Пушкин и мiр с царями. Книга первая. Раскрытие.
Часть первая. Восход. Глава четвёртая.
Лицейской школы постиженье
Нелёгкий путь лицейских проб...
Мы с Вами в предыдущей главе говорили о том, что происходило в высших кругах большого мира великой страны в то время, пока сын московского дворянина Саша Пушкин из маленького мальчика постепенно превращался в мальчика постарше, и превратился наконец в подростка, которому пришла пора учиться не дома, а в каком-нибудь учебном заведении, дающем его выпускнику хорошую жизненную перспективу. Родители будущего поэта для этой цели выбрали вновь создаваемый Императорский Царскосельский лицей.
Что же это было такое – «Императорский лицей»? Новое учебное заведение открывалось по указу императора Александра Первого. От первоначальной идеи в отношении лицея до непосредственного её воплощения в жизнь прошло несколько лет, и эти годы существенно переменили изначальный смысл открытия этой высокой школы. В предыдущей главе мы говорили о том, что Александр Первый, ещё не оставивший в то время идей своего юношеского воспитателя Лагарпа и подталкиваемый Сперанским, тогда ещё не потерявшем своего влияния
41
на государя, задумывал лицей как место, в котором его младшие братья Николай и Михаил будут учиться вместе с детьми из передовых дворянских семей, и таким образом с одной стороны, с ранних лет приблизятся к обычному человеческому окружению, а с другой стороны, вместе с царскими сыновьями на высшем преподавательском уровне для практической государственной работы будет сразу подготовлена целая плеяда перспективных молодых людей.
Нестандартная задумка при своём появлении сразу же получила и сторонников, и противников, и все они при этом как-то стремились повлиять на ход событий вокруг образования лицея.
Началось с того, что вдовствующая императрица Мария Федоровна не захотела, чтобы её дети учились вместе с пусть и дворянскими, но всё-таки не царственными детьми. Александр не мог отказать матери, и идея обучения царевичей в лицее плавно отпала, хотя не отпала идея размещения учебного заведения в царской резиденции. Под лицей определили бывшие апартаменты великих княжон. Поскольку было решено, что братья императора будут учиться по отдельному плану, учебной программой император уже не сильно интересовался, и по мере удаления Сперанского от дел, планы либерального обучения в лицее постепенно трансформировались в сторону классического обучения. Ко времени реального открытия лицея планировалось, что там будут обучать по программе университета, но с некоторыми государственническими приоритетами. Несколько крупных державных сановников по очереди приложили свою руку к списку предметов, от чего он приобрёл солидный вид в сочетании с некой неудобоваримостью и странноватостью. При этом общую учебную программу следует признать по преимуществу гуманитарной. Основную часть дисциплин составляли нравственные, словесные и исторические предметы. Из точных наук преподавалась математика, начала физики и космографии, статистика и такой интересный и не очень понятный нам предмет, как математическая география. Существенной частью образовательной программы были танцы, фехтование, плавание, конная езда и рисование.
Император на всё в итоге согласился и подписал указ об открытии лицея 19 октября 1811 года. Дело оставалось за малым: надо было набрать преподавателей и учеников.
Сергей Львович в силу обстоятельств, в первую очередь – из-за занятости по службе не мог себе позволить длительное пребывание с сыном в столице, а дело устройства ребёнка в лицей не сводилось к простому приезду на экзамены – надо было покрутиться в правильных местах, неким образом заявить о себе, представиться в нужном свете, чтобы ко времени экзамена у нужных людей сложилось нужное мнение, и чтобы экзамен был успешно в таком случае сдан.
Спасительную помощь Сергей Львович получил от брата Василия, который с удовольствием согласился помочь племяннику, и в июне 1811 года выехал с ним в Петербург.
Василий Львович в то время находился на пике своей литературной славы. Он как раз написал и издал поэму «Опасный сосед», не лишённую некой фривольности. За эту поэму он был даже обвинён своими противниками в безбожии, и ему пришлось оправдываться за это, в том числе – и в стихотворной форме, спрашивая своих противников о том, пострадает ли его вера в том случае, если он прочтёт что-нибудь из Вольтера. Это обвинение и дискуссия по его поводу ничем печальным для Василия Львовича не закончились, но давайте запомним, что официальное обвинение в безбожии в те времена в обществе, даже и с подточенной верой, звучало очень серьёзно и могло повлиять на судьбу
42
человека.
Василий Львович был активнейшим участником литературно-языкового спора между так называемыми шишковистами и карамзинистами.
Шишковисты, последователи и сторонники известного литературоведа (и адмирала, между прочим) А.С. Шишкова настаивали на сохранении традиционных основ русского языка, широком вводе просторечных форм в литературный обиход, на активное употребление славянизмов в письме и максимальное уменьшение использования иностранных слов. Аргументация Шишкова была весьма мотивированной, и для защиты и утверждения своих литературных убеждений в 1811г. он вместе с Г.Р.Державиным основал литературное общество «Беседа любителей российского слова», к которому примкнули многие видные литераторы того времени, включая И.А. Крылова и А.С. Грибоедова.
Карамзинисты, естественно, были последователями известного писателя и выдающегося историка Н.М. Карамзина, стремившегося к развитию русского литературного языка в современном направлении, в придании ему новых, более динамичных форм, к поиску средств выражения в родном языке утончённых мыслей и чувств. Естественно, карамзинский подход вызвал одобрение у значительной части европеизированного писательского сообщества и у подавляющего большинства писательской молодёжи. Известными сторонниками Карамзина были В.А. Жуковский. К.Н. Батюшков, будущий министр просвещения С.С. Уваров и другие. Интересно, что сам Карамзин в это время уже в основном занимался не литературой, а историей, в дискуссии почти не участвовал и с уважением относился к Шишкову и его единомышленникам.
Как раз перед поездкой с племянником в Петербург Василий Львович отдельной брошюрой напечатал «Два послания», адресованные Жуковскому и Дашкову. В посланиях автор вёл активную полемику с шишковистами.
По приезде в Петербург Василий Львович поселился в центре города на Мойке и стал активно посещать друзей и знакомых, везде возя с собою и племянника. Таким образом, подросток Пушкин оказался вовлечён в самую гущу тогдашних литературных событий и, естественно, от его наблюдательного взгляда и живого ума не могло ускользнуть ничего из доступных его незаурядному пониманию бесед солидных литераторов. Пройдёт совсем немного времени, и уже сам Пушкин станет деятельным участником пока что только наблюдаемых им литературных дискуссий.
В первой половине августа в приёмной министра народного просвещения графа А.К. Разумовского состоялся экзамен для соискателей мест в лицее. Естественно, были там и Василий Львович с Александром. Экзамен протекал в форме индивидуального доброжелательного собеседования, такая же доброжелательная атмосфера была и в приёмной, где некоторые мальчики смогли даже познакомиться друг с другом. Именно там и произошло, кстати, первое знакомство Пушкина с И.И, Пущиным, переросшее в итоге в верную многолетнюю дружбу.
Пущин во время поступления в лицей жил у своего деда на Мойке, рядом с Пушкиными. Поскольку результат экзамена был объявлен не сразу, обоим мальчикам надо было оставаться в Петербурге, и они начали часто встречаться и проводить друг с другом немало времени. Пущин при этом сразу обратил внимание на то, что его новый друг прочёл несравненно больше книг чем он, и имеет взрослое понятие о предметах, о которых он, Пущин, особо никогда и не помышлял, но при этом Пушкин никогда не бахвалился своим знаниями, а наоборот, как бы немного стеснялся их, и если при разговоре на серьёзную тему вдруг возникал повод подурачиться, побегать или даже покривляться, Пушкин
43
пользовался этим поводом, чтобы посвятить себя полусумасшедшему движению, удивляя окружающих своей энергией, и как бы стесняясь предыдущей своей задумчивости. Запомним это наблюдение Пущина! Пушкин до конца своих дней останется в чём-то похожим на того мальчика, каким его увидел его первый лицейский друг.
Между тем, пришло уведомление о том, что оба мальчика приняты в лицей и это ещё больше укрепило отношения между ними. По лицейским правилам, находиться на учёбе надо было в мундире, мундиры надо было пошить. Мальчики ездили в императорские мастерские на примерки, они и их родственники из разных мест узнавали новости о своей будущей жизни. Немного неприятным сюрпризом для будущих лицеистов оказалось то, что они обязаны будут провести шесть лет своего обучения в стенах лицея неотрывно, без каникул в домашней обстановке. Об этом они, правда, узнали не сразу, но никому из них это известие энтузиазма не добавило, хотя и отступать назад никто из поступивших в лицей мальчиков не стал.
В конце сентября все будущие лицеисты разъехались по домам для того, чтобы окончательно собраться на учёбу, и попрощаться на шесть следующих лет с родными. Уехал домой с Василием Львовичем и младший Пушкин. Какие чувства он испытывал, расставаясь с семьёй и с Москвой – мы не знаем, поэт не оставил тому свидетельств. В его наследии мы можем найти только несколько ностальгических строк, посвящённых жизни в Захарово, но грядущая безотрывная жизнь в лицее таила в себе напряжённость и неопределённость и не ощущать этого он не мог. С какими чувствами прощались с ним родители – мы тоже не знаем – за период с января 1809 года по декабрь 1810 года Надежда Осиповна родила и похоронила двоих детей. Ко времени отъезда Александра на учёбу она снова была на сносях, готовясь родить очередного, седьмого по счёту своего ребёнка, и ей просто физически было тяжело хлопотать и проникаться проблемами сборов новоиспечённого лицеиста в столицу. Сергей Львович очень любил жену, сочувствовал ей, и его тоже, безусловно, больше волновало состояние супруги, чем грядущие дорожные проблемы физически крепкого мальчишки.
Открытие лицея царским указом назначалось на 19 октября 1811года. Понятно, что лицеисты должны были съехаться заранее для того, чтобы хорошо ознакомиться с обстановкой и для подготовки к торжеству, включавшей сюда и всевозможные тренировочные процедуры. Мальчики довольно быстро перезнакомились друг с другом. Трое из них были десятилетними, пятнадцатилетним – сын директора лицея и будущий друг Пушкина Иван Малиновский, остальные лицеисты были двенадцати- и тринадцатилетними, то есть, не очень комфортная для некоторых учащихся разница в возрасте присутствовала, но не была критической.
Если говорить о светском положении юных лицеистов, то следует отметить, что самым худородным из них был именно Пушкин. Его появление в этой компании можно приписывать самым разным обстоятельствам, Мы уже говорили о том, что судьбой Пушкина в это время серьёзно занимался Александр Иванович Тургенев. Кроме того, что он занимал важный государственный пост, Александр Иванович ещё был очень влиятельным масоном, масоном был и Василий Львович, заслуги которого в масонской ложе были оценены наградами. Но если Василий Львович в ложе скорее всего, в основном сибаритствовал – очевидно, она для него была родом элитарного клуба, то Тургенев имел среди масонов положение иного рода, он был, что называется, деятель, и с ним считались.
Мы должны тут обратить внимание и на то, что Тургенев не только из
44
полуродственных симпатий помогал юному Пушкину – он был одним из тех, кто задолго до всех остальных угадал в Пушкине незаурядность. Впоследствии Александр Иванович всю жизнь как мог, поддерживал Пушкина и именно ему выпала печальная участь проводить своего гениального протеже в последний путь до могилы в Святогорском монастыре.
Как бы там ни было, но юный Пушкин в те дни уже находился среди своих товарищей, общее количество которых составляло тридцать человек. С ними ему теперь предстояло делить радости и печали на протяжении следующих шести лет.
На открытии лицея должны были присутствовать император с императрицей и члены императорской фамилии, и оно было организовано по всем правилам проведения таких мероприятий. Император, обе императрицы, великий князь Константин и великие княжны действительно явились на церемонию. При этом были сказаны необходимые к случаю дежурные речи, из которых все отметили речь профессора политических наук А.П. Куницына, который, как и все, говорил правильные вещи о воспитании юношества, но при этом ухитрился ни разу не вспомянуть при этом имени действующего императора. Это с удивлением отметили все присутствующие, речь была признана едва ли не выдающейся, а сам Александр на следующий день наградил преподавателя орденом Владимира четвёртой степени.
После речей и остальных мероприятий торжественной части был банкет с участием лицеистов, на котором, как всегда в таких случаях, не обошлось без мелких и в чём-то милых смешных казусов. Праздник закончился, и начались лицейские будни.
Когда мы говорим об Императорском лицее пушкинских времён, мы не можем не чувствовать некоей сумбурности во всех направлениях жизни, так или иначе касавшихся лицея. Эта сумбурность было следствием некоей сумбурности и двойственности самой эпохи, так ярко отразившейся в самой личности императора, о чём мы пространно поговорили с Вами в предыдущей главе.
Если вернуться к списку лицейских предметов, то их европеизированный университетский вариант, первоначально предложенный Сперанским объективно был неподъёмен для десяти-двенадцатилетних мальчиков. Кроме того, министр образования граф А.К. Разумовский к концу 1810 года основательно разочаровался в масонстве, приверженцем которого чем дальше, тем больше становился Сперанский, официально ставший масоном тогда же, в 1810 году.
Разумовский интуицией опытного царедворца чувствовал опасность в чрезмерно вольнодумном воспитании незрелых молодых людей, волею судеб, через лицей, поставленных очень близко к особе императора. Неожиданные последствия юного вольнодумия, которых никогда нельзя полностью предупредить, могли стать болезненными для многих, и в том числе – для самого Разумовского. В итоге главный советчик Разумовского на тот момент времени, католический аббат де Местр, активнейший борец за утверждение католицизма в России, убедил Разумовского в необходимости исключения из лицейской программы наиболее сомнительных предметов. Программа в конечном итоге приняла тот пресноватый, не очень гармоничный, но приемлемый вид, о котором мы уже говорили.
Подбор преподавателей, между тем, остался, утверждённый в основном Сперанским. По убеждениям они почти все, включая директора лицея В.Ф.Малиновского, принадлежали к масонско-мартинистскому направлению, избранному Сперанским в качестве основной идеи воспитания просвещённого юношества – заметим, может быть и не самой плохой, но едва ли – самой лучшей
45
для русского общества. Масоны-мартинисты вроде Малиновского или Куницына в основном являлись духовными последователями позитивных идей Новикова, пожалуй, самого известного русского масона конца восемнадцатого века. Они были не редкостью в тогдашней русской просвещённой среде, и ставили своей задачей благородное служение обществу, просвещение юношества, смягчение нравов, облегчение положения крестьян и тому подобные вещи. Умеренно-критическая линия вскрытия пороков общества, свойственная Новикову, линия, за которую он и пострадал, заметим, ни для кого не представляя реальной опасности – это не была линия условного Малиновского или Куницына. Всё обстоит проще: если вы утверждаете некий теоретический позитив, этим одним вы уже косвенно указываете на существующий вокруг вас негатив, и рискуете вызвать у думающего слушателя острые вопросы.
Это понимал и Разумовский. «Почему же в этом случае им не были назначены другие преподаватели?» – спросите Вы, и будете правы. «Потому, что других преподавателей практически негде было взять!» – отвечу Вам я. Узок, весьма узок был в ту пору круг образованных русских людей, и выбор их для нужных министерству просвещения целей также был очень ограничен.
Подавляющее большинство преподавателей были русскими по происхождению, что само по себе делало лицей исключительным для того времени учебным заведением. Иностранцами были только Гауершильд, преподаватель немецкого языка и литературы, и де Будри, преподаватель французского языка и литературы. Кроме преподавателей русского языка и латыни Кошанского, и сменившего его на этом посту Галича, почти все остальные преподаватели прошли основательную подготовку в европейских учебных заведениях, и по подавляющему преимуществу были слушателями знаменитого Геттингенского университета.
Возможное избыточное вольнодумие профессоров ограничивалось простотой преподаваемых ими предметов, а вольность поведения самих воспитанников ограничивалась подбором надзирателей – тут уж никаких масонов и мартинистов не было, хотя права лицеистов до определённой степени были защищены изначальным запретом телесных наказаний.
Распорядок обычного дня от начала занятий в лицее вплоть до его завершения почти не менялся и был следующим. Утренний подъём происходил в шесть часов. День начинался с молитвы и сборов, с семи до девяти часов были уроки, с девяти до десяти – завтрак и прогулка, с десяти до двенадцати – снова уроки, потом до часу дня – прогулка и до двух часов дня – обед. С двух часов дня до трёх был урок чистописания или рисования, с трёх до пяти – опять уроки, после уроков до шести часов – полдник и прогулка. С шести часов до половины девятого вечера лицеисты должны были заниматься домашними заданиями, а по средам и субботам в это же время они занимались фехтованием и танцами, позже к этим упражнениям добавились конная езда и при возможности – плавание. В половине девятого был ужин, с девяти до десяти время посвящалось процедуре подготовки ко сну и вечерней молитве. В субботу также обязательной была банная процедура. Воскресный день не был жёстко зарегулирован, и хотя лицеисты и в воскресенье не были полностью предоставлены сами себе, их не лишали возможности доступных развлечений.
Из распорядка дня видно, что в нём немалое место занимали прогулки, при чём, гулять воспитанники были обязаны в любую погоду. Интересно, что прогулкам в воспитательной программе придавалось такое же значение, как и преподаваемым предметам – считалось, что царскосельская атмосфера должна крайне позитивно повлиять на формирование духа и мировоззрения лицеиста.
46
Жёстких ограничений во время прогулок не было, но надзиратели, или «дядьки», как их называли между собой лицеисты, обязаны были пресекать и по возможности пресекали неуёмное баловство и задорные игры, закономерно возникавшие в подростковой среде.
Под проживание лицеистам был выделен целый этаж четырёхэтажного лицейского здания. У каждого лицеиста была отдельная комната, или «келья», как её сразу стал называть Пушкин. Комната лицеиста представляла из себя вытянутое помещение, в котором находились кровать, зеркало, стоячая конторка для письма, небольшой комод и умывальник – всё необходимое и ничего лишнего. У Пушкина волею случая был четырнадцатый номер, у Пущина – тринадцатый. Стены комнат были тонки, и через них можно было негромко переговариваться между собой.
Подростки – везде подростки, и в лицее между ними происходило всё то же, что происходит в любом подростковом коллективе: неизменно выстраивается какая-то иерархия отношений, появляются свои лидеры и аутсайдеры, а коллектив из тридцати человек непременно разбивается на какие-то подгруппы по склонностям и интересам. Так случилось и у лицейских воспитанников, при этом нас, конечно, больше всего интересует их отношение к Пушкину.
При начале общения с незнакомыми людьми в том случае, если нам в будущем предстоит период длительного общего времяпровождения, мы раньше или позже обязательно проявим какие-то свои слабости, и обязательно постараемся выложить некие козыри, которые должны будут позволить нам если не главенствовать в новом собрании, то хотя бы занимать в нём относительно независимое положение.
Что позволяет сразу же занять достойное положение в мальчишеском коллективе? Безусловно, физическая сила и ловкость. Пушкин здесь не был полным слабаком, но и в героях ходить у него не получалось, и если в силу характера сдаваться в трудных положениях он не любил и боролся едва ли не до последнего, то чудес ловкости в возбуждённом состоянии не обнаруживал, чем мог вызвать дополнительный смех товарищей. По части учёбы практически с самого начала стало ясно, что выдающихся успехов по всем направлениям он не покажет – мы на этом ещё остановимся. Ровности характера и приятного, обращённого ко всем дружелюбия в нём не было, даже наоборот, в минуту нередкого раздражения он мог наговорить чего-нибудь такого, о чём сам потом жалел, но по поводу чего почти никогда предпочитал не извиняться. Ум свой в плане интереса и понимания глубоких отвлечённых вопросов он старался другим не показывать – это при первом знакомстве едва ли не сразу отметил Пущин, и мы уже об этом говорили. Эти оба свойства, по крайней мере, в отношениях с большинством просто знакомых ему людей, он тоже сохранит до конца своей жизни.
Если уж мы снова вспомнили о Пущине, то скажем и о том, что в его воспоминаниях о лицейских годах Пушкина лучше всего, короче всего и милостивее всего говорится о характере нашего великого поэта в то время (а основные черты характера в человеке, заметим, имеют свойство сохраняться годами и десятилетиями). Думаю, будет лучше всего, если мы тут прямо процитируем самого Пущина: «Пушкин, с самого начала, был раздражительнее многих и потому не возбуждал общей симпатии: это удел эксцентрического существа среди людей. Не то чтобы он разыгрывал какую-нибудь роль между нами или поражал какими-нибудь особенными странностями, как это было в иных; но иногда неуместными шутками, неловкими колкостями сам ставил себя в затруднительное положение, не умея потом из него выйти. Это вело его к новым
47
промахам, которые никогда не ускальзывают в школьных сношениях. Я, как сосед (с другой стороны его нумера была глухая стена), часто, когда все уже засыпали, толковал с ним вполголоса через перегородку о каком-нибудь вздорном случае того дня; тут я видел ясно, что он по щекотливости всякому вздору приписывал какую-то важность, и это его волновало. Вместе мы, как умели, сглаживали некоторые шероховатости, хотя не всегда это удавалось. В нем была смесь излишней смелости с застенчивостью, и то и другое невпопад, что тем самым ему вредило. Бывало, вместе промахнемся, сам вывернешься, а он никак не сумеет этого уладить. Главное, ему недоставало того, что называется тактом, это — капитал, необходимый в товарищеском быту, где мудрено, почти невозможно, при совершенно бесцеремонном обращении, уберечься от некоторых неприятных столкновений вседневной жизни. Все это вместе было причиной, что вообще не вдруг отозвались ему на его привязанность к лицейскому кружку, которая с первой поры зародилась в нем, не проявляясь, впрочем, свойственною ей иногда пошлостью. Чтоб полюбить его настоящим образом, нужно было взглянуть на него с тем полным благорасположением, которое знает и видит все неровности характера и другие недостатки, мирится с ними и кончает тем, что полюбит даже и их в друге-товарище. Между нами как-то это скоро и незаметно устроилось».
Так на что же мог опереться Пушкин после знакомства со своими новыми товарищами, которое очевидным образом не во всём пошло в его пользу?
С самого начала всем бросилось в глаза его блестящее владение французским языком, в этом качестве никто из соучеников не мог с ним сравниться. Да. французский знали практически все, но вот уровень!.. Пушкин в свободе владения как письменной, так и устной французской речью превосходил всех минимум на полголовы, и за это почти сразу получил не лишённую уважительности кличку «француз».
Вторая точка его опоры в коллективе сверстников состояла в чрезмерной, может быть, просвещённости в сфере интимных отношений. Мы все помним своё детство и юность, помним разговоры на сексуальную тему в мальчишеских собраниях, и помним, как сконфуженно чувствовали себя недостаточно осведомлённые в подробностях интимных отношений ребята перед своими более погружёнными в тему товарищами. В вопросах человеческого интима Пушкин был не просто хорошо осведомлён для мальчика своего возраста – он был фантастически хорошо осведомлён, с некоторым сожалением можно даже сказать, что он был слишком хорошо осведомлён в этих вопросах.
Тема секса интересует всех здоровых людей, но в высшей степени обострённый интерес к ней с раннего возраста проявляют далеко не все, а если это происходит, то дело упирается в природный темперамент, темпы полового созревания и нюансы воспитания. В истории Пушкина в этом плане кремень, огниво и солома (а если угодно – порох) сошлись в удобное для них время в удобном для них месте.
Источником пушкинского знания в области человеческого секса в первую очередь явилась библиотека отца, в которой можно было найти, и в которой по этой причине было успешно найдено практически всё возможное на эту тему. Имея обострённое внимание к сексуальной теме, юный Пушкин многое сумел уловить в домашних разговорах взрослых в Москве и ещё больше – в разговорах дворовых девок и парней в захаровском имении.
Эта осведомлённость не вполне хороша для формирующейся человеческой личности – нереализуемый сексуальный посыл создаёт избыточное давление на ум и психику. Она закономерно провоцирует душевную и умственную неуравновешенность, ну, и эта же осведомлённость создаёт почву для цинизма,
48
который и так легко возникает в юношеских незрелых душах – вы, взрослые, мол, говорите тут нам всякие возвышенные вещи, а на самом деле мы уже очень хорошо знаем, что у вас по-настоящему на уме, и чем вы, к примеру, в темноте, занимаетесь.
К сожалению, оба этих печальных воздействия преждевременного знания отобразились на личности незрелого Пушкина весьма выпукло. Но мы пока обратим внимание читателя на то, как это повлияло на положение Пушкина в лицейском сообществе.
Новых пушкинских товарищей удивила его общая начитанность, они все отнеслись к ней с уважением, а вот, так сказать, избыточная и, безусловно, цинично подаваемая половая грамотность морально чистоплотных ребят от него в некоторой степени отвратила, других, продвинутых в прочих отраслях заставила утверждать своё преимущество перед Пушкиным по иным направлениям, ну, а третьи так или иначе видели в нём источник интересной для себя информации, и потому были доброжелательно настроены по отношению к неугомонному познавателю интимных сторон любви – пока что теоретическому. Обратим внимание читателя на тот факт, что приязнь и дружба строятся не только на уровне познания конкретным человеком основ секса, и друзьями Пушкина совсем не обязательно становились те, кто хотел видеть в нём живую книгу по сексологии.
Ну, и была у него ещё одна мощная точка опоры для утверждения своего положения в лицейском товариществе, точка, для всех нас понятная, логичная и от того ни для кого не удивительная – стихи. Пушкин стазу всем показал, что он умеет писать стихи. Среди лицеистов он не был единственным поэтом, с самых начальных дней в качестве стихотворца там первенствовал Илличевский, но ему очень быстро пришлось согласиться с тем, что Пушкин и в понимании основ творчества, и в самом стихосложении очень серьёзно опережает его. Задумчивый добряк Дельвиг, тоже серьёзно относившийся к стихосложению, сразу и навсегда признал над собой неоспоримое первенство Пушкина, и с радостью следовал за ним, а нескладный Кюхельбекер, преданно служивший лире не вполне гармоничными стихами, может быть и рад был бы пооппонировать Пушкину, но природная живость последнего и природная подторможенность первого не позволяли возникнуть серьёзным конфликтам Поэтому на линии Пушкин-Кюхельбекер всё обычно заканчивалось весёлыми и не злыми шутками.
Пушкин быстро понял и, может быть, интуитивно оценил силу влияния своих стихов на товарищей – слово иногда разило не хуже кулака. Помните, как не раз бывало в детских драках во дворе, когда кто-то сильный предпочитал не трогать в спорной ситуации успешно побитого им раньше гораздо более слабого, но неумеренно языкатого противника просто из-за того, чтобы не слушать в очередной раз набор неприятных проклятий, которых простыми побоями остановить невозможно. И в самом деле – противник побит, потом за свой язык ещё раз побит, а насмешки не прекращаются! Что делать в следующий раз? Естественно, при возможности не трогать – лучше не трогать. Пушкин в этой психологической ситуации бывал не раз в роли более слабого противника, но он владел стихом, и ещё – искусством экспромта, унаследованным им от отца, он был находчив в слове – находчив не в устном, мгновенном слове, а в слове отсроченном, письменном, но в любом случае находчивы далеко не все и находчивость – далеко не самое худшее оружие во многих случаях человеческой жизни!
Что же получалось у противников Пушкина, вроде бы победивших его? Получалось, что они рисковали услышать в свой адрес не просто оскорбительные
49
слова, а стишки, а то и эпиграмму, вызывающую смех и косвенное одобрение товарищей. Стишки имеют свойство не сразу исчезать в пространстве, а немного задерживаться в нём, и это в случае их остроты, обращённой на тебя, может оказаться для тебя неприятным вдвойне и втройне. В конечном итоге стишки Пушкина оказались неким подобием рапиры, которую он постоянно носил с собой и о существовании которой были обязаны помнить все более или менее знавшие его люди.
Мы уже говорили с Вами о том, что лицеисты постепенно закономерным образом разделились на симпатизирующие друг другу компании. Кто же входил в компанию основных лицейских приятелей, и более того – верных друзей Пушкина? Перечислим их: Малиновский, сын директора лицея, будущий гвардейский полковник, Дельвиг, будущий литератор, Пущин, будущий декабрист, Вольховский, первый лицейский ученик, генерал-майор, честный и мужественный человек, Матюшкин, будущий адмирал, Яковлев, будущий певец, композитор и государственный сановник, и Данзас, полковник, секундант последней пушкинской дуэли.
Как с первых дней лицея учился Пушкин? Так же, как учился он и в Москве, в смысле склонности в познанию предметов, почти точно так же он учился и в лицее. Математический ряд предметов не вызывал у него практически никакого интереса и формальные оценки его математических трудов были соответственными. В немецком языке и в латыни успехов он также не показывал. Уважаемый им учитель Куницын, преподававший лицеистам на начальном этапе логику отметил, что Пушкин замысловат и остроумен, но по части логики не преуспевает, в чём сознавался и сам Пушкин. «Признаюсь, что логики я, право, не понимаю» – так оценивал поэт своё знание этого предмета.
А вот во французском языке и словесности он был на высоте – как в оценках учителя, так и в действительном знании предмета. То же самое можно сказать и о русском языке и словесности. Его умение писать стихи обнаружилось почти сразу же, и учитель русского языка и словесности Кошанский поначалу думал мягко окоротить в Пушкине стремление к стихотворчеству, но когда он увидел действительный талант своего ученика, то перестал препятствовать ему и мягко поощрял его к дальнейшему успеху. Известен случай, когда Кошанский дал задание лицеистам написать стихотворение на заданную тему, и удивлённый мастерским исполнением урока Пушкиным забрал его стихотворение себе на память. К сожалению, Кошанский не очень долго преподавал в лицее, но все преподаватели, по очереди сменившие его на кафедре русской словесности, признавали отличное знание Пушкиным родного языка и литературы.
Особых угрызений совести по поводу своих недостаточных успехов по некоторым предметам Пушкин никогда не демонстрировал – скорее всего, он и не испытывал их – тут он был не оригинален, по части какого-нибудь предмета мы все в детстве бывали таковы, а вот где он всегда болезненно реагировал на поражение – так это на неудачи в спортивных состязаниях и в играх – и это тоже легко поймёт каждый из нас, не забывший собственное детство.
(полный текст книги находится по адресу:
https://ridero.ru/books/pushkin_i_mir_s_caryami/ )