Круг восьмой. Рвы первый, второй и третий.
Комната 1. Сводники и обольстители.
Открывается дверь. Входит Данте. Он один.
Перед ним стоит некто. Некто, похожий на него. Как две капли воды. Но Данте плохо знает свое лицо, и поэтому не узнает.
Некто начинает говорить:
«Buongiorno. Здравствуйте. Добрый вечер. Меня зовут Данте. Данте Алигьери. Знаменитый итальянский мыслитель, политик, поэт. Классик. Вы наверняка слышали обо мне в школе. И читали мое главное произведение, мой Magnum оpus: «Божественную комедию». Именно мое творчество сыграло важную роль в формировании итальянского литературного языка. Но это будет потом, потом. А пока я хотел бы начать с самого начала, по порядку.
Я родился в мае 1265года – это очень давно, еще в Средневековье - в городе Флоренция. О Firenza, я тоскую по тебе бесконечно, мой славный город, предавший меня, изгнавший меня, своего верного и любящего сына!
Через год, в марте 1266 года, меня крестили под именем Дуранте. Не спрашивайте. Называйте меня просто Данте.
Мои родители происходили из знатного рода, я получил широкие познания как в античной, так и в средневековой литературе, в естественных науках. Моим учителем был Брунетто Латини – вы видели его в седьмом круге. Нет, это не потому, что он задавал мне слишком большие домашние задания. Он сам выбрал свою судьбу. При жизни и после смерти. А Гвидо Кавальканти, его отца вы встречали в круге шестом, и Гвидо Гвиницелли не только были моими друзьями, но и главными учителями в лирике. Как видите, ученик превзошел своих учителей.
Я не буду вам рассказывать о Беатриче. Для этого я написал «Новую жизнь» и «Божественную комедию». Все слова, которые я мог сказать о смертной женщине, которые когда-либо кем-либо могли быть сказаны – они в моих книгах.
И я точно не хочу говорить о моей политической жизни. Я жестоко поплатился за принадлежность к своей партии. Белый гвельф, так много сделавший для родного города, я был изгнан из Флоренции, когда к власти пришли гвельфы черные. Более того, я был приговорен к сожжению (к счастью, не в адском пламени, а всего лишь на костре из вполне человеческих, если так можно выразиться, поленьев), если осмелюсь вернуться. Я не вернулся.
Но я снова забегаю далеко вперед.
А ведь на дворе только-только начало 1300-го. Беатриче уже умерла, я еще гражданин Флоренции, а «Божественная комедия» еще не написана. Но не будь этого 1300-го года, она и не была бы написана.
1300 год. Волшебная дата. Красивая дата. Такая круглая, такая значительная, что человечество не могла пройти мимо. И Папа Римский Бонифаций VIII тоже не оставил ее без внимания. Он объявил этот год Юбилейным. Тысячи, десятки и сотни тысяч паломников устремились в Рим, чтобы получить индульгенцию юбилейного года. Мне едва исполнилось 35 лет. Я был на середине пути, кризис среднего возраста, назовут это состояние позже. Паломничество в Рим представлялось не только возможностью очиститься от грехов, но и выдохнуть, начать жизнь заново – духовно и физически, найти ориентир, мой маяк, мою утреннюю звезду, которая поможет мне двигаться по житейскому морю.»
Данте оглядывается. Некто замечает это, и указывает поэту на грешника вдалеке:
«Ясон. Сомнительный герой, хотя все так хорошо начиналось: несправедливость по отношению к отцу, весьма распространенная в те смутные времена, когда родные братья изгоняли законных царей – Флоренция, что-то мне это напоминает, мой город, пожирающий родных детей подобно греческому Кроносу! – детство в изгнании, у мудрого кентавра, который стал его учителем, затем подвиг как средство вернуть все на круги справедливости… Ясон мог бы прославиться в веках как строитель Арго, как человек, преодолевший Симплегаты и навсегда открывший мореплавателям безопасный проход в Понт Эвксинский, как победитель дракона и добытчик Золотого руна, в конце концов. А что в итоге? Вечные страдания в восьмом круге ада вместо славы и пребывания в лимбе!
Помните: Арг по поручению Ясона построил корабль с помощью самой Афины, Ясон набрал героев по всей Греции, и аргонавты отправились в Колхиду (если не знаете и нет времени сейчас открыть интернет, я вам подскажу: это Черноморское побережье Кавказа, Сочи, Абхазия, часть Грузии – вот современные территории, которые когда-то входили в Древнюю Колхиду) за Золотым руном. Пелий, дядя Ясона, присвоивший себе царскую власть, сказал, что вернет царство, если тот привезет ему шкуру барана (давайте называть все своими именами). Представляете себе Арго: огромный корабль набитый героями под завязку, покровительство самой Геры – жены Зевса, помощь Афины, подвиги, которые аргонавты совершали по дороге… Арго прибыл в Колхиду уже овеянный славой…
Хотя, постойте, а кто это там стоит вдалеке и плачет, держа на руках двоих сыновей? Это же Гипсипила, царица Лемноса, брошенная нашим героем! Да уж, слава Ясона была омрачена его отношениями с женщинами. Имея за плечами поддержку богинь, он не брезговал использовать свое обаяние, чтобы получить помощь от вполне обычных женщин. Гипсипила, Медея, Креонтида – может, вам покажется, что это не очень много, но поставьте себя на их место, представьте, что появляется мужчина, очаровывает, обольщает, обещает огромную счастливую жизнь впереди, даже женится, но… Но воля этого мужчины направлена не на вас, не на ваших общих детей, а на достижение своих целей. И получив желаемое он охладевает и оставляет вас. Ну, Креонтиду не оставил – не успел, месть Медеи была быстрее.
Ясон прославился неверностью. И что хуже того, неверных мужей было ох как много и в древности, и в наши времена, - Ясон – не Дон Жуан, он ломал жизни этих женщин не во имя любви, пусть недолгой, а для собственной выгоды. Впрочем, человек, увы, слаб, а еще – очень сложен. И кто знает, может там, внутри, и была любовь? Легко судить чужие поступки, упрощая мотивацию. Чем проще, тем нам спокойнее. Судить, восхищаться, превозносить. И поэтому так трудно с самим собой. Себя не упростишь. Не закроешь глаза на движения души. Не закуешь в однозначность. Быть человеком – очень не просто.
Вообще, очень интересно, что мы постоянно порываемся смотреть на другие эпохи с современной себе позиции. И оценивать мораль и человеческие отношения как некие абсолютно незыблемые и неизменные категории. Да, конечно, историки середины двадцатого века, так много писавшие о ментальности, посвятившие тома монографий образу человека (а не исторического события) – ребенка, женщины, мужчины, простолюдина, купца, рыцаря (продолжать можно бесконечно, но наш круг ада имеет свои пределы, все же) в разные эпохи, - вроде как открыли нам глаза, но лишь только мы закроем книгу и начнем рассуждать о исторических или мифологических героях, как штампы и личные представления человека 21 века тут как тут.
Нам в 2023году сложновато представить отношения внутри семьи в веке тринадцатом. Да, Данте женился не по любви, а по расчету. И посвятив всю свою духовную и творческую жизнь Беатриче, о жене, родившей ему детей, не упоминул ни в одной строке. И мы – здесь и сейчас – скорее всего, осуждаем его за это. От классика, застывшего в признанном величии, хотелось бы большей чистоты отношений.»
Данте пристально смотрит на Некто, и видит, что это – женщина.
«Конечно, я знала, что привлекательна. И что нравлюсь ему. Несколько взглядов, улыбок. И все. И он выполнил мою маленькую просьбу о помощи. Выполнил с радостью. Да он мне в глаза заглядывал и ждал, когда я что-нибудь попрошу. Кажется, сам бы придумал, что для меня сделать. Если бы мог. Так что, я просто помогла ему. Решить, что именно сделать. Он был рад. Он был так рад. А потом он стал ждать от меня чего-то. Ну, понятно, чего. Но я ничего не обещала. Ему пришлось уволиться. Мол, использовал свое положения для… Ну, он сам хотел. Я просто попросила.»
А давайте вообще вспомним, каково оно, место женщины в Средневековье. Кажется, никто из моих знакомых не выходил замуж по выбору родителя. Даже и не спрашивал. Не нравится будущий муж родителям? Ну, не судьба. Не будем приглашать в гости. Родителей, не мужа. Мне – нравится. Чуть раньше просили благословения на брак, и родитель мог сказать «нет». А еще раньше – девушка просто должна была сидеть и ждать, пока родитель – или тот, кто стал главой семьи, например, брат, в Средние века жизнь была короче, войны и отсутствие медицинских полисов и антибиотиков значительно сокращали дни населения, - выберет ей мужа по своему усмотрению. Джульетта выбрала Ромео сама, не спрашивая родителей – и чем это закончилось? Ничем хорошим такое своенравие закончиться не могло. Потому что даже Джульетта, ослепленная любовью, понимала, что сказать правду она не может. Одно дело – тайком выйти замуж, другое – признаться в этом.
Зато женщине полагался защитник. Тот самый глава семьи. Тот, кто будет блюсти ее честь, следить за ней (чтобы эта честь не пострадала от прохиндеев-обольстителей, а вместе с ней и честь всей семьи), заботиться. И искать мужа. Хотя бы, чтобы не содержать ее до конца дней. А еще лучше – чтобы принести прибыль. Семье, не девушке.
Да, наше время, принесшее нам свободу, имеет свои плюсы, но и минусы. От главы семьи – защитника я бы не отказалась.
Надеюсь, вы не забыли, где мы находимся. Ад, круг восьмой, первый ров. Сводники и обольстители.
Нам, из нашего века, самой сложной для понимания и принимания кажется шестая заповедь, «не прелюбодействуй», потому что то, что связано с сексом, не вызывает у нас, знакомых с трудами Фрейда (хотя бы в виде анекдотов) и эмансипированных, ужаса. Секс, то, что относится к естественной физиологии человека, что является высшим проявлением любви двоих – ну как это может быть грехом, настолько ужасным, чтобы наказывать за него адскими муками? Вы прошли уже мимо сладострастников и содомитов – неужели вам не жаль их, пострадавших за свою любовь? Надеюсь, они вызвали в вас хоть толику сострадания.
Но сводники! Обольстители! Поверьте, это совсем другое дело. Это вам не сваха, пытающаяся соединить две жизни, два сердца, создать семью. Сам Бог является Творцом брака, наделенного различными благодатями и целями. Чем же сводник отличается от свахи? И можем ли мы, хотя бы шепотом, произнести слово «сутенер»? Да, да и еще раз да. Сводник, ради личной выгоды помогающий мужчине заполучить беззащитную девушку не во имя брака, а лишь для удовлетворения похоти, виновен в наших глазах не меньше, чем в глазах человека эпохи Средневековья. Ведь мы понимаем, что по сути, это рабство, торговля человеком, вплоть до… Но умолчим, ради моей и вашей скромности.
А обольститель? Ведь поэт очень точен в словах. Не любовник, не влюбленный, не поклонник – обольститель. Тот, кто пытается достичь взаимности во имя собственной цели, выгоды.
Оба действуют во имя себя. Ну что ж: поступай с другими так, как хочешь, чтобы поступали с тобой?...»
Данте молча поворачивается и выходит.
Комната 2. Льстецы.
Или входит? Данте входит в комнату. В комнате женщина. Она сидит в тазу, полном кала. Данте морщится.
«;;;;;;;;;;;;. Или, раз уж мы в аду, и следует говорить по-латыни, adulatio.
По-русски это «лесть».
Лесть! Самый ненавистный из пороков для Данте, он сопровождает человечество с рождения. Змей льстил Еве, Ева льстила Адаму. Мы получаем от родителей уроки лести с первых дней. Им льстит наше послушание, наши хорошие поступки, отличные оценки в школе – они делают их выше и лучше в глазах окружающих, и мы узнаем, что наша ценность не в нас самих, а в отношении к нам других. Мы учимся подстраиваться под этот закон, участвуя в лести, принимая лесть и в свою очередь говоря льстивые приятные слова другим. Чтобы не обидеть. Чтобы сделать приятно. Чтобы получить некую выгоду. Это очень удобно. Всем нравятся приятные люди.
Вот и итальянцам они нравятся, всегда нравились. Ни один политик не обходился без лести. Если, конечно, имя этого политика не Данте Алигьери, он-то не льстил, конечно, сохранил свое белое пальто, ой, простите, плащ не запятнанным. Да только как он закончил? Был изгнан из Флоренции, умер на чужбине! Достойный урок будущим поколениям. И они усвоили, еще как! Через двести лет согражданин Данте Великий Макиавелли напишет своего «Государя», ставшего учебником для многих владетельных князей и королей: как завоевывать поддержку подданных и использовать ее в своих целях. И без лести там точно не обойдется.
Вон один из правителей, Герион. На протяжении веков про него писали разное, мол это был исполин, или крылатое существо с шестью руками и ногами, ли даже с тремя телами, а особо рационально настроенные настаивали, что это просто напросто были три очень дружных брата. На самом же деле он царь с кротким лицом и обходительными речами, тот, что льстивым своим обращением усыплял бдительность доверившихся его власти гостей – и убивал их. Да уж, лесть убивает – и иногда в самом прямом смысле.
Но к чему бесконечно обвинять власть. Она обходится с подданными… как обходится. Но можно подумать, подданные лучше, и смотрят в лицо вышестоящим исключительно с искренними намерениями и честными речами. Данте хорошо знал сограждан. Во истину, никто не сделал для них столько, сколько Данте! Ну кто бы помнил Алессио Интерминелли? Кто бы запомнил его имя, невозможное для произношения: Ин-тер-ми-нелли. Язык сломаешь! А он, вот тут, как миленький, сидит себе в восьмом круге, и никуда не денется. А куда денешься из ада? Особенно, если влип в кал? Все мы влипли…И все знают: льстец. У нас во рву все – льстецы.
Я, например, гетера. Фаида. Про меня написал Теренций. Очень известное произведение. Называется, правда, не «Фаида», почему-то, а «Евнух». Автор так захотел. Мужчина, что с него возьмешь! Да еще и римлянин. Так вот. Жизнь штука сложная, и каждый справляется с ней по-своему. Я стала гетерой. Это не простое ремесло. Надо быть воспитанной, образованной, приятной в обращении, чтобы мужчина мог скрасить и украсить свой досуг. Мой хлеб не был прост. Но я почему-то здесь. Не в первом круге, не среди сладострастников. А сижу в этом мерзком вонючем кале, где мои духи?
А ведь я прелестна, прелестна… Лесть, прелесть. То, что прельщает. Губит. Обманывает. Неужели наши маленькие души навеки застряли в этом рву из-за лести? Неужели сделать приятное другому человеку, дать ему возможность поверить, что он лучше и умнее, чем на самом деле – так плохо? Рядом со мной они верили в свою красоту, ум, обаяние. Но ведь они переставали быть собой…»
Данте открывает дверь.
Комната 3. Святокупцы.
Открывается дверь, входит Данте. Осматривается. В комнате только девушка в платье невесты.
«Дорогие братья и сестры! Вы помните, что в 1302 году Данте Алигьери изгоняют из его горячо любимого города Флоренции. Впрочем, самого Данте в тот момент там не было: он находился в Риме, что и лучше. Ему не пришлось видеть, как разрушают его дом, вещи, которыми он пользовался, мелочи, которые были ему дороги – как разрушают его жизнь. Все то, что мы называем своей жизнью. Разумеется, Данте не был одинок, время было жестокое. И перед тем, как изгнали Данте и его соратников, сами белые гвельфы, придя к власти, точно также изгнали своих противников. Все возвращается на круги своя, простите за каламбур. Недаром вы встретили – и встретите еще – столько знакомых поэта, населяющих круги ада…
В Риме Данте оказался не случайно, поэт приехал в Святой город на Юбилей 1300 года. Тысячи, сотни тысяч паломников стекались тогда в Рим, за обещанным свыше прощением, за получением полной индульгенции за благоговейную молитву в базиликах святых апостолов Петра и Павла…
Хотя, святым Рим всегда можно было назвать с огромной натяжкой. Тяжкие грехи – вот в чем погряз цент христианства! Римские Папы, которые вместо заботы о вверенных им душах, предавались разврату, чревоугодию, корыстолюбию. Призванные наставлять заблудшие души, они сами заблудились в своих страстях и грехах! Непотизм и святокупство прочно заняли место беспристрастности, справедливости и Божественной любви.
Только посмотрите! Вот, Николай 3, Папа из рода Орсини, наводнивший Церковь своими родственниками, продававший им должности и саны. И Вы думаете, он – главное, единственное зло? Ох нет, он наследник и продолжатель Пап, исказивших учение Христа, предавших свой сан и преемственность от самих апостолов, бескорыстно принявших Матфия на место предателя Искариота!
Братья и сестры, а следующий за ним Бонифаций 8? Объявивший Великий юбилейный 1300-й год? Чтобы привлечь в Святой город паломников, но вернее сказать – их кошельки. Деньги-денежки, братья и сестры. Паломники, исповеди, крещения, индульгенции, индульгенции, индульгенции… Точный прайс, легкий намек, укоризненный вид, жалобный взгляд – и кошелечки развязываются, и денежки падают в протянутые ручки, призванные, чтобы дарить. Святокупцы – вот кто они. Святокупцы, торгующие святым, в то время как наш Искупитель даровал нам спасение по одной Своей бескорыстной любви! «Даром получили, даром давайте»- учил Он Своих учеников, но те не смогли научить этому своих. А те уже, словно Симон-волхв, пытаются получить – и продать – Божий дар за деньги! Торгуют благодатью, которую не они дают! Подвергают осмеянию и сомнению таинства, которые суть тайна, а не товар!
Данте – поэт. Поэт, но не слепой, он оплакивал церковь, оставаясь ее верным сыном, яростно критиковал ее, потому что его любовь была истинной, она не боялась видеть недостатки в том, что любила. Как никто не критиковал Флоренцию, как Данте, так и Церковь – он бичевал ее пороки, словно Христос, выгонявший торговцев из Храма – чтобы сделать лучше! Мы не будем сейчас никого бичевать. Нашими бичами будет любовь. Помолимся о грешниках и заблуждающихся, чтобы милосердие Божие обратило их к себе…»
Данте выходит.
Комната 2. Льстецы.
Данте оказывается в комнате с женщиной в тазу.
«Я – прелестна. Пре-лестна. Обольстительна.
Удивительно, как легко дать людям то, что они хотят. Я умею. Это моя профессия. Жизнь штука сложная, и каждый справляется с ней, как может. Мой хлеб не прост, совсем. Я гетера. Фаида. Про меня писали Менандр и Теренций. А когда умерли те, кто читал древние комедии, про меня написал Данте, так что да, про меня знают. Потому что я действительно первоклассная гетера. Можно спросить любого. Я умею петь, танцевать, играть на бузуке (давно не играла – нет инструмента). Умею поддерживать беседу. И, что тоже важно, молчать. Слушать.
Очень не хватает тех, кто согласится просто молча слушать. Поэтому меня всегда высоко ценили: я умела, я умею слушать. Слушать. Слушать. Иногда я думаю, а как это, когда тебя внимательно слушают? И еще, как же важно, когда тебя слушают. Ведь когда человек напротив не перебивает, когда он со вниманием относится к твоим словам, это же значит, что твои слова представляют ценность для этого человека?
Ко мне приходили и возвращались, возвращались. Почему же я здесь, а не в первом круге, не среди сладострастников? Я делала жизнь красивой. Даже не так: я делала жизнь красивее.
Мы получаем от родителей уроки жизни с первых дней. Им нравится наше послушание, наши хорошие поступки, отличные оценки в школе – они делают их выше и лучше в глазах окружающих, и мы узнаем, что наша ценность не в нас самих, а в отношении к нам других. Мы учимся подстраиваться под этот закон, участвуем в нем, принимая и в свою очередь говоря приятные слова другим. Чтобы не обидеть. Чтобы сделать приятно. Чтобы получить некую выгоду. Это очень удобно.
А я сама – что другая? Как я ластилась к маме, пыталась угодить ей – мне очень хотелось получить новую игрушку. «Мама, мамочка, какая ты сегодня красивая!» «Мамочка, а расскажи еще раз, как ты получила первый приз за танцы, мне так нравится эта история…» И что: мне же даже не пришлось ее просить. Она сама, сама купила мне ее, потому что ей хотелось сделать мне приятное в ответ. Но разве я была виновата, что она сделала такой выбор? Всем нравятся приятные люди.
А ведь я прелестна, прелестна… Лесть, прелесть, прелесть, лесть. То, что прельщает. Губит. Обманывает. Неужели наши маленькие души навеки застряли в этом рву из-за лести? Неужели сделать приятное другому человеку, дать ему возможность поверить, что он лучше и умнее, чем на самом деле – так плохо? Возвысить его – правда, только в его глазах. Рядом со мной они верили в свою красоту, ум, обаяние. Но ведь они переставали быть собой…
Вон Герион. У Данте про него тоже есть. На протяжении веков про него писали разное, мол это был исполин, или крылатое существо с шестью руками и ногами, ли даже с тремя телами, а особо рационально настроенные настаивали, что это просто напросто были три очень дружных брата. На самом же деле он царь. Царь с кротким лицом и обходительными речами, тот, что льстивым своим обращением усыплял бдительность доверившихся его власти гостей – и убивал их. Да уж, лесть убивает – и иногда в самом прямом смысле…»
Данте выбегает прочь.
Комната 3. Святокупцы.
И оказывается в комнате с невестой.
«1300-й год. Юбилей. «…и освятите пятидесятый год и объявите свободу на земле всем жителям её: да будет это у вас юбилей; и возвратитесь каждый во владение своё, и каждый возвратитесь в своё племя». Это Ветхий Завет. Христиане, дети Нового Завета, знают, что Бог дает свободу прежде всего духовную, свободу от рабства греху, освобождение, отпущение. Чистоту. Тысячи паломников стекались в Рим, чтобы помолиться в базиликах святых апостолов и получить полную индульгенцию. И эти тысячи, десятки, сотни тысяч…паломников, паломников конечно (ну и их денег) своими глазами видели самую христианскую церковь.
Вы, что святыню Божию, добра
Невесту чистую, в алчбе ужасной
Растлили ради злата и сребра…
Горожане, священники, сами Папы – погрязли в грехах. Корыстолюбие, чревоугодие, прелюбодеяния, симония, мздоимство, святокупство – как много слов, которые все говорят об одном, о Христе там забыли. Призванные наставлять заблудшие души, Папы сами заблудились среди своих страстей и грехов. Данте, живя в Риме, своими глазами наблюдал падение.
Там торговали все –
«для роскоши и сана
Из-за которых лучшую средь жен,
На муку ей, добыл стезей обмана…»
Николай 3 наводнил Церковь и Рим своими родственниками. Непотизм – продвижение родственников независимо от их личных качеств и талантов. Продажа должностей и привилегий. Наш Искупитель даровал нам прощение грехов исключительно по Своей Милосердной любви. «Даром получили – даром давайте», - учил Он своих учеников. А те не смогли научить этому следующих за собой. Когда Искариот предал Христа, апостолы бросили жребий, чтобы решить, кто займет место двенадцатого апостола. И Матфий стал им по жребию. А теперь? Должности – и саны – продавались и покупались, передавались удобным, нужным людям.
Паломники, исповеди, крещения, реликвии, индульгенции, индульгенции, индульгенции… Точный прайс, легкий намек, укоризненный вид, жалобный взгляд – и развязываются кошельки, а денежки падают в протянутые руки, призванные, чтобы дарить.
У католика есть исповедь, чтобы отдохнуть от своей тайны, - великолепное установление; он опускается на колени и нарушает свое молчание не выдавая себя людям, а потом поднимается и снова преступает к своей роли среди людей, избавленный от злосчастной потребности быть распознанным людьми. А еще церковь подарила (куда там, - продала!) им индульгенции. Чтобы быть избавленным от распознавания и ангелами тоже!
Индульгенция, кстати, вовсе не отпущение грехов, о нет, это отпущение временной кары за грех. Такая штука вот, есть грех, есть милосердие Бога, но между ними еще есть необходимая кара за грех. Согрешил, покаялся, прощен. Но в углу постоять надо. Поэтому перед тем, как попасть в Рай, душа попадет в Чистилище. И будет там столько времени, сколько надо, чтобы эти вот грехи очистить. А индульгенция – она как билетик дальше по склону Чистилища, поближе к Раю. Поменьше в углу. Хотя в вечности, наверное, это не столь важно. Но все хотят поменьше страдать. Особенно те, кто побольше грешили на земле. А человеку еще и материальное подтверждение надо. Не обещание, а настоящий билет, свидетельство, бумажная индульгенция. И мнит он, что после смерти покажет ее Святому Петру во вратах Рая. Знали бы души, как хорошо горят эти бумажки в адском пламени, как радостно подкидывают их бесы в огонь, в котором корчатся души, мнившие, что купили свой рай.
Святокупцы – или святопродавцы? Николай 3, Бонифаций 8 – если бы список ограничивался двумя именами, но нет… Еще апостолы столкнулись с этой тягой человека получить за деньги, купить Божий Дар, тот, что Бог готов дать бескорыстно искренне уверовавшему. Но вера вещь не материальная, учету не подлежит, а деньги – вот они, они надежны и понятны. И Симон-волхв упрашивал дать ему – за вознаграждение – власть давать Духа Святого, Того, Кто никем не управляется… Апостол Петр отказал. Но искушение осталось в человечестве. Можно купить любовь: заплатил, и молодая красивая девушка уверяет, что любит. Можно купить диплом: заплатил, и не надо учиться, сдавать экзамены, писать работы. Можно купить должность: заплатил, и стал начальником. Почему нельзя купить благодать? Заплатил – и стал священником, и Тело Христово, и власть связывать и развязывать в твоих руках. Заплатил – и твои грехи прощены. Прошлые и будущие. Это такие понятные отношения. Деньги – цена – товар. А духовное так зыбко, так эфимерно, так беспокойно-сомнительно. А хочется уверенности. Бумаги, на которой будет четко написано, сколько грехов прощено. Можно посчитать. Все, или надо еще докупить. Прощение. Купить прощение. Купить то, что свято. То, что бесплатно даровано нам Искупителем. Он уже – ис-купил. Для всех.»
Данте молча выходит.
Комната 1. Сводники и обольстители.
За дверью оказывается комната, в которой Некто. Сейчас хорошо видно, что это – женщина.
«Buongiorno. Здравствуйте. Добрый вечер. Меня зовут Данте. Данте Алигьери. Знаменитый итальянский мыслитель, политик, поэт. Классик. Мой Magnum opus, «Божественную комедию» - изучают в университетах всего мира. Я – тот, кто провел человечество через Ад. Моим проводником был Вергилий, конечно, но без меня этот путь остался бы лишь частным путешествием. Но теперь, когда дорога известна и ориентиры расставлены, каждый может пройти этой дорогой. Совершить свое паломничество.
1300-й год, Папа Римский объявил юбилей, со всего христианского мира паломники устремились в Рим. Я тоже совершал свое паломничество. В свой юбилей. 35лет, середина пути – или кризис среднего возраста? Я заблудился в днях и поступках, мне нужно было… Что-то, что восстановит справедливость в мире. В моей жизни. Золотое руно?
Ясон. Ясон добыл свое руно. Сомнительный герой, ой, сомнительный. Но герой. Но – сомнительный. Хотя, как хорошо все начиналось. Вынужденные скитания с раннего детства, Ясон-изгнанник – сочувствие ему обеспечено. Потом Арго, набитый героями, покровительство богинь. Ясон первый преодолел Симплегаты, именно он открыл для мореплавателей безопасный проход в Черное море. Потом была победа над драконом. И, наконец, Золотое руно у него в руках. Залог грядущего благополучия. А в итоге – вечные страдания в восьмом круге Ада. Вместо славы. Вместо Лимба.
И можно сколько угодно взывать к тому, что он сделал для человечества – кто сейчас вспомнит, что такое Симплегаты? – брошенные им женщины, любовь которых он использовал в своих – ах, каких важных для мира – целях, решили его участь. Гипсипила с ребенком под сердцем, Медея с двумя сыновьями…
Кто я? Кто – я? Почему? Только это посмертное страдание Ясона хоть чуть-чуть облегчает мою боль.
Он забыл, что я родила ему детей. А ведь я родила. Троих."
Данте узнает в женщине Джемму. Свою жену.
"Троих детей – и он обрек меня на забвение. Magnum opus, как же! Vita nova. А у меня нет никакой жизни – ни новой, ни старой. Никто не помнит обо мне. Все помнят о Беатриче. Скажи «Данте» - и она тут как тут. Прекрасная. Любимая.
А я? Я – никто. Ваш великий классик бросил меня, выбросил в мусорное ведро памяти. Он не знал, что есть вещи, которые не зависят от него. И хочет он того, или нет – я всегда рядом, потому что я его жена. Я – имею право. На справедливость. И моя справедливость в том, чтобы кричать, что он виновен. Он такой же обольститель, как Ясон. Он бросил меня, оставил меня, обрек на беспамятность. Его вечность должна быть тут. Вот уж они найдут, о чем поговорить, два героя, два путешественника, два первопроходца. Никакой путеводитель по аду не загладит его вечной неизбывной вины!
Простите, а что со связью? Меня слышно? Медея, Медея, у нас что, опять интернет отключили?»
Пятясь, Данте выходит за дверь.
Комната 2. Льстецы.
Женщина в тазу листает книги.
«il viso un poco pi; avante,
s; che la faccia ben con l'occhio attinghe
di quella sozza e scapigliata fante
che l; si graffia con l'unghie merdose,
e or s'accoscia e ora ; in piedi stante.
Taide ;, la puttana che rispuose
al drudo suo quando disse "Ho io grazie
grandi apo te?": "Anzi maravigliose!".
Себя ногтями грязными скребет
Косматая и гнусная паскуда
И то присядет, то опять вскокнет.
Фаида эта, жившая средь блуда,
Сказала как-то на вопрос дружка:
«Ты мной довольна?» — «Нет, ты просто чудо!»
Да, скребу ногтями. Очень чешется, если честно.
Конвенция о защите прав человека и основных свобод: Статья 6
Право на справедливое судебное разбирательство
1. Каждый в случае спора о его гражданских правах и обязанностях или при предъявлении ему любого уголовного обвинения имеет право на справедливое и публичное разбирательство дела в разумный срок независимым и беспристрастным судом, созданным на основании закона. (…)
2. Каждый обвиняемый в совершении уголовного преступления считается невиновным, до тех пор пока его виновность не будет установлена законным порядком.
Конституция Италии.
Статья 24. Все могут в судебном порядке действовать для защиты своих прав и законных интересов.
Статья 27. Уголовная ответственность имеет личный характер.
Обвиняемый не считается виновным впредь до окончательного осуждения.
Наказания не могут состоять в мерах, противных гуманным чувствам, и должны быть направлены на перевоспитание осужденного.
«С помощью законов надо, наскольковозможно, возместить нанесенный вред, спасая то, что гибнет, поднимаято, что по чьей-то вине упало, и леча то, что умирает или ранено.» (Платон. «Законы»)
Конституция РФ, статья 49: "Каждый обвиняемый в совершении преступления считается невиновным, пока его виновность не будет доказана в предусмотренном законом порядке и установлена вступившим в законную силу приговором суда".
Конституция Греции
Статья 8
Никто не может быть вопреки его воле изъят из-под юрисдикции судьи, определенного ему в соответствии с законом.
Если у людей возникнет тяжба, они должны представить дело в суд, и судьи будут рассматривать его, оправдывая невиновного и осуждая виновного. (Второзаконие 25,1)
Так. Все готовы? 1300-й год. Тысяча трехсотое заседание. Юбилей. На самом деле, с каждым разом все сложнее готовиться и говорить, потому что для этого нужны люди, с которыми ты говоришь.
За эти 1300 заседаний я не увидела этих людей, эту систему, которая меня обвиняет. Я вижу одного человека, и в этом нет логики. Этот человек ошибается. Данте ошибся. Понимаете, он неправильно понял, или неправильно запомнил то, что прочитал. Личность мою он охарактеризовал так, что я, видимо, уже никогда не умру. Буду жить вечно. Об умерших же как? Либо хорошо, либо никак. А теперь, после писанины Данте, про меня хорошо уже никто не скажет.
А ведь мне есть что сказать, не в смысле поругаться, а в смысле по делу. Если конечно есть задача что-то расследовать, а не просто держать меня в этом мерзком вонючем тазу.
В конце концов, про меня же не только Данте, про меня написали Менандр и Теренций. Почитайте! Приложите их тексты к делу, вызовите их как свидетелей!
Я ведь не скрываюсь. Вот она я – сижу в тазу, в который меня посадили на основаниях слов одного только человека, я никуда не могу деться.
Меня действительно зовут Фаида, я гетера. И я не вижу в моем ремесле ничего зазорного, каждый должен зарабатывать на свою жизнь. И это не простая работа. Я долго училась. Искусствам: я пою, танцую, хотя в этом тазу не смогу вам показать, но выпустите меня, я станцую для вас; я даже играю на бузуке. И еще немножко на лире. Я читала, много читала, чтобы уметь поддерживать беседу. Вести разговор. Внимательно молчать. А еще искусство макияжа. И красиво одеваться – это также важно, как и красиво раздеваться. И бесконечные диеты, чтобы мое тело радовало глаз, как мое пение, можно я вам спою? Пожалуйста, разрешите мне спеть!– слух. Вся моя жизнь была посвящена одному – красоте. Я делала эту жизнь красивой. Правильнее сказать, я делала ее красивее. Красивее, чем она есть. Совершеннее. И это часть моей работы – сделать так, чтобы тот, кто рядом почувствовал себя выше, красивее, умнее. Они чувствовали рядом со мной свою ценность. Они выходили от меня счастливые.
Вот, понимаете, Теренций – не понимаю, почему вы отказываетесь его вызвать, каждый человек имеет право требовать вызова свидетелей, которые могут дать показания в его пользу. Шестая поправка к Конституции США. Так вот, Теренций очень подробно описал мою историю: как я спасла девушку от жуткого рабства, воспитала ее, как сестру, нашла ее брата, сделала ее свободной. И даже нашла ей мужа, хотя это произошло и как бы независимо от меня. Я не делала в жизни ничего плохого. Только что была гетерой, но посмотрите, я же не в первой круге! Не среди сладострастников. Значит, это не было таким уж страшным грехом, да? И уж точно я не делала то, в чем обвинил меня Данте.
А потом Данте… Почему он? Ведь каждый обвиняемый имеет право на справедливый суд. А разве это был справедливый суд? Данте написал, что я на вопрос друга (он использовал слово «дружка», но я прошу отклонить его трактовку как эмоционально окрашенную и влияющую на восприятие!), «довольна ли я им?», ответила «Нет, ты просто чудо!». Но этого – не было. Спросите Менандра! Данте все не так понял, там совсем другая история была, позвольте, я расскажу: мой… поклонник послал мне в дар евнуха и спросил у своего парасита, понравился ли мне его подарок, и тот сказал «Ужасно». Я вообще не участвовала в этом разговоре, слышишь, Данте? Данте, из-за тебя меня посадили в эту гадость, из-за тебя я чешусь, не могу уйти отсюда, а меня там даже не было. Где справедливый суд? Где беспристрастный судья? Где независимые присяжные?
Так. Что тут? «Суд без милости… Милость превозносится над судом…» (Иак) Нет, это не подходит…
Я из этого понимаю, что для системы мы – заключенные – не существуем. Я знаю, ваша честь, что вам не нужно об этом напоминать, возможно, мне самой себе нужно напомнить. Речь идет не про систему. Речь идет про одного единственного человека, который принимает одно единственное решение. И это неправильно! Я хочу, чтобы меня судила система. Я не даю права одному человеку, склонному к ошибаться, судить меня.
Я удивляюсь, потому что экспертиза текста давно всех не устраивают, все видят ошибку, а я все еще здесь. Тут вокруг плохие неприятные люди. А я всегда старалась быть приятной. Регина и Гонерилья: они льстили старику Лиру, чтобы получить наследство. Герион льстил своим гостям, чтобы убить и ограбить их. Лиса, в конце концов, льстила вороне, чтобы получить сыр. Они все корыстные нехорошие люди. А я – украшала жизнь. Безголосого, который подпевал мне, убеждала, что у него красивый голос. Не надевала каблуки, если приходил низкорослый. Слушала зануду. Я давала моим поклонникам чувство значимости! Они переставали быть собой. И верили, что они другие. Я льстила их самолюбию. Разве я должна быть сейчас здесь? Пожалуйста, вызовите Данте как свидетеля. Для нас здесь речь идет о вечности. У вас абсолютно идеальная ситуация, чтобы принять справедливое, гуманное и законное решение.
Что? Заседание переносится на следующий год?
Данте, где ты? Позовите Данте!»
Комната 3. Святокупцы.
Невеста смотрит прямо на вошедшего Данте. Он закрывает уши руками, но все равно слышит.
«Когда Оля заболела, мне пришлось взять кредит. Денег не хватало ни на что. Лекарства, уколы, анализы, просто, чтобы медсестра лишний раз подошла – за все пришлось платить. Я не понимаю. Мы платим налоги, нам обещают за это бесплатную медицину – и где это? Я не знаю, как я отдам этот кредит. Это не важно. Олино здоровье – вот что важно. Здоровье – это святое. И за него надо много, очень много платить…
1300-й год. Юбилей. «…и освятите пятидесятый год и объявите свободу на земле всем жителям её: да будет это у вас юбилей; и возвратитесь каждый во владение своё, и каждый возвратитесь в своё племя». Это Ветхий Завет. Христиане, дети Нового Завета, знают, что Бог дает свободу прежде всего духовную, свободу от рабства греху, освобождение, отпущение. Чистоту. Тысячи паломников стекались в Рим, чтобы помолиться в базиликах святых апостолов и получить полную индульгенцию. И эти тысячи, десятки, сотни тысяч…паломников, паломников конечно своими глазами видели самую христианскую церковь.
Святыню Божию, добра
Невесту чистую, в алчбе ужасной
Растлили ради злата и сребра…
У Бокаччо в «Декамероне» есть чудная новелла о обратившемся еврее. Два друга, христианин и еврей. И христианин любит своего друга, всем он хорош, но – еврей. Нет, это не про антисемитизм. Это про вечную жизнь. Как же так, такой замечательный человек погибнет только потому, что он не крестился? И он начинает уговаривать своего друга креститься, рассказывает о Христе, о Его искупительной жертве… Еврей, не желая его обидеть, говорит: «хорошо, я съезжу в Рим, посмотрю на Святой город и приму решение». И христианин, разумеется, понимает, что все его усилия пропадут даром. Потому что Святым Рим можно было назвать с большой натяжкой. Горожане, священники, сами Папы – погрязли в грехах. Корыстолюбие, чревоугодие, прелюбодеяния, симония, мздоимство, святокупство – как много слов, которые все говорят об одном, о Христе там забыли. Призванные наставлять заблудшие души, Папы сами заблудились среди своих страстей и грехов. Данте, живя в Риме, своими глазами наблюдал падение.
Папа наводнил Церковь и Рим своими родственниками. Наш Искупитель даровал нам прощение грехов исключительно по Своей Милосердной любви. «Даром получили – даром давайте», - учил Он своих учеников. А те не смогли научить этому следующих за собой. Когда Искариот предал Христа, апостолы бросили жребий, чтобы решить, кто займет место двенадцатого апостола. И Матфий стал им по жребию. А теперь? Должности – и саны – продавались и покупались, передавались удобным, нужным людям.
Паломники, исповеди, крещения, реликвии, индульгенции, индульгенции, индульгенции… Точный прайс, легкий намек, укоризненный вид, жалобный взгляд – и развязываются кошельки, а денежки падают в протянутые руки, призванные, чтобы дарить.
Индульгенция, кстати, вовсе не отпущение грехов, о нет, это отпущение временной кары за грех. Такая штука вот, есть грех, есть милосердие Бога, но между ними еще есть необходимая кара за грех. Согрешил, покаялся, прощен. Но в углу постоять надо. Поэтому перед тем, как попасть в Рай, душа попадет в Чистилище. И будет там столько времени, сколько надо, чтобы эти вот грехи очистить. А индульгенция – она как билетик дальше по склону Чистилища, поближе к Раю. Поменьше в углу. Хотя в вечности, наверное, это не столь важно. Но все хотят поменьше страдать. Особенно те, кто побольше грешили на земле. А человеку еще и материальное подтверждение надо. Не обещание, а настоящий билет, свидетельство, бумажная индульгенция. И мнит он, что после смерти покажет ее Святому Петру во вратах Рая. Знали бы души, как хорошо горят эти бумажки в адском пламени, как радостно подкидывают их бесы в огонь, в котором корчатся души, мнившие, что купили свой рай.
Святокупцы – или святопродавцы? Еще апостолы столкнулись с этой тягой человека получить за деньги, купить Божий Дар, тот, что Бог готов дать бескорыстно искренне уверовавшему. Но вера вещь не материальная, учету не подлежит, а деньги – вот они, они надежны и понятны. И Симон-волхв упрашивал дать ему – за вознаграждение – власть давать Духа Святого, Того, Кто никем не управляется… Апостол Петр отказал. Но искушение осталось в человечестве. Можно купить любовь: заплатил, и молодая красивая девушка уверяет, что любит. Можно купить диплом: заплатил, и не надо учиться, сдавать экзамены, писать работы. Можно купить должность: заплатил, и стал начальником. Почему нельзя купить благодать? Заплатил – и стал священником, и Тело Христово, и власть связывать и развязывать в твоих руках. Заплатил – и твои грехи прощены. Прошлые и будущие. Это такие понятные отношения. Деньги – цена – товар. А духовное так зыбко, так эфимерно, так беспокойно-сомнительно. А хочется уверенности. Бумаги, на которой будет четко написано, сколько грехов прощено. Можно посчитать. Все, или надо еще докупить. Прощение. Купить прощение. Купить то, что свято. То, что бесплатно даровано нам Искупителем. Он уже – ис-купил. Для всех.
История с евреем, кстати, заканчивается хорошо. Он крестился – к огромному изумлению своего друга. Потому что, сказал он, если несмотря на все грехи и мерзости, которые он увидел в Риме, несмотря на то, что Папа скорее старается изгнать из мира христианскую религию, а вместо этого она ширится, значит, воистину есть в ней Дух Святой, Который и составляет ее опору.
А Данте – где?»
К ней присоединяется Некто – Джемма:
«Данте! Ты где?»
Невеста:
«Данте, ответь мне!»
«Данте…Данте…Данте…»
Данте стоит в открытой двери, не решаясь шагнуть из междверия в следующую комнату.
«Данте, где ты?»
Данте: «Где я?»
Данте: «Кто я?»