" Дорогой Лев Николаевич,
как тепло описан Ваш быт девятого декабря 1850 года. Как хороша съемная квартира о четырех комнатах. Так и слышатся звуки взятого напрокат маленького рояля, в гостиной и скрип Вашего гениального пера в кабинете.
Думаю, именно Ваш флюс помог потомкам погрузиться в эту, пусть и временную, но такую не московскую, а именно яснополянскую атмосферу. А тут и меню, как Вы пишите курсивом, щи да каша, доставляют привычное довольство.
Харе Кришна, опухоль спала и Вы вновь готовы окунуться с головой в московскую тусовку. Для этого приобрели пошевни.
Для нынешней столичной богемы слово не вполне знакомое. А в середине вашего века последний писк российского "автопрома". Реально, круто. И всего за полтинник серебром.
Обшитые лубом, застеленные персидскими коврами. Так и видятся восхищенные взгляды московских красавиц и гордо восседающий на мягком сиденье молодой граф.
Для усиления эффекта брат Сергей покупает очень нарядную упряжь. Ну, держись, дамы, Лев вышел на охоту.
Но Вы тут же успокаиваете любимую Татьяну Александровну:
"В многолюдстве не рассеиваюсь и игрокам не поддаюсь"
И тут же легкая,но чуть злая, по отношению к упомянутому, ирония:
"Николая Сергеевича помню"
Намек на судьбу соседа-помещика, лихого гусара, ставшего монахом и быстро отлученного от церкви за пристрастие к кагору и более крепким напиткам.
Думаю, в своем "Отце Сергии" Вы идеализировали образ яснополянского приживальщика. Это право автора, давать надежду подобным. И не только в вашем веке, но и нынешним, богатом, как я думаю, на блуд и пьянство.
Реально, общался с подобными, загубившим не только собственную судьбу, но и восстановление обесчещенных конюшнями и складами Храмов.
Именно эти люди,думаю, в Ваше время на пошевнях, а сейчас на "меринах" губят истинную веру простых людей.
А Вам удачи на новых санях. И обязательно, как и обещали, через Татьяну Сергеевну, бывшему монаху, приложитесь к мощам.
Ваш ученик ЕС.
Да, нашел фото с пошевнями Ларисы Гузеевой и Алисы Фрейндлих. Зачетно"