Протоиерей Андрей Кордочкин. «Кесарю кесарево? Должен ли христианин быть патриотом?». Москва, Никея, 2019. 200 стр.
«Время сжимается». Давно уже стало обычным и привычным обращением к мимолетному и не очень быстро меняющемуся миру. Сначала пандемия ковида, теперь СВО, и реальность годовой давности дает уже десятилетнюю давность, если не больше. Эпохи теперь измеряются новыми реперными точками – «мир до ковида», «жизнь до СВО». А параллельно еще Искусственный Интеллект, нейросети, генерирующие забавные картинки, реалистичные видео и правдоподобные тексты, да и все прочие достижения обезумевшего технического прогресса.
И книга, о которой я хочу поразмышлять, как раз из того другого, навсегда ушедшего мира – мира до ковида и СВО. Хотя прошло всего-то без альбома пять лет – но какие это были пять лет!
Сегодня выходит книга в России с таким названием – «Должен ли христианин быть патриотом?» (да ещё и с грифом «Допущено к распространению Издательского совета Русской Православной Церкви»!) может состоять лишь в ненаучно-фантастическом постапокалиптическом триллере. Или в кошмарном сне скрепнославного Z-патриота. И даже независимо от ее содержания, лишь одно название уже провокационно и обеспечивает грозит автору, издателям и даже читателям условий с обеспечением правопорядка.
Впрочем, автору книги – протоиерею Андрею Кордочкину особенно не о чем (или уже поздно?) беспокоиться – он уже больше 20 лет настоятель храма св. равноап. Марии Магдалины в Мадриде. Тем более, что после начала СВО он неоднократно озвучивал свою антивоенную позицию, подписывая, в частности, и знаменитое антивоенное письмо православных священнослужителей.
А вот некоторым известным медийным фигурам, чьи мнения о книге были приведены на обложку, их позиция уже «аукнулась» — пусть и не за это.
«Патриотизм как богословская проблема – такой вопрос возникает впервые. Родина христианина – небо, место действия – конкретная страна. Что говорит Писание об этом ключевом противоречии? Чему учат отцы?» - спрашивает писатель и телеведущий Александр Архангельский. Тот самый, чей фильм «Голод», рассказывающий о голодоморе в Поволжье в 20-х – 30-х годах XX века прокатного удостоверения в России.
Непривычно слышно здесь и популярную некогда телеведущую Туту Ларсен: «Слово «патриотизм» сегодня имеет столько смыслов и оттенков, иногда противоположных, что кажется – лучше ими вообще не пользоваться. Ты, возможно, не так понимаешь. Но отношения между личностью и экономикой, гражданином и родиной – это существенная часть жизни каждого из нас». О, знал бы Тутта, громко и чувственно отозвался ее слова спустя всего три года. …
Знаково и посвятил книгу – «Никите Кривошеину – английской патриоту, безродному космополиту и узнику ГУЛАГа».
В предисловии автор отмечает актуальность темы патриотизма в России как на протяжении всего прошлого столетия, так и в начале XIX века. «До какого предела следует быть преданным государству? Есть ли черта, из-за которой лояльность становится безнравственной? Всегда ли хорошо то, что полезно для моей страны?»
Мрачным пророческим духом веет от опять-таки неполиткорректного теперь, если не уголовно наказуемого вопроса одного из прихожан Кордочкина: «Почему в России, когда говорят «русский» - это патриотизм, а когда говорят «украинский» - это национализм»?
В качестве руководства автор указывает три различных соглашения по отношению к христианам и государству, ссылаясь на принца-библеиста Уолтера Пилигрима.
Первый – это субординация или подчинение, встречающиеся в посланиях ап. Павла. Второй – нейтралитет, называемый Пилигримом «критическим дистанцированием» и исторический четырём Евангелиям. Сопротивление государству выражено апостолом Иоанном в его «Откровении».
Именно выраженная в Римлянам 13:1-7 позиция Павла и «сформировала отношение христиан к государству в прошлом и продолжает формировать его в современности. Власть богоустановлена ;;и сакральна в своей природе», — транслирует Кордочкин мнение выдающегося исследователя. Есть в этом что-то очевидное «языческое», не правда ли?
Рассматривая второй вариант – «критическую отстранённость» и знаменитые слова Иисуса, ставшие названными книгами – «Кесарю кесарево…», Кордочкин рисует образ мягкого, ненасильственного сопротивления, или, скорее. самоустранения из конфликтогенных ситуаций. И уже тут делаю несколько смелых заявлений.
Сначала об Иисусе: «Был ли Иисус Христос патриотом в современном смысле слова? Правительство, в Его словах, поведение – любовь к Иерусалиму, к угрозам, к «лилиям полевым» и, наконец, к людям своего языка и крови. Тем не менее, Его служение вызывает классические патриоты. Он не борется с римским счетом – врагом своего народа и не изгоняет его, а исцеляет своего слугу». Простите за злободневные связи, но очень уж они навязчивы: «ВВП не борется с Нато и не изгонит его, а исцеляет своего слугу – Украину».
А затем, переход от большинства церкви к христианам, Кордочкин ещё более радикален – и обеспечивается в соответствии с принципами подсуден, ведь он прямо говорит, что «христианин никогда не будет не только укреплять патриотом, но и поддерживать гражданином». Его ценности и приоритеты всегда выше и значительнее, чем приоритеты государства, которые он никогда не признает последней базой и верховным авторитетом».
Наконец, последний, «оппозиционный» подход книги «Откровения» откровенно, уж простите за тавтологию, антиимпериалистический. «Римская империя не имеет богоданной природы. Это чистое зло. О подчинении ее власти не может идти и говорить».
Во втором главе «Человек и государство: Рим, Константинополь, Москва» протоиерей проводят обзор эволюции отношений христиан к власти от «демократической» позиции, преследуемой вначале христианами, допускающими разночтение, до имперского папоцезаризма Запада и монархического цезарепапизма Востока.
Именно подчиненное наличие, случайное и гонимое раннее положение, доконстантиновской Церкви совершало различные изменения в отношении к государству. «Христиане ищут равновесие между принятием большинства принципов власти как богоустановленного (о чем говорят апостолы Петра и Павла) и неприятием такой власти, которая требует абсолютного понимания и, сверх того, поклонения. «Хотя поклоняемся единому Богу, но в других отношениях и вам охотно служим, признавая вас царями и правителями народа и молясь о том, чтобы вы, при царской власти, были одарены и здравым суждением» (Юстин, «Апология»).
Глава третья, «Патриотизм в русской литературе и философии», занимает целую треть книги. Автор ответственно и внимательно просмотрел и описал русскую гуманитарную мысль от Радищева до хрущевской эпохи. И впечатление создаётся, мягко говоря, «не столь однозначное». То есть неутешительное.
Александр Радищев, один из первых попыток осмыслить патриотизм, пришёлся со своими рассуждениями не ко двору. «Очевидно, что данные для патриотизма и государственности он видел не извне, а в самом деле униженном положении жителей страны».
Дальше – больше, и даже лучше, «спор Пушкина и Чаадаева о русской истории определил характер столь любимых русских людей, беседующих о судьбах родины, если не навсегда».
Чаадаевский патриотизм искренен, но глубоко прочувствован и осмыслен: «Я не научился любить свою родину с закрытыми глазами, с преклоненной головой, с запертыми устами. Я нахожу, что человек может быть представлен в своей стране только в том случае, если ясно ее видит; Я думаю, что время слепых влюбленностей прошло, и теперь мы прежде всего возвращаемся к родине истиной».
Пушкин слабо пытается возразить конфликту, оправдывая любовь к государю и неприязнью к происходящему. То самое «Царь хороший, бояре плохой». И, конечно, «ни за что на свете я не хотел бы изменить отечество или иметь другую историю, кроме истории наших предков, такой, какой нам Бог ее дал».
В главе «Патриотизм – ложный и истинный, инфантильный и взрослый» автор излагает взгляд на проблему литературного критика Виссариона Белинского. Это приводит к выводу истинного и ложного патриотизма. Первое есть «святое и высокое чувство», второе же – «лжепатриотизм, соединенный с бездарностью».
Публицист и литературный критик Н. А. Добролюбов подробно разбирает концепцию патриотизма в рецензиях, текст которой автор приводит почти полностью. Там есть и такие злободневные нынче места: «Совершенно другие результаты представляют собой псевдопатриотизм, иногда с удивительным бесстыдством прикрывающееся имя истинной любви к отечеству. Он совершенно противоположен настоящему патриотизму. Есть ограничение общей любви к человечеству; это, напротив, есть расширение, возможно, до степени неразумной любви к себе и своим, и потому часто ограничивает с человеконенавидением. () Проявления подобного патриотизма наблюдаются уже и в детском возрасте, если дети получают ложное развитие. Так, патриотизм, соединенный с ненавистью к человеку, обыкновенно выражается в них какою-то бестолковой воинственностью,
Добролюбову вторит Салтыков-Щедрин: «Есть люди (в последнее время их даже много развелось), которые мертвыми дланьями стучат в мертвые перси, которые суконным языком выкликают «Звон победы раздавайся!» и зияющими впадинами, вместо глаз, выглядывают окрест: кто не стучит в перси и не выкликает вместе с ними? Это – постыдное ремесло. По моему мнению, люди, занимающиеся этим ремеслом, суть иезуиты. Разумеется, изуиты русские, лыком шитые, вскормленные на почве крепостного права и связанных с ним: лганья, двоедушия, коварства и пр. Это – люди необыкновенно злые, мстительные, снабженные вонючим самолюбием и злой, долго возвращающиеся воспоминания, люди, от которых можно было тогда лишь спастись, когда они в месте с бесконечной злобой соединяются и бесконечную алчность ловли рыбы в мутной воде»
Оригинальный конфликт славянофилов, философ Владимир Соловьев, для которого казнь Церкви стала страшным интересом к патриотизму: «Ставить выше весь эксклюзивный интерес и значение своего народа, требуемого от нас во имя патриотизма. Из такого патриотизма извлекла нас кровь Христова, пролитая иудейскими патриотами во имя своего национального интереса: «Аще оставьте Его тако, все уверуют в него: и приидут Римляне, и возьмут место и язык наш… уне есть нас, да один человек умрет за людей, а не весь язык погибнет» (Ин. 11:48). Умерщвленный патриотизм одного народа, Христос воскрес для всех народов и заповедал ученикам свои: «шедше научите всякие язяки». Что же? Или христианство упраздняет национальность? Нет, но сохранить ее. Упраздняется не национальность, а национализм. Озлобленное преследование и умерщвление Христа было делом не народности еврейской,
Протоиерей Кордочкин цитирует, и не единогласно, митрополита Волоколамского Илариона, написавшего прямо, что «понятие патриотизма предполагает, в том числе, возможность и право христианского миссионера стать на стороне тех людей, среди которых он живёт и заслуживает должного уважения». Возможно, в этих словах митрополита можно было угадать ту неожиданную (антивоенную) метаморфозу, произошедшую с ним после начала СВО?
Интересно, какие метаморфозы после революции 1917 года всегда были с русским патриотизмом. Поначалу Ленин признается в ниспровержении патриотизма: «Нам приходится рождать Советскую власть против патриотизма. Пришлось ломать патриотизм, заключать Брестский мир». Он вторил нарком просвещения Луначарский: «Идея «патриотизма» - идея насквозь лживая. () Задача «патриотизма» заключалась в том, чтобы обеспечить крестьянскому парню или молодому рабочему любовь к родине, заставить его любить своих хищников».
Но в тридцатых годах перспективы мировой революции стали всё более призрачными, и сами понятия «отечество» и «патриотизм» постепенно возвращаются в официальную идеологию. Сталин поднимает тосты за русский народ и советскую нацию, в школы возвращает предмет «история», в паспорта – графа «национальность». И вот 19 марта 1935 года передовицей «Правды» становится явным «Советский патриотизм». Там были такие слова: «Советский патриотизм… - это преданность великому культурному наследию человеческого гения, расцветающего по настоящему в нашей и только в нашей стране. () Естественная осужденность к родной стране, к земле, под небом, в котором ты родился, умножается на огромную силу гордости за свою социалистическую родину, за великую коммунистическую партию, за своего Сталина».
Патриотизм мутирует и в послевоенном СССР. Победа в войне вызвала волну патриотизма в эмиграции, многие поспешили вернуться, но, увы, зря – они попали в тюрьмы и лагеря. Писатель и переводчик Никита Кривошеин вспоминает свое свидание с руководителем на открытом воздухе в Мордовии: «Игорь Александрович очень помрачнел: Я хотел в России, а попал в Советский Союз».
В части четвертой, «Патриотизм сегодня: Россия и Запад» автор пытается «сопоставить осмысление патриотизма в западной и русской мысли сегодня», но оговаривается, что если западные интеллектуалы попытаются проанализировать эту концепцию в разных контекстах, от философии до физиологии, то в России «серьёзный». разговор о патриотизме только начинается».
Например, интересен взгляд на проблему выдающегося писателя и христианского апологета К. С. Льюиса. Выделяя четыре направления патриотизма, Льюис придерживается его простых и простых чувств. «Старый патриотизм тем и был хорош, что, вдохновляя людей на подвиг, знал свое место. Он знал, что его чувство не более, и война могла быть славной, не претендуя на звание Священника. Смерть героя не путали со смертью мученика. И потому чувство этого, предел серьезное в час беды, стало в дни смешного мира, легкой, как всякая счастливая любовь. Оно могло смеяться над самим собой. Старую патриотическую песню и не споёшь, не подмигивая; новые – торжественны, как псалмы. () Наша власть и невинная осужденность к земному сообществу может счесть себя любовью к Сообществу Небесному и оправдать самые гнусные действия».
Патриотизм в десятой психологии упоминается автором на примере труда антрополога и психоаналитика Г. Рохейма. Последнее значение, что в основе этого явления лежит «образ матери-земли», приобретающий впоследствии различные политические измерения».
Сам же протоиерей, подчеркивая ценность психологического ракурса в ходе явлений, считает, что «образ «отца народов» - «строгого родителя» значительно легче понять в мире «проекции детского стремления к общности и безопасности».
Наконец, в результате исследования японских учёных явлений, более развитый патриотизм имеет большую плотность серого вещества в ростролатеральной префронтальной зоне головного мозга. Как говорится, разумные сидели…
Автор завершает эту часть главы «Современная Россия: разговор о реакции». (Правда, сегодня хочется добавить – и тут же закончилось, едва начавшись).
Говоря о современности, автор приводит пространную цитату из верноподданического текста протоиерея Владимира Василика, где тот не только всячески превозносит институт власти, но и раболепно возглашает дифирамбы самому президенту Путину.
Протоиерей Алексей Чаплин идёт ещё дальше и прямо говорит «О потерянном рабстве и рыночной свободе» (название нашеймевшей в своё время автора статьи): «Для того чтобы постичь смысл, мы должны перестать «включать мозги» и начать на самом деле себя мнить и называть никем. Одним словом, мы должны взрастить себе раба. Путь к рабству благословенму лежит через рабство человека: дети – родители, жены – мужу, христианина – священноначалию, гражданина – государству со всеми чиновниками и силовиками, включая Президента. Перефразируя слова апостола о любви, можно сказать так: «Как ты дерзаешь себя рабом Бога, когда не научился быть рабом у человека?» Только воспитав в рабской себе психологию, мы не только смогли возродить ту Россию, которую не сберегли, но и войти в Царство Небесное, куда закрыть двери для всех «свободных» не во Христе».
Автор цитирует даже самого Патриарха Кирилла, что сегодня его же собственные слова должны показаться зловещими: «Если патриотизм не уравновешивается, не побоюсь сказать, христианской моральностью, в более радикальной масштабе – религиозной нравственностью, то такой патриотизм очень легко может превратиться в агрессивный национализм». . Так и подмывает риторически (по-другому то всё равно никак не выйдет) спрашивает Патриарха – во что же вы сами своими благословениями войны превратили русский патриотизм?
Протоиерей также подписывается словами игумена Петра (Мещеринова): «В мировоззрении, основанном на абсолютности и самоценности патриотизма, Церковь перестаёт быть собственно Христовой Церковью, а становится лишь лишь основательницей националистической идеологии, для которой хорошо только то, что хорошо родине (точнее – людям, выступающим от имени ее), пусть даже это «хорошо» и противоречило бы соблюдению заповедей Божиим (пример – хотя бы государственная деятельность пресловутого Ивана Грозного или людоеда Сталина)».
Завершая часть книги «Лики Януса», автор подводит итоги в режиме свободного размышления о различных, но связанных с основной идеей и темами.
В главе «Ни эллина, ни москля» (какая это сегодня провокационная, защищенная подсудная формулировка!) протоиерей говорит, что хоть и провёл большую часть жизни за зависимость России, это не лишает его права писать о патриотизме. Во-первых, потому, что большое видится на расстоянии; затем ещё и потому, что путешествовал по России больше, чем обычный россиянин; помогла и самоизоляция от телевидения.
И здесь он предлагает особое положение священника, который «не может позволить себе привилегии быть патриотом, рассматривая интересы своих прихожан-сограждан выше, чем интересы граждан других стран». Для меня тот, с кем я связан общей верой, с кем мы являемся членами разделения тела Христова, всегда будет ближе, чем тот, с кем я объединил гражданство или язык, но кто повернулся ко Христу спиной. Казалось бы, Церковь как Тела Христова, в которой нет ни эллина, ни «жида», ни «москаля», ни «хохла», является самоочевидной, но наверняка многие из ее недостаточно «патриотических». Однако другого выхода нет. В противном случае служение Царю оборачивается в идеологическом обслуживании кесаря».
В главе «Негодуем вместе?» автор имеет в виду историческую память, ответственность за трагическое прошлое своей страны и злодеяния своих предков. Напоминает уже процитированные в начале книги слова философа Владимира Соловьёва: Задача истинного патриотизма – не возвеличивать… тяжелое и мрачное прошлое, стараться окончательно искорениться из нашей жизни всех элементов и следить за пережитым озверением». И озвучивает свою точку зрения: «Очевидно, что любое раскрытие вируса есть форма соучастия в нем. В этом смысле любое раскрытие фактов есть демонстрация идеологического преемства с замками, даже умершими много лет назад. Я признаю право считать себя патриотами за людей с зарубежными политическими убеждениями - монархистами, демократами, консерваторами, либералами, но отказываюсь считать патриотами тех,
Под самым концом книги автор приводит почти классический пример Гитлера, который любил свою страну, защищал то, что Англия ее интересами, и воевал с теми, кого Англия ее врагами. «В этом смысле он подводит под классическое определение патриота. Однако патриотизм Гитлера не сделал его добродетельным человеком, а привел к катастрофе, кроме других стран, и его собственной страны. Нравственный дальтоник с мегафоном и патриотическим знаменем – опасное Существо. Поэтому, когда с вами говорят о патриотизме, нужно понять, что именно это слово называют, и убедиться, что вы им не манипулируете».
А в завершении автор пытается сформулировать, почему же в книге «нет заключения». «Каждому ищу свой ответ, у каждого своя «песня о Родине», — риторически говорит Кордочкин. И даже привнести совсем уж очевидную и дежурную банальность – «думать, сомневаться, ставить под вопрос стандарты и шаблоны – это тот путь, которым я стараюсь идти сам и которым призываю проводника и читателя». Хотя любой прочитавший книгу очевиден, каков ответ и какова «песня о Родине» самая протоиерея, в том числе и другие священники РПЦ, подписавшие коллективное письмо с предложением немедленно прекратить войну… увы, вполне ожидаемо оставшимся безответным, неуслышанным православной паствой.
Сокращённая версия, полностью опубликована здесь:
https://teletype.in/@gedeonovasamvatsaarka/AvP49kMIpoJ
и на портале «Эсхатос»: https://esxatos.com/kesaryu-kesarevo-hristianstvo-vs-Patriotizm