Вернер буквально перепрыгнул через него и отважно бросился к скачущему и дёргающемуся из-за покачивающей оба судна зыби трапу, ничем не закреплённому и готовому каждое мгновение соскользнуть с края палубы.
«Он же ранен, - мелькнуло у меня. - Он же в ногу ранен - как он…?»
Но я даже ещё не успел додумать этой мысли, как Вернер только раз одной ногой оттолкнулся от досчатых сходней и ухватился за край борта «Кольца Сатурна», как железнодорожный бродяга-безбилетник хватается за поручень уходящего вагона. О своей ране и причиняемой ею боли он, кажется, совсем позабыл. Кость была не задета – я это знал, и двигаться ему ранение явно не мешало, но кровотечение просто обязано было возобновиться от таких прыжков, а он и так потерял немало крови. Но что я мог поделать? Крикнуть ему, чтобы оставался в трюме, как Рона?
Несколько мгновений я был почти уверен, что он сорвётся, но, цепляясь, как паук или какая-нибудь летучая мышь, он подтянулся, заскрёб носками и коленками и перекинул себя на палубу «Кольца». Дальнейшее промедление с моей стороны было бы предательством, так что и я последовал за ним, но кочегар-полицейский опередил меня, так что я был только третьим, успев краем глаза ещё и заметить энергичную, но короткую перепалку между Роной, собравшейся следом за нами, и Орбели, не пускавшим её: «Не спорь, дитя, - услышал я голос старого цыгана, уже тоже хватаясь за борт. - Это не игра, а драка – занятие не для девочки, к тому же ещё, кто-то должен встретить полицейских и предварить их быстро и коротко, как ты сумеешь лучше всех».
Дальнейшего я уже не слышал, следом за полицейским швырнув себя через борт «Кольца».
Я нафантазировал себе схватку, целый бой, но оказалось, что львиную долю этой работы уже успели сделать цыгане - проворные, ловкие, они, как бешеные обезьяны, лезли и проникали везде, цеплялись за всё, задевали всех, вырывая из рук оружие, сбивая с ног, отталкивая, причём, что удивительнее всего, парень, ударенный по голове Волкодавом, которого я счёл мёртвым, вполне оправился и наравне со всеми захватывал корабль, вселяя подозрение что цыгане - это газ, способный равномерно заполнить весь предоставленный объём.
Люди в чёрном выглядели странно. Они вроде бы и пытались оказывать сопротивление, но как-то разрозненно и потеряно, как будто, очнувшись от долгого сна, не могли ни припомнить, где и почему находятся, ни понять, что происходит, и что им следует делать. Так, например, когда один из них поднял обрез, уставив его в грудь Михаю Птице, тот просто взялся за короткий ствол и вырвал оружие из рук его владельца. Выстрел так и не раздался.
Между прочим, я заметил определённое сходство между этим самым Михаем Птицей и Волкодавом - оба приземистые, коротко- и кривоногие, головастые, оба не отличались приветливостью выражения лица, и вся-то разница между ними, казалось мне, была лишь в том, что Михай волею судеб оказался на нашей стороне. Словом, когда всё закончится, мне бы не хотелось продолжать это знакомство ни под каким видом, да и доверия к Орбелли не прибавилось. Но старый цыган любил моего друга Холмса, и я готов был за одно это пожимать ему руку в любой момент, не смотря ни на что.
Тем временем Волкодав, видимо, оценивший дальнейшие возможности сопротивления нашему захвату корабля, особенно ввиду приближающегося ещё одного полицейского катера, вдруг отчаянным жестом швырнул свой обрез на палубу и налегке проворно нырнул в ту самую дверь, которую до этого не позволил открыть крепкоголовому цыгану, напомнив мне чем-то в своих порывистых движениях корабельную крысу. Понятно, почему он так ревностно охранял подступы к ней. За этой дверью явно скрывалось что-то важное – может быть. даже самое важное.
- За ним! - с жестом полководца крикнул Вернер.
Орбели, тоже уже перемахнувший борт, что-то быстро сказал Птице, и тот снова взялся за бубен. Я же последовал за Волкодавом и очутился в узком и тесном трюмном проходе, уводящем к корме, свет в котором, если и был, оказался полностью перегорожен удаляющийся спиной Лассара.
- Осторожнее! - предупредил Вернерr - я слышал его у себя за плечом.
- Туда, за ним! – возбуждённо воскликнул я. - Он приведёт нас к Сатарина!
Но в этот миг Лассар обернулся и выстрелил. Обрез, который он бросил на палубе, как оказалось, был не весь его арсенал, и я чуть не поплатился за свой азарт и недальновидность.
Щёку резко обожгло, словно по ней ударили кончиком раскалённого гибкого прута, мы с Вернером шарахнулись в разные стороны, а грохот в узком и, очевидно, забранным металлом коридоре оказался таким резонансным и сильным, что у меня заложило уши, а в голове загудел рождественский колокол. Волкодав же, выигравший у нас своим выстрелом долю секунды, нырнул в ещё одну дверь впереди.
«Они сейчас постараются удрать, - проговорил Вернер, тоже болезненно тряся головой, как контуженный. - Они же видели, к чему идёт, а колокол при них»
Это была правда: подводный колокол, доставивший сюда беглецов из бункера, должен был оставаться при корабле, принайтованный, должно быть, как раз с кормы, под водой, и кто знает, где ещё на берегу могло находиться у них какое-нибудь скрытое место, годное, как перевалочный пункт, чтобы отсидеться и удрать.
Стук бубна на палубе возобновился, но теперь без песни. Я мог только догадываться, что там происходит, но полностью положился на этот счёт на Орбели, оставшегося с абордажной командой и их противниками в чёрном. Меня же сейчас интересовал только Сатарина.
Мы с Вернером подступили к двери, за который скрылся Волкодав, но, понятно, поостереглись просто распахивать её и врываться - это значило бы, пожалуй, тотчас схлопотать пулю. Вернер, сдерживая тяжёлое дыхание, прижался ухом к щели у косяка. Если тонкий слух Холмса был у них семейным достоянием, мне и следовало уступить ему эту миссию, так что я покорно ждал. Однако, он ещё не успел толком прислушаться, как я и сам различил за дверью явственный шум схватки. Вернер кивнул и, сделав мне знак помогать, сначала толкнул, а потом и ударил дверь плечом. Я присоединился, но дверь и нам двоим не поддалась - очевидно, когда Волкодав захлопнул её за собой, замок сработал автоматически – лишнее доказательство приверженности сумасшедшего профессора прогрессу.
- Посторонитесь-ка, - сказал Вернер и, подняв свой пистолет, несколько раз почти без пауз выстрелил в дверь в том месте, где находился замок. Снова гулкое эхо выстрелов серьёзно продавило мне барабанные перепонки – так, что в голове зашумело. «Не хватало, - подумал я, - самим себя контузить в этом железном ящике – и это при том, что я ещё и рот приоткрыл – старая армейская мудрость, подсказанная мне ещё в молодости полковым канониром.
Вернер снова ударил в дверь. На этот раз она поддалась, и мы увидели небольшую каюту, обставленную с определённой роскошью, но роскошью такой, как если бы это была каюта женщины: светлые салфетки, изящные фигурки, большое зеркало в резной раме - утончённый до неприятности интерьер.
На полу, на роскошном длинноворсном ковре, вызвав у меня дежа-вю, сплелись два тела, одним из которых был Волкодав, а в другом я узнал Крамоля.
Но мне сейчас было не до них. В комнате находился ещё один человек - стройный моложавый блондин с мелковатыми, но правильными чертами лица, одетый дорого и роскошно.
В Лондоне я видел его мельком, а близко не видел много лет, и в нём почти ничего не осталось от того физически неразвитого, субтильного и прыщавого юноши, которого когда-то, по моему подозрению, стыдным образом использовали солдаты одной из рот пятого Нортумберлендского полка.
Тем не менее, я точно узнал его.
- Селби!
Сэлби Сатарина, выхватив и направив в нашу сторону револьвер, готов был спустить курок, но ровно за мгновение до этого раненая нога Вернера с пятном крови на наложенной мной повязке ударила его по руке, и револьвер выстрелил, уже в полёте.