АРЕСТЫ
В конце января тяжело заболела родившаяся полгода назад дочка отца Александра и матушки Ольги Машенька. Отец Александр привез из Тулы детского врача, тот определил у нее скарлатину и посоветовал немедленно отправить в больницу. В школе эта новость вызвала переполох. Детей обоих священников и Алешу попросили пока не посещать занятия: боялись, что они подхватят инфекцию и заразят всех детей.
Директор школы Эсфирь Давыдовна Ласкер, эксцентричная, нервная дама, говорившая грубым от курения голосом, была уверена, что это не скарлатина, а грипп «испанка», который привезли с собой московские рабочие – заготовители дров и члены продотрядов. Они живут в избах, ходят в общую баню, а теперь с открытием клуба – в кино и на танцы. От этого гриппа в селе умерло уже несколько человек. Трех женщин по настоянию родных отпевали в церкви. Проводившие ритуал отец Владимир и два дьякона могли сами не заболеть, а стать переносчиками заразы. Об этом говорили санитары, производившие дезинфекцию в домах умерших.
Эсфирь Давыдовна требовала закрыть церковь временно или навсегда. «Люди могут заражаться, прикладываясь к иконам и ларцу со святыми мощами, – доказывала она Воронкову и Толкалину. – Зачем советским крестьянам этот опиум для народа?».
Те пока не решались пойти на такие крайние меры, но, пользуясь случаем, Воронков предложил сельсовету постепенно изымать в храме ценные вещи, продавать их, а вырученные за них деньги раздавать крестьянам. Сельсовет, в большинстве своем состоявший из членов партии, одобрил эту идею и позвал на помощь комсомольцев – рабочих с кирпичного завода.
Имея мандат от сельсовета, парни пришли в церковь после утренней службы и начали собирать в мешки все, что имело в своем составе серебро и золото. Отец Владимир пытался их остановить, объясняя, что это не его личное имущество, а всего сельского общества и приобретено на деньги прихожан. Его не только не слушали, но бесцеремонно попросили выйти за дверь. Бывшие в храме прихожане сами поспешили удалиться.
Народ менялся на глазах – тихие спокойные парни превращались в бандитов и хулиганов. Те же, кто раньше проявлял активность, участвовал в крестных ходах, теперь предпочитали молчать, не лезть на рожон: ими овладел страх. В Туле происходило то же самое. Оба священника видели, как семя зла распространяется среди молодежи, не предвещая ничего хорошего в будущем.
Дочка отца Александра умерла на пятый день. Из больницы, не завозя домой из-за опасности заразить других детей, ее отвезли на сельское кладбище. Матушка Ольга, находившаяся все эти дни у постели умирающей девочки, пережила страшные страдания и словно окаменела: целыми днями молча сидела на кровати, уставившись в одну точку. Так могла просидеть несколько часов, не обращая внимания на других детей, иногда на нее что-то накатывало, она начинала рыдать, звать к себе умершую дочь.
Психиатр, привезенный отцом Александром из Тулы, сказал, что у нее после родов, видимо, была небольшая депрессия, смерть ребенка ее усугубила. Прописал лекарства, покой, хорошее питание и заботу окружающих.
Детей забрали к себе отец Владимир и матушка Евгения, за больной попросили ухаживать прихожанку Евлампию Никитичну, обычно помогавшую одиноким людям по просьбе отца Владимира или Михаила Андреевича.
В доме повисла гнетущая тишина, даже маленькие дети, плохо понимавшие, что происходит, боялись смеяться и громко разговаривать.
Алеша видел Машеньку всего несколько раз: когда она родилась, и ее показывали всем домочадцам, и во дворе в коляске, когда с ней гулял кто-нибудь из детей постарше.
Смерть такой крохи его потрясла не меньше, чем смерть любимой бабушки, и навела на разные размышления. Человек рождается для жизни. Как Бог, если он есть, мог допустить, чтобы она заболела такой тяжелой болезнью? Ей было больно, она все время плакала, пока не обессилела. Ему вспоминалась мама, которая лежала на кровати без сознания и громко вскрикивала от болей, мучивших ее тело.
Жалел он и матушку Ольгу. Хотелось сделать ей что-нибудь приятное, отвлечь от печальных мыслей. Он решил отдать ей самолет, который приготовил в подарок дедушке ко дню его именин. Всего он задумал сделать несколько таких макетов: сначала дедушке, потом – Даше, маме и папе на будущее, матушке Евгении, отцу Александру и отцу Владимиру. Матушка Ольга не входила в этот список, он с ней редко общался, теперь его планы поменялись. На фюзеляже самолета уже красовалось имя Михаил. Он его замазал и написал новое имя: Ольга.
Самолет был очень красивый: биплан. Со стойками и растяжками между крыльями, с колесами (неубирающимися шасси), фюзеляжем прямоугольной формы, в котором находилась капитанская рубка и две пассажирские каюты – точная копия «Русского витязя», только в миниатюре. При желании в рубку можно было посадить летчика в шлеме и очках, а впереди на специальном балконе поставить пулемет и прожектор, но матушке Ольге это ни к чему. На борту у самолетов Красной армии горят красные звезды. Вместо них Алеша нарисовал большое солнце с расходящимися лучами. Сам самолет был серебристого цвета.
Когда подарок был готов, Алеша отнес его наверх матушке Ольге. Она молча взяла самолет, долго на него смотрела и вдруг громко разрыдалась. Алеша испугался, но находившаяся рядом Евлампия Никитична сказала, что это хорошо. Матушке надо больше плакать, чтобы горе вышло наружу, а то она все держит в себе.
* * *
Дедушкины именины были 18 февраля, этот день приходился на среду, поэтому отмечать их решили в воскресенье: тихо посидеть, учитывая горе в семье отца Александра. В эти дни были также именины у двух детей: Павла, сына отца Владимира, и Светланы – дочери отца Александра. Как всегда собирались в столовой у отца Владимира и готовили стол общими стараниями.
С утра матушка Евгения затеяла пироги с разными начинками. Дети готовили овощные салаты. Саша, целыми днями теперь промышлявший в лесу и на озере, наловил к праздничному столу рыбы, а накануне в одну из его ловушек в лесу попал заяц – редкая удача для местных жителей. Так что стол был богат рыбными и мясными блюдами, овощами и пирогами. Через пять дней начинался Великий пост.
Матушка Ольга тоже спустилась вниз, в разговоры не вступала, но если ее о чем-то спрашивали, отвечала и улыбалась. Отец Александр, изучавший в молодости психиатрию, говорил, что жена идет на поправку. И он, и отец Владимир, и матушка Евгения усиленно молились о ее здоровье, уповая на помощь Бога и медицины.
Сейчас отца Александра за столом не было. Он еще не вернулся из Тулы после воскресной службы.
За шумом голосов никто не слышал, что в дверь громко стучали. Видя, что в доме горит свет, человек подошел к окну и постучал в стекло. От неожиданности все замолчали, маленький Андрюша на руках у отца Владимира испуганно заплакал.
Михаил Андреевич пошел открывать дверь. Алеша бросился за ним, уверенный, что это пришел отец Александр. Тот обещал ему купить в магазине журнал или книгу об авиации. На пороге стоял незнакомый мужчина, представившийся прихожанином из храма, где служит отец Александр. Спросив, кем ему приходится Михаил Андреевич, он сообщил, что батюшку арестовали на его глазах два часа назад на вокзале в Туле. Подошли двое в кожаных куртках, взяли его под руки и повели на площадь к автомобилю. Вокруг них тут же образовалась толпа, люди стали возмущаться, требовать, чтобы батюшку отпустили: он был не только многим известен, как настоятель храма, но еще выделялся и крупной, колоритной фигурой в рясе, с густой вьющейся бородой и черными волосами. Тогда один из чекистов достал пистолет и выстрелил над головой собравшихся. Отец Александр упирался, его силой втолкнули на заднее сидение машины и, выстрелив еще раз в воздух, быстро укатили. Наверное, увезли в губЧК или в тюрьму.
Михаил Андреевич попросил Алешу привести из комнаты отца Владимира, но так, чтобы никто не заметил. Тот быстро вышел, человек еще раз повторил свой рассказ. Отец Владимир побледнел и, стараясь не выдать своего волнения, предложил гостю пройти в комнату и выпить чаю.
– Спасибо. Мне надо обратно. Я собирался ехать в Москву к сыну, но, увидев такое дело, решил приехать к вам. Знаю, что у батюшки большое горе, они с матушкой потеряли ребенка. Мы ему все сочувствуем.
– Вы сегодня были в храме на службе?
– Был.
– Может быть, он сказал что-нибудь лишнее на проповеди?
– Нет-нет, – человек понизил голос. – Это сверху шлют указы об аресте священнослужителей. В губернии уже арестовали многих священников. Храмы закрывают, устраивают в них склады, овощехранилища, мастерские. В Щегловском монастыре собираются открыть лагерь принудительных работ, а монахов расселить по квартирам. Матушку успокойте, надеемся, что его скоро отпустят.
– Да-да, конечно. Уже поздно, как же вы доберетесь до станции? – спросил отец Владимир незнакомца.
– Не беспокойтесь. Меня повозка на улице ждет. А в Москву завтра поеду.
– Где у вас там губЧК находится? – спросил дедушка.
– На территории бывшего архиерейского подворья, рядом с оружейным заводом. Там у них есть такой Чигаев, страшный человек.
– Знаем такого. У нас начальник милиции его родственник.
Когда он ушел, отец Владимир прислонился к стене.
– Вот оно началось, – сказал он с каким-то обречением. – Что же теперь делать, как себя вести?
– Завтра я отпрошусь в обед у начальства и съезжу в ЧК, – сказал Михаил Андреевич. – Узнаю обстановку, передам вещи и продукты. Говорят, там ужасные условия. Надо найти тетрадь с записями отца Александра и спрятать ее или уничтожить.
– Что за тетрадь? Я первый раз слышу.
– Он начал вести записи о всех нынешних событиях. Надеется, что это понадобится потомкам. Своего рода Летопись.
– Я поговорю с Сашей, может быть, отец его предупреждал о тетради. Вот беда. Что теперь будет с матушкой Ольгой, только стала отходить от смерти дочери?
– Не будем пока говорить ни ей, ни детям. Пусть думают, что его задерживают дела в городе.
Тут Михаил Андреевич заметил, что внук дергает его за руку.
– Алеша, ты оторвешь мне руку.
– Дедушка, можно я поеду с тобой. А вдруг тебя тоже арестуют?
– А меня за что?
– Помнишь, Воронков тебе угрожал?
– Иди, мальчик, лучше спать. Я еще немного побуду у отца Владимира и вернусь.
Алеша пошел в свою комнату, зажег керосиновую лампу и взял с комода модель самолета, которую он не успел доделать к дедушкиному дню рождения. Второй такой самолет пока без крыльев стоял на платяном шкафу для мамы. Он ждал ее каждый день, каждую минуту.
Рассказ незнакомого человека его напугал. Что-то зловещее и страшное надвигалось на их дом. Отца Александра задержали два человека, и большая толпа людей не могла их заставить его отпустить. Это ЧК, как Комитет общественного спасения во время Великой Французской революции. У них – власть и сила, у них – оружие. Не успокоятся, пока не уничтожат всех, кого считают своими врагами.
Ночью он несколько раз просыпался и видел, что дедушка сидит за столом, разбирает какие-то бумаги.
– Дедушка, ты почему не спишь? – спрашивал он, с трудом отрывая голову от подушки.
– Спи, Алеша, спи. Утром к тебе будет дело, а сейчас ни о чем не спрашивай.
Видимо, дед сам вскоре задремал за столом, потому что когда во входную дверь сильно постучали, Алеша проснулся, а Михаил Андреевич продолжал спать, положив голову на руки. На столе лежали две стопки с папками. Алеша интуитивно схватил их в охапку, сунул ноги в валенки и, накинув на плечи полушубок, пулей вылетел в коридор, чуть не сбив спешившего к дверям отца Владимира.
– Ты куда, Алеша?
– Так, мне надо, – крикнул мальчик на ходу, выскочил через черный ход на задний двор и бросился в дальний угол, где стояла бочка, в которой жгли ненужные вещи и мусор. Сбросил туда папки, сильно перегнулся через край и прикрыл их золой со дна.
Тем же путем он вернулся в дом, но, увидев в конце коридора, людей в кожанках, разговаривавших с дедушкой и отцом Владимиром, нырнул в чулан. Через щель в неприкрытую дверь было видно, как один из пришедших показывал им какие-то бумаги. Также тыкал в лицо маме ордера на обыск и арест дедушки «товарищ Коскинен», когда пришел арестовывать Михаила Андреевича в питерской квартире. А вдруг и у этих людей есть приказ арестовать дедушку и отца Владимира, ведь несколько часов назад они арестовали на вокзале отца Александра? Алеше стало страшно.
Дедушку и отца Владимира заставили пройти в квартиру священника, один чекист остался около входа, остальные разбрелись по всему дому. Слышно было, как проснулся и заплакал маленький Андрюша, и матушка Евгения его ласково успокаивала. Вскоре из квартиры вышла Даша, поднялась на второй этаж и спустилась вниз с матушкой Ольгой, которая, не понимая, что происходит, растерянно смотрела на незнакомых людей и улыбалась. Дети и Саша оставались наверху вместе с Евлампией Никитичной.
В чулане было холодно, Алешу начало трясти то ли от холода, то ли от страха. Что чекисты ищут в их доме? Вдруг они узнали о пропаже ценных вещей из церкви, заберут их всех в ЧК и будут там пытать. Ребята в питерском приюте рассказывали, что в ЧК людям засовывают под ногти иголки и забивают в ладони гвозди, как делали римские воины, прибивая к крестам Иисуса Христа и двух разбойников. От страха перед неминуемым испытанием Алеша забился в самый угол, где висели старые шубы и пальто.
В этот момент кто-то открыл дверь чулана, чиркнул спичкой и, осветив помещение, увидел в углу испуганное лицо мальчика. От колеблющегося пламени человек казался необыкновенно высокого роста. Придвинувшись к нему, он грозно спросил:
– Ты что тут делаешь?
– Это внук Гордеева, – послышался голос матушки Евгении, поспешившей на выручку мальчику. – Он с вечера тут сидит за плохое поведение.
– Знаю я этого пацана, – вмешался другой голос, в котором Алеша узнал начальника поселковой милиции Чигаева. – Гордеев в мальчишке души не чает, не мог его сюда посадить. Пацан здесь что-то прятал. Товарищ Жилкин, прикажите своим людям тут все осмотреть и мальчишку допросить.
– Ведите его в комнату попа, там и поговорим.
Схватив Алешу за рукав, Чигаев силой потащил его в комнату отца Владимира, совмещающую в себе кабинет и библиотеку. У него тоже было много книг, но не так, как у отца Александра, в основном религиозная литература. Был также письменный стол и много икон, больших и маленьких; в углу около иконостаса и в других местах горели лампады. Чекисты рылись в книжном шкафу и ящиках стола, заглядывали под иконы, простукивали стены. Дедушка и отец Владимир были в другом месте.
Жилкин вошел следом за ними, уселся на стул и поставил Алешу перед собой.
– Давай, пацан, признавайся, что ты прятал в чулане?
– Ничего не прятал. Меня туда посадили в наказание за плохую успеваемость в школе, – поддержал мальчик слова матушки Евгении.
– Врешь. Твой дед – церковный староста. У него должны быть списки всей вашей контрреволюционной организации, церковная касса, дорогие иконы, золото, серебро. Признавайся, он велел тебе их спрятать. Где все это лежит?
– Я ничего не знаю. Дедушка работает на кирпичном заводе. Он бухгалтер, никогда не брал ничего чужого.
– Вражье семя. Пел в церковном хоре и вместе с дедом ходил по домам. Расскажи, о чем твой дед разговаривал с людьми, и мы тебя отпустим. И твоего деда отпустим, только говори правду.
Глаза Жилкина налились кровью, он больно ткнул Алешу кулаком в живот. Мальчик глотал слезы, не понимая, что хочет от него этот человек.
– Дедушка помогал бедным, спрашивал, в чем они нуждаются. На праздники мы разносили им продукты и подарки.
– Говорил ли твой дед, что советская власть плохая, что большевики хотят уничтожить храмы и нужно их свергнуть? Так он говорил?
Алеша замотал головой.
– Нет.
– Тогда кто так говорил: попы или попадьи?
– Никто так не говорил.
– Так, так, так. А почему вы разносили людям хлеб, не потому ли, что советская власть довела людей до голода и нищеты?
– Потому что у них не было денег его купить.
– Слушай, Петрович, – обратился чекист к Чигаеву, – попробуй с ним сам поговорить, я такого тупого парня в жизни не видел.
– Да он не тупой. Отличник в школе. Притворяется, что тупой. Алеша, давай на чистоту, что ты делал в чулане? – спросил Петрович ласковым голосом.
– Я там спал. Дедушка меня наказал. Он меня туда все время отправлял. Я поревел, поревел и заснул.
– Пожалуй, он, действительно, ничего не знает. Отпустим его, – разочарованно протянул Чигаев.
– Отпускай. И давай следующего. Того парня, что постарше, со второго этажа.
Алешу вытолкали в коридор. Вытирая рукавом рубашки слезы, он направился в свою комнату. В ней никого не было, и он снова вышел в коридор, не зная, где искать дедушку. Везде: у дверей и на лестнице стояли чекисты. Слышно было, как в кабинете отца Владимира Жилкин кричал на Сашу, как наверху плакали маленькие дети, и их успокаивала Евлампия Никитична.
Алеша вернулся в свою комнату. Неожиданно все голоса стихли. Мальчик выглянул в коридор, решив, что чекисты ушли. Дверь в квартиру отца Владимира была открыта, и вдруг оттуда с заложенными назад руками вышли дедушка и отец Владимир. По бокам их и сзади шли конвоиры.
– Дедушка, – громко закричал Алеша и бросился к процессии. Его оттолкнули прикладом винтовки так, что он отлетел в сторону, больно ударившись о косяк двери. Дедушка с криком бросился к внуку, его ударили той же винтовкой и пригрозили расстрелять на месте. Отец Владимир крестился и громко увещевал конвоиров: «Что же вы творите? Это же ребенок. Он-то в чем провинился?».
– Поп, – прикрикнул на него один из чекистов: маленький, рыжий, с блестящими злыми глазами, в котором Алеша узнал старшего сына Чигаева Николая, – заткнись или получишь пулю в лоб.
Мимо, переговариваясь и смеясь, прошли все чекисты. Последними шли Жилкин и Чигаев-старший. Жилкин остановился около Алеши.
– Чего ревешь? Может быть, теперь расскажешь всю правду? Глядишь, и деда твоего отпустим.
– Я ничего не знаю.
– Гаденыш. Подожди. Мы еще доберемся до тебя.
Арестованных посадили в повозку и, не дав попрощаться с родными, куда-то увезли, как потом оказалось, в милицейский участок. Их сопровождали двое чекистов. Остальные во главе с Жилкиным и Чигаевым пошли дальше по избам продолжать обыски и аресты. К утру арестовали всех членов Приходского совета – всего с Гордеевым и протоиереем 30 человек. Днем за ними приехали два грузовика с охраной и отвезли в Тулу.