Вперёд, на Запад!
глава 39
Любовный треугольник
626 год, конец лета, Керченский полуостров.
Обоз двигался по степи вдоль кружевных изгибов Лукоморья. По правую руку плавно поднималась древняя гряда разрушенных гор, за развалинами гор шла плоская степь, и далеко на горизонте – остатки ещё одной древней гряды, ныне оплывшей и едва возвышающейся над равниной.
Слева шли прибрежные скалы, полукруглые излучины бухт, яркая трава ложбин, и жёлтый песок. Море было мелкое, теплое, и очень слабо солёное.
Тут и там в бухты втекали небольшие ручьи и речки, древние тропинки вели к колодцам и водопоям для скотины. Богатые пресной водой места были издалека заметны благодаря яркой траве, и обозники не испытывали проблем из-за жажды.
Вот обоз остановился на гребне высоких холмов. Вниз, к морю, вели извивающиеся тропки. На половине спуска скала была странно обработана, огромную площадь вымащивали древние ровные скальные плиты, были видны остатки каменных стен, развалившиеся подвалы. Внизу к морю текла неглубокая речка, образуя в устье спокойную заводь, окружённую камышами.
Людмила вдруг споткнулась, едва не упав, Малуша ойкнула, Лада подала Людмиле руку.
Та пошатнулась, устояла:
– Наверное, голову напекло...
Мстислав бросился к невесте, и вдруг ощутил рывок за руку -– это Руслан схватил его за рукав:
– Брат, извини, вон та девушка, что чуть не упала, ты её знаешь?
Мстислав обернулся к побратиму:
– Знаю, конечно. Это моя невеста, Людмила. А что?
Руслан покачал головой:
– Быть не может. Ужель та самая Людмила?
Мстислав улыбнулся:
– Не успел тебя познакомить. Мы втроём решили остепениться, а тут слух прошёл, что словене у хазар трёх полонянок отбили. Понимаешь, фактически брак вслепую, с первого взгляда. Дарами обменялись, если что.
Руслан кивнул:
– Поздравляю тебя. Просто эта девушка напомнила мне одну смешную девчонку, что бросилась к моему коню, правда, это было давно, и очень далеко отсюда.
– Померещилось! – согласился Мстислав.
Лада и Малуша затеребили Людмилу:
– Пойдём, ну пойдём же!
Людмила прикрыла глаза и медленно произнесла:
– Меж гор, лежащих полукругом,
Пойдем туда, где ручеек,
Виясь, бежит зеленым лугом
К реке сквозь липовый лесок.
Проходивший мимо Достомысл наставительно поднял вверх палец:
– Песок здесь не липовый, а ракушечный!
Липы в Лукоморье вообще не растут. Только сосны и акации. Почвы туточки скудные!
Внизу, почти у самой воды стояли три хижины с камышовой крышей, сушилась лодка, на песке какой-то старик чинил старый невод.
Словене спускались, ведя быков и коней к водопою. Они ввели за правило делать днём большой привал, купались сами, и давали зайти в воду быкам. Воины и сами купались, и купали коней.
Вот и сейчас место оказалось очень подходящим для дневной стоянки.
Лютик с какой-то странной болью смотрел на беспечную радость словен, идущих по пути, которым их прадеды ходили уже сотни лет, и пытался собраться с мыслями, но ласковое солнце, мягкий песок, убаюкивающий плеск волн расслабляли его волю и разум.
Поблизости от него на плоский камень присела Людмила, она задумчиво глядела на волны.
К ней подошёл Руслан, громко произнес:
– Как часто по брегам Тавриды
Она меня во мгле ночной
Водила слушать шум морской,
Немолчный шепот Нереиды,
Глубокий, вечный хор валов,
Хвалебный гимн отцу миров.
Людмила отвернула лицо, и пересела подальше, в жидкую тень от дикой маслины.
Руслан, однако, и не думал уходить, он зашёл по колени в волны, начал махать руками, и громко кричать:
– Она смиренные шатры
Племен бродящих посещала,
И между ими одичала,
И позабыла речь богов
Для скудных, странных языков,
Для песен степи, ей любезной...
Словене начали собираться поближе, переглядываться.
– Что это он сейчас кричал про речь Богов? – удивился молодой Ратмир.
– Это он имеет в виду санскрит! – пояснил Велимир, – наши полонянки из племени вятичей. Их речь с древним языком ариев весьма схожая.
– И обычаи тоже похожи весьма, – поддакнул кто-то из толпы.
– Тогда про песни степи становится непонятно, – встрял в разговор Достомысл, – девчонки, когда это вы успели хазарский язык выучить?
– Слова эти нужно понимать так, – начал Велимир, – хазары девушек похитили, и поместили в свои шатры.
– И они сразу свой язык позабыли, и хазарский выучили? – удивился Рогдай, тоже очень молодой воин, – эй, Руслан, ты сейчас нас очень заинтересовал, это ты прорицаешь, или задаёшь вопросы к Небу?
– Тише ты, глупец, – зашикали на Рогдая словене, – какие вопросы к Небу? Кто же у Неба без предварительной жертвы вопрошает? Вестимо, прорицает он. Водою морскою омылся, откровение на него и снизошло. Пока он прорицает, надо у него, а не у Неба, спрашивать!
– Точно, – поддержал Достомысл, – Руслан, нам что следует делать? Придержать зерно до весны, или сейчас пораньше продать, да и побыстрее домой возвращаться?
Руслан повернулся лицом к берегу, сделал несколько шагов вперёд, широко улыбнулся:
– Быть может, в мысли нам приходит
Средь поэтического сна
Иная, старая весна
И в трепет сердце нам приводит
Мечтой о дальной стороне,
О чудной ночи, о луне...
– Домой нужно возвратиться до весны, – уловил смысл странных речей Велимир, – иначе не будет нам удачи. Стоит побыстрее расторговаться, да и поворачивать оглобли на родную сторону!
Началась суета. Словене забегали. Они были в двух днях пути от Пантикапея, и теперь было решено не терять времени. До ночи ещё можно было ехать несколько часов, дневной стоянкой решили пренебречь.
Обоз медленно потянулся в гору, а затем повернул на восток.
Руслан подошёл к Людмиле:
– А помнишь, как ты просила меня с собой забрать, о любви слова говорила?
Людмила подняла на него спокойный взгляд:
– Я вас прошу, меня оставить;
Я знаю: в вашем сердце есть
И гордость и прямая честь.
Я вас люблю (к чему лукавить?),
Но я другому отдана;
Я буду век ему верна.
Руслан тряхнул головой, усмехнулся, и вскочил на коня.
Достомысл кивнул в его сторону, обращаясь к Велимиру:
– Триангл амурё. Вечная тема!
[triangle amoureux – любовный треугольник, частая тема литературных
произведений, начиная с Илиады.]
– Однако, наш Парис пока не имеет успеха! – откликнулся Велимир.
– Так и наш Менелай ещё свадьбу не сыграл, – почесал подбородок
Достомысл. Лютик тоже был рядом, и при этих словах нехорошее
предчувствие сильнее сжало его сердце:
– Чур, меня, чтоб не сглазить, – плюнул он в сердцах.
Аланы всё чаще снимали доспехи, словенские витязи тоже часто ехали в одних рубахах, сложив на телеги броню и оружие.
Лютик ещё выполнял упражнения с камешками, потом нашёл себе новое развлечение: он привязал к короткому копью обломок стрелы с оперением на одной стороне, и мешочком с песком на другой. Он подбрасывал стрелку в воздух, давал ей перевернуться оперением вверх, и ловил её на широкий наконечник копья. Он прокручивался вокруг себя, и снова подбрасывал стрелку вверх.
Через некоторое время он уже избавился от веревки, и просто подбрасывал стрелку наконечником копья, а то и подхватывал стопой, коленом, даже ловил на лоб.
Постепенно он начал чувствовать плоскость наконечника копья, как продолжение собственного тела, легко дотрагивался им до любой выбранной травинки, или срезал засохший цветок.
Листовидный наконечник не так годился для пробивания брони, как четырехгранный, зато им можно было и рассекать, и подрезать, и даже бить плашмя.
Постепенно Лютик стал добавлять к своим забавам с копьём вращения и прыжки, перехваты за спиной и над головой.
Словене уже с некоторой опаской смотрели на его забавы. Лютик почти не уставал, движение обоза было неспешным, он успевал и тренироваться, и любоваться красотой древней дороги.
Вокруг была масса скальных выходов, попадались одинокие камни самых странных форм и размеров, многие носили следы глубокого выветривания, но попадались и явно обработанные человеком огромные плиты. На некоторых виднелись совсем недавние следы обработки, часто попадался крест в круге, и по этому признаку словене делали вывод, что учение греческих монахов проникло и на берега Лукоморья.
Впрочем, гораздо больше вокруг было древних курганов, с вершинами, окруженными ожерельями крупных камней – кромлехами.
Дорога легко ложилась под колеса, и скоро на горизонте показалось широкое соляное озеро. В озеро вливался слабый поток воды с холмов, но там, кроме камыша, ничего не росло – сверкающая на солнце соль убивала всю растительность. Зато вдоль берега, похоже, вода была – там ярко зеленели сады, виднелись колодцы, и побеленные известью невысокие хатки, крытые камышом.
Деревня, похоже, жила садами и рыбной ловлей, впрочем, немного в стороне от озера по сухой степи медленно двигались местные коровы, отчасти похожие на крупных мускулистых коз.
– На таких травах много молока не нагуляют, – тоном знатока произнесла Людмила, – луга здесь совсем никудышные.
– Зато рыба водится в изобилии, – ответил Достомысл, – а что, Мстислав, какой народ здесь живёт?
– Да как сказать, – Мстислав пожал плечами, – в основном, нашего языка здесь люди, но есть и потомки греков, и аланы, и даже готы поблизости живут. Наше наречие многие понимают.
– А дань кому платят? – полюбопытствовал Велимир.
– Все, кто не в стенах города Пантикапея, платят дань хазарам, – ответил Руслан, – только внутри стен есть самоуправление, они под покровительством Византии, но это тоже не наверняка. Ибо в любой момент могут отложиться, а постоянного гарнизона из империи там нет. Скоро сюда придет хан Кубрат, вот и узнаем, кому город будет принадлежать.
Обоз втянулся в деревню, путники договорились со старостой, что раненых аланов и словен возьмут на постой до выздоровления за некоторое количество мелкого серебра.
Местные дома имели стены из плетёного камыша и глины, изнутри и снаружи их дополнительно белили раствором извести.
Полы были земляные, покрытые плетенками из камыша и соломы, с постеленными сверху полосатыми ковровыми дорожками. В таких домиках было прохладно летом, но довольно холодно зимой, так что раненым стоило выздоравливать побыстрее, чтобы долго здесь не задерживаться.
Через день впереди показались далёкие стены Пантикапея, и вот тут отряд попал в засаду.
Они объезжали поле грязевых вулканов, все, кроме троих словенских витязей, обмылись в местной целебной грязи, мужчины ехали голыми по пояс, перемазанные засыхающей голубой жижей.
Дорога сворачивала на юг, позади были берега Лукоморья, слева они видели синие воды пролива, за которым начинался уже Понт Эвксинский – Чёрное море.
– За эти проливом – Азия, – произнёс обычно молчаливый Иран, глядя на синюю полоску далёкого берега, – у этого пролива Европа заканчивается.
День был ясный и ветреный, на волнах тут и там виднелись паруса рыбацких лодок и торговых корабликов, сновавших между азиатским берегом и Пантикапеем.
– Некогда Зевс, обернувшись быком, похитил Европу, и перенёс её в Азию, – поддержал разговор Велимир, – но это было, наверное, у других проливов, там, где ныне Константинополь находится.
– Может, и там, – согласился Алан, – если бы это был этот пролив, то Зевс наверняка бы воспользовался лошадьми, эти земли принадлежат конникам!
Он хлестнул лошадь поводьями, и, смеясь, ускакал вперёд.
Через некоторое время грязь стала засыхать и отваливаться грубыми корками, народ стал отряхиваться, послышались смешки.
Меж тем, впереди показались развалины, остатки строений, и входы в старые каменоломни – отсюда издревле шёл камень на строительство Пантикапея.
Они ещё не успели их как следует рассмотреть, когда из развалин какого-то строения в них полетели стрелы.
Тут с коня упал Мстислав – стрела попала ему в грудь. Броня выдержала, но удар был всё же весьма силён. Мстислав не смог сразу встать, к нему тут же бросилась Людмила, придержала за плечи.
В состоянии вести бой теперь были только двое словенских витязей, Добрыня и Ратибор тут же рванули вперёд, но лучники сразу припустили прочь, забирая к югу.
И тут раздались крики в обозе. Ещё двое врагов налетели сзади – не иначе, прятались в подземных ходах вместе с конями.
Мстислав получил удар булавой по шлему, а Людмилу враги схватили, и бросили поперёк лошади. Девичий визг, похоже, был слышен на другом берегу пролива, и даже отразился от высоких стен Пантикапея.
Мстислав лежал без сознания, Малуша и Лада визжали, словене бестолково бегали между возов, Лютик то натягивал лук, выцеливая врагов, то бессильно его опускал.
Но вот топот коней затих, смолкли и рыдания, Лютик тяжело опустился на землю.
Они погрузили Мстислава на телегу, аланы вооружились, настроение у всех было – хуже некуда.
Когда они вплотную подъехали к воротам города, Мстислав открыл глаза:
– Что это было?
Ему никто ничего не ответил.
Достомысл вздохнул, и произнёс, отворотя лицо в сторону:
– То были тайные преданья
Сердечной, темной старины,
Ни с чем не связанные сны...