По Чехову: Если в первом акте пьесы появляется ружье, то в последнем акте оно должно непременно выстрелить.
Ружье в нашем доме было всегда. По крайней мере, я помню его всегда. Когда мне, уже взрослой попались на глаза документы на ружье, оказалось, что оно было приобретено отцом в 1969 году. Мне тогда было три года – возраст осознанных воспоминаний.
Ружье было в брезентовом с кожей чехле и висело на стене вместе в патронташем и торокой- такими ремешками для крепления убитой дичи. Кожа была, конечно, настоящая, и в этом углу комнаты всегда особенно пахло.
Отец был охотником- теоретиком, так по крайней мере говорила мама. Он целый год аккуратно содержал ружье, раз в месяц чистил идеально чистый ствол шомполом.
- Папа, а что это за палка с ёршиком?
- Я попрошу тебя впредь называть этот предмет шомполом…
Патроны и дробь трогать мне было строго настрого запрещено, и не потому что, может, взорвутся, а потому что мои ладошки оставляли на них мутные пятна.
- Видишь, как сверкает внутри ствол? – говорил отец, - и патрон должен также сверкать, чтобы лететь из ствола по идеальной траектории, то есть точно в цель.
Мы, дети, знали, когда начинается охотничий сезон (отец предпочитал утиную охоту). Прямо перед началом учебного года отец приобретал охотничий билет.
В семейной хронике сохранилась история, когда мама тоже попросилась на охоту. А охота, как известно, занятие мужское, там мужчины на природе отдыхают от жен и дел. Ну и обсуждал папа участие мамы в охоте без большой охоты…
- Возьми меня, хоть раз, с собой, - настаивала мама. – Я вам буду готовить, весь лагерь в чистоте содержать.
- Ну, это мы и сами можем, - парировал отец. И правда, был он большой аккуратист…
- Ну возьми меня хоть в роли собаки… Я могу за дичью, если упадет в воду, сплавать…
- О, вот это дельное предложение, собирайся.
Мама собралась в пять минут, я, пяти лет от роду, была поручена моей старшей сестре, и родители отбыли на сутки. Вернулись уставшие, но довольные – на тороке отца висела утка. Это была единственная утка в его исполнении, которую я видела за всю жизнь. Эта утка была успешно отцом подстреляна и мамой в болоте успешно найдена и доставлена.
- Но больше на охоту не пойду! – заявила мама. Отец вздохнул с облегченьем… и продолжал мечтать о спаниеле.
После охоты, удачной или нет, ружье разбиралось, и каждая деталь чистилась и полировалась отцом до блеска. Удивительно, что в разобранном виде ружье занимает весь обеденный стол. И мы, дети, сутки кормились на кухне у печки. Но дело святое, ружьё! И нас отпускали на подольше гулять – чтоб не дай бог чего со стола не своротили или не испачкали…
Когда мне было 10 лет, родители получили новую квартиру – на вершине сопки у самой телевизионной вышки. И мы переезжали с берега моря, где прошло мое удивительное детство в доме еще японской постройки. Центр города Владивостока строили японцы – надежно и причудливо. В народе его называли «Миллионка», говорили, что если в один из дворов зайдет обоз (4-5 телег, груженных сомнительным товаром), то никакая полиция не отыщет и следа его (до революции и после там были притоны марихуанщиков, публичные дома и вообще «малина»). Не смотря на то, что современные улицы разрезали этот район на квадраты, по дворам – подвалам- крышам можно было попасть в любой двор и выйти совсем в другом месте, например у моря, и ищи-свищи. У нас, детей, считалось особым шиком узнать новые проходы, делиться этой тайной на ушко… Хотя родители не разрешали уходить за пределы двора, но все-таки…
И вот, открытый грузовик был загружен нашей невеликой мебелью и пожитками, и только ружье отец повез в руках, сидя рядом с шофером.
Вскоре и мы с мамой добрались до нового дома. Мы вселялись одни из первых, и не воды, ни лифта пока не было… На девятый этаж пешком, и вот она – новая двухкомнатная квартира с балконом, абсолютно пустая.
Мама: Господи, что мы сюда ставить-то будем?
Я немедленно исполнила три «колеса» подряд, - благо занималась гимнастикой.
Квартира была еще без мебели, но, пока мы подъезжали, папа успел вбить в стену первый гвоздь и повесить ружьё!
И первой мебелью, которой мы обзавелись для новой квартиры, был сейф для ружья, серый двустворчатый металлический шкафчик, который поселился у письменного стола, а в нем разъединенное надвое ружье. Так полагалось его хранить по современным законам. И я с тоской вспоминала, как оно целое и в боевой готовности всегда висело на стене, и это было последнее, что я видела перед засыпанием целых 10 лет своей жизни, а теперь только серый ящик…
Прошло много лет, мы с сестрой повыходили замуж, родили детей. Отец вышел на пенсию и жил все там же – на сопке под телевышкой. И со временем у него развилась необычная способность… Дом был пронизан железной арматурой, которая слегка усиливала теле- и радиосигналы, которые испускала вышка. Отец мог эти сигналы слышать, точнее воспринимать и декодировать в информацию. Но речь не об этом, речь о ружье…
Раз в несколько лет отцу надо было «освежать» разрешение на оружие, то есть проходить серьезную медицинскую комиссию. В эту осень он не выбрался на охоту, хотя билет на уток был приобретен… Может в следующую удастся… Осень кончилась. Но срок медкомиссии настал, и мы знали, что в первый день зимы он пойдет в поликлинику – «сдаваться».
В этот день он вечером позвонил мне и сестре, просил завтра всем прибыть… Но мы с сестрой созвонились и решили прибыть сегодня, - удивительным показалось то, что он позвал нас одновременно. Обычно он приглашал ее с двумя сыновьями или меня с дочкой. Когда наша детвора (раз в 4 года, точно по високосным годам, у нас в семье появлялся ребенок) собиралась у деда в квартире, они немедля сбивались в хулиганистую стаю, и разносили весь порядок деда… Но он позвал нас одновременно. И причина была...
Утром отец отправился в поликлинику и попробовал в регистратуре объяснить, что ему нужно пройти медкомиссию для держания оружия…
- Какого еще оружия?- рявкнула медсестра.
- Двуствольного ружья…
- Зачем Вам ружье, Вы же на пенсии?- продолжала не понимать медсестра.
- Милая дама, - проговорил отец,- Вы лучше выпишите направления к врачам, к которым нужно, и я пойду…
- Что Вы себе тут позволяете! Я и сама знаю свои должностные обязанности, не указывайте мне тут! И вообще, отойдите от стойки, дайте место тем, у кого что-то болит!
- Но я выстоял час в очереди, чтобы подойти к Вам …
- Ничего, Вы на пенсии, у Вас времени много, постойте еще, пока я не приму работающих больных! Или Вы больной?
- Пока нет, но скоро буду. Дайте мне пожалуйста направления…
- Чтобы что? Чтобы отнять у врачей время, и чтобы они засвидетельствовали, что Вы НЕ больной? Слушайте, ступайте, - здесь не здравпункт, а поликлиника для больных. Следующий!
Отец так разволновался, что ему сильно поплохело – прихватило сердце у регистратуры поликлиники, папа вышел и отправился домой.
Как там писал Чехов? … В последнем акте ружье должно непременно выстрелить… Выстрела не было, а точное попадание – прямо в сердце – случилось. Через два дня отец умер от обширного инфаркта. Слава добрым докторам.
Но история ружья на этом не закончилась. Мы сидели понурые в квартире. После реанимации документы отца попали в одно место, а тело в другое, мы с сестрой уже три дня бегали по больницам и моргам, и наконец нашли его в медицинском институте. Похороны были назначены на завтра. И вдруг в 21 час властный стук в дверь (звонок остался нетронутым). На неуверенные мои шаги к дверям с другой их стороны раздался приказ: Открывайте, милиция!
Я открыла… Два дюжих парня в объемной одежде (видимо из-за бронежилетов) и грязных сапогах прошли сразу в обе комнаты, огляделись, прошли по периметру, заглянули под все диваны и шкафы.
- Вы что-то ищете? – вежливо спросила я.
- Молчать! – рявкнули в ответ.
- Если Вам нужен папа, то он умер…
- Нет, он нам не нужен. Нам нужно ружье. Разрешение на хранение оружия просрочено. Изымаем.
- Извините, но мы можем вернуться к этому вопросу после похорон хозяина ружья, который и получил инфаркт, пытаясь пробиться на медкомиссию для продолжения разрешения, - пыталась урезонить служителей порядка я.
- Немедленно сдайте ружье!
- Не имею разрешения даже прикасаться к нему, равно как и к патронам.
- Тогда мы всех здесь арестуем и посадим на 15 суток, а при возражении – стреляем.
- Хм, видно у Вас с медосмотром и разрешением на ношение оружия все в порядке. Да и отчего бы у Вас был инфаркт, ведь у Вас, видимо, нет сердца…
Сестра вмешалась в эту перепалку, молча выдала ключ и показала глазами на сейф.
Он был нетерпеливо открыт и оттуда достали обе части расчлененного ружья и чехол, и уж было вознамерились уходить… Я стояла перед дверями и сказала: вы изъяли частную собственность при сомнительных обстоятельствах, прошу оставить официальную бумагу…
- О, ну это долго, у нас рабочий день давно закончился…
- Ничего, пока вы пишите бумагу, я соберу и зачехлю ружьё, как учил меня папа.
Выписали – таки акт изъятия, даже соседей пригласили понятыми.
Целый месяц мы обивали более или менее официальные пороги – искали ружьё. Наконец следы его были обнаружены в районном отделе милиции, но не нашей, а того района, где мы раньше жили. Почти формальное рассмотрение нашего дела, громко названное «суд», официально перевело ружье из разряда вещдоков злостного нарушения правил держания оружия в элемент наследства. Осталось забрать его в отделении отделения, которое всегда было закрыто. Через неделю ежедневных визитов и бессвязных объяснений мы-таки попали в это секретное помещение. В комнате, половину которой занимал письменный стол, четверть занимал поместительный бронированный шкаф. Согласуясь с решением суда, сотрудник открыл шкаф…
Там было несколько ружей, пара пистолетов и автомат.
- Найдете свое – ваше, сказал сотрудник вновь углубившись в бумаги.
Нашего ружья среди кучи заляпанных, испачканных, буквально, грязью стволов я не находила. Чехлы валялись на нижней полке комом…
- Может быть это… протянула я с сомнением, можно я в ствол загляну? – сказала я, уверенная, что если цевье еще может быть одинаковым у двух изъятых ружей, то такого начищенного внутри ствола «для безупречной траектории», как говорил отец, второго не найти.
- Нет, не трогайте! – завопил сотрудник, и пока он с трудом выбирался из за стола, я быстро осмотрела все пять стволов. Ни одного безупречного. Из всех стреляли и, видимо не раз. Но наше ружье я нашла. И, отгородив спиной и задом в наклоне шкаф от сотрудника, нашла и чехол. И то, и другое было в жутком состоянии. Я просто обомлела от горечи и удивления:
- А кто стрелял из нашего ружья? Разве, изъяв оружие милиция не гарантирует его хранение и неиспользование в преступных целях?
- Вы, дамочка, мне тут еще поговорите! Ну сходили коллеги на берег, ну постреляли по банкам, что ж с того? И вообще, рабочие часы закончены, приходите завтра, будет работать мой начальник капитан Прохоренко, он Вам все и разъяснит, и отдаст, а я не уполномочен.
Перспектива снова уйти без ружья, когда оно, пусть грязное, но живое, уже в руках, меня не прельщала. Еще раз переносить занятия у студентов и упрашивать декана я просто не могла.
- Я не уйду без ружья, – твердо заявила я.
- Давайте, давайте, не задерживайте, я закрываю… подгонял сотрудник.
- Я не уйду отсюда, закрывайте вместе со мной, завтра с капитаном Прохоренко и продолжим.
- Да меня уволят! Не положено Вам тут быть, тут хранилище оружия!
- Слабоватое хранилище, полупроницаемое. Не уйду и всё.
- Тогда я Вас арестую,- пригрозил сотрудник.
- Не имеете права, –сказала я спокойно и села на пол спиной к шкафу.
Еще минут пятнадцать мы пререкались в этом неравном положении, пока проголодавшийся сотрудник не выдохся:
- Бог с Вами, забирайте свое «наследство» и проваливайте с моих глаз. Распишитесь,- поймал он меня в дверях…
Ружье, которое я несла, обняв и прижимая к груди, еще пахло отцом…