ТРИ ФАМИЛИИ
Давно это произошло, после второго класса школы, а вернее перед третьим, мы должны были переехать в другое место жительства за три тысячи километров. Моя, по отцу, бабушка Маруся – старая кубанская казачка, в последний вечер перед отъездом, рассказала мне историю.
Слушай внучек. Расскажу тебе, что дед твой говорил мне, когда сильно заболел, перед тем как покинуть этот свет. Наказывал рассказать это внукам. Сказал, что сыновьям его не было нужды рассказывать, а внукам почему-то наказал рассказать.
Кольке, брату твоему двоюродному, пока не буду рассказывать, он хоть и старше тебя, но парень ветреный разболтать всё может, да и на виду у меня остаётся, надобности пока нет ему знать это, и тебе тоже не было, а теперь раз уезжаешь в даль такую, то думаю тебе нужно знать. Другим внукам не надо говорить у них фамилия другая.
Давно это было. Это твоему деду раз пять, а может и семь прадед жил тогда и с него всё началось…
….В степи, краем балки не глубокой, под вечер казаки разъездом ехали или просто куда, и наткнулись на костерок внизу, да и подъехали к нему.
От костра вскинулся человек, вроде как встреч им с длиннющей дубиной в руках и сказал казакам, вроде езжайте, люди добрые, своей дорогой и, похоже, с грозой в голосе, как испугать их хотел. Удивил казаков, те даже посмеялись его угрозе и спрашивать стали: кто такой, куда путь держишь. Человек ответил, что по своим делам и не вашего ума дела.
Казаки пояснили ему, что, как раз это и есть их дело, ночами по степи ездить и таких, как он досматривать. А человек, отказался говорить и дубиной стал своей грозить, что он всех их пятерых может из сёдел сшибить. Даже понравился им своим задором, но поскольку могутным человеком и вправду был, они своим чередом пригрозили ему, что могут в три аркана взять его и плетей всыпать за дерзость. Тогда человек поднял над головой вдоль земли свою дубину и отвечал им, дескать, кидайте свои арканы попусту, а я впрямь вас с коней сшибу. Тут один из казаков снял с себя ружьё, наставил на него и сказал – А вот стрельну тебя в ногу и всё равно свезём тебя к атаману.
Он, как про атамана услыхал, так сразу обрадовался, сменил гнев на милость и сказал им, что он как раз казаков разыскивает. Те поняли, что он из крестьян беглых, стали спрашивать о причине бегства, звать как и фамилию его.
Он отвечал, что под барином не был в крепости, вольными крестьянами были родители его, но когда мор людской прошёл не стало их, барин хотел землю их прибрать себе и спор у них вышел, он барину морду набил слегка, вот и пришлось удариться в бега.
Сказал, Григорием зовут его и что чей сын сказал, что фамилия есть у него, говорить отказался какая, но казаки поняли, что в таких случаях фамилию можно и не говорить.
Тут раз дело к миру пошло, один казак спросил, что, мол, за дрын у тебя длинный, струганный и дубовый похоже. Григорий ответил, что это черен от вил с оленьими рогами, чтобы сено в стога метать. Казаки удивились, а он сказал, что сам такие вилы придумал и сделал, и оленя сам добыл, и что люди нарочно ходили смотреть, чтобы удивиться, сколько сена он может поднять ими. Когда в бега, пошёл, рога пришлось снять.
Один казак сказал, что он хотел ему прозвище дать Дрын. Тогда у казаков заведено было таким, как Григорий, прозвища давать, но потому, что он головой черен, в руках у него черен и в штанах, поди, тоже черен, будет ему прозвище Черен. Казаки посмеялись последней шутке. Так и появился казак Гришка Черен и это был тот пра-пра дед ваш и, вроде потом его казаки на кругу даже атаманом выбрали. Казаки в то время, вроде, ещё не служили царю.
А уж дети его или внуки стали зваться по фамилии Череновы, а перед смертью он рассказал, что Грохотов его фамилия была и просил не говорить чужим, вроде, как это должно быть родовой тайной. Ещё он сказал, что его прадед – знатный умелец получил такую фамилию из-за прозвища Грохот потому, что умел делать вёдра из дерева, вдобавок имевшие особый грохот, которого боялись волки, если по ведру палкой стучать. Волк у него в неволе жил и он пробовал вёдра свои на нём и как-то научился делать их…
И уж потом, неизвестно в какие времена – это уж когда казаки по линиям станицами стали жить здесь, на Кавказе, чтобы набегам горцев воли не дать скот воровать, стали они на ночь, по наряду, в пустынные места по берегам речек на бекетные посты ездить.
Вот поехали один раз казаки, а бекет – это пост в отдалении и в нужном месте, там помост с соломой или сеном на жердях повыше, чтобы лучше и дальше видно. С собой харч брали, да и вина тоже и часто там служба на веселье иногда смахивала.
Среди них Черенов был, даже не знаю, какой твой прадед, и ему, похоже, не нравилось так службу править. Выпил он с казаками вина совсем немного, повечерял и на помост лёг. Казаки выпили всё вино, наговорились и уснули все от сытости, вина и от усталости дневных работ.
Не спит один Черенов и тут он вдруг услышал всплеск воды. Стал присматриваться и увидел, что из кустов к посту выходит горец и кинжал у него в руке блестит. Черенов крикнул ему «Стой», а горец кинулся к казакам, которые под помостом спали, но он успел его из ружья наповал сразу. Казаки повскакивали, гвалт поднялся, а когда поняли, что произошло, стали благодарить Черенова – спас он их. Горец мог всех их сонных вырезать.
Наутро привезли убитого в станицу. Сообщили на тот берег, чтобы забирали покойника. По всей станице разнеслось, что у Черенова появились кровные местники. Матери и жёны тех казаков благодарили его за то, что он спас их родственников, а от других родственников стала грозить ему опасность.
Атаман ему посоветовал не расставаться с ружьём.
Один раз он пахал в поле и из кустов выскочил верховой и стал целиться в него из ружья. Черенов тоже изловчился ружьё с плеча сдёрнуть. Горец первым выстрелил, а следом сразу он. Упал горец с коня, а Черенову пуля волосы стригнула над ухом.
Так Черенов стал дважды кровником. Вызвал его к себе атаман и сказал, что теперь нужно ему фамилию менять и переселять всю семью в другое место. Фамилий атаман несколько перебрал. Черененко, Черенков, Черененков, Черенко, Череневенко, Череневенков не сгодились, поскольку там Черен на слух улавливался, тогда Черенов предложил Кучеренко, Кучеренов или Кучеренков и выбрал сам первую, поскольку на юге здесь было почётно иметь фамилию на –ко и многие фамилии со временем переделывались в такие…
Дед твой рассказывал, как переселяли семью – по роду их передалось, для науки. Никто в станице не знал новой их фамилии. Атаман нарядил подводы и казаков верховых, поехали ночью: семья в одну сторону, скотину погнали в другую, скарб повезли в третью. Когда приехали в другую станицу, день пробыли в ней, во дворе у одного местного казака, ночью с местными казаками снова поехали, а свои уехали тоже в эту же ночь обратно, им даже наказывать не надо было, чтобы они держали всё в тайне. Все казаки в станицах тогда понимали, что их тоже может постигнуть такая участь и вопросов никто не задавал. Так ехали три-четыре ночи, может больше и приехали в станицу, где им был приготовлен дом для временного жительства, уже под новой фамилией. Вскорости свой дом построили. Заранее переселение было задумано, приказы сверху пакетами атаманам разных станиц доставлены нарочными и в них вместо фамилии было написано Семья.
После, через несколько лет, Кучеренко встретил случайно казака из родной станицы, который был в конвое, когда его семью переселяли. Тот рассказал, что спустя время в станицу приходила женщина старая из того селения, где кровники жили. Искала его, но не нашла и рассказала станичникам.
Оказывается она мать тех двоих убитых братьев. Больше в их роду никого не осталось. Сыновья, на её горе, выросли нехорошими презираемыми людьми. Их поймали свои же на том, что они украли одну красивую девушку, увезли в горы, хотели изнасиловать и держать там, чтобы она вела у них хозяйство. Во всех народах считается это грехом позорным. Но родственники спасли её, а их судили судом по их вере, хотели убить, но пожалев мать, решили, чтобы они погибли не позорной смертью от рук односельчан, а вроде как в бою, дали им искупить вину, через смерть казаков. Тогда ещё тлела вражда между местными и казаками. Она сама просила, чтобы их Аллах забрал. Сказала, что за них никто не будет мстить и она благодарит того казака, что они без мучений умерли, он не нападал, а защищал своих. Какое страшное материнское горе случилось... Не приведи, Господь!
… Такое вот в жизни случилось. Видишь, как фамилии твоего рода менялись за всё время, как их по казачьим правилам тайной сделали, и нет у людей в памяти, что предки твои, носившие все три фамилии, опозорили их и ты старайся не опозорить. Ещё запомни: не фамилия красит человека, а человек славит свою фамилию хорошими делами, поведением и уважением от людей.
Дразнить если тебя будут по фамилии, вон как Вовка Томилов, «Кучер» называет тебя, когда сердится, или ещё как, ты не обижайся – это всё глупости, они обижают только маленьких, а ты будь взрослым. Уж пришло твоё время взрослым становиться, тем паче в новом месте, в такой дали. Если дразнить будут, ты всегда думай, что твоя фамилия Ку-Черен-ко, может и обид меньше будет тогда, получается, что дразнильщики ошибаются, но только про себя это держи.
Помни, все три фамилии твои – русские, хотя теперь нашу фамилию принято считать украинской. Что-то я смотрю теперь в шутку, но очень иногда по сердитому стали делиться на хохлов и кацапов. Я вот от мамы своей слышала, что в старые времена у многих фамилии становились на –ко и на моей памяти было. Сначала детей малых так называли соседи, а потом и во взрослой жизни они стали так писаться, уважение и заслуженность проявлялась так от других людей. Бывало все в улице, всю семью зовут Бондаренко, а по документам они Бондаревы. В старые времена могли так и стать Бондаренко.
И ещё припомнилось из разговора с бабушкой в тот вечер.
Кольке мать сказала свою девичью фамилию, наверное, в обиде на нашу из-за его характера, как у снох, которые не умные, обычно бывает, они в детях ругают отцову породу, когда сердятся на них. Он теперь выказывает себя иногда Гусевым, хвастается – бестолковый. Надо будет мне Дуське накрутить хвоста, негоже так невестке.
Помни русская у тебя фамилия. Хохлы тут есть, но у них говор другой, ещё больше от нашего южного русского отличается потому, что они тоже русские, но долго под поляками и литвой жили в угнетении и почти не русскими стали. Спеси с хитростью много они от поляков прижили и скрытности от литвы.
Казакам в разных местах в России приходилось службу нести, так и сказывали они потом, что русские везде разные, говором и песнями потому, что Россия большая очень. Ты запомни: плохих наций не бывает, а плохие люди в любой нации попадаются. По твоему роду, дед сказывал, откуда только не привозили казаки со службы невест разных наций, с «Х(Ф)ранции» у тебя одна про бабка была и калмычка тоже, но все красивые и жёны хорошие, но силой их не крали, а сами они по любви убёгом в седло к ним запрыгивали, к видным казакам, а дети у них всё равно все русские казаки были. По душе и по жизни определялось это. Ты тоже, когда жениться соберёшься, не смотри на нацию невесты, нужно чтобы вы сердцем друг к другу тянулись. Вон у тебя подружка Джульетка – нацменочка, ты всё с ней играешь. Правда у тебя и ровесников нет больше на хуторе.
В ответ я бабушке запальчиво возразил, что никогда не буду жениться и тем более на Джульетке потому, что она вредная. Бабушка убедительно в привычном удивлении сказала, что опять на дню седьмой раз к вечеру поругались, а утром мир наступит снова и, продолжила.
Вот так и у казаков бывало: живут по соседству, она в детстве смазливая потому, что красивая и соплями измазанная тоже, ругаются, дерутся, вырастут, полюбят и поженятся. Потом в семье от деда и от отца слышат малые, когда те в семье говорят, что с детства знали какие у них жёны вредные и зачем вроде на них женились, вот и пошла мода у казаков – с других краёв привозить себе невест, если до службы не успели жениться. Соседи примечали, что раз издалека, то покладистыми и добрыми жёны из них получались потому, что от родительской семьи поддержки нет, а местные казачки норовливые попадались иногда из-за этого.
Ты уж не вздумай фамилию нашу менять. Запомни, под какой фамилией тебя Бог на свет явил, под той тебе жить и славить её добром, и всем без нужды, не рассказывай про фамилии твоего рода. Фамилию только девкам принято менять, когда замуж выходят.
Фамилии разные бывают и только пустые люди хвалятся своими красивыми или знаменитыми фамилиями потому, что им хорошими делами не получается похвастаться. Хвастаться нехорошо, даже хорошими делами, если люди тебя хвалят, ты не должен гордиться, продолжай славить свою фамилию делами тихо.
Учишься ты хорошо – молодец и продолжай учиться, умным станешь. Учись, старайся от этого ум прибавляется и знай – умные и добрые люди будут тебя за ум уважать, а глупые и злые будут подковырки строить и завидовать тайно, ты только не обращай на плохое внимание и сам плохого сторонись. Не дружи с теми, кто на плохое способен, а то сам плохим человеком станешь. Господи упаси.
Теперь времена такие, что над церковью надсмехаются, ты не делай так и не смейся над теми, кто Богу верит.
Про нации тоже помни, все нации – это люди, а люди разные бывают и не хорошо, когда одна нация тайно или явно ставит выше себя супротив другой нации. Вот ты не знаешь ещё, но потом услышишь, что многие жидов не любят.
Тут, помню, я бабушку перебил, что причём здесь жиды – они же птицы, воробьи эти. Бабушка улыбнулась.
Так ещё евреев называют почему-то, есть такая нация. Я тебе по секрету скажу, Яша слепой приходит к нам, он еврей. Мы этого Яшу и в гражданскую спасали-прятали, и в Отечественную, когда под немцем были. На мои вопросы «почему по секрету, почему евреи жиды??», бабушка отвечала, что их почему-то плохие люди убивать хотели – поэтому и секрет и на второй вопрос: кто ж его знает, сдаётся, что это тоже от плохих людей пошло, а я дура старая тебе сказываю, ты не говори этого слова, вырастешь может узнаешь, вас теперь в школе учат.
Вот ты молодец, что приводишь сирот Зело и Вело, чтобы я вас покормила, так и относись ко всем нациям с добром, они вроде армяне. Много на Кавказе нацменов и в классе в школе у тебя и все дружно должны жить. Будь добрым и честным, прибытку может и не будет от этого, но душу не очернишь, а это важней всего.
В тот момент мне – припомнилось правило этой дружной жизни во всей округе, которое означало: нельзя называть пренебрежительно или обзывать по нации и нельзя нацменами тоже называть. За такое от своих взрослых родственников следовал крепкий подзатыльник и своей крепостью запоминался на всю жизнь. Народ был научен историями из прошлого, когда вражда начиналась среди детворы и подымалась до отцов и дедов.
И ещё помню.
Слово нацмЭн бабушка всегда произносила уважительно, почти тайно и только в кругу семьи или близких людей, а я не понимал, что досконально оно значит. Ещё она также уважительно произносила слово милиционЭр и всегда меня пугала, что если буду баловаться, то этот милиционЭр меня заберёт…
До сих пор помню этого Яшу. Он, наверное, был ровесником бабушке, может младше, потому что когда он приходил к нам и неделю или больше жил, бабушка вечерами интересовалась у него об общих знакомых ровесниках, которых было достаточно и хватало на все вечера..
Помню: бабушка в первый день, всегда спрашивала, есть ли у него чистая перемена, грела воду и предлагала ему искупаться, потом во дворе висело его бельё, которое она перед этим стирала и кипятила. Он приходил с котомкой за плечами, через плечо у него висел баян в брезентовом чехле и меня всегда интересовало: ну как он своей палочкой нащупывает дорогу к нашему дому, калитку, как доходит до двери по двору и особенно, как попадает на кладку через речку и проходит по ней. Многое подобное я пытался делать с закрытыми глазами и ещё больше удивлялся Яшиным способностям.
Он нещадно смолил махорочные цигарки, сворачивая их коричневыми прокуренными пальцами и как он виртуозно играл этими пальцами на баяне. Ещё я узнал от Яши слово «регистры». Бабушка каждый приход ему говорила, мол, Яша перестал бы ты таскать баян, переходи, как в молодости на гармошку, всё легче и удобней, но он возражал «нет, Маруся, тут регистры».
Думая, что бабушка тоже не понимает, что значат эти «регистры», спросить Яшу я стеснялся. Мне всегда казалось, что Яша видит, потому что он всегда смотрел на меня, если мы оставались с ним одни. Когда он собирался уходить, бабушка клала в котомку ему «харчей в дорогу» и передавала приветы многим общим знакомым, у которых он будет так же проживать в тепле, в чистоте и сытости, обходя всех по кругу, может за год.
Теперь припоминаю, что в жизни не раз мне пришёлся в помощь тот разговор с бабушкой…
Спасибо ей и царствие ей небесное.
(Эх, если бы я смог написать на суржике, на котором бабушка так оригинально разговаривала, но не усвоил того говора, лишь только понимал.)
(5)