидишь. Вы бывали ведь в Беловедье?
– В Беловедье?
– Да. Это, как бы северная шамбала. Бывали?
– Я? Не помню.
– Бывали. Уверенно произнёс Сергей. Вот, ведь это ваше?
И он показал рисунок. Это был Тамарин рисунок, который она рисовала, когда была на берегу реки песком. А здесь он на бумаге.
– Откуда у вас это такое?
– Но это же, ваш рисунок?
– Да, но я рисовала это на песке, а не на бумаге. Откуда?
– У отца феноменальная память, он всё запоминает, стоит ему один раз увидеть или услышать. Это он рисовал по памяти, мне так он рассказал. И о тебе тогда же рассказал. Он говорил, здесь нарисована радость. Да и мы все чувствовали радость, когда смотрели на рисунок, вспоминались только самые счастливые моменты наших жизней.
– Да. Я рисовала радость, мне так хотелось её подарить всем.
– Вам это удалось. Вам оставить это?
– Нет, нет, пусть будет у вас. Я нарисую ещё.
– Спасибо. Но мне пора, Тамара Константиновна, будем ожидать хороших вестей.
– А чай? Растерянно спросила Тамара.
– В следующий раз, Тамара Константиновна. В следующий раз попьём чая и что-нибудь ещё вкусного, все вместе, большой нашей соединённой семьёй.
– Спасибо, что приехали и вселили мне уверенность, она у меня была. Я полностью была уверена, что Борис жив, а тут вы. И я уж и не знала, что и подумать. Думала, что вас он прислал за кольцом.
– Кольцо? А почему вы его не носите?
– Носила, только вот сняла, чтобы вам отдать.
– Не стоит этого делать, наденьте, без отлагательств, именно сейчас.
Тамара взяла кольцо и надела его на тот палец, на который ей надел Егоров. И сразу в сердце воцарилось спокойствие и умиротворение, она улыбнулась.
– Красивое кольцо. Вы в этом кольце оба. Произнёс Сергей.
– Да? Мне тоже нравится, оно прям, в моей душе. А как вас зовут? Мы, так и не познакомились.
– Сергей, а брат мой Дмитрий.
– Вы похожи, не различить.
Сергей ответил, улыбаясь,
– Это вы нас видели издали. Я видел, вы лишь посматривали в нашу сторону, по всей вероятности немного тушевались, а на самом деле у нас есть отличие. У Димы родинка над верхней губой. А так да, нас не отличить.
– Спасибо Серёжа. Улыбнулась Тамара, провожая его до крыльца.
На крыльце он остановился, взял Тамару за руку, поднёс её к своим губам и поцеловал, затем произнёс.
– Я рад, что у отца есть такая спутница жизни и главное в любви.
Тамара улыбнулась и спросила.
– А ваш телефон, можно?
– Телефон? Можно, вы запомните?
– Я возьму сейчас телефон, чтобы записать, я быстро.
Тамара хотела вернуться в дом, но Сергей её остановил.
– Не стоит, я позвоню. И Сергей нашёл в телефоне и нажал на вызов, выключил телефон, как только пошёл вызов, и продолжил. Незнакомый звонок пропущенный, это мой.
– Аааа, откуда?
– Не удивляйтесь, Тамара Константиновна, при моей работе такая мелочь, как чей-то номер телефона, нет трудов, узнать. Я же сказал, вам отец звонил.
– Но я не получала, и в пропущенных звонках не было.
– Бывает сбой. Происки вселенной порой не разгадать. Проверки идут мощные.
– Ой, я в этом не разбираюсь. А почему не позвонили, а приехали?
– Мне захотелось с вами пообщаться и в ваши глаза посмотреть.
– И что вы там увидели? С Улыбкой спросила Тамара.
– Любовь, Тамара Константиновна. Любовь, верность и ожидание. И я понял, когда отец говорил, что вы изначальное одно целое и вы небом венчаны. Это так и есть. До встречи. Тамара Константиновна.
– До встречи.
Ответила растерянно Тамара, а сама продолжила провожать его до калитки. И как только он, махнув рукой, закрыл дверцу машины, и машина плавно тронулась, она закрыла калитку, и отчего-то защёлкнула задвижку, и вернулась домой, взяла футляр-розу со столика, закрыла его, с нежностью распрямляя лепестки розочки. И отнесла в спальню, положила на место. Посмотрела ещё раз на кольцо, и ей показалось, что оно ещё ярче засверкало.
Она долго стояла посреди спальни, и вдруг сердце её, как бы вздрогнуло и застучало с быстротой, что она ойкнула. А за тем, замерев, наполняясь радостью. Откуда она пришла, не осознавала, но её тело завибрировало, и она пропела.
– Ииииооёййх! И крутанулась в танцевальном пируете, она танцевала и пела.
Я люблю тебя, я люблю тебя. Я люблю тебя, Борис, слышишь? Люблю.
И дальше танцевала и танцевала, хохотала, приговаривала.
Жив мой любимый, жив. И я дождусь его, дождусь. Дождусь!
И упала на кровать спиной, покачиваясь на мягком матрасе. А ночью он приснился ей. Он смотрел и молчал, ничего не говорил, но от него тянуло такой нежностью. Она проснулась в облаке нежности и ясно чувствовала.
Лежала, вспоминая сон, радостно прошептала.
– Скоро, совсем скоро он вернётся, и мы будем счастливы, а счастье, его беречь надо и беречь в зачатке.
*****
Прошло несколько дней, однажды она увидела возле своей калитки Барышева. Он старательно толкал калитку, но она не поддавалась. Она была закрыта на задвижку, через уличную калитку Тамара не ходила, и всегда выходила через заднюю калитку, хоть в лес погулять, хоть по селу. Через неё было даже ближе.
И сейчас Тамара смотрела в окно и раздумывала, открывать или не открывать. Видеться с ним ей не хотелось, но вспомнились слова Хороса, и она, накинув на себя летнюю курточку, решила выйти и поговорить. Идя к калитке, отчего-то ей вспомнился Загс, и ей стало смешно, и она шла и говорила себе, смеясь
– Эх, Томка, полетела ты замуж, яки горлица, и с хорошим животом стояла перед строгой тёткой в Загсе, едва дыша от любви и от строгого официальности момента, думала на всю жизнь и в горе и в радости. Ну, в горе-то это так и получалось, а вот радости в жизни моей супружеской, не находилось. Да что там…. А ну их эти воспоминания.
Перед глазами мелькнуло венчание, но, как серое облачко быстро растворилось и не оставило следа. Ещё не дойдя до калитки, она услышала.
– Тома! А чего это ты закрылась на затворы? Боишься, что ли?
– Это вместо приветствия ты задал этот вопрос? Здравствуй, Роман.
– Открой. Долго ты меня будешь держать за калиткой?
– И тебе не хворать, Роман. Произнесла она с улыбкой. Ещё раз повторяю. Здравствуй.
Она чуть поморщилась, увидев внутреннюю суть Романа, но всё же вежливо улыбнулась ему.
– Здравствуй, здравствуй. Ты откроешь?
– Нет. А зачем? Я тебя не ждала и всё в прошлом.
– Поговорить надо.
– Говори, я слушаю. Спокойно ответила Тамара.
Роман смотрел на неё в удивлении и тихо пролепетал.
– А ты красивая, ещё красивше стала.
– А ты надеялся, что я без тебя зачахну? Рассмеялась Тамара. Зря надеялся, я живу полной жизнью.
– Но может, всё же впустишь? Хоть угости, я есть, между прочим, хочу.
– Хоти на здоровье, дома покушаешь, или ещё, где-нибудь. У тебя много мест, где тебя могут угостить. Или тоже все отвернулись? А возвращаться в прошлое я не хочу и мне прошлое без надобности.
– Тома, а я хочу, очень хочу. Хочу вернуться к тебе.
– Не стоит, Роман. Спокойно ответила Тамара. Мы разные и у нас пути разные. Никогда не возвращайся в прошлое, нечего там делать. Что было, того уже ничего нет. Юность моя пролетела, когда ты был самым желанным и красивым, но ты всё испортил, и сразу, с начала нашей совместной жизни всё испортил. И, как я поняла впоследствии, у тебя не было любви ко мне, никогда не было. А мне задурил голову, молоденькой девчонке, привязав кольцом, а оно было помечено каким-то колдовством. Было?
– Кстати, где кольцо? Может, вернёшь мне? Я смотрю, у тебя на пальце его нет. Не носишь, отдай мне.
– Конечно, нет, я в тот же вечер сняла. После твоего представления с Зиночкой, выбросила в мусорный бак.
– Зачем!? Дура!
С какой-то злобой и с криком раненого зверя произнёс Барышев и ударил кулаком по калитке.
– А чтобы ты больше никого не смог дурить, разбивать жизнь таким дурёхам, как я. Вспомни, ты мне надел колечко, сказал, «Мамино благословление»
– Так и было.
– А кто твоя мама? Ты так меня, за всю нашу совместную жизнь ни с отцом, ни с мамой своей, не познакомил. Но вот ведь, после того, как надел мне кольцо, я тебе и отдалась. И испортила себе всю жизнь. Одно радует. Мой сыночек. Сашенька. Он просто прелесть. И ничего-то он не унаследовал от тебя. Наши гены Труворов пересилили твои. Сейчас даже и мне не верится, что со мной это происходило. А ты оказался жалким подобием, того, каким был ты много лет назад, каким предстал передо мной, шестнадцатилетней.
– Может, всё же пустишь в дом, да хоть накормишь?
– Нет, я и в калитку тебя не пущу, не только в дом.
– Злая ты стала, Томка.
– Я злая? Тебе показалось, но всё же надо когда-нибудь показать себя и дать тебе отпор и вернуть тебе же твои вампирские энергии.
– А я ведь люблю тебя. Он протянул дрожащую руку к её руке.
– И когда ты понял, что ты любишь меня? Когда комфорт потерял?
Тамара убрала свою руку со штакетин калитки, передвинула её на столбик.
– Ну, зачем ты так? Я тебе благодарен.
– Угу. Поздно благодарность свою выражать. Поздно, Барышев, всё уже так поздно, что позднее уже быть не может.
– Я всё равно войду.
– Не сможешь, Роман, не сможешь.
– Что, боишься меня?
– Нет. Чего мне боятся тебя, ты пройденный этап, а я стала спокойной. Полное спокойствие во мне и умиротворение. Наступило полное душевное равновесие. Откуда адрес узнал?
– Общие знакомые рассказали,
– Интересно, какие? Я всех твоих знакомых заблокировала.
– Пришлось мне покрутиться, да поуговаривать, и пообещать кое-кому и кое-что. Я же всё могу.
– Интересно, интересно, ты ещё что-то можешь? Или просто отвязаться от тебя. И чтобы раз и навсегда тебя от себя отвадить, и дали тебе адрес.
Тамара тихо рассмеялась, налетел ветерок, и распушил её распущенные волосы, и прядь упала на лицо, убирая рукой, на ней блеснуло кольцо.
– У тебя новое кольцо? Кто-то подарил? Или сама купила?
– А тебе какой резон в этом знать, откуда у меня кольцо? Я свободная женщина и оказывается, я стала свободной ещё десять лет назад, только узнала вот совсем не давно.
– Красивое.
– Да, красивое.
– Подари.
– Это с какой такой радости я тебе буду дарить? Да и зачем оно тебе?
– Продам, деньги будут. Оно стоит, вероятно, немерено. Вон оно какое. Я в драгоценностях понимаю, толк знаю. У вас у Труворов оказывается денег много, даже сосчитать не можете. А ты всегда прибеднялась. Сколько просил, чтобы ты попросила у отца денег для нас.
– А зачем? Я вышла замуж, вот муж и должен обеспечивать свою семью, меня и сына, но ты хотел паразитом жить, и жил.
– Но, а сейчас мне же надо как-то жить.
– Теперь всё, живи сам. Трудись. Я тебе и так подарила квартиру, этого достаточно. И у тебя есть родительская, продавай и живи.
– Там ремонт нужен, прежде чем продать. И Сашка даёт только, чтобы с голоду не умереть, и всё твердит, работай.
– А я причём? Делай. Заработай и делай. Пора всё же за ум взяться, ищи работу. Старость не за горами.
– Томка, я отсюда никуда не уйду, лучше впусти по-хорошему.
– Прощай, Роман. Это был последний наш разговор.
Сказала Тамара и пошла к дому.
– Ты не смеешь меня бросать, дай хоть денег.
– Смею.
– Ты пожалеешь, я сейчас войду.
И Барышев стал отдирать штакетины. Тамара оглянулась на треск ломаемой калитки, и почувствовала нарастание скорости ветра. Он подул из леса, а у неё в видении показалось, как пыльный вихрь создался над землей, и заворачивает Романа и уносит его.
– Роман! Остановись! Для своего же блага, остановись!
– Да, пошла ты, блондинка безмозглая, с…. шкодливая. Думаешь выпала из моего поля зрения, так я на тебя управу не найду? Сейчас тебе будет выволочка с поволочкой. Так откатаю твою шею, навек запомнишь.
Тамара сунула руки в карманы курточки, там лежал кошелёк, открыв его, она посмотрела, там было несколько крупных купюр, полученные в банкомате вчера, как ходила в магазин. Они так и оставались лежать в кошельке, а кошелёк в кармане. И заторопилась к калитке.
– Роман прекрати, тебе же хуже будет.
– Это тебе счас будет хуже. Рычал разъяренный Барышев.
– На, возьми деньги и уезжай отсюда скорее. У меня в кармане мало, но доехать домой тебе хватит, и даже на ужин. Взять больше я просто не успею.
– Конечно, не успеешь, я сейчас войду.
– Роман! Уходи. Разве ты не видишь?
– Что?
Он поднял глаза, и увидел, как из-за спины Тамары нарастал вихрь, и он стал тёмным, наращивал темп. Её он обошёл стороной, но Романа с силой ударил в лицо мелкой крошкой пыли. Роман упал, а Тамара подбежала и кинула несколько крупных купюр к нему.
– Возьми, и больше не появляйся, иначе тебе будет ещё хуже. Это всего лишь предупреждение.
А вихрь легко поднимал лежащего Романа с испуганными глазами. В них Тамара увидела ужас. И она продолжила.
– Роман, я простила тебя, всё тебе простила, но любви у меня к тебе теперь нет. Я люблю другого.
Роман грязно выругался, вихрь его крутанул, перевернул несколько раз в воздухе сначала по вертикали, а потом по горизонтали. А он болтыхался в воздухе с раскинутыми руками, хватая ими воздух.
– Волхва, пожалуйста, осторожней с ним. Прошу тебя.
Попросила Тамара, и услышала мелодичный женский смешок и ответ.
– Это не я. Это Дух леса решил его проучить. Вот порезвится.
– Пожалуйста, осторожней, не убейте его. Снова попросила Тамара. И деньги, подкиньте ему деньги, а то они валяются рядом, а он не дотянется, а ему видно и покушать не на что.
– Жалостливая какая. Проворчал голос, словно листьями прошуршал.
И сейчас же все купюры легли Роману на грудь, словно прилипли.
– Не волнуйся Тара за него, ты, которая живёшь по законам природы в чистоте Рода в Ирийском саду, претерпела от него столько гадостей и ты его жалеешь?
Услышала она вновь Волхву.
– Но он же, все же человек, Волхва. Может, дойдёт и до его сознания.
– Может и дойдёт. Ответила Волхва. Домой его, пусть думает.
И сейчас же вихрь исчез вместе с Романом.
– Осторожнее. Ещё раз успела крикнуть Тамара, прежде, чем всё стихло, затем ветерок чуть коснулся её, пошевелил её волосы и исчез.
– Спасибо вам. А как тебя зовут, Дух леса?
– Лесьяр. Прошелестело в мыслях, словно шум листьев деревьев.
– Спасибо Волхва, спасибо Лесьяр. Благодарю вас.
Произнесла Тамара и спокойно пошла домой.
Вот и всё, Томка, книга эта закрыта. Закрыла я ту старую книгу, где прошлое было, где был Роман. И у меня в сердце, в душе умиротворение. Но надо сказать Сашеньке, пусть поддержит его, может работу, где ему найдёт. Всё же он ему отец. Какой, никакой, а отец и он дал ему жизнь. А у меня новая жизнь, и ожидание. Я жду тебя, мой любимый.
Произнесла она в пространство, и снова мысленно нарисовала их встречу и постаралась её приблизить. Но пока оставалась на том же месте, лишь чуть качнулась.
Я терпеливая, я дождусь тебя, мой любимый Борис.
И вновь постаралась увидеть его образ и послала ему свою энергию, свою поддержку, заботу и оберег.
Продолжение следует.....
Таисия-Лиция.
Фото из интернета.