Тая

               
                Летопись любви-3
                (документальная проза)      
                (70-ые)   
 

     "Мы прежде близки, потом знакомимся"  А. Герцен               
               
               
                гл. 1    Вступление
   
         
         Мой сосед по коммуналке Андрей Бурцев был далеко не молод, но всегда выглядел бодрым, элегантным, подтянутым,
сохранившим в своём лице тот удивительный мужской шарм, который так нравится женщинам.
         Носил он ослепительно белые сорочки, самые модные галстуки (шнурки, плетёнки, воланчики); свои элегантные костюмы-тройки шил на заказ у лучшего портного города.   
         Парфюм использовал только импортный. Чаще всего это была французская туалетная вода Серж Лутенс, чей аромат напоминал запах свежестиранного белья.

         Соседки-старушки не переставали возмущаться:  "Такой видный мужчина -- и не женат!".
         -- Я слишком люблю женщин, чтобы, выбрав одну, заставить других страдать, -- невозмутимо отвечал он и частенько добавлял, что он человек слабохарактерный, а потому невольно является жертвой женских страстей.
         
         Сразу скажу, Бурцев не характерен для  нашей молодёжи того времени. Скорее его можно было назвать представителем богемной среды.  Художники, натурщицы, театральная тусовка -- вот круг его общения.  Мать пыталась  вырвать его из этого омута, но у нее ничего не получалось. Бурцев её не слушал, делал всё по своему. "Был бы жив отец, -- не раз повторяла  мать, -- он бы снял ремень и сразу бы вправил тебе мозги".

        Впрочем, с чём с чем, а с женщинами у него не было проблем. Нередко, особенно по выходным, из его комнаты доносился заливистый женский смех.
        И если соседкам удавалось разглядеть очередную пассию, то будьте уверены, ей потом перемывали косточки
в течение многих недель.
        Бурцев трижды был женат, но так и не обрёл своё счастье. Всем своим бывшим жёнам и детям он оставлял очередную квартиру -- так и докатился до коммуналки.

        Как своему старому другу и приятелю Бурцев сообщил мне (втайне от завистливых соседок), что переезжает жить
на новую квартиру к любимой женщине, на которой он вскоре собирается жениться. Я его поздравил с этим событием и пожелал ему всяческих благ, как говорится, любви и счастья в личной жизни.

        Перед отъездом Бурцев передал мне две тонкие тетрадки, в которых он описывал историю своей юношеской любви.
        -- Я бы не хотел, чтобы моя будущая жена узнала об этом, -- сказал сосед. -- С прошлым надо вовремя расставаться.
В будущем оно ни к чему... Я думал сначала их сжечь, но потом как-то стало жалко.
А ты всё-таки журналист. Может быть тебе что-то и пригодится. Только при моей жизни не надо ничего писать, -- попросил он.
        Я пообещал выполнить его волю.

        Ещё он передал мне плюшевую коричневую обезьянку, которая висела у него на стене.
        -- Это тебе подарок от меня, -- сказал он.
        -- Красивая, -- взяв в руки игрушку, удивился я. -- Видно её делали с любовью. А чего себе-то не оставишь?
        -- Она не вписывается в интерьер моей новой квартиры, -- улыбнулся он.
        А потом, немного подумав, добавил:
        -- Мне иногда кажется, что это не обезьянка, а душа одной из моих девушек навещает меня. В её глазах укор и боль.
Из-за этого у меня началась бессонница. Не случайно врачи советуют избавляться от негативных воспоминаний...
Ну а тебе-то какая разница?

         Мы с ним обнялись по-братски, присели на дорожку, и мой старый друг покинул меня навсегда...
Недавно от наших общих знакомых я узнал, что он погиб в автомобильной аварии.
Очень жаль, приятный был человек во всех отношениях.
         Но зато теперь я ничем не связан и могу опубликовать его записи, изменив лишь фамилии действующих лиц.
Я эти записи, правда, слегка «причесал», но кардинально ничего не стал менять.
         Просьба к читателем: не путать меня с  лирическим героем.  Мы с ним разные персонажи одной пьесы под названием жизнь. 

                               
                гл. 2  Денди

   
          Питер, начало семидесятых. В тот год, о котором пойдет речь, я учился в University на втором курсе филфака.
Жил с матерью и младшей сестрой в коммунальной квартире, причём наша семья занимала самую большую тридцатиметровую комнату, все четыре окна которой выходили на ржавую  крышу, утыканную печными трубами. В одном углу комнаты высокая ширма-гармошка отгораживала  моё  личное жизненное пространство (шкаф с книгами и письменный стол), где я в основном и проводил своё время.
         В  комнате также находились круглый обеденный стол с четырьмя венскими стульями, платяной шкаф, старенький плюшевый диванчик с протёртыми боковинами, пузатое раздвижное кожаное кресло,  тумбочка с  телевизором «Рекорд».
А слева от входной двери стояла кровать матери с металлическими спинками, прикрываемая маленькой ширмочкой.

         В один из субботних вечеров я решил прогуляться по Летнему саду. Открыл записную книжку на букву "я", намереваясь предложить своей однокурснице Яне, совершить небольшой моцион. Мы с ней вместе занимались бальными танцами
в ДК Ленсовета, правда, ходили в разные группы.
         Я вышел в коридор, но не успел я снять трубку с телефонного аппарата, как раздался звонок. Звонил мой приятель философ Костя, он попросил меня сходить с ним на день рождения.
         -- Там будут три сестры, а мужиков нет, -- сказал он. -- Не идти же мне одному. Бурцев, выручай!
         -- А это далеко? – спросил я.
         -- Рядом, на соседней улице. Салтыкова Щедрина, дом 32. Заодно и поедим – их мать хорошо готовит.
         Для вечно голодного студенческого желудка последний аргумент был решающим. "А с Яной можно погулять и в другой раз".
         -- А ты где? – спросил я.
         -- Иду к твоей парадной, -- ответил он.
         -- Хорошо, через пару минут спущусь.
      

          Моя мать была страстная "пушкинистка". Всё, что было связано с той эпохой, она просто боготворила.
Она записала меня в школу бальных танцев, куда без фрака не пускали. У знакомой костюмерши в Мариинском театре выпросила списанный реквизит, чтобы я был «как денди лондонский одет». Она перешила под меня поношенные панталоны, фрак, жилетку и изрядно намучилась с белоснежной рубашкой со стоячим накрахмаленным воротничком.      
   
          Сапожки из яловой кожи с кисточками оказались как раз моего размера. А шейный платок из чёрного шёлка – это та деталь, которая позволила мне создать законченный образ. Да, чуть не забыл – причёска «а ля Тит».
          Это такая короткая стрижка с мелкими завитками на кончиках волос.
Особенно красиво смотрятся завитки на висках. Этакая романтическая печать эпохи -- от Байрона до Рекамье.
   
          О, сколько женских сердец из-за этих завитков лишились покоя и сна!
Но ничего не поделаешь. «Се ля ви», как говорят французы. С другой стороны, женщины ведь и созданы для того,
чтобы любить и страдать.

          Обычно Онегинскую униформу я надевал только на бальные танцы, но сегодня мне пришлось её одеть, так как мой парадный костюм мать отдала в химчистку.
          Я посмотрел на себя в зеркало — я был доволен собой. Оставалось разве что подточить ноготки, да побрызгать
на себя немного туалетной воды.
          Добавлю, что два раза в неделю я занимался в театральной студии при Дворце пионеров.


           Дом, куда мы шли с Костиком, до революции принадлежал  камергеру, действительному статскому советнику
Ратькову-Рожнову. Это был доходный дом, построенный в 1900 году. Его протяжённый салатного цвета фасад прорезан аркой
в четыре этажа, открывающей вид на парадный двор — курд онёр.

          Верхние этажи объединены белыми пилястрами и четырьмя башнями - эркерами, каждая из которых поддерживалась усечёнными по пояс бородатыми атлантами.
          Внутреннее устройство дома также впечатляло. До сих пор в парадных с дубовыми дверьми сохранились лепные камины и напольная мозаика, кое-где даже сохранился орнамент перил.
          В квартирах были огромные комнаты, широкие коридоры, высокие потолки.

          Но главным украшением этого здания конечно же являлись камины ослепительной белизны, покрытые разноцветной глазурью. В начале века этот дом считался самый благоустроенным в Петербурге. Здесь имелись отопление и ванны, канализация и телефон. В этом доме снимали квартиры многие известные люди, например, князья Голицыны.
          Всякий раз, проходя мимо гигантской арки, у меня в голове мелькала крамольная мысль.
«Если бы я захотел повеситься от безответной любви, то сделал бы это именно здесь». Тем более, что с центра арки в то время свисала массивная чёрная чугунная цепь.
          Перед квартирой, в которую мы шли, ещё сохранилась дореволюционная ступенька, о которую я и споткнулся.
И чуть было не упал, но спасибо Костику -- он успел вовремя подставить мне руку.
   
                гл. 3 О девицах
         

         День рождения одной из девушек отмечали по-семейному.
Мать в белом платке-паутинке на плечах сидела на краешке стола и всё время выбегала на кухню за очередным блюдом.
Всё было очень вкусно – Костик не обманул. Поели от души. Особенно мне понравились запечённые в сырном соусе
куриные ножки. Они просто таяли во рту.

         Как-то так сложилось, что в компаниях я исполнял роль записного тамады. Шутил, смеялся, рассказывал анекдоты.
Сначала лёгкие, игривые, для согрева. Скажем, про тупого профессора и нерадивого студента.
         Затем шла лёгкая эротика: ну, например, про рассеянного гинеколога. И наконец те, что без мата теряют всю свою прелесть. Но уже при переходе ко второму уровню, я перехватил сердитый взгляд матери и слегка присмирел.
         Впрочем, на девиц материнские строгости влияния не оказали. Они хохотали звонко, громко и от души.

                Итак, о девицах
         
   
         Старшую сестру звали Полина. Она была самой высокой, самой целеустремлённой и самой перспективной в этой семье. Она заканчивала университет и подрабатывала репетиторством. В ней чувствовалась самостоятельность и независимость.
Да и мать чаще всего обращалась именно к ней. Одним словом, умница и отличница.
        Я думаю, совсем не случайно её коричневое платье с белым отложным воротничком так сильно напоминало школьную форму. В руках она держала веер.

        Младшей сестре, Оленьке, едва исполнилось 7 лет, поэтому я о ней писать не буду. Правда, именно она в своем розовом нарядном платьице открыла нам дверь и кокетливо произнесла: «Женихи приползли!». Чтобы не задавали лишних вопросов насчёт моей одежды, я сразу сказал, что еду с репетиции и не успел переодеться.
   
        Среднюю звали Таисией. Но она меня сразу попросила перейти с ней на «ты» и называть её просто Таей.
Она являлась двоюродной сестрой Полины. Приехала в город из небольшого поселения на берегу Онежского озера для обучения на годичных бухгалтерских курсах.


         Тая была сама женственность.
Невысокая, с округлившимися формами, но не полная. Светло-русые волосы, аккуратно зачёсанные назад, спадали
на плечи толстыми густыми завитками, создавая изящное обрамление для её прекрасного лица.
         У неё были какие-то удивительно чистые, доверчивые глаза. Она не выщипывала брови как Полина, не красилась,
но губы её горели ярче, чем у сестры.
         При виде Таи у меня радостно забилось сердце. Как описать то, что творилось в моей душе, когда я глядел на неё!
 
         Вот Венера Милосская в музее. Классический эталон женской красоты. Всё при ней — ни убавить, ни прибавить.
Но пройдёшь мимо неё в следующий зал -- и забыл. А с Таей... с Таей невозможно было рядом стоять -- меня бил электрический ток!
         Она носила красное платье, которое плотно охватывало её стан и верно обрисовывало её прелестные формы.
"Прямо-таки 19 век! -- подумал я. -- Моей матери она бы точно приглянулась".   
 
         Сначала Тая пыталась расстреливать меня своими глазками (в ухо, на нос, на предмет).
Затем сделала равнодушное лицо, будто меня не замечает. Но со мной все эти женские штучки не проходят!
         Я, как закалённый в боях оловянный солдатик, был стоек и непоколебим. Честно признаюсь, к сожалению, в свои 18 лет девушки уделяли мне внимания больше, чем я того заслуживал. И немного избаловали.
         Прохаживаясь по пляжу Петропавловки, даже не оглядываясь назад, я уже точно знал, что почти все женские головки,
словно по мановению волшебной палочки, поворачиваются в мою сторону.
   
         Тая была непоседой, не могла долго и спокойно сидеть на одном месте, постоянно вертела головой.
Но куда бы она ни смотрела, её взгляд неизменно останавливался на мне. Когда у неё закончились все её уловки, она просто вперилась в меня своими глазищами. Они ласкали и обнимали меня. Но иногда в них загорались лукавые, озорные  огоньки.

         Костик был мне не конкурент. На свою внешность он совершенно не обращал внимания. Его давно не стриженые чёрные волосы, свисая на лоб, всё время лезли ему в глаза. Поэтому каждую минуту ему приходилось их поправлять.
         К тому же, как и все философы, он был немного не от мира сего.
 Так как Костик спал на очень низкой подушке, ему приходилось подкладывал под неё книги Канта и Гегеля, что помогало ему быстрее уснуть. Я тоже любил книги, но девушек я любил больше.
         Впрочем, одно обстоятельство нас точно сближало. Нам обоим некуда было привести свою подружку. Мы оба жили
в коммуналках: он вместе с родителями, а я с матерью и младшей сестрой, а по выходным к нам приходил ночевать ещё и отчим.
   
         Старшая сестра тоже поглядывала на меня с интересом. Но, в отличие от Таи, умела скрывать свои чувства.
Если и взглянет на меня невзначай, то обязательно вставит «вам салатику положить?» или «может, морсу долить?».
         Кстати, соперничество сестёр началось ещё за столом. Когда Полина в очередной раз стала предлагать мне винегрет,
Тая взяла мою тарелку и положила, не спрашивая меня, две столовые ложки этого кушанья.
         Когда в моём фужере кончился сок, они почти одновременно предложили мне налить. Но у Полины был морс,
а у Таи клубничный сок. Я выбрал сок.

                гл. 4    Вокал
         

         Мать, достав с полочки ноты, села за пианино J. Becker.
Казалось, Оленька только и ждала этой минуты. Она поправила свое розовое платьице, набрала полную грудь воздуха и,
как только зазвучала музыка, весело затянула:

                «Вместе весело шагать по просторам,
                По просторам, по просторам
                И, конечно, припевать лучше хором,
                Лучше хором, лучше хором...»

         -- Ну а теперь может Таечка нам споёт, -- когда кончилась песня, попросила мать. -- Она у нас в самодеятельности занимается. Стихи пишет, частушки. Мне у неё особенно нравится песня на музыку Штрауса (ария Баринкая).
         Таю не пришлось долго уговаривать. Она встала и подошла к пианино. Мать аккомпанировала. Сначала Тая произнесла вступление:

                “Не первый день я на свете живу.
                Дочь, поверь мне, я знаю, что говорю.
                Ты сначала диплом получи,
                а потом уж семью заводи.

                Что же сказать моей маме в ответ
                И поймёт ли она или нет?.."

          Затем Тая запела:
   
                "А любовь нельзя отложить!
                Без неё не хочется жить
                Не горят небеса, не сияют глаза

                Не вскипает весною сирень
                Не поёт свою песнь соловей
                Не зеленеют поля
                Не цветут тополя

                Без неё не могу я мечтать
                Без неё не могу я летать
                Без неё буду горько вздыхать
                Буду горько страдать..."
    
                А любовь нельзя отложить!
                Без неё не хочется жить
                Не горят небеса, не сияют глаза"

          Далее Тая сделала шаг в мою сторону и, глядя мне в глаза, продолжила петь уже с особым выражением, обращаясь как бы лично ко мне.      

                "Мне бы в небо взлететь
                И с тобой улететь
                Мне тебя бы обнять
                Песни петь, танцевать

                А любовь нельзя отложить!
                Без неё не хочется жить
                Не горят небеса, не сияют глаза

                Помню чудный рассвет
                Ты так ждал мой ответ
                Тополя под луной,
                Нежный голос, родной

                Я к тебе подошла,
                На крылечко взошла
                И сказала тогда:
                Я с тобой. На-а-всегда!
                Да-да-да...да-да. Да!

                А любовь нельзя отложить!
                Без неё не хочется жить
                Не горят небеса, не сияют глаза"
               
                Раздались дружные аплодисменты.
         
         -- Трогательно, очень трогательно, -- сказал я.   
         -- Может кто-то из молодых людей хочет спеть? – глядя на нас с Костиком, спросила мать.
         Младшенькая побежала в другую комнату и принесла гитару. Все смотрели на меня. Видимо, Костик уже проболтался,
что я играю на гитаре, так что отказываться было бесполезно.

         -- Просим! Просим! -- захлопала в ладоши Полина.
         Я взял гитару, ударил по струнам и стал петь, периодически постукивая по корпусу музыкального инструмента.
               
               "Сиреневый туман над нами проплывает
               Над тамбуром горит полночная звезда
               Кондуктор не спешит, кондуктор понимает
               Что с девушкою я прощаюсь навсегда
               Кондуктор не спешит, кондуктор понимает
               Что с девушкою я прощаюсь навсегда"*

       После этого куплета я тоже сделал шаг к Тае и продолжил петь уже обращаясь как бы лично
к ней.      
      
               "А рядом ты стоишь и слёзы утираешь
               Быть может через год свидание придёт
               Быть может через год меня ты потеряешь
               Быть может через год другого ты найдёшь
               Быть может через год меня ты потеряешь
               Быть может через год другого ты найдёшь..."
               https://www.youtube.com/watch?v=UxKO17gn-mY
         
        Все дружно захлопали, но громче всех хлопала Тая.

-----------------------------------------------
* Песня родилась в 30-е годы в студенческой среде. Её пели во дворах, в походах, на вечеринках. Песня считалась народной, авторы были неизвестны. Но, со слов  вдовы Михаила Матусовского, стихи к песне написал её  муж к выпускному  вечеру в литературном институте в 1936 году.

                гл. 5   Танец отчаянья
         

         В танцах соперничество сестёр продолжилось.
Под медленную мелодию Полина близко прижималась ко мне и недвусмысленно бросала томные взгляды.
         А потом зачем-то рассказала о неком Васе -- женихе Таи, что работал механиком на птицеферме. Они встречались целый год,
и дело шло к свадьбе.
         
         Но однажды случилось непредвиденное -- средь бела дня Тая забежала к своей подружке, у которой постоянно покупала сметану, и неожиданно застала там Васю. Он сидел на диване в одних трусах и майке. Поначалу  жених растерялся, а потом начал было оправдываться.  Но Тая слушать его не стала, резко повернулась и ушла.
         
         После этой оказии Василий долго за ней ходил, извинялся, говорил, что всё случилось по пьяне, мол, бес попутал.
Он даже вставал на колени, но Тая измены не простила и при первой возможности  уехала в Ленинград на учёбу. 

         В довершении своего рассказа Полина процитировала восточную мудрость:
«Многие мужчины боятся женщин, до которых им нужно дорасти, проще пользоваться теми, до которых можно опуститься».

         Тая приняла вызов. В следующем танце она буквально висела на мне, постоянно касаясь меня своими коленками, что
совершенно сбивало меня с ритма.
         Старшая сестра тоже не осталась в долгу, не даром она занималась восточными танцами. Сходив в ванную, Полина переоделась и явилась в индийском наряде. То есть, в короткой, состоящей из полосок юбочке, обсыпанным блёстками лифчике, и практически голым животиком.

         Ради справедливости отметим, что фигурка у неё была что надо. Мать, увидев дочь в таком виде, недовольно сморщила лоб, но промолчала.
   
         Полина танцевала виртуозно.
Это дрыганье живота, эти "поводки" бёдер -- были восхитительны! Казалось, её нежный животик ходил волнами независимо от неё самой. Ритмы восточной музыки слились с ритмами её тела.


         После танца все горячо и громко ей аплодировали. Она раскланялась, как полагается, и пошла в ванную переодеться, но на скользком полу, потеряв равновесие, упала и ударилась плечом о стену, Мать, узнав в чём дело, устроила девушкам взбучку: «Не можете лампочку поменять! Поставили 15 ватт, нашли на чём экономить!».
         Я вызвался помочь. Тая принесла из кладовки стремянку. Я заменил лампу, поставив на 40 ватт. После чего понёс стремянку в кладовку. Тая пошла со мной. Так как света в кладовке не было, она помогла мне поставить стремянку
на прежнее место.

         Когда я развернулся, чтобы выйти, Тая, обхватив меня руками, как в танце, чмокнула меня в самый лоб.
Словно печать поставила — это моё!
         Нет, это не был поцелуй нежности или томления, который в юности так кружил мою голову. Это был поцелуй страсти!.. безудержной страсти горячего женского тела, который мутил мой разум!.. О! Как хорошо я знаю этот дурман, от которого
«не спрятаться, не скрыться». В переводе на русский -- это значит:
                «ХОЧУ ТЕБЯ!»
И тогда в голове только одна мысль: «к тебе или ко мне?».
          Много позже она мне призналась, что в тот момент по её ногам пробежала нервная дрожь.

         (Кстати, в Римской империи, когда молодожены в конце бракосочетания целовались, то поцелуй означал
не выражение любви, а своего рода печать под устным договором о браке. Только тогда сделка о браке считалась действительной)

         … Когда мы вернулись в комнату, Полина ставила новую пластинку.
 Она обернулась, увидев нас, побледнела и всё поняла. Звучала мелодия в ритме танго. Мы с Таей начали танцевать.
Костик за столом о чём-то оживлённо беседовал с матерью.
         Полина сначала села на диван. Потом вскочила, вышла на середину комнаты и начала танцевать одна.
   
         Этот «танец-смерти» я не забуду до конца своих дней! Видимо, накопившаяся обида в её душе перешла все мыслимые границы, перелилась через край.
         Движения Полины были резкими, откровенно вызывающими. Она неприлично высоко задирала подол платья,
ноги поднимала выше головы. Нас она не видела.
         С ней случился нервный срыв. На лице застыла гримаса боли и отчаянья…

               
                гл. 6   Отказали тормоза
         

         Мы с Таей не выдержали этой жуткой картины, выскочили в коридор и, схватив свою одежду, выбежали
из дома. Одевались уже на улице.
         На мне было чёрное двубортное пальто из драпа, ондатровая шапка и длинный серый шерстяной шарф, который связала мне мать. Она носила песочного цвета пальто со стоячим воротником и бордовую велюровую кепи с длинным козырьком.

         После случившегося Тая не захотела оставаться у родственников, а на последнюю электричку в Пушкин, где находилось её общежитие, она уже опаздала. Пришлось вести её к себе. В тот вечер сестра Ленка осталась ночевать у подруги,
а мать -- у отчима. Комната оказалась свободной.
         Дойти до моего дома можно было минут за пять. Но двигались мы черепашьими шагами, постоянно останавливались и целовались. Когда вошли ко мне в парадную, на дворе была уже глубокая ночь.
      
         Сил подняться по лестнице у нас ещё хватило. Но открыть входную дверь я уже не мог.
Ключ в моих трясущихся руках не хотел попадать в замочную скважину.
         Я расстегнул её пальто, расстегнул верхние пуговицы на платье и стал целовать её шею, спускаясь всё ниже и ниже...   

         Мы исходили от нетерпения! При тусклом свете лампочки я видел, как подёргиваются крылья её носа -- она судорожно, прерывисто дышала, жадно хватая ртом воздух.
         Щёки её пылали, глаза затуманились, плечи мелко дрожали.
 
         У меня кружилась голова от малиновой мякоти её влажных губ! Волны возбуждения накатывались одна за другой. Знойное женское дыхание обжигало лицо. Сердце ходило ходуном. Моя страсть, горячей волной вырвавшись наружу, накрыла нас с головой! О, боже! Как же мы хотели друг друга!!
         
         Я снова попытался вставить ключ в замочную скважину, но руки упрямо не слушались меня. В глазах всё расплывалось. Пол уходил из-под ног... Я схватился за ручку двери, чтобы не упасть...

         Не помню, как открыл замок -- мы оказались в прихожей. Оставив пальто и шапки на вешалке, тут же зашли ко мне в комнату. Свет не включал, чтобы еще острее ощутить её нежные прикосновения. Было удивительно тихо, лишь гулко стучало моё сердце.
         Мы подошли к дивану и, буквально рухнув на него, в полном беспамятстве продолжали ласкать друг друга. освобождаясь от ненужной одежды. Чрезмерное волнение охватило меня, запульсировало в висках, застряло в груди. Зацепившись друг за друга воспалёнными телами, мы полетели в бездну, переступив порог греховного рая.
         Мы уже за себя не отвечали, у нас просто отказали тормоза...

               
                гл. 7   Не для себя прекрасна ты
         

         Мы постоянно хотели друг друга, как кролики.
Забывая обо всём: о еде, о времени, о делах. Мы пили напиток под названием любовь и никак не могли им напиться!
         Мы бродили по городу словно пьяные, не замечая ничего вокруг.
      
         Лишь изредка её охватывало раскаянье.
         -- Я, наверное, распутная девица, -- говорила она, смущённо опуская глаза. -- Мне так стыдно за себя, за своё поведение.
         -- Всё, что естественно, то не безобразно, -- успокаивал я её:

                «Ужель мольба моя напрасна
                Забудь преступные мечты
                Не вечно будешь ты прекрасна
                Не для себя прекрасна ты»

         Я с захватывающим интересом наблюдал, как в ней просыпается женщина --  этакая горячая, страстная самка, дикая кобылица, вырвавшаяся из загона на просторы равнин. Вскоре она начала испытывать просто-таки физическую потребность
во мне. Если мы не виделись два-три дня, она начинала мучиться и страдать.
         Как тут не вспомнить нашу классику.
         «А ведь есть необъятное наслаждение в обладании молодой, едва распустившейся души!
Она как цветок, которого лучший аромат испаряется навстречу первому лучу солнца».
 

         У нас было любимое место в Таврическом саду -- белая скамейка-качалка на цепях, у большого пруда.
Что интересно, даже ночью, когда всходила луна, эта скамейка всегда была в тени огромных кустов сирени.
 «Любимое место питерской молодёжи», -- насмешливо говорил я.
         Но стоило нам его "облюбовать" -- скамейку тут же убрали. 
   
         Вторым любимым местом у нас была ниша под Литейным мостом.
Если у Дворцового или Кировского всегда полно туристов, то здесь всегда тишина. Заберёшься на каменный выступ и тебя совсем не видно из-за опорных балок.
         Только подстилку надо брать или газетку -- камни очень холодные, даже летом. Зато гидроизоляция здесь просто идеальная -- это уж вы поверьте мне на слово. Я знаю, что говорю. Умели же делать в советское время.

         Как-то мы договорились с Таей встретиться в семь часов вечера у станции метро Площадь Восстания.
Я тщательно готовился к свиданию, отгладил свои чёрную парадную футболку и джинсы. Постоянно поглядывал на часы,
очень торопился, когда шёл к месту встречи, но всё равно опаздывал где-то минут на пять.
«А если Тая меня не дождалась?» -- с испугом подумал я и бросился бежать.
         Как назло, в это время тротуары забиты людьми, час пик, все спешат поскорее добраться с работы домой.

         Когда я, запыхавшись, подбежал к станции метро, на меня слева, со стороны Лиговки, налетела какая-то девица в жёлтом платье.
         -- Простите, пожалуйста! – виноватым голосом выпалила она. – Я нечаянно.
         Я повернул голову и остолбенел – передо мной стояла моя разгорячённая Тая!  Она тяжело дышала и всё никак не могла перевести дух.
         
         Оказывается, она тоже опаздывала на свидание и боялась, что я её не дождусь. Только если я бежал по улице Восстания,
то она бежала по Лиговке.
         На радостях она бросилась мне на шею, и мы слились в протяжном поцелуе.

         Не знаю, что со мною происходит. Радость переполняет меня. Иду по улице и улыбаюсь. Я хочу кричать
о своей любви -- людям! звёздам! вселенной! Я счастливый человек! Я добрый!
         Лежу в постели и с каким-то сладостным чувством прижимаюсь к подушке. Я ласкаю её щекой, как будто это моя любимая. А то вдруг непроизвольно поглажу своё плечо, как будто это рука любимой.
         Я просто блаженный. Любовь своим нежным покрывалом укутывает мою душу.
Вот же парадокс. Когда ты счастлив, тебе не нужны другие женщины, но именно сейчас, когда ты их не замечаешь, ты им нравишься больше всего.
         
               

                гл. 8-1.  Приморский парк победы

            
            Обычно по субботам мы с Таей прогуливались в Таврическом саду. Недавно тут косили траву, и свежий запах срезанной зелени приятно щекотал ноздри. По газонам деловито расхаживали грачи, поедая оставшихся без укрытия многочисленных насекомых.  Моя спутница была в хорошем расположении духа, улыбка не сходила с её лица.

            Вдруг Тая посмотрела наверх и остановилась -- на одном из деревьев она заметила первые жёлтые листья.
            -- Ну вот и осень наступила, -- печально сказала она. Мимолётная грусть мелькнула в её глазах.
            Эта резкая перемена настроения насторожила меня и расстроила. «Может с ней что-то случилось?» -- заволновался я.
К счастью, мои опасения оказались напрасными.  Как вскоре призналась сама Тая, всему виной стала обыкновенная мнительность.  Зина, соседка по комнате, убедила её в том, что мужчины теряют интерес к женщине, как только добьются своего.
            -- А ты и уши развесила! -- пристыдил я доверчиваю душу. – Веришь всему, что говорят разные клуши.
            Она растерялась и ничего не смогла мне ответить...
         
            Для опровержения женских домыслов, я привел пример из "Вешних вод" Тургенева. Там в лесной избушке у молодого помещика Санина состоялось страстное свидание с восхитительной Марьей Николаевной. И уже через несколько часов, вернувшись в гостиницу, он понял, что жить без неё не сможет. «Я еду туда, где будешь ты, -- признавался он ей, -- и буду
с тобой, пока ты меня не прогонишь». 
            -- Вот так-то, -- обратился я к Тае: "А ты говоришь -- теряют интерес к женщине".
            
            Чтобы немного развеяться и поднять ей настроение, я предложил назавтра съездить в Приморский парк, а затем
в ЦПКиО, покататься на лодках.
            -- Бабье лето! Погоду обещали хорошую.  К тому же в воскресенье занятий у нас нет.
            Тая, не раздумывая, согласилась.
            
            
            Затянутый сизой дымкой после холодной ночи Приморский парк победы встретил нас свежим ветерком, ароматом зелени и ласковым солнцем, весело отражённым в его прудах. Высоко в небе летали ласточки.  Редкие белые облака проплывали над головой.  Синоптики не обманули – для начала сентября день выдался на редкость удачным.               
            Оделся я легко. На мне были рубашка василькового цвета и серые зауженные джинсы.  На Тае -- приталенная джинсовая курточка и светлая юбка выше колен.  Её небрежно спадающие волосы рассыпались по плечам.  «Не успела причесаться», – кокетливо сощурив глазки, призналась она.
          
           «Приморка» примыкает к ЦПКиО, их разделяет лишь узкий рукав Невы – Средняя Невка.  Мне всегда больше нравился Приморский парк.  Во-первых, там много хвойника: елей, туи, можжевельника, благодаря чему в этом живописном уголке особый целебный климат.  Во-вторых, для удобства посетителей буквально на каждом шагу поставлены большие белые деревянные скамейки с чёрными чугунными ножками. А в-третьих, вход в этот парк до сих пор бесплатный.
 Ко всему прочему, там много аттракционов, поэтому неслучайно наша утренняя прогулка началась именно с «Приморки».
            
             У входа в парк сразу за железной оградой я купил знаменитое Ленинградское мороженое эскимо – пломбир ванильный
в шоколадной глазури.  Оно пользовалось настолько большой популярностью у горожан, что его даже отправляли за границу.
             Насладившись нежным вкусом, мы решили прокатиться на цепочной карусели. Конечно, это удовольствие не для слабонервных. Центробежная сила буквально вдавливает человека в сиденье. И хотя конструкция была продумана до мелочей,
я почему-то испытывал постоянную тревогу из-за возможного обрыва цепи.
            
            А когда карусель раскрутилась, и упругие струи воздуха стали мутузить меня по лицу, я, вздохнув полной грудью, испытал потрясающие эмоции.  Какое же это счастье, забыв о силе тяжести, наслаждаться ощущением свободного полёта, пролететь над землёй как птица!..
            Когда снова ступились на твёрдую землю, сильно кружилась голова. Пришлось ухватиться за первое попавшееся дерево, чтобы не упасть.
            Я захлёбывался от восторга, но Тае этого показалось мало, она захотела покататься ещё и на американских горках. 
Ну что ж, желания женщины – закон для мужчины.
               
               
            Американские горки -- это такой длинный изогнутый жёлоб с крутыми подъёмами и спусками. Он предназначен для движения по нему вагонеток с людьми. При этом раздаётся характерный перестук, словно шарики в коробке перекатываются.  Обычно вагонетки сцепляют между собой, образуя так называемую «гусеницу».
            
            Отстояв длиннющую очередь, мы купили билеты и поднялись на самый верх прямоугольной стартовой башни.
Когда подошла наша очередь, я сел в самую первую вагонетку, Тая -- во вторую. Оператор в жёлтой бейсболке, проверив крепления у всех пассажиров, нажал на красный рычажок -- и наша «гусеница», быстро набирая скорость, понеслась по крутому спуску вниз.
 
            Тут нас снова прижало к сиденьям, но гораздо сильнее, чем на карусели. То взлетали вверх, то падали вниз, ветер яростно свистел в ушах. В глазах потемнело, бешено забилось сердце, душа замерла от страха и восторга. На виражах и при резких ускорениях перехватывало дыхание. Адреналин в крови зашкаливал. А моя ненаглядная так перепугалась, что стала визжать.
            Я с огромным трудом повернул голову назад.  Тая была в экстазе, лицо её пылало, глаза -- сверкали, длинные русые волосы развевались за спиной.  Она была похожа на молодую вакханку, сошедшую с картины старых голландских мастеров...
            
            При больших перегрузках не чувствуешь ни рук, ни ног, нарушается координация движений. Чудовищное напряжение превращает человека в сплошной клубок нервов...
            После этого аттракциона Тая ещё долго не могла прийти в себя.  Она тяжело дышала, у неё дрожали колени.

            Затем нас занесло на Финский залив.  Осенью здесь уже никто не купается, пляж был пуст, лишь несколько сонных чаек лениво бродили по мелководью.  Мы решили поразвлечься и стали метать камешки над водной гладью.  И хотя я выбирал самые плоские, больше трёх шлепков о воду они не делали.  Тая же полностью уложила меня на лопатки:
у неё один камушек подскочил аж 9 раз!

               
                гл. 8-2.  ЦПКиО
      
           Стоит только перейти по деревянному мостику Среднюю Невку, как тут же попадаешь в диво-парк ЦПКиО. 
Какое же это чудо -- среди шума и суеты огромного города, очутиться в тихом и уютном месте! Словно не снуют поблизости автомобили и не спешат куда-то неугомонные пешеходы. Здесь будто останавливается время, приглашая людей насладиться красотой и величием природы.               
         
           Сразу за входом в парк несколько дорожек разбегаются в разные стороны.  Мы с Таей выбрали центральную аллею
и направились по ней к лодочной станции.       
           Остров буквально утопал в зелени. Открытых пространств почти не видно. Такое чувство, будто находишься за городом, в лесу.  В траве стрекочут кузнечики, лёгкий ветерок покачивает тонкие стебельки клевера и ромашки. Мимо нас пролетела зигзагами большая яркая бабочка. Вот пронеслась над нашими головами желтобрюхая синичка. Птичка села на плакучую иву
и звонко засвиристела.             
          
           Со всех сторон, куда не погляди, множество цветочных клумб, сияющих яркими красками.  И что удивительно, на них всегда живые цветы. Если одни отцветают, их тут же заменяют другие.  Интересно, кто тот волшебник, что постоянно поддерживает эту красоту?

           Своим появлением мы вспугнули рыжую белку.  Почуяв опасность, забавный зверёк с быстротой молнии взлетел
на дерево. Заставить его спуститься вниз можно было только с помощью вкусного угощения.      
           Я захватил с собой горсть орехов, но белочка побаивалась их брать у меня.  Таю же белочка сразу признала своей и, спрыгнув с дерева, безбоязненно поедала орехи из её рук.
               

           На лодочной станции под залог паспорта нам выдали синию лодку с белым цифрами -- 77.  Оплата была почасовая,
время катания не ограничено.
           Работник станции, молодой паренёк в морской фуражке, принёс вёсла из сторожевой будки, вставил их в уключины, усадил нас в плавсредство и, отомкнув замок, с грохотом забросил к нам длинную железную цепь.  После чего, оттолкнув лодку от пристани, отправил наше судёнышко в свободное плавание.

           Мы двигались по прудам и протокам, высаживались на островах, любовались живописными берегами, заросшими буйной зеленью, слушали пение птиц, наблюдали за облаками.       
           Среди воды дышится совсем по-другому, совсем не так, как на берегу.  Какие незабываемые ощущения дарит нам прохлада плещущей под днищем воды! Тая несколько раз пыталась поймать в ней мальков, но у неё ничего не получилось.
           Обогнав несколько лодок, наше судёнышко оказалось на самом большом пруду.  Здесь повсюду шныряли утки.
А нас они просто взяли в кольцо в надежде подхарчиться.  Но, к сожалению, сегодня я так торопился, что забыл купить хлеб.

           На этом водоёме находился небольшой островок, на который мы и высадились, предварительно привязав лодку к торчащей на берегу железяке. Тая уселась на камушке, я примостился рядом с ней. В прибрежной траве проснулся сверчок и, приветствуя нас торжественным маршем, застрекотал, как пулемёт. 
           Тая положила голову мне на грудь, я обнял её за плечи. От аромата трав и цветов путались мысли.   Сладостное томление охватило душу.  Как же нам было хорошо!  Так бы и сидел с ней вечно.
          
           Неожиданно к нашему островку подплыла весёлая компания.  Две девушки в ярких платочках сидели на веслах,
а круглолицый парень с баяном – на корме.  Незваные гости были явно на кураже.  Они с самозабвенным азартом горланили песню о безответной любви, которая в те дни частенько звучала с телеэкранов.
 
                «Ромашки спрятались, поникли лютики
                Когда застыла я от горьких слез
                Зачем вы девочки красивых любите
                Непостоянная у них любовь»
            
            Эта компания нарушила наше уединение, но ненадолго, вскоре она уплыла на другой пруд, и лишь слабые отголоски их песни доносились до нас:

                "Ах, мамочка, на саночках
                Каталась я не с тем..."
            
            Я встал с камешка и посмотрел по сторонам -- на острове было полно ромашки.  Нарвав небольшой букетик, я опустился на колено и под барабанную дробь сверчка вручил эти цветы Тае.
            Она просияла улыбкой и поцеловала меня. Из этих цветов Тая быстренько соорудила прелестный венок и надела себе
на голову. Ну ни и дать ни взять -- древнегреческая нимфа.  Я любовался этим божеством и не мог оторвать от неё своих глаз, и при этом сильно жалел, что не захватил с собой фотоаппарат…
            
            Когда мы, нагулявшись, возвращались домой, я развлекал Таю различными весёлыми историями и розыгрышами.
            -- Чем измеряют ток? -- спросил я.
            -- Амперметром, -- ответила она.
            -- А -- напряжение?
            -- Кажется, вольтметром, -- слегка покачав головой, не очень уверенно сказала она.
            -- Вот и неправильно, -- с укоризной заметил я.
            -- А чем? – недоумённо пожала плечами Тая.
            -- Стыдно такие вещи не знать!  -- упрекнул я её и, приняв серьёзное выражение лица, произнёс. – Напряжометром!
            -- Напряжометром? – растерялась она и с удивлением посмотрела на меня.
            
            ...Я старался выглядеть строгим и суровым, но уже через несколько секунд не выдержал и расхохотался.
Конечно, она сразу всё поняла. Тая стукнула меня под дых и выбежала на газон.
            -- Ну ты и шкодница! – крикнул я и бросился вслед за ней.
            Она ловко петляла между деревьев и кустов, но я, хоть и не сразу, всё же её поймал. Она начала визжать, думая,
что я сейчас дам ей сдачи. Но вместо этого я прижал её к себе  и расцеловал.
            Мы ещё долго заливались звонким смехом и никак не могли успокоиться.  Я никогда не забуду её сверкающие счастьем глаза, в которых купалось тёплое осеннее солнце.

                гл.9 Болезнь
       

         И тут я как-то не вовремя заболел, чуть в ящик не сыграл. Температура поднялась. Что не съем -- сразу вырвет, даже чай. По телефону вызвал участкового врача, сижу, жду. «Наверное, чем-то отравился», -- думал я. Как назло, ни матери, ни сестры
не было дома – обе уехали на свадьбу нашей племянницы в Москву.
 
         Приехала Тая. Увидела меня в таком состоянии и перепугалась. Смерила температуру — почти 39.
         -- Какой участковый! -- закричала она. -- Бурцев, тебе в больницу надо! Срочно!
Она расстегнула мне брюки и сунула руку вниз живота.
         -- Правая часть вся горит. Аппендицит в чистом виде. Срочно в больницу!

         Она сразу же вызвала скорую и доставила меня в приёмный покой Мариинской больницы на Литейном. Дежурные врачи подтвердили её диагноз и, быстренько сделав все анализы, отправили меня в отделение хирургии.  Там не стали тянуть волынку, а тут же положили на операционный стол. После анестезии я начал считать до ста, но дошел только до двадцати... 
       
         Через полчаса операция успешно завершилась.
         -- Опоздай мы ещё на час — и вашего молодого человека  было бы уже не спасти, -- сказал ей хирург. -- Начал бы вытекать гной. А это -- перитонит.

         Первые дни после операции пришлось сесть на диету. Даже протёртый суп есть было нельзя. Тая приходила ко мне
в Мариинскую больницу и кормила меня с ложечки.
         -- Это за близких, -- говорила она. – Это за родных...
         -- Ты, можно сказать, спасла мне жизнь, -- сказал я. -– Ты -- мой ангел-хранитель.
         -- Теперь ты должен на мне жениться! -- засмеялась она.
         Но потом вздохнула, покачала головой и с грустью добавила. -- Впрочем, на ангелах не женятся...
       

                10. Конкурс бальных танцев


         Каждый год наша школа бальных танцев «Невские берега» участвовала в городском конкурсе и не раз занимала там самые высокие места.
         Моей последней постоянной партнёршей была Вика: тихая темноволосая девушка с длинной чёлкой на лбу -- дочка нашего хореографа Анны Юрьевны. В танцах она чувствовала себя уверенно, сказывалась школа матери, но характер!..
не пожелаю и врагу.
         Зная, что я увлечён сценическим искусством, Вика пригласила меня на спектакль модного в то время чешского театра теней. Она хотела пойти с подругой, но та уехала на спортивные сборы, так что остался лишний билетик.
Я, конечно, с удовольствием согласился. А после спектакля, так как время было довольно позднее, проводил её до дома.
Ну и, естественно, поблагодарил за прекрасное представление, поцеловав ей ручку. И хотя я не давал ей никакого повода, после этого вечера Вика почему-то стала предъявлять на меня свои права и ревновать без всякой на то причины.

         Однажды Тая приехала ко мне на репетицию и мы с ней полушутя станцевали тур вальса. Анна Юрьевна в своём любимом чёрном трико и чёрной облегающей водолазке подошла к нам. Наш хореограф не могла скрыть свой восторг.
         -- Какое прекрасное чувство ритма, какое скольжение, почти не касаясь пола. Какая женственность!
«Вы где-то занимались?», –- спросила она Таю.
         -- В нашем доме культуры в Петрозаводске.
         -- Просто великолепно! «Что это вы, Андрюшенька, такую девушку от нас прятали? -- упрекнула меня Анна Юрьевна. -- Нехорошо».
         И погрозила мне пальчиком.
   
         Конечно, с техникой у Таи были проблемы. Она не знала куда деть свои руки, медленно проходила повороты,
делала лишний шаг при вращении под моей рукой. Но всё это мог заметить только специалист.
         Впрочем, реакция Вики была совсем противоположной -- моя партнёрша категорически потребовала от матери,
чтобы посторонних в зал не пускали. Это, видите ли, её отвлекает и сбивает с ритма.
         Тая была страшно огорчена и больше не приезжала.
   

         ...Но вот и наступил долгожданный день. Конкурс проходил в танцевальный зале Юсуповского дворца на Мойке.
Сдвинутые к углам двери давали большой обзор при входе в помещение. Жемчужно-серые стены были расчленены белыми пилястрами, облицованными искусственным мрамором.
         Особенно поражали изумительные плафонные росписи в смешанной технике -- играющие амуры и нимфы
с гирляндами цветов в лёгких развевающихся одеждах.
         Размещенные по периметру светильники, огромные зеркала, огражденные хрустальными балясинами, создавали здесь особую праздничную атмосферу придворных балов.
   
         Краткая историческая справка. На балах Юсуповых танцевал весь великосветский Петербург.
Съезд гостей начинался обычно в девять часов вечера.
         Вот что вспоминала об одном из балов гостья Юсуповых: «В бальной зале гремела музыка. Когда мы вошли,
её величество уже танцевала французскую кадриль. Хозяйка дома, княгиня Зинаида Ивановна, особенно была эффектна, когда прогуливалась по своим великолепным чертогам под руку с красавцем, русским богатырем, императором Николаем Павловичем».

         Ну и не могу не сказать два слова о бабушке Феликса Юсупова, участника заговора против Распутина. Именно ей,
а точнее её безукоризненному вкусу, мы обязаны тем, что такой дворец появился на берегах Невы.
         Княгиня Юсупова считалась одной из самых модных дам столицы, современники отмечали её природную красоту и ум. Граф Соллогуб вспоминал, что она «была хороша собой, добра и приветлива». Она по праву считалась одной из «львиц» петербургского общества.
         А её роман с кавалергардом Жерве! О!! Об этом говорил весь Петербург!
 Ну да ладно, об этом как-нибудь в другой раз.


                11. Сказки Венского леса


         Естественно, Тая не могла пропустить такое событие в моей жизни.
Она приехала на Мойку и зашла в нашу костюмерную. В тот момент там находилась Вика. Не знаю, что уж между ними произошло, -- только Вика выскочила оттуда как ошпаренная. Она сбросила с себя все реквизиты, переоделась и побежала
на выход.
Все попытки её уговорить, а я лично её просил, ни к чему не привели – она твёрдо решила не участвовать в конкурсе.
         Положение становилось критическим. Ведь по условиям конкурса необходимо восемь пар, а у нас оставалось только семь. Помощи ждать было неоткуда. К сожалению, конкурс проводился в рабочий день и почти все участники нашего танцевального коллектива были либо на работе, либо на учёбе.

         Это провал! На Анне Юрьевне не было лица. И тут Тая предложила ей заменить Вику.
         -- У нас в Петрозаводске я три года занималась бальными танцами, -- сказала она. -- У меня даже грамота имеется.
К тому же на заднем плане меня не будет видно.
         -- А как же синхронизация? – спросила наш хореограф. – Вы же ни разу с нами не репетировали.
         -- Мы с Таей иногда танцуем в Таврическом саду, на летней эстраде, -- вступил я в разговор. -- Так что не беспокойтесь: она знает весь мой репертуар. К тому же я её буду вести -- никуда она не денется.
         -- Делайте, что хотите, -- обречённо махнула рукой Анна Юрьевна. -- Мне теперь всё равно.

         Мы с Таей ликовали! Но, как оказалось, несколько преждевременно. Проблемы были ещё впереди.
Другого реквизита, кроме того, что оставила Вика у нас не было. С белыми атласными башмачками быстро разобрались.
Они хоть и были на размер больше, но мы набили туда ваты, и они стали ей впору. Белые длинные перчатки оказались просто
её размера.
         А вот главный реквизит – бело-розовое бальное платье на ней совсем не держалось, оно свисало и сползало на пол.
Это была катастрофа!
         Хорошо, что с нами была костюмерша тётя Катя, работавшая одно время в Мариинском театре. Она просто спасла нас.
В какой-то коробке она отыскала старенький корсет, почти того же цвета, что наше платье. Правда у него был очень большой размер. Но тётя Катя оказалась настоящим кудесником.
Упёршись Тае в место пониже спины и чуть не лишив её чувств, она мастерски затянула аксессуар.
         Теперь платье держалось, как литое. Осталось только булавками и ниткой с иголкой слегка подправить фасон.
На конкурсе каждая команда вытягивала билет, как на экзамене. Мы знали, что будет вальс, но не знали какой.
Нам достались «Сказки венского леса».      
   
 
         Когда начался танец, Таю было не узнать -- она ни в чём не уступала Виктории. Но даже наоборот -- она словно светилась изнутри, она дарила свою улыбку и радость всем, кто смотрел на неё.
         Восемь пар кружились в огромном сверкающем зале посреди разношёрстной публики и строгого жюри.
Мужчины в чёрных фраках, девушки в пышных, ослепительно бело-розовых платьях.  Я разволновался и был несколько скованным. Тая же ни на что не обращала внимания, чувствовала себя как рыба в воде...
         
         Но просто так ей танцевать было скучно, и она решила сыграть маленькую драматическую роль кокетливой барышни, заигрывающей со своим кавалером. Тая то смущённо закатывала глазки в небо, то обиженно подёргивала плечиками,
то на какое-то мгновение поворачивалась ко мне спиной. Ну уж, что-что, а непосредственности ей было не занимать.
         Она умудрилась даже, когда я встал на колено, а она обегала вокруг, постучать кулачком по моей спине.
Чем вызвала бурный восторг зала.
         Тогда мне показалось, что это полный провал – глумление над классикой. Такое нам не простят! Но нет, к моему удивлению, мы утонули в аплодисментах и получили высокие баллы.
         


                гл. 12. Театр

        Перед тем, как поступить на филфак, я думал о своей будущей работе. После окончания университета в школу идти
не хотелось, мне это было совсем не интересно.
        Я мечтал стать журналистом, сценаристом или драматургом. И поэтому совсем не случайно после десятого класса записался в театральную студию и стал регулярно посещать театр.          

        Первым спектаклем, который я посмотрел на сценической площадке, не считая детских утренников,
была комедия «Горе от ума» А. Грибоедова в постановке Г. Товстоногова. Тогда я учился в девятом классе.
        В школе мы уже прошли эту тему, написали сочинение и недоумевали, зачем нам надо ещё идти и смотреть какое-то там представление. Но наша учительница литературы, собрав с родителей деньги, буквально затащила нас на утренний спектакль. И тут я понял, что прочитать комедию и посмотреть её в театре – это две большие разницы. Книжные герои, обретя плоть и кровь, произвели на меня огромное впечатление. Комедия стала зримой. Некоторые мизансцены до сих пор стоят у меня перед глазами. Например, первая встреча Чацкого и Молчалина.
      
        А какой в этом спектакле был актёрский состав!  Какие имена! Кто тогда знал, что они войдут в историю, что ими ещё будет гордится страна.
Чацкий – Сергей Юрский. Молчалин – Кирилл Лавров, Репетилов – Вячеслав Стрежельчик. Загорецкий – Евгений Лебедев. Софья – Татьяна Доронина.
        Да, дорого бы я дал, чтобы увидеть их снова всех вместе на одной сцене. Но, увы, «жизнь невозможно повернуть назад...».
       
       Ленинград по праву считался театральным городом, а в 70-е годы здесь был самый настоящий театральный бум.
Бывало ещё на подходе к театру спрашивали лишний билетик. А иногда приходилось с утра занимать очередь у кассы или покупать билеты с нагрузкой. Но никуда не денешься, шли на всё, лишь бы попасть на вожделенный спектакль.
       
         Видя моё увлечение театром, Тая тоже стала интересоваться театральной жизнью. С интересом рассматривала театральные афиши, читала рецензии в газетах на ту или иную постановку.
         Мы просмотрели так много спектаклей, что сами понемногу превращались в актёров. А  иногда нам невольно приходилось перевоплощаться в других персонажей, но уже не на сцене, а в жизни. Вспоминается курьёзный случай. 
      
         Тая очень любила Марину Неёлову и, когда узнала, что московский Современник приехал на гастроли
в наш город, загорелась желанием посмотреть спектакль с её участием. Для показа москвичи привезли
«12-ю ночь» Шекспира. В главных ролях были заняты Марина Неёлова и Константин Райкин.
       
         Артисты выступали в ДК Первой пятилетки* (позднее на этом месте построили вторую сцену Мариинки).
Стоит ли говорить, что билетов на этот спектакль было не достать.
         Но Тая меня уговорила поехать на Театральную площадь, надеясь купить билеты с рук.
Естественно, это нам не удалось, и она очень расстроилась. Впрочем, я всё это предвидел и приготовил запасной немного авантюрный вариант. 
         
         Я позаимствовал у своей соседки по коммуналке, работавшей медсестрой на скорой помощи, белую служебную сумку
на молниях с большим красным крестом на боку, в которую положил также взятые у неё два белых халата...
         Мы отошли от главного входа и, спрятавшись за угол здания, стали переодеваться. Сняли верхнюю одежду, положили её
в сумку и одели медицинскую спецодежду. После чего подошли к служебному входу и вошли внутрь.
         
         Сидевший за стойкой худенький старичок в зелёной униформе спросил нас, куда мы направляемся.
Мы, представившись врачами скорой помощи, сказали, что приехали по срочному вызову. На балконе в третьем ряду пожилой женщине стало плохо.
         Тут я немного струхнул. «А что если балкона здесь нет? Вот тогда мы попали!». Теперь до меня дошло, почему разведчики прокалываются на мелочах. Но, славу богу, всё обошлось. На наше счастье балкон в зрительном зале был.
         Вахтёр нас даже немного проводил до лестницы, сказав, что «надо подняться на третий этаж и по коридору направо.
И сразу выйдете на балкон».
       
         Когда мы зашли на балкон, спектакль уже шёл. Было темно, ни одного свободного места нам найти так и
не удалось. Пришлось стоять у стены. А тут к нам подошла билетёрша, и я снова перепугался -- "проверит билеты и выставит нас из театра". Но женщина, узнав, что у нас места в партере, извиняющимся тоном сообщила, что нам придется первое действие смотреть на балконе. «Ничего не поделаешь, после начала спектакля вход в партер у нас закрыт». Ну отлегло.
         С балкона нам всё же удалось разглядеть два свободных места в партере и в перерыве мы перебрались туда.
       
         … Конечно, Константин Райкин показал высокий артистизм, но игра Марины Неёловой была неподражаемой!
Сколько в ней было экспрессии, страсти, огня! Я её такой никогда не видел. Какая нервная роль! На пределе человеческих сил...
         
         Журналистка местной газеты брала у неё интервью после спектакля и задала ей вопрос о любви.
         -- У меня на любовь в личной жизни сил не остаётся, -- с улыбкой ответила актриса. – Я все свои эмоции оставляю
на сцене. Это называется сублимация чувств.
         Видимо, не случайно личная жизнь актрисы так и не сложилась, да и ребёнка она родила слишком поздно…

----------------------------------------
      
        * В этом ДК находился самый любимый театральный зал ленинградцев и москвичей. Первые гастроли „Современника“, Таганки, эфросовской Малой Бронной…  Как тут не вспомнить забавную историю, рассказанный одним театральным критиком. 
         1972-ой год. Гастроли Таганки. Спектакль "Антимиры" по Вознесенскому. Поговаривали,  что будет Высоцкий. Билеты спрашивали за километр, но всё напрасно. Тут поневоле начнёшь напрягать соображалку. И надо же, эврика! Одного башковитого студента театрального института, некто Серегу, вдруг осенило. Он нашел необычный способ попасть на спектакль: через форточку в женском туалете.
Несколько его однокурсников успешно проникли в здание через это вентиляционное отверстие, вскарабкавшись на плечи друг друга, а сам Серега — по комплекции настоящий шкаф — застрял и ни туда ни сюда.
         Одни студенты тянули его из туалета, другие толкали с улицы, -- но всё было напрасно. Застрял он капитально. Удивительно, как ещё  форточка не сломалась, просто чудо!  А вскоре так некстати и билетёрши подоспели, замели бедолагу. 
Но тут уж ничего не поделаешь, как говорится в таких случаях, кто не успел, тот опоздал.


                гл. 13.  Зримая песня
                (Лирическое отступление)
               

         
         Я старался водить Таю на серьёзные спектакли, но они почему-то ей не нравились. Так "Беседы с Сократом"
Э. Радзинского она считала слишком заумными.
         Она ничего не имела против представлений на серьёзную тему, но только тогда, когда такая тема подавалась в весёлой, непринуждённой, увлекательной форме и желательно с музыкой и танцами.               
         Именно такой постановкой и оказалась знаменитая «Зримая песня» Георгия Товстоногова.
         
         Этот спектакль был одним из самых ярких театральных событий Ленинграда сезона 1965 года. Спектакль уже тогда стал
спектаклем-легендой.
         На сцене не было декораций. Юноши в черных брюках и белых рубашках, девушки в черных облегающих фигуру
трико и юбках. Иногда этот наряд дополнялся отдельными деталями -- пестрым платочком, зонтиком, веером или фуражкой.
Нет ни париков, ни грима...
         В спектакле звучали песни разных стран. Молодые актёры творили свой спектакль с подъёмом, с радостной легкостью,
с какой-то беззаветной удалью. Им действительно удалось сделать песню зримой. То есть, создать на материале песни маленький спектакль, когда мы песню и слышим, и видим. Что значительно усиливало эмоциональное впечатление.
         
         Для этого спектакля Г. Товстоногов отобрал 16 популярных песен, но самой пронзительной, врезающейся в память песней-драмой, стала песня Булата Окуджавы "До свидания, мальчики".

                «Ах, война, что ж ты сделала, подлая:
                стали тихими наши дворы,
                наши мальчики головы подняли -
                повзрослели они до поры,
                на пороге едва помаячили
                и ушли, за солдатом - солдат...»

         Выхваченные прожектором из темноты фигуры марширующих мальчиков-солдат вырастали на заднем плане до огромных размеров. Юноши и девушки танцевали свой последний вальс. Вот они замерли в последнем объятии...
          
                "До свидания, мальчики!               
                Мальчики, постарайтесь вернуться назад!"
          
         Луч света очень медленно угасал, тени на заднем плане таяли и уменьшались... горло сдавил спазм, трудно стало дышать, сердце сжималось от боли…
         Ведь большинство сидевших в зале – это молодые люди, у многих из которых отцы так и не вернулись с войны…          
       
         «Зримую песню» мы смотрели с Таей на сцене театра имени Ленинского комсомола. Мы еще долго были под впечатлением, а через неделю не выдержали и сходили на этот спектакль ещё раз, что редко с нами случалось.


                14. Помогите! Спасите!
         

         Иногда нас так тянуло друг к другу, что мы ничего не могли с собой поделать... Зимой в лютые морозы часто забегали в подъезды, чтобы согреться, дрожали и пританцовывали около покрытых пылью батарей.
                (домофонов тогда не было)
         Интересная особенность. Почему-то все батареи в городе были выкрашены в ядовито-зелёный цвет. И почему-то почти
из каждой торчали пустые пачки сигарет.
         Мы забирались на самую верхнюю площадку, прижимались к перилам и, обвивая руками друг друга, замирали в сладостном изнеможении... Мысли путались, я ничего не видел кроме её горящих глаз...

         
         Правда, один раз ночью мы чуть было за это не поплатились жизнью... Одна из секций с красивым фигурным орнаментом
(ещё дореволюционной работы) не выдержала, треснула и резко накренилась. Я, перелетев через Таю, рухнул в лестничный пролёт...

         Я никогда не забуду её лицо в этот миг.
У неё побелели губы, от ужаса широко раскрылись глаза. Я подумал тогда, что это последние мгновения моей жизни.
Но Тая не растерялась, проявив недюжинную ловкость и сноровку. Зацепившись ногами за шатающую секцию,
она успела схватить меня за рукав куртки и удержать от падения.
   
         Мне ещё повезло -- куртка оказалась крепкой. Она выдержала мой вес, хотя и трещала по швам.
Мы стали кричать и звать на помощь.
         -- Помогите!! Спасите!!

         Но то ли время было позднее, то ли люди не слышали — но к нам никто не вышел. Понемногу её пальцы слабели,
и чёрная кожа моей куртки стала выскальзывать из её рук. Я понял, что двоим нам не выкарабкаться.
Я всё равно рухну вниз – но хоть она останется жива.

         -- Отпусти! -- глядя ей в глаза, прошептал я. -- Не губи себя!
Слёзы потекли по её лицу. Она испуганно замотала головой.
         Затем, собрав остатки сил, Тая истошно и отчаянно закричала. Звук её голоса, словно предсмертный вопль гибнущего зверя, разорвал тишину лестничных пролётов.
         -- По-мо-ги-те!!!..

         Неожиданно дверь одной из квартир открылась и оттуда, пошатываясь, выкатился мужичок в тельняшке.
Он покуривал сигаретку и, похоже, был не очень трезв.
         Увидев нас, он в первое мгновение обомлел и замер на месте, будто не веря в происходящее. Затем его словно в голову стукнуло, наконец до него дошло! Мужичок подбежал к Тае, упал рядом с ней на колени, и когда её пальцы окончательно разжались, успел перехватить мою руку. Потом уже вдвоём с Таей они подтянули меня наверх.
Вскоре я смог зацепиться свободной рукой за соседнюю секцию…

         Как только я выбрался на площадку, висевшая «на соплях» чугунная секция заскрежетала, наклонилась ещё сильней и рухнула
в лестничный пролёт. Несмотря на грохот, который она произвела, никто из жильцов не вышел из своих квартир.

         -- Ребята, вы просто в рубашке родились! -- выпалил нам в лицо мужичок. 
"Большей глупости за всю жизнь я ещё не видел! -- укоризненно покачав головой, добавил он. -- Ладно она соплячка,
но ты-то взрослый парень. Башка-то на плечах у тебя есть или нет!"
         Он крепко выругался и ушёл к себе в квартиру.

         Мы сидели на лестнице ещё часа два -- живые, дрожащие, мокрые от холодного пота -- и никак не могли поверить в своё счастье. Сегодня мы действительно родились второй раз. 
       
         Смотрю на себя с позиции сегодняшнего дня и не перестаю удивляться. Неужели это был я? Неужели правильно говорят,
что в молодости мы только до пояса люди. Неужели я был рабом полового инстинкта?..
         А даже если и так. Пусть это рабство. Но какое же это было сладкое рабство!

                гл.  15      Письма

             В начале ноября у Таи заболела мать Валентина Петровна. Её положили в больницу в Петрозаводске с диагнозом острая сердечная недостаточность. 
             Получив это известие, Тая, захватив учебную литературу, тут же выехала к себе в Карелию.  Каждое утро она садилась
в автобус в своём посёлке и уезжала в Петрозаводск, а по вечерам, вернувшись домой, штудировала учебники по бухгалтерскому учёту.
              Вскоре матери сделали операцию -- и славу богу, удачно. Валентина Петровна медленно пошла на поправку.
Наконец-то Тая смогла выдохнуть с облегчением. Трагедии удалось избежать.
              Дочь ещё недели две ездила в Петрозаводск, пока мать не выписали из больницы. Но и после этого Тая продолжала ухаживать за Валентиной Петровной, пока её не сменила на этом посту родная тётушка, приехавшая с Урала.
          
             За всё то время, что мы не виделись, я смог дозвонилась до Таи только два раза. Телефонная связь с её посёлком оказалась очень плохой, через коммутатор.  Но Тая нашла другую форму общения: она стала писать мне письма, очень трогательные и волнительные. К сожалению, их осталось только два, но для меня они бесценны.

                Письмо первое

                «Здравствуй, Андрюшенька.
            Как быстро летит время.  Кажется, всё было только вчера, а уже прошла целая неделя.  Я даже стала забывать твоё лицо, но не могу забыть твоих рук...  помню каждый день, каждое слово, сказанное тобой.
            Это было как гипноз. Я сейчас вспоминаю всё и не могу поверить, что это действительно была «я».  Настолько всё расходится с моими представлениями о жизни, о любви.
            Я потеряла способность рассуждать, говорить, будто кто-то извне руководил моими поступками. Я не могла говорить ничего кроме «да» или «нет».  Но как я ни пыталась разобраться в себе, это было бесполезно.
            Всё было как стремительный поток, который я не могла, и, пожалуй, не хотела остановить...  Впервые я узнала, что такое счастье…
            Сейчас, когда я хожу по улицам, я постоянно ловлю себя на том, что всматриваюсь в лица парней, как будто могу увидеть среди них тебя.  Это какой-то кошмар, но ничего поделать с собой не могу.
            А вчера у меня был день рождения и мне было очень грустно, потому что не было тебя.
                Не исчезай, пожалуйста.
               
                Твоя Тая»

               
                Письмо второе

                «Здравствуй, Андрюшенька.
            Мне иногда становится страшно от того, что ты можешь меня забыть и разлюбить.  Я каждый день разговариваю
с тобой. Спрашиваю твоих советов.
            Я понимаю, что у нас паршивая связь, но постарайся дозвониться.
Мне необходимо слышать твой голос…
            Каждый твой звонок событие и большая радость для меня…
               
            Ты как-то говорил, что свобода -- это главная ценность в жизни.             
Ты так боишься за свою свободу, как будто на неё кто-то покушается. А что ты подразумеваешь под ней: возможность пойти куда захочешь и с кем захочешь и вернуться, когда захочешь? Или что другое?
            Я не верю, что у тебя не бывает таких минут, когда тебе хотелось бы, чтобы тебя кто-то ждал, кто-то беспокоился о тебе и, чтобы всегда, когда ты возвращаешься домой, в твоём окне горел свет.

                "Спасибо, за эти губы,
                Спасибо за руки эти...
                Единственный мой, спасибо
                За то, что ты есть на свете"
               
                Твоя Тая»

                16. Мама, одну минутку!
 
         
          После длительного отсутствия Тая наконец-то вернулась в Ленинград. Мы так соскучились друг по другу,
что, несмотря на строгий запрет матери, стали встречаться у меня.  Конечно, когда никого не было дома.
         
          Помню, только мы залезли в постель, -- раздался стук в дверь. Это моя сестра Ленка, вернулась из школы.  Я встал, накинул халат, открыл дверь и вышел в коридор.
          Мою просьбу, немного погулять, она проигнорировала, сославшись на то, что ей надо делать уроки. Тогда я пообещал купить мороженое, но она, сжав губы, отрицательно замотала головой. И  только после того, как я дал ей деньги на индийский фильм, она наконец-то смылась с моих глаз.

          Но не успел я лечь в постель, как снова раздался стук.  Мать явилась с работы раньше обычного.
Стоит перед дверью, в руках  огромные сумки с продуктами, и кричит: «Андрюша, открой!».      
   
         -- Мама! Одну минутку! -- отвечаю я.
         -- Что значит минутку? -- недовольно буркнула Тая. -- Я к тебе два часа из Пушкина добиралась, с общаги.
Ну хотя бы минут десять.
         -- Ладно, ни мне, ни тебе, -- отвечаю я, — пять минут.
         «Мама! -- громко кричу я. -- Подожди пять минут!».

         Делать нечего. Пришлось матери со своими сумками ковылять на кухню. Наша соседка, язвительная Белла Наумовна,
не преминула упрекнуть её за мягкотелость.
         -- Вырастили сыночка, нечего сказать! Родную мать домой не пускает!
         Обычно мать терпимо относилась к моим похождениям и никогда ни во что не вмешивалась. Но тут не выдержала.
         «Другие девочки вели себя скромнее», -- заметила она, как только мы с Таей вышли из комнаты.
         -- В ванную всякую заразу могут занести, -- проворчала стоящая неподалёку соседка.
         -- Белла Наумовна, не надо так сильно переживать, -- успокоил я её. -– К вашему сведению, бледная спирохета на воздухе живёт не больше одной минуты.

         Помню, лежим мы голыми в постели. Я после экзамена – сил никаких нет.
А тут ещё у меня осечка, маленький сбой.
         Тая читает женскую молитву: «Сивка-бурка, вещий каурка, стань передо мной, как лист перед травой!».
         Не помогает.
         -- Ты меня не хочешь! -- с упрёком в голосе говорит она.
         -- Я просто вчера поздно лёг. Английский зубрил.
         -- Скажи честно, у тебя кто-то есть?
         -- Клянусь! Никого!
      
         -- И сколько ещё ждать? – нетерпеливо спрашивает Тая.
         -- Откуда я знаю. Я же не могу ему приказать. Может он просто захотел взять перекур.
         -- Хорошо. Тогда я одеваюсь. Она надела трусики.
         -- Ты чего? -- спросил я.
         -- Моя тоже с характером. Проветривание, как в больнице, -- 15 минут.
Больше ей нельзя -- можно насморк подхватить.

         А то ещё взяла и побрила себе низ живота. Видите ли, подружки ей посоветовали, якобы, это очень модно сейчас в Европе.
         -- Тебе нравится? -- спросила она.
         -- Какое там нравится! -- недовольно пробурчал я. –- Колючая, как ёжик. И тебе не стыдно! Была женщина,
а теперь -- бритая обезьяна!
         Она смущённо надула губки: «Ну не обижайся! Я просто хотела внести небольшое разнообразие в наши отношения».

         Я любил её разыгрывать. Но, если я переходил некую грань, она тут же ставила меня на место.
Загадываю: «Какой способ самый лучший?»
Она недоумённо пожимает плечами.
         -- Как поставят! -- Я хохочу.
         Но для неё это слишком грубо.
         -- Солдатский юмор. Ты -- неотёсанный солдафон!


                17. Не рассчитала дозу


         Но она мне спуску тоже не давала. Как говорится, долг платежом красен.
Как-то после полуночи позвонила мне с общаги, это в Пушкине под Питером.
         «Андрюшенька! Скорее приезжай! -- со слезами в голосе молила она. -- Мне очень плохо!».

         И рассказала, что она из любопытства решила узнать, действует ли на неё конский возбудитель.
Но не рассчитала дозу. Подружка с племзавода не успела ей всё объяснить.
         «Голова раскалывается! Страшный жар! Просто умираю! Не приедешь, -- пригрозила она, -- побегу на улицу мужиков ловить!».

         Услышав такое, я, естественно, лечу, запрыгиваю в последнюю электричку. Приезжаю к её общаге.
Но здание после 12-ти всегда закрывают на ключ. И как ни проси -- никто тебе не откроет.
         Хорошо ещё, что Тая жила на первом этаже. Вместе с двумя припозднившимися девицами я залез в её комнату через окно. Она от радости бросилась мне на грудь.

         … В конце концов, я «снял с неё хворь».
Удовлетворённый не столько физически, сколько морально –- спас жизнь, можно сказать, близкому человеку.
         И когда мы мокрые, разгорячённые, абсолютно обессилевшие, задыхаясь от только что схлынувшего чудовищного напряжения, пытаемся перевести дух, она вдруг заявляет, что разыграла меня…

         -- Я очень соскучилась по тебе, любимый мой! мне стало так одиноко…
         Ну, скажите на милость, -- как после этого можно на неё сердиться?
   
         И что поразительно. Иногда, при такой страстности и горячности, при такой неуёмной жажде наслаждений,
её охватывала удивительная робость, будто она стеснялась самою себя.
         Она очень осторожно прикасалась к моему лицу, моим губам, как будто боялась разрушить ту хрупкую невидимую нежность, что обволакивала нас.
 

                18. Двуликий Янус
         

         Как-то мы с Таей гуляли в Летнем саду. Пожалуй, это одно из немногих мест в городе, где можно уединиться от городской суеты, вдохнуть приятного свежего воздуха, насладиться прохладой в тени деревьев.
         Поздней осенью весь сад усеян опавшими листьями. Они постоянно шуршат под ногами. Листьев так много, что их
не убирают совсем, а только сметают с дорожек. Тая собрала целый букет самых красивых тёмно-красных кленовых трезубцев.
 
          Неожиданно на главной аллее нам встретилась моя старая знакомая Яна, одетая, как всегда, по последней моде. 
На ней был белый английский брючный костюм с чёрной  окантовкой, голову прикрывала белая шляпка Капелина с круглой тульей и изогнутыми полями.
          
          Яна была генеральской дочкой, избалованной и капризной. Относила себя к привилигированному классу, посещала почти все сколько-нибудь значимые светские мероприятия. В разговоре любила повторять, что её дедушка был дворянином...
          Еще на первом курсе, поехав на картошку в колхоз, мы с ней чуть было не согрешили. Но, славу богу, вовремя опомнились -- слишком уж мы оказались разными...
         
           Я поздоровался с Яной и представил девушек друг другу. После чего сразу возникла неловкая пауза.
           -- Я пойду сортировать листья, -- первой не выдержала Тая и, отойдя в сторону, присела на большую белую скамейку.

           -- Бурцев, ты меня удивляешь! Тебя что, потянуло на рабоче крестьянский контингент? -- снисходительно улыбнулась Яна. -- Хочешь стать знаменитым трактористом или дояром? С твоим-то вкусом!..
Теперь я понимаю, почему ты перестал мне звонить. 
           Она ещё что-то говорила, но я уже её не слышал... Наконец Яна закончила свою тираду, попращалась и, махнув мне рукой, пошла к выходу на Неву. Мне же после этого рандеву пришлось объясняться с Таей.
           -- Это моя однокурсница, -- пояснил я. -- Мы просто хорошие знакомые.
           -- А она привлекательная! -- тяжело вздохнула Тая.
           -- На ней краски целое ведро, -- успокоил я свою благоверную. -- А у тебя естественная красота.
           Глазки у Таи сверкнули, по губам пробежала улыбка...

           -- Смотри какая тучка! -- вдруг вскрикнула Тая и показала пальцем на небо.
           Я посмотрел наверх. Прямо над нами проплывало маленькоя чёрное облако в форме квадрата. Удивительно, но такой контур я видел впервые.
 
            "Квадрат обмяг, устал, дал за углы себя схватить
             И ромбом стал. И загрустил.
             А вдруг бы жизнь другим путём пошла,
             подставь он два других угла"

         Затем мы пошли в наш любимый закуток у двуликого Януса. Он, как известно, смотрит и в прошлое, и в будущее.
Вокруг буйство зелени и дурманящий аромат цветов.
         Кстати, в компаниях из-за этого древнеримского бога у нас не раз возникали неловкие ситуации. Почему-то Тая упорно называла его Анусом, вызывая тем самым гомерический хохот. Она тут же исправляла свою оплошность, но смех было уже не остановить...
         Мы присели на скамейку и стали болтать о всякой всячине.   

         -- Все девушки делятся на два типа, -- сказал я. -- Одни с установкой: найти мужа; другие гуляют. Я вот хотел тебя спросить: ты к какому типу относишься?
         -- Ни к какому. Я -- третий тип, -- ответила она. -- Я на распутье, между первым и вторым.
         «Ты лучше мне скажи: кем ты будешь после университета?», -- спросила она.
         -- МНС, -- ответил я. – Мало нужный сотрудник.
         -- А если серьёзно?
         -- Младший научный сотрудник. Звучит! 120 рублей оклад, плюс премия. Она сделала серьёзное лицо, видимо, прикидывая: можно ли на эти деньги содержать семью.
 
         -- Ладно, хватит о серьёзном, -- сказал я. -- Ну-ка проверим лучше твою сообразительность. Разгадай зашифрованную фразу с кавказским акцентом. Я взял прутик и написал на земле несколько слов и две цифры:
         Крест, топор, колун, 5 и 6, веник.
Она долго чесала лоб, пытаясь отгадать. Но потом сдалась.
         «Крест-топор-колун-пятишесть-веник. Выходит, что? «Крестопор Колунб пятишественик». Она засмеялась.
         
         -- Второе задание. Бросить бумажку так, чтобы она упала на ребро.
         Я достал из кармана билеты в кино и передал ей. Попробуй.
         Как она ни кидала, конечно же, у неё ничего не получилось.
         -- Да не может бумажка упасть на ребро, -- сказала она.
         -- А я говорю может. Поспорим на щелобан.
         -- Ну хорошо. Покажи, как.
         
         Я согнул билеты пополам и бросил их на землю. Бумажка упала ровно на ребро.
         -- А! Это нечестно, ты согнул, -- нахмурила она брови.
         -- Почему нечестно? Тебе тоже никто не запрещал сгибать. Получи шелобан!
         -- Женщину нельзя ударить даже цветком! -- завизжала она.
         -- Ну это чисто символически, -- сказал я. -- К тому же ты сама согласилась.
         Она нехотя подставила мне голову и, откинув волосы, зажмурила глаза. Я, оттянув, как тетиву, четыре пальца правой руки, с оттяжкой шлёпнул её по лбу. Хорошо ещё, что вовремя успел отскочить, иначе мог бы сразу получить сдачи.
Громко крича, она начала бегать за мной вокруг скамейки, пока не поймала и не расквиталась.

         Немного отдышавшись и придя в себя, она преподнесла мне небольшой сюрприз.
         -- А ты знаешь, я вчера наконец-то дописала песенку о нашей любви, --  призналась она.
         -- Так может споёшь? -- спросил я.
         -- Не сейчас, -- сказала она.
         -- Почему?
         -- Всё равно ты сейчас её не оценишь и не поймёшь.
Так уж устроен человек. Что бы он ни имел, ему хочется всё больше и больше. Пока не останется, как старуха,
у разбитого корыта. Всем почему-то кажется, что лучшее у них ещё впереди.
А я точно знаю, что именно сейчас наш звёздный час! В этом чудесном саду! Среди этих прекрасных скульптур! Янус будет свидетелем. Ты ее прочтешь... лет через сорок.
         -- Ну ты даёшь! -- с удивлением сказал я и рассмеялся. –- Да столько мне не прожить.
         -- Ничего, ничего, ты доживёшь! Такие эгоисты, как ты, Бурцев, живут долго.
      

         ...Когда подошли к большому серому катеру на Кронверкской набережной, сеялся мелкий дождик.
А на катере под крышей была уютная каюта с мягкими кожаными сидениями. Я это знал, ибо катался на этом катере уже не раз.
         Мы спустились по трапу, вошли в каюту и поздоровались с молодым мореманом. Он был в тельняшке с белой капитанкой на голове.
Стали его расспрашивать о ценах на экскурсии. Он подробно всё рассказал.
         -- А вокруг Кронштадта, с остановкой в одном из фортов, на весь день? – спросил я.
         -- Ну, этого я сказать не могу, -- ответил он. -- Надо спросить у начальства. Если вы пару минут подождёте, я узнаю.   
         Естественно, мы согласились. Он, закрыв на ключ служебный шкафчик, вышел на набережную и пошёл в сторону телефонной будки.
                (мобильников тогда ещё не было)
      
         Мы с Таей переглянулись и завизжали от радости. Всё-таки кожаные диваны -- это вам не жёсткий плацкарт.
Она слегка приподняла юбку, присела на диванчик и с соблазнительно-дразнящей улыбкой посмотрела на меня
своими невинными глазками...


               
                гл.19      Ревность


         После Нового года в школе бальных танцев появилась новенькая. Выглядела она очень даже привлекательно.
У неё были гладкие каштановые волосы и удивительно выразительные чёрные миндалевидные глаза. Узкие плечики и тоненькие ручки только подчёркивали в ней хрупкое девичье телосложение. Стройная, подвижная, с прекрасным чувством ритма, на что обратила внимание наш хореограф Анна Юрьевна. Ну что ещё нужно для танцев?               
         «Просто прелесть!», -- отметил я про себя.
         
         Новенькая являлась подругой моей старой знакомой Яны. Звали её Ольга. Вообще-то в разгар учебного года в школу никого не принимают, но для неё было сделано исключение и по вполне понятной причине: её папа возглавлял крупный строительный трест в городе. Именно этой организации предстояло в скором времени делать ремонт в нашем здании.               
         Примечательная деталь: даже на занятия Ольгу привозила чёрная Волга.
         
         В отличие от Яны, Ольга держала себя очень просто, без капли высокомерия, чем нередко грешат красивые девушки.
Она старалась ничем не выделяться из общей массы, разве что её туалеты отличались особой изысканностью.
Что и немудрено, ибо их шили в лучшем ателье города «Смерть мужьям», на Невском.
       
         Удивляла её отзывчивость. Ольга всегда приходила на помощь, даже тогда, когда её об этом не просили.
Как-то посмотрев «Хануму» в БДТ Товстоногова, она была так очарована этим спектаклем, что советовала всем обязательно на него сходить. "Но ведь билетов не достать", -- пожаловался я. И уже к следующему занятию она принесла мне две контрамарки.
         Однажды мы с Таей опоздали на метро, а денег на такси у меня не оказалось. Ольга попросила своего водителя сделать небольшой крюк и подкинуть нас до ближайшей станции, хотя заниматься подобной благотворительностью отец ей строго настрого запретил.
       
        Ольга училась на втором курсе Мухинского училища и неплохо рисовала. Если выдавалась свободная минутка, делала шаржи на своих друзей и знакомых. Так Таю она изобразила с маленькими глазками и в розовых очках, объясняя это тем,
что Тая большая идеалистка.
       
        Меня же она нарисовала с высоким лбом, ястребиным взглядом, но с пухлыми губами и мягким подбородком.
Я поинтересовался, почему так.
        -- Ты противоречив, -- объяснила мне Ольга. -- Наряду с дисциплинированностью, силой воли, в тебе есть какая-то инфантильность, неуверенность в себе, как будто ты ещё сам не знаешь, чего ты хочешь в жизни.
        -- Надо же! Даже не подозревал! -- разочарованно произнёс я.
        -- А ты не расстраивайся, -- успокаивала она меня. -- Жизнь -- суровая штука. Она быстро всё расставит по своим местам. 

        Как только мы увидели друг друга, искорка взаимной симпатии проскочила между нами, и очень скоро наши отношения переросли в доверительную дружбу.  С Ольгой всегда было интересно. Начитанная и эрудированная, она легко вела беседы на разные темы, высказывала незаурядные и остроумные суждения. К тому же любила и понимала музыку, прекрасно играла на гитаре, обладала отменным художественным вкусом. Игрушки, сделанные её руками из подручных материалов, без преувеличения являлись произведениями искусства.

        Узнав, что Тае тоже нравятся игрушки, она пригласила нас в музей Мухинского училища на Соляном переулке.
        -- Там очень много талантливых студенческих работ, -- сказала она. –- Настоящий музей этнографии в миниатюре.
       
        То, что это действительно так, мы убедились, посетив мухинку. Здесь что ни экспонат, то настоящий шедевр! Меня больше всего привлекали лепка и резьба по дереву. Таю же в основном интересовали игрушки. Особенно ей понравился розовый бегемотик. "Это пластелин или дерево?" -- спросила она Ольгу.  Каково же было удивление Таи, когда оказалось,
что бегемотик сделан из обычного листа плотной бумаги и задут аэрографом...
        -- Если он вам так нравится, -- улыбнулвсь Ольга. -– я могу подарить.
        Она сняла бегемотика с выставочного стенда и протянула его нам.
        -- Но это же музейный экспонат? –- замялась Тая.
        -- Это моя работа, -- успокоила её Ольга. – У меня дома есть точная копия. Завтра такой же бегемотик будет стоять
на прежнем месте.
 
        И хотя в нашей группе было много симпатичных девушек, Тая каким-то шестым чувством определила, что реальная угроза для неё может исходить только от Ольги. После чего Тая стала внимательно наблюдать за «своей соперницей» и старалась
не оставлять меня с ней наедине. А когда нам с Ольгой удавалось перекинуться парой фраз, Тая обязательно меня спрашивала, о чём это мы говорили.
        Интересно, что слова РЕВНОСТЬ и ВЕРНОСТЬ состоят из одних и тех же букв. Надо лишь две буковки поменять местами.


                20. Плюшевая обезьянка
 
         
         Может быть потому, что Тая любила куклы, она так обожала кукольные спектакли. На некоторых была по два раза.
Мы просмотрели с ней весь репертуар в Большом театре кукол на Некрасова. И каждый раз она с нетерпением ожидала очередную премьеру.
   
         Как-то зимой она приболела. Выглядела бледной и измождённой. И как только пошла на поправку, я решил её вывести
на свежий воздух. Мы поехали в Павловск кататься на финских санках. В тот день стоял лёгкий морозец. Снег на дорожках уплотнился, скольжение должно быть отменное.

         Когда шли по парку к пункту проката финских саней, нам на пути встретилась молодая пара. У них были очень интересные, отрешённые лица; «видимо, художники», -- почему-то подумал я. Так оно и оказалось. Когда мы с ними поравнялись, они поздоровались и предложили нам купить у них плюшевую коричневую обезьянку.

         Тая загорелась, она влюбилась в эту игрушку с первого взгляда.
У обезьянки были очень длинные руки и ноги и, словно живые, очень выразительные глаза.
        Она не походила на те безликие создания, коих полно на торговых полках. У этой обезьянки был характер, слегка насмешливый и чуть-чуть зловредный.
 
        Я спросил: «Сколько стоит?». Оказалось, 3 рубля. По тем временам очень дорого. Столько стоило место в партере Кировского театра. Мне стало жаль денег, и я решил не покупать. Мы пошли дальше. Но Тая не сдавалась. Она умоляла меня вернуться. Чуть не заплакала. Я не выношу женских слёз. Ничего не поделаешь -- пришлось вернуться!
        В разговоре с художниками выяснилось, что сами они не хотели продавать обезьянку. Но у них заболел ребёнок и нужно было срочно покупать лекарства.
   
        В общем, мы купили. Тая от радости схватила обезьянку и прижала её к груди, как своего ребёнка. Она не могла нарадоваться покупке.
         
        После «финок» пошли на каток. Светильники на высоких мачтах ярко освещали ледовую площадку. И хотя народу здесь было много, места хватало всем. В основном звучала музыка Штрауса, создавая весёлое, праздничное настроение. Тая каталась неразлучно со своей обезьянкой.
        Я даже стал немного ревновать.

        Тут к нам подкатил какой-то лысый мужичок с фотоаппаратом на груди.
        -- Завидую вам, молодой человек. «У вас такая красивая девушка», -- сказал он мне и предложил сделать снимки.
        После такого комплимента трудно было отказаться. Да и по её горящим глазам я понял, что это бесполезно.
        -- У меня сегодня радостный день! -- заявила она и горячо поцеловала меня. –- Я всю жизнь мечтала о такой обезьянке.
Теперь я никогда не буду одна.


                гл. 21. Ночные фонари


         Иногда Тая будила меня среди ночи и заставляла идти гулять.
 Если я притворялся спящим, она кидала снежки прямо мне в окно. Мать ругалась, но ничего поделать не могла.
Тая не уходила, пока я не выйду на улицу.
         -- Вы местные. Вы не цените ту красоту, в которой живёте, -– говорила она. -- Ленинград – это огромный музей под открытым небом. Что ни дом — то свой характер, своя судьба. Ты как-то сказал, что прожитые годы в этих стенах стоят плотно, как спички в коробке.
         -- Это не я сказал, это Трифонов.
         -- Не важно.
    
         В нашем распоряжении был целый город с его скверами, набережнами,  площадями, стаями непуганых голубей.
Тая находила в силуэтах домов, изгибах улиц, свете фонарей такую красоту, которую я раньше не замечал,
хотя бывал в этих местах много раз.
 
         ...Взявшись за руки, мы гуляли по ночному заснеженному городу.
Тучи закрыли небо. Город окутала мгла. Фасады домов были почти не видны. Ночные фонари на проводах тускло светили
в ночи, но их свет едва касался земли. Над головой  кружились озорные снежинки и мягко оседали на землю.

          Вдруг она захотела поиграть в снежки. Тая слепила плотный круглый шарик из мокрого куска снега и запустила его прямо мне в грудь. Я, конечно, в долгу не остался и метнул свой снежок в её сторону, но она увернулась, а в мою грудь попал очередной её гостинец. Я метнул второй свой снаряд -- и опять мимо.
          Она же снова попала в меня и от радости стала потирать ладошки. А затем пустилась наутёк.  Я бросился за ней, поймал её и мы вместе плюхнулись в ближайший сугроб.
         «Попался, который кусался!», -- торжествовал я.  После того, как я её немного потеребил, мы ещё долго и весело смеялись как дети.
         После чего мы встали и начали отряхивать друг друга.
         
                "Снег кружится, летает, летает, -- заиграло в голове. --  И,  позёмкою клубя,  заметает зима, заметает всё,
что было до тебя".

             Тая, словно прочла мои мысли.  Она начала напевать ту же песню, а затем стала фланировать по протоптанной в снегу тропинке, размахивая руками, пританцовывая и смеясь.  Беспричинная радость переполняла её. Глазки её сверкали, щёчки горели. Казалось, она вновь превратилась в маленькую девочку, которая с упоением радовалась всему на свете.
         
         -- Ночные фонари как яркие звёзды освещают нам путь! -- громко провозгласил я.
         -- Они похожи на слёзы Луны, которая их разбросала вдоль улиц, -- с грустью заметила она. -- И они повисли на проводах, прикрывшись сверху колпаками.
         Она подошла ко мне и, заглянув в мои глаза, прошептала:
               
                «И ночные твои фонари
                Этой ночью ты мне подари"

    Затем, поцеловав меня, прислонила мои ладони к своим щекам.            
               
                "Твои губы и руки твои
                И любовью меня напои»


                гл. 22. Профилакторий


          После зимней сессии я был как выжатый лимон. Иногда спал по три-четыре часа в сутки. Костик имел связи
в университетском профкоме. Он достал две льготные путёвки в студенческий профилакторий под Питером, почти бесплатно, всего за семь рублей (стипендия была 30-35). Мы поехали.
         Только на третий день в профилактории мой организм смог восстановить свои силы. И всё благодаря утренним лыжным пробежкам. И тут к моей неописуемой радости как снег на голову на выходные приехала Тая.
 
         В тот вечер мы как раз праздновали день рождения Костика. Несколько его друзей набились в маленькую комнатушку и кое-как разместились на двух кроватях. На журнальном столике стояла банка томатного сока и бутылка водки.
Тут же на скорую руку на подносе были приготовлены бутерброды с сыром и колбасой.

         Сделали «кровавую мэри». Налили водку через ложечку в стаканы с томатным соком так, чтобы две фракции
не перемешались.
         Хемингуэй очень любил этот коктейль, который полностью отбивал запах алкоголя. После чего его супруге просто
не к чему было придраться.

         Свет выключили, на столе горела свеча. Каким-то ветром, непонятно откуда, занесло одну подвыпившую худощавую девицу, которая кричала, что ни за что на свете не отдалась бы Алену Делону, как бы он ни изгалялся и на какие бы ухищрения не пускался.
         Но мы её положили к стенке, и она быстро уснула.
   
         Я рассказал для затравки историю, которая приключилась у нас с Костиком прошлым летом.

         Сразу после сессии мы устроились с ним в Мариинскую больницу, что на Литейном проспекте, санитарами. Там нужна была просто грубая мужская сила. Платили мало, но зато выдавали каждый день «спиртевич», а это, считай, живая валюта.
В основном, нам доставалась самая грязная работа -- мы выносили трупы.
         Как-то раз несли старушку на носилках (Вечная память! Земля ей будет пухом!).
Несли с третьего этажа на первый. Костик спереди, я сзади. И тут старушка начала сползать и ногами ткнулась ему прямо
в затылок. Да и простынь, которой её накрыли, стала сползать. Он кричит, мол, опусти вниз.
Я опустил свой край -- но это не помогло. Бабка попалась шустрая, она продолжала скатываться.

         Я ему кричу: «Ты лучше свой конец подними!». Но было уже поздно -- старушка полностью наползла на него и буквально села ему на шею. Мне это стало напоминать страшные кадры из фильмов ужасов.

         Но старушке и этого, видимо, показалось мало -- зловредная старушенция оказалась -- так она еще взяла и обхватила его голову своими руками. И дёрнула же меня нелёгкая тогда ляпнуть: «Костик, ты ей, наверно, понравился».
         Волосы у него встали дыбом, он взвыл как ужаленный и начал кричать: «Убери её с меня!!».
Честно сказать, от страха у меня самого душа ушла в пятки. Я растерялся, не зная, что делать.

         Тогда Костик — это воплощение питерской интеллигентности, крикнул мне: «Да пошёл ты на х**!!»,
бросил носилки в одну сторону, трупенцию в другую -- и пулей вылетел из больницы...
Больше мы на работе не появлялись.
         Славу богу, не пришлось веселить компанию свежими анекдотами. Этой истории хватило за глаза.

         На наше счастье в компании оказался профессиональный гитарист – Мишка с филфака, парень огромного роста
с русыми волосами. Грех было этим не воспользоваться. Пели в основном песни Высоцкого и Есенина. Так как большинство знало слова, то пели все.
         Тая солировала. Я даже не подозревал, что у неё такой красивый и сильный голос. Честно признаюсь, на дне рождения, когда мы познакомились, я обращал внимание на совсем другие её достоинства.

               «Не жалею, не зову, не плачу,
                Всё пройдёт, как с белых яблонь дым.
                Увяданья золотом охваченный,
                Я не буду больше молодым...»
                (https://www.youtube.com/watch?v=z72qFwTyg44)         
          Если верно, что музыка – это разговор с богом, то коллективное пение -- это слияние наших душ перед молитвой.


                гл. 23. Ночёвка


         С ночёвкой возникли проблемы. У Таи не было путёвки и, следовательно, не было койки.
Я её хотел оставить у себя, легли бы валетом. Но злая дежурная, и где только таких бультерьеров набирают на работу, потребовала, чтобы все посторонние, тем более женского пола, покинули номера. То же мне поборница нравственности нарисовалась!
         Ну не на мороз же Тайку выгонять. Пришлось во время вечернего обхода спрятать её в шкафу. Тьфу! Тьфу! -- пронесло.
 
         С Таей в нашем шестиместном мужском номере сразу стало веселее.
         -- Таечка, если что не заладится с твоим хахалем, обращайся, не стесняйся, – сказал один из постояльцев. -- Мы всегда рады тебе помочь.
         -- А вот в Индии в бедных сёлах женщины могут иметь сразу несколько мужей, -- сказал другой. -- Разрешено законом.
         -- И почему мы не в Индии, -- с сожалением, добавил третий.
         -- Таечка, если будут нужны свидетели на установление отцовства, то мы все подпишемся, можешь не сомневаться.
Так что, считай, этот гаврик уже у тебя в кармане.

         -- Таечка, нам не уснуть, -- подвёл черту Костик. – Ты бы спела нам колыбельную. Помнишь ту песню на дне рождения под музыку Штрауса.
         -- Музыки нет, -- сказала Тая.
         -- Почему нет, -- ответил Костик. – Вон Мишка -- лучший гитарист на филфаке.
         -- А Штрауса можете сыграть? – спросила его Тая.
        Мишка встал с кровати, надел брюки и стал играть арию Баринкая.
        -- Как угадали всё равно, -- кивнула головой Тая. -- Но я встану, лёжа петь не могу. И, обращаясь к Мишке, кокетливо спросила: «Ничего, что я в ночнушке?»
        -- Сейчас все певицы так одеты, -- с улыбкой ответил Мишка. -- Не поймёшь, платья на них или комбинации.
        -- Только я не громко, а то дежурная прибежит, -- сказала Тая и начала петь:

               «А любовь нельзя отложить!
                Без неё не хочется жить
                Не горят небеса, не сияют глаза!

                Не вскипает весною сирень
                Не поёт свою песнь соловей
                Не зеленеют поля
                Не цветут тополя…»

         Когда песня закончилась, раздались аплодисменты. А кто-то с грустью произнёс: «Да, жалко, что мы не в Индии».
Все дружно захохотали…


                24. Головой в сугроб


         Утро оказалось на редкость свежим и радостным. Оно дрожало и нежилось, и  пусть с большой неохотой, но всё же просыпалось. Ласково светило солнышко. Лёгкий морозец сковал хрустящий наст. Чистый, живительный запах сосны приятно щекотал ноздри.
         Мы с Таей взяли лыжи и пошли кататься. Как же прекрасна наша Карелия, наша северная сказка. Не случайно финны так не хотели её нам возвращать.
         Почти все стволы деревьев были забрызганы блестящим инеем. Белые шапки снега покрыли тёмные ветви елей.
Одна такая шапка, сорвавшись вниз, осыпала Таю с головы до ног серебристой перхотью. Её громкий визг чуть не лишил меня слуха. После чего мне пришлось долго её отряхивать и приводить в чувство.
         Повсюду снуют синички. Эта мелкая птаха не дезертировала как другие, а осталась зимовать вместе с людьми.
Приятно сознавать, что мы не одни в этом белом безмолвии.
         Холодный хрустально-чистый воздух наполнял нас живительной бодростью, веселил душу. Но стоит только глубоко вздохнуть, как сразу обжигает горло. Ну что ж, ещё одно грозное напоминание, что с морозом шутки плохи.

        Недалеко от профилактория находился маленький трамплин. Я его всегда объезжал, да и Таю предостерег. Но она меня не послушала и спрыгнула с него легко и непринуждённо, Глядя на нее, я тоже попытался это сделать — но потерял равновесие и улетел головой
в сугроб. Она долго смеялась.
         -- Ну что, гнилая интеллигенция! Когда на лыжах-то научимся стоять?
         Ей пришлось отрывать меня из сугроба. Я так застрял, что быстро выбраться уже не мог.
         -- Нельзя стоять на прямых ногах, -- корила она меня, -- нужно амортизировать приземление.

         Морозец-то между тем крепчал. По радио передавали, что к обеду будет минус 25, плюс ещё ветер. А мои руки
в летних перчаточках совсем закоченели. Пальцы уже не сгибались.
         -- Ну ты и зяблик, -- сказала Тая. Сняв с меня перчатки, она стала отогревать мои пальцы своим горячим дыханием, но это не помогло – я не мог пошевелить ни одним из них. Тогда Тая засунула мои замёрзшие пальцы прямо себе под свитер, на голое тело.  «Ну ты и ледышка! -- закричала она. -- Ой как холодно!».
         -- Что ты делаешь? – спросил я.
         -- Так во время войны в госпиталях отогревали моряков, которые побывали в ледяной воде. А сразу в тепло нельзя: ткани человека могут разрушиться. Пикуль об этом писал.

         И верно. Через несколько минут я начал чувствовать свои пальцы. Затем Тая вынула мои руки из-под свитера, растёрла пальцы снегом и насухо вытерла платком. А потом сняла свои шерстяные узорчатые красные варежки и надела их
на меня.
         -- А как же ты? – спросил я.
         -- Ничего, я не замёрзну, я привычная, -- ответила она.


                гл. 25   Танцы               


         Вечером были танцы. В просторном холле народу набилось битком, громко играла музыка.
Здесь царствовал полумрак. Подвешенный у потолка диско-шар, медленно вращаясь, создавал своими бликами
на окружающих предметах эффект «звездного неба».
         Первой зазвучала песня Эдуарда Хиля.

               «Пусть морозы, дожди и зной,
                Мне не надо судьбы иной,
                Лишь бы день начинался
                И кончался тобой!»

         Потом пошла АББА. Мы с Таей, попрыгав на быстром танце
(Manny, Manny, Manny), затем стали притоптывать на Ободзинском:

               «А девчонка та проказница,
                На свиданье не показывается
                А он и есть, и пить отказывается,
                А у неё другой оказывается»

и, наконец, поплыли в медленном.
         
               «Любовь, Любовь, Любовь, Любовь,
                Пришедшую ко мне той весной,
                Любовь, Любовь, Любовь, Любовь,
                Пришедшую ко мне той весной…»,

-- растапливал девичьи сердца нежный баритон Сергея Захарова.
      https://www.youtube.com/watch?v=vYkGSzoxSPY

         В эту минуту на неё неожиданно накатила волна нежности.
Она прижалась ко мне, обхватив мою шею руками, и, закрыв глаза, подставила свои губы.
         Я не сразу угадал, чего она хочет. Я думал, что она прониклась музыкой и вся отдалась танцу. Когда же она открыла глаза, я понял свою ошибку и поспешно поцеловал её. Но в моём поцелуе уже не было той трепетности, той ласки и того тепла, на которые она рассчитывала ещё несколько секунд назад. Мы впервые не поняли друг друг



                гл. 26. Христос воскресе!


        В конце апреля наступали пасхальные дни, сразу после полнолуния.
Моя тётка, которая пела в церковном хоре Преображенского собора, предложила мне небольшую подработку.
Надо было постоять пару часов в оцеплении, охраняя процессию крестного хода. В советское время это осуществляла сама церковь на свои средства. Милиция лишь со стороны наблюдала за происходящим.
       
        Обычно народу на эту церемонию собиралось так много, что приходилось сдерживать толпу. В противном случае весь проход вокруг храма был бы заполнен людьми. Расчёт производился сразу после крестного хода. Достаточно было лишь предъявить паспорт. И сумма была немаленькая – целых 10 рублей.
        Тая уговорила меня взять её с собой. Она никогда не была на такой церемонии и очень хотела увидеть всё собственными глазами. На голову она повязала чёрный платок.
   
        Ближе к полуночи бригадир в синей стёганой куртке с табличкой на груди нацепил на мой рукав зелёную повязку.
Затем меня взяли за руки мужики с такими же повязками и мы образовали живую цепь.
        На портике собора засветились две буквы "Х" и "В", зазвучал перезвон колоколов. Процессия священнослужителей медленно двинулась от главного входа вокруг храма. Впереди несли хоругви и иконы. Возглавивший колонну главный священник в золотистой ризе постоянно выкрикивал:
        "Христос воскресе!". Ему в ответ неслось "Воистину воскресе!".
 
        Затем послышалась молитва: "Христос воскресе из мертвых, смертию смерть поправь, и сущим во гробех живот даровав". В этом хоровом многоголосии особенно красиво звучали женские голоса. За хоругвями несли крест Господень,
как трофей — знак победы и торжества веры Христовой.
        Далее несли иконы святителей и прежде всего иконы Божией Матери и Спасителя.
Главный священнослужитель «осенял крестом по трижды на четыре стороны», за ним шли два протодиакона.
Один из них размахивал кадилом, а другой окроплял верующих святой водой.
"Очищает телесные скверны", -- почему-то вспомнилось мне.
   
         Когда процессия поравнялась со мной, народ сзади стал так напирать, что я чуть не разжал руки. Всем хотелось,
чтобы именно их освятили святой водой. Мне никого нельзя было пропускать, но Тая очень хотела пойти вместе с крестным ходом.
         Я сделал для неё исключение. Она, прошмыгнув под моей рукой, нырнула в хвост процессии, где шли в основном обычные миряне. У одной из старушек она взяла большую икону и, прижав её к груди, с невозмутимым видом прошла мимо меня. Ни дать ни взять -- истинная паломница. Хотя кто его знает, может быть, таким образом она решила загладить свои грехи.
         Когда закончились пасхальные мероприятия был уже второй час ночи.
Тая опоздала на последнюю электричку в Пушкин. К сёстрам она идти не хотела -- после дня рождения она рассорилась
со своими родственниками. Пришлось мне её забрать к себе домой.    
   
         Мать категорически запрещала мне приводить девушек домой, а тем более на ночь. Вот и на этот раз, увидев нас
в коридоре, она стала меня отчитывать.
         -- Ты подумай какой пример ты подаёшь младшей сестре! -- укоряла она меня.
         -- Мама, это исключительные обстоятельства, -- оправдывался я. -- Опоздали на последнюю электричку. Форс мажор.
         -- Никаких форс мажоров! -- выговаривала мне мать. -- Мы с тобой договаривались. Гуляй, где хочешь, но здесь,
чтоб я никого не видела. В прошлом году конопатая шастала -- и где теперь хрустальные бокалы?
    
         Услышав шум, в коридор вылезла наша соседка Белла Наумовна.
         -- В ванну всё время шляются, -- пожаловалась она. – А потом трусики пропадают.
         -- Ну тогда я пойду спать на лестницу, -- пробормотала Тая.
         -- Я вместе с тобой, -- сказал я.
Я взял Таю за руку и мы пошли к выходу. Только тогда мать сменила гнев на милость.
        -- Ладно, в первый и последний раз! -- грозно сказала она. -- Только спать будете валетом,  -- глядя в глаза Таи, добавила она.
        -- Как скажите, Антонина Фёдоровна, -- еле сдерживая смех, кивнула головой Тая.

        Когда мы легли в постель, я долго не мог уснуть. Мне захотелось лечь рядом с Таей. Но она мне этого не позволила, помахав у меня перед носом фигурой из трёх пальцев.
        -- Я обещала матери, -- прошептала она.
        «Ну что ж, спать, так спать», -- подумал я. Но ни тут-то было. Она ещё долго щекотала меня под мышками своими ногами. Шкодница!

            
         гл. 27. О свободе


         Утром мать ушла на работу, сестра в школу. У меня же не было двух первых пар, так что я мог никуда не спешить.
Мы с Таей встали, оделись и заправили постель. Пока она умывалась, я сходил на кухню и быстренько  сварганил яичницу с ветчиной, 
         
         После завтрака Тая подошла к моей книжной полке.
         -- Интересно, что ты сейчас читаешь? -- спросила она и, взяв первую попавшуюся книгу,  открыла ее на закладке. Это был "Герой нашего времени" -- роман, который я частенько перечитываю.
       
          "...если она мне даст только почувствовать, -- начала она декламировать подчёркнутый текст, -- что я должен на ней жениться, -- прости, любовь! моё сердце превращается в камень, и ничто его не разогреет снова.
Я готов на все жертвы,.. но свободы моей не продам. Отчего я так дорожу ею?.. Это какой-то врождённый страх, неизъяснимое предчувствие".
         Отложив книгу, она внимательно посмотрела мне в глаза.

         -- Неужели свобода для тебя дороже счастья? – с удивлением спросила она.
         Я не знал, что ей ответить. Я растерялся. Нам говорили на лекциях, что свобода – это осознанная необходимость.
Это, пожалуй, всё, что я мог ей сказать. Кажется, это первым сказал Спиноза.
         Но она мне заявила, что в народе это давно известно, только формулируется по-другому:
         «Покорного судьба ведёт, а упрямого – тащит!»
И добавила: "А по мне, так свобода — это ответственность. Если человек сам за себя не отвечает, -- кто-нибудь непременно начнёт отвечать за него. А это и есть рабство".

              Понятно, почему для пресыщенного и гордого Печорина свобода являлась высшей ценностью. Для него это был очень удобный способ оправдать свой холостяцкий образ жизни, погоню за удовольствиями. Хотя жизнь ещё никому не удавалось перехитрить.

                "Блажен, кто смолоду был молод...
                Кто в двадцать лет был франт иль хват,
                А в тридцать выгодно женат"

              А что же я? Почему я так цепляюсь за эту свободу?
Почему хочется как можно дольше наслаждаться юной негой? И совсем нет желания  взваливать взрослые заботы на свои плечи. Что это? Гедонизм или эгоизм?
            «Но ведь у меня, действительно, нет условий для создания семьи», -- сколько раз убеждал я себя. -- Да и рано мне ещё. Какой из меня отец семейства? Ни профессии, ни жилья. Как говорится, только нищету разводить».
            «А если бросить университет и пойти работать?», -- мелькнуло в голове. – Нет, это тоже не выход, -- тогда я сразу загремлю в армию на 3 года, а так как меня приписали к флоту, то и на четыре. Вряд ли Тая будет так долго меня ждать».
      
            Чтобы как-то «сменить пластинку», я включил радио. Но зазвучавшая песня Марка Бернеса только ещё сильнее испортила мне настроение.
          
                «Выходит, зря, мой старый друг,
                Мы берегли свою свободу.
                Ведь сберегли мы не её,
                А одиночество своё.

                Ну что ж сказать, мой старый друг,
                Мы в этом сами виноваты,
                Что много есть невест вокруг,
                А мы с тобою не женаты…»


                гл. 28. Киношка


         Больше всего мы любили киношку. Ходили на последний сеанс.
Она прижималась ко мне, брала мою руку в свою и только тогда смотрела фильм.
         А какие были киноленты! Что ни фильм -- то шедевр.

           "Дети Райка".
           "Бриллиантовая рука".
           "Щит и меч".
           "Берегись автомобиля".
           "Золотой телёнок".
           "Как украсть миллион с Одри Хепберн".
           "Бег".
           "9 дней одного года".
           "Братья Карамазовы".
           "Девчата".
           и много, много других.

         Всё самое лучшее и прекрасное, что есть в жизни, можно было увидеть на экране. Не случайно кино стало любимым народным детищем. И наряду с книгой, основным поставщиком духовной пищи.
         Как-то мы смотрели с ней фильм по пьесе Арбузова «Таня». Яковлева и Гафт сыграли превосходно.

         А Наталья Архангельская, разлучница, -- вообще мой тип женской красоты. Современная, деятельная,
с одухотворённым лицом, она невольно притягивала к себе мужские взоры, заставляя сжиматься мужские сердца.

         Жалко главную героиню, которая, отказавшись от карьеры врача, посвятила всю себя только любимому мужу.
Но одной женской преданности ему было недостаточно. И со временем она стала ему неинтересна, он начал ею тяготиться...
и полюбил другую. Всё это печально и грустно.

         После фильма Тая долго молчала. Выглядела расстроенной и опустошённой.
         -- Я теперь знаю, почему ты меня бросишь, -- сказала она. -- Тебе станет со мной скучно. Ты полюбишь другую,
равную себе. А я никогда не смогу дотянуться до тебя.
         -- Какие глупости, -- успокаивал я её. — Для любви это не имеет значения.
         -- В этой жизни всё имеет значение, Андрюшенька!

      
                гл. 29. Принимаю таким, какой есть 


         Нельзя сказать, чтобы я не пытался расширить её кругозор. Я давал ей список книг, рекомендуемых тем, кто поступает
на филфак. Где-то около ста наименований. Но она с трудом осилила две-три.
 
         Смотрели мы с ней в БДТ у Товстоногова пьесу Дударева «Порог». Она еле досидела до конца.
         -- И зачем ты меня привёл на этот спектакль про пьяницу? -- сердилась Тая. -- У нас в деревне этого добра завались!
Ещё и в театре на них смотреть!
         И напрасно я пытался ей объяснить, что это не про пьяницу. Это про всемирно - историческую трагедию русского крестьянства. Она ничего слышать не хотела.
         Впрочем, и знаменитая "История лошади" ей тоже не понравилась.
"Лучше бы живых лошадей вывели на сцену, -- сказала она. -- было бы намного интересней".

         Симфоническую музыку она не любила и не стремилась понять. Как-то после посещения капеллы она мне заявила:
         -- Все сидят с умными рожами, будто позируют для мыслителя Родена… Только крылышек им не хватает.
Лучше бы грядку пропололи или траву покосили. Всё же польза какая-то была.
               
         -- А вот Казанова ценил не только телесные удовольствия, но и ум женщины, -- заметил я. -- Он писал: «В конце концов, красивая, но глупая женщина оставляет своего любовника без развлечений после того, как он физически насладился её привлекательностью».
         -- Нормальной женщине любовники не нужны, -- парировала она. -- Нормальной женщине достаточно одного мужа.
И немного подумав, добавила:
       
         -- Ты знаешь, в чём твоя ошибка?.. Ты хочешь, чтобы я была такой же, как ты.
А я другая. Не хуже и не лучше, а другая. Я же не стараюсь переделать тебя, я же принимаю тебя таким, какой ты есть.
Хотя мне, может быть, и не всё в тебе нравится.
         -- Ну что, например?

         -- Например, твой эгоизм и твоё ничем не обоснованное чувство превосходства над другими людьми.
Ты, как Нарцисс, переоцениваешь свои достоинства и недооцениваешь достоинства других. Знаешь, как в анекдоте.

         Один писатель со своим собеседником всё время говорил о себе. Наконец он остановился и сказал:
         «Ну что это мы всё обо мне, да обо мне. Давайте лучше поговорим о вас... Как вам понравился мой последний роман?».
Вот так и ты.

         Понимаешь, я простая баба. Мне это витания в облаках, эти высокие материи ни к чему. Зачем забивать голову знаниями, которые лежат мёртвым грузом? Ведь не найдя выхода, эти знания, как чёрная энергия, только разрушают человека изнутри.
Иметь общее представление я согласна, но не более того.
 
         Будь я писателем или учёным -- тогда другое дело. А зачем мне эти все Кафки, Камю, Сартры? Я верю, я даже убеждена, что когда-нибудь человечество изобретёт библиотеку в кармане. Нажмёшь на кнопочку и получишь ответ на любой вопрос.
Так что все эти твои конспекты в публичке превратятся просто в никому не нужную макулатуру.
         А ведь как в воду глядела! Прорицательница!


                Тая. гл. 30.  Ревность-2

            По случаю юбилея нашего дворца культуры в школе танцев должен был состояться праздничный бал.
Приглашения получили многие выпускники прошлых лет.
            Я тщательно подготовился к этому событию. Отгладил фрак и белую рубашку, начистил яловые сапожки до зеркального блеска. Подрезал ножницами слегка выступающие завитки на висках. Побрызгал на себя туалетной водой Серж Лутенс. Взглянув на себя в зеркало и в фас, и в профиль, я остался доволен своим экстерьером. Вроде бы полный порядок.
Можно отправляться на бал…
               
            Стены танцевального зала были увешаны разноцветными шариками и гирляндами. Музыканты, расположившись
на сцене, исполняли в основном классический репертуар. К восьми часам в помещении стали собираться люди. Народ толпился вдоль стен, оставляя в центе зала свободное пространство. 
            Сначала прошли показательные выступления, в них участвовали выпускники прошлых лет.  Затем очередь дошла
до учащихся. Мы с Таей и ещё семь пар с нашей группы откатали, как говорят фигуристы, хорошо знакомый нам вальс
«Сказки Венского леса», который мы исполняли ещё на конкурсе в Юсуповском дворце.
            
           После танца к нам с Таей подошла Яна.   Она была в своём любимом лиловом платье с кружевами,  её пышную причёску украшали лиловые ленточки.            
            -- С техникой у вас безупречно, -- с язвительной улыбкой сообщила она. -- Придраться не к чему.  Но немного подумав, пожала плечами и добавила: «А на конкурсе вы смотрелись лучше».
            -- Это почему же? – спросил я.
            -- Тогда у вас горели глаза, а сегодня ваши лица были непроницаемы, а взгляды -- какими-то тусклыми.
            -- Нельзя вечно гореть, -- возразил я.  «Многие спокойные реки начинаются шумными водопадами, а ни одна не скачет
и не пенится до самого моря».
            -- С господином Печориным я спорить не буду, -- игриво подмигнула мне Яна. -- У нас с ним разные взгляды на жизнь... Но ведь не зря говориться: в одну реку нельзя войти дважды.
            
            После того, как эта язвочка от нас отцепилась, между мной и Таей возникло минутное замешательство.
Некоторое время мы оба старались не смотреть друг другу в глаза, а глядели в большое зеркало в золочённой раме, висевшее
на стене. И действительно, в чём-то Яна, возможно, была права: вид у нас был какой-то нерадостный, проще говоря, отрешённый.
            
            Впрочем, вскоре настроение улучшилось. К нам подошла Анна Юрьевна в пышном изумрудном платье и поблагодарила за хорошее выступление.
            Затем наш преподаватель стала обсуждать с Таей некоторые детали прошедшего танца –- рамку рук, правильную постановку линии корпуса... В их разговоре я участие не принимал, ибо в этих вопросах я совершенный профан.
             
             И тут заиграла музыка. По залу поплыли величественные звуки вальса. Объявили белый танец. Первые пары вошли
в круг.      
             Неожиданно перед нами появилась Ольга в чёрном сетчатом платье для латиноамериканских танцев с модным в то время силуэтом «Русалочка», то есть, с расклешённой от уровня колен пикантной полупрозрачной юбкой, заканчивающейся изящными кисточками и бахромой.
          
             -- Таечка, можно я украду у вас кавалера на один танец? – с извиняющейся улыбкой обратилась она к Тае. – Вы ведь всё равно не танцуете.
             Тая сжала губы и развела руки в стороны.  Повода отказать у неё не нашлось.

   
             Я, сделав шаг к Ольге, заложил левую руку за спину и кивком головы пригласил её на тур вальса.  Она после глубокого реверанса ответила лёгким поклоном.  Ольга положила, согнувши, правую руку мне на плечо, я обхватил её талию, и мы вместе с другими парами закружились по залу.
               
             Её лёгкий подвижный стан подчинялся каждому моему движению. Иногда Ольга горделиво откидывала назад свои плечики и грациозно кружилась под моей рукой.
             -- Я давно мечтала с вами станцевать, -- призналась она. -– Просто не было подходящего случая.
             -- Удивительно! -- ответил я. -- Столько времени мы уже знакомы, а танцуем вместе первый раз.

             Мы кружились по залу, почти не касаясь пола. С наслаждением, легко и свободно скользили, плыли, летели. Растворившись в музыке, мы почти не ощущали себя. В первом круге тонко прочувствовали друг друга, а во втором превратились в единое целое, словно попав в магический водоворот, двигались удивительно слаженно, нога к ноге. Прикосновение её рук, её улыбка, шорох платья приводили меня в сладкий трепет.

             -- Как с вами легко танцевать! –- услышал я приятный комплимент и не смог сдержать улыбки от таких лестных слов.
Я ответил взаимностью, сделав тонкий комплимент о её таинственных мягких бархатных глазках.  Мои слова ей явно пришлись по душе.  Ольга не выдержала и звонко от души рассмеялась.
             За всё время, пока мы танцевали, она не переставала смотреть на меня зовущим и манящим взглядом. Этот взгляд мне было трудно прочесть. В нём сквозила не то насмешливая улыбка, не то иронический вопрос. Иногда мне казалось, что этим взглядом Ольга пристально всматривается в мою душу, чтобы при случае. если понадобиться, вывернуть ее наизнанку.
             
             Когда танец закончился, она подвела меня к Тае.
             -- Ну вот, возвращаю вам вашего кавалера в целости и сохранности, -- отчиталась Ольга и, кивнув напоследок Тае, отошла в другой конец зала, где её уже поджидала Яна.

              Я взглянул на Таю и просто остолбенел.  У неё был совершенно потерянный вид. Выражение лица – грустное и печальное, как у маленькой девочки, у которой только что отобрали любимую игрушку.
              «Что же такого случилось? –- недоумевал я. –- Что я такого сделал? Она же сама разрешила мне танец с Ольгой».

              А может Тая как Кити на балу (увидев Вронского с Анной) заметила в наших глазах «дрожащий, вспыхивающий блеск… и улыбку счастья и возбуждения, невольно изгибающую губы…». И тогда «весь бал, весь свет, всё покрылось туманом в душе Кити».*
             
              О как же проницательно женское сердце! Оно видит то, что не видят глаза, слышит то, что не слышат уши.

                «Я и слепой тебя увижу
                Я и глухой тебя услышу
                Немой -- тебя я буду звать
                Без рук – дыханьем обнимать» 
               
              Мне ничего не оставалось, как утешить Таю. обнимая и целуя её.
Оставшаяся часть праздничного вечера пролетела незаметно и особой радости нам уже не доставила.
---------------------------
* "Анна Каренина"
               

                гл. 31. Василий
   
         
         Одно время у неё в общежитии не работал телефон. Я решил сделать ей приятный сюрприз и прикатил к ней в общагу
без приглашения. Вахтёрша меня хорошо знала и пропустила без документов, но при этом почему-то она старалась не смотреть мне в глаза.
         Я подошёл к Таиной двери и постучал. Услышав знакомый голос «не заперто», вошёл в комнату.
Тая была не одна. За столом на стуле сидел молодой парень в белом свитере и кирзовых сапогах. Тая сидела на кровати.
Судя по их лицам, у них только что состоялся долгий и не очень приятный разговор. На столе, завёрнутый в полиэтилен, лежал большой кусок мяса, рядом стояла трёхлитровая банка сметаны. Тая рассказывала, что Василий иногда привозит ей продукты из посёлка. Скорее всего это был он.
 
         После минутного неловкого молчания парень встал, подошёл ко мне и предложил выйти. Был он крупнее меня и поздоровей.
         «С таким бугаем мне не справиться», -- подумал я. Но отступать было некуда -- мы вышли в коридор.
Он сразу схватил меня за грудки и сильно прижал к стене. Глаза его горели злобой и ненавистью. Парень тяжело дышал, казалось, он хочет разорвать меня на куски.   Я, схватив его за запястья, с огромным трудом удерживал его руки... Неизвестно, чем бы всё это кончилось, если бы Тая не вышла из комнаты.
       
         -- Прекратите немедленно! – приказала она. – Я что сказала!
После этих слов он весь обмяк, потух, осунулся и отпустил меня. Затем забежал в комнату, схватил полушубок и шапку и направился к выходу. Проходя мимо меня, остановился. Боль исказила его лицо, подбородок его дрожал.
         -- Не обижай её, она хорошая! -- дрожащим голосом произнёс он и вышел на улицу.
         
         Как она мне потом рассказывала, Василий умолял её помириться и вернуться к нему, уверял, что больше ему никто не нужен, но Тая его не простила. Василий работал на двух работах, чтобы накопить на кооперативную квартиру. Жильё в посёлке он снимал.
       

                гл. 32. В мастерской художника


         В один из дней, гуляя по Невскому, мы с Таей зашли в гости в мастерскую к моему другу, художнику Бородину.
Он только что вернулся из Австрии, откуда привёз несколько интересных работ. Бородин попросил меня придумать к ним яркие названия.
         Это были горные пейзажи Альп, выполненные в технике мастихина, когда краска наносится не кистью, а маленькой лопаткой в форме ножа.
         Получаются рельефные объёмные мазки. Живопись отличается яркими натуральными цветами. Причём краски обычно
не смешивают, а берут прямо из тюбика.
         В мастерской находилось несколько друзей Бородина, известных художников. Непонятно, каким ветром занесло сюда мою старую знакомую Яну. Все бурно обсуждали выставленные картины.

          Работы получились удачными – это было общее мнение. К тому же пейзажи были не простые. Бородин писал их ночью, при свете луны, забираясь высоко в горы. Особенно удалась ему одна картина, где был изображён горный козёл.
Стали вспоминать, какие ещё животные водятся в Альпах.
   
        То ли Тае надоело молчать, то ли она решила поучаствовать в разговоре, но вдруг ни с того ни с сего она ляпнула:
        -- Там есть ещё, как их там, кенгуру.
        Все так и грохнули со смеху. А Яна с торжествующей улыбкой презрительно посмотрела на Таю. Ну подумаешь, перепутала Австрию с Австралией -- с кем ни бывает.

        Но Тая так не считала. Она побледнела как полотно, отошла в дальний угол и больше ни с кем не разговаривала.
        Когда мы выскочили на улицу, в её глазах стояли слёзы.
        -- Я -- дура! Я -- набитая дура! Я тебя только позорю перед твоими друзьями. Я отшучивался, пытался сгладить этот неловкий момент, но она меня уже не слушала. Она ушла в себя.
   
        Сейчас-то я понимаю, что мне тогда надо было не разубеждать её, а прижать к себе, погладить по головке,
как маленького ребёнка, и сказать: «Даже если ты дура -- то ты моя дура! И я не променяю тебя ни на какую другую!».
       
        После этого случая мы стали всё больше и больше отдаляться друг от друга, реже встречаться. Будто невидимая полоса отчуждения пролегла между нами.

----------------------------------------   
        К сожалению, следующая страница в дневнике отсутствует. О чём говорили, что делали молодые люди, выйдя из мастерской, я так никогда и не узнал, ибо после гибели Бурцева спросить мне было уже не у кого.    


                гл. 33. Отдай мне её!
         
         
         Как быстро бежит время! Ещё недавно была осень, а уже наступила весна. Последний лёд с Ладоги прошёл по Неве, сразу стало тепло. В Таврическом саду проклюнулись первые зелёные листочки, защебетали птицы.
         У Таи заканчивалась учёба. Вскоре ей предстояло возвращаться домой, на берега родной Ладоги.

         Однажды утром Тая зашла ко мне в гости. Я был один: мать ушла на работу, сестра в школу. Мы сидели за столом,
пили кофе и болтали о разных пустяках. Непонятно зачем я вытащил из кармана маленький календарик и стал просматривать  даты, которые были обведены красным карандашом.   
         -- Что это ты там делаешь? -- спросила меня Тая.
         -- Смотрю, какие дни у тебя безопасные, -- ответил я.
         Вдруг она ни с того ни с сего рассмеялась...          

         -- А может я хочу родить от тебя ребёнка! -- игриво царапая меня глазками, заявила она. -- Буду получать алименты -- или тебе придётся жениться на мне.
         Я немного растерялся и не знал, что ответить...
         -- А, напугался! -- с ликующей улыбкой сказала она. -- Трусишка зайка серенький! -- покачала головой. -- Да не боись. Матрос ребёнка не обидит!
Думаешь, я не понимаю, что я тебе не подхожу. Я для тебя, как бы это помягче сказать, -- усмехнулась она, -- для времяпровождения...
         Я пытался ей возразить, но она не слушала меня.
      
         -- Вот Полина. Вы с ней подходите друг другу. У неё теперь высшее образование. Тебе будет о чём с ней поговорить...
в перерывах. Да и в свет с ней будет выйти не стыдно. А что я всё молчу да молчу, или ляпну какую-нибудь глупость.
Только ставлю тебя в неловкое положение.
                (Какое-то время мы молчали, а потом она продолжила)

         Кстати, если серьёзно, я действительно хотела от тебя родить, так просто, для себя. Бедный мой Васька, ему, конечно, будет больно. А впрочем, это не важно. Он меня возьмёт любую и с ребёнком и без... Он меня просто любит.
         -- Тебе что, его совершенно не жалко?
         -- Нисколечко! -- ответила она. -- Тебе же меня не жалко, когда ты делаешь мне больно. Ты просто этого не замечаешь, потому что не любишь. Ты любишь только себя (у неё намокли глаза).
А Васька? Васька хороший мужик. Но, увы, я его не люблю. Может потому так себя и веду, как последняя стерва.
        -- Пока я учусь, у меня нет материальных условий для создания семьи, -- неуверенным голосом произнёс я.
        -- Ты это уже тысячу раз повторял, -- кивнула она и вдруг запела:
   
                «А любовь нельзя отложить!
                Без неё не хочется жить
                Не горят небеса, не сияют глаза»

         Обезьянка, которую я купил и повесил на стенку, стала главным украшением моей комнаты. Накануне отъезда Тая пришла ко мне и попросила отдать ей это плюшевое чудо. Я ни в какую — обезьянка мне тоже очень нравилась.
         
         Тогда она закатила мне самую настоящую истерику. Тая заплакала, упала на колени и стала умолять. Только тут я узнал, что за болезнь приключилась с ней зимой. У неё был выкидыш. Она лишилась ребёнка.
         -- Почему же ты мне ничего не сказала? -- спросил я.
         -- А зачем? -- ответила она. – Ты всё равно его не хотел. Он бы тебе только мешал. У тебя же грандиозные планы.
         Я молчал, мне нечего было сказать.
         -- Отдай мне её! -- ещё раз попросила она. -- Считай, это мой  неродившийся ребёнок. В конце концов, -- это единственное, что у меня осталось от нашей любви! Отдай мне её!

         Я снял обезьянку со стены и передал ей. Она схватила это плюшевое чудо и прижала к своей груди, как тогда в парке.
Я встал на колени рядом с ней. Она уткнулась лицом в мою грудь и разрыдалась,
«всхлипывая и колеблясь всей грудью, как плачут дети».


                гл. 34. До свидания, Ленинград!      


          В день отъезда Таи стояла холодная промозглая погода.
Всё вокруг: машины, дома, улицы, приобрело тусклый серый оттенок. В такие дни влага проникает сквозь камень, сквозь одежду, под кожу человека, укрыться от неё нет никакой возможности. Дождь собирался, собирался, да так и не пошёл.
               
          С утра Тая сдала постельное бельё коменданту и выписалась из общежития. Приехав из Пушкина в Ленинград,
она отнесла кожаную сумку с вещами в камеру хранения Московского вокзала и купила билет до Петрозаводска.
Её поезд отправлялся ровно в полночь, что было очень удобно: ночью легла спать, а утром проснулась – и ты уже на месте. 
               
           Покончив с делами, Тая поехала в школу бальных танцев, чтобы попрощалась со своим преподавателем.
Между Анной Юрьевной и Таей, несмотря на инцидент с Викой, сохранялись самые тёплые дружеские отношения…
           -- Как же нам будет вас не хватать! -- с сожалением сказала хореограф.
           -- Я тоже буду скучать, -- кивнула головой Тая и обняла Анну Юрьевну. – Спасибо вам за всё! Я никогда не забуду то, что вы для меня сделали. 
           -- Таечка, -- ответила ей растроганный педагог. -- Вы удивительным образом скрашивали наши повседневные будни, создавая в коллективе атмосферу праздника.  Вы заслуживаете самого лучшего: здоровья, личного счастья, долгих и счастливых лет жизни…
 
           После волнительного прощания Тая сходила в ближайшую киношку и посмотрела классный фильм «Призрак замка Моррисвилль».  Потом побродила по городу. Удивительно, но ноги сами вели её туда, где мы когда-то были вместе.
               
                "Скажите мне, что может быть
                Прекрасней Невской перспективы,
                Когда огней вечерних нить
                Начнет размеренно чертить
                В тумане красные извивы?!"

           Она прогулялась по Невскому проспекту и, перейдя Дворцовый мост, последний раз полюбовалась ростральными колоннами. А за мостом Строителей на Петроградской стороне прошлась по Александровскому парку около театра имени Ленинского Комсомола. Ей показалось, что афиши для спектакля «Зримая песня» стали более красочными, даже настроение улучшилось.         
               
            Затем на двенадцатом трамвае переехала Кировский мост и направилась к Таврическому саду. Там у большого пруда, предварительно купив городскую булку, покормила своих любимых уточек. Некоторые их них, особенно бойкие,
громко хлопали крыльями, нетерпеливо крякали и вырывали кусочки хлеба прямо из её рук.
            Проходя по берегу водоёма, Тая неожиданно обнаружила под кустами сирени хорошо ей знакомую белую скамейку-качалку на цепях, которая снова стояла на прежнем месте. Она подошла к ней, присела и стала покачиваться.
                В это время с репродуктора на столбе зазвучала лирическая мелодия.
            
                "На тебе сошелся клином белый свет
                На тебе сошелся клином белый свет..."
               
             Только теперь, немного расслабившись, она почувствовала, как грустно ей было покидать этот город, ставший для неё таким близким и родным, где у неё появилось так много друзей…

             Поначалу, приехав в Ленинград, Тая ощущала себя маленькой песчинкой, затерявшейся в этих каменных джунглях.
Но позже она узнала, что за суровыми стенами домов живут приветливые, доброжелательные люди, которые не раз приходили ей на помощь. Именно они являлись душой и сердцем города, с которым так не хотелось расставаться...

                "И майской ночью в белом дыме,
                И в завываньи зимних пург
                Ты всех прекрасней - несравнимый
                Блистательный Санкт-Петербург!"


                гл. 35.  Сиреневый туман

 
          В одиннадцать часов вечера в дверь нашей комнаты постучала соседка Белла Наумовна:
          -- Андрей, тебе звонят!  Женский голос.
          Я вышел в коридор, подошёл к тумбочке, на которой стоял телефон, и взял трубку.  Звонила Тая.  Она сообщила,
что уезжает.  Поезд на Петрозаводск отправляется ровно в полночь.
          -- Если будет желание, можешь проводить, -- неуверенным голосом добавила она. 
          -- А ты где? – спросил я.   
          -- На Московском вокзале, -- ответила Тая. –- Четвёртая платформа, правая сторона. Идти недалеко, у меня последний вагон.   
          Я сказал, что уже выхожу, положил трубку, накинул на себя куртку с капюшоном на случай дождя и выскочил на улицу.   
 
          Шёл я быстро и уже через полчаса оказался на вокзале.  Пройдя огромный световой зал, вышел на проход к поездам. Здесь царила обычная вокзальная суета.
          Толкая тележки с ручной кладью, куда-то спешили носильщики. Почти бегом, чуть не сбив меня с ног, пронеслась семейная пара, увешанная сумками и баулами.  Маленький старичок в морской фуражке проковылял в сторону электричек.  Внимательно оглядывая всех присутствующих, рядом прошагал военный патруль.
               
          Когда я подошёл к четвёртой платформе, с правой стороны уже стоял поезд.  У последнего вагона группа студентов
в зелёных стройотрядовских куртках пела под гитару песню о Карелии.  Я посмотрел по сторонам и увидел Таю, идущую мне навстречу.
          Честно признаюсь, я её сразу и не узнал.  Она никогда не любила тёмные тона. Сейчас же и куртка, и вязаная шапочка
на ней были чёрного цвета.  Судя по уставшему виду и залёгшим под глазами тёмным кругам, она была на грани нервного срыва.

           Мы поприветствовали друг друга и, имея запас времени, решили прогуляться по платформе.  Тая была налегке. 
Свою кожаную сумку она уже забрала из камеры хранения и занесла в купе.
          
                "Мысли путанные вьются,
                Вновь молчим и я, и ты.
                Сердце с сердцем расстаются,
                И сжигаются мосты"

           Я ожидал, что сейчас начнутся упрёки и слёзы, но Тая, к моему удивлению, оказалась в весёлом расположении духа.
           -- Признайся, что тебе полегчало? -- с улыбкой сказала она. -- Теперь я не буду путаться у тебя под ногами.
           -- Что ты такое говоришь! -- пытался возразить я.
           Но Тая даже слушать меня не стала.
           -- Я надеюсь, ты не долго будешь печалиться, -- кокетливо сощурив глазки, продолжала она. -- Оленька быстро найдёт
для тебя слова утешения…
         
           Тая усмехалась, стоила рожицы, игриво поводила плечиками, весело щебетала, как птичка.  Даже рассказала смешную историю о том, как к её соседке ночью пытался залезть молодой морячок, но перепутал окна и попал в комнату коменданта.

           Увидев на платформе расчерченные мелом квадратики, она не удержалась и стала играть в классики,
подпрыгивая то на одной, то на другой ноге. Ну прямо как маленькая. При этом Тая просто заливалась от смеха.
Казалось, она окончательно перевернула страницу со своим прошлым и начала новую жизнь с чистого листа.
           «Как она так может? – с возмущением думал я. – Тем более в такой день». У меня сегодня всё валилось из рук!
Места себе не находил, предчувствуя её скорый отъезд.  А когда утром пил чай, неловким движением опрокинул стакан на пол. 
             
           Чтобы отвлечь меня от грустных мыслей, Тая стала пересказывать  содержание фильма, который она сегодня посмотрела, а затем поделилась впечатлениями от прошедшего дня.
Я говорил ей что-то своё. Мы так заболтались, что совсем забыли о времени. Когда подошли к концу платформы, по радио объявили: «Граждане пассажиры, заканчивается посадка на поезд Ленинград-Петрозаводск. Состав отправляется через пять минут».
           Нам ничего не оставалось, как быстренько  развернуться и направиться в обратную сторону. Состав был длиннющим, пришлось резко ускорить шаг…
               
          У нашего вагона народу было немного.  Студенты, попрощавшись с провожающими, уже заняли места в своих купе. Лишь высокий рыжий парень в зеленой куртке оставался на платформе, он исполнял на гитаре мою любимую песню
для своей подружки:
             
               «Сиреневый туман над нами проплывает
               Над тамбуром горит полночная звезда
               Кондуктор не спешит, кондуктор понимает
               Что с девушкою я прощаюсь навсегда»
      
          Подойдя к парню, Тая неожиданно стала ему подпевать:            

               «А рядом ты стоишь и слёзы утираешь
               Быть может через год свидание придёт
               Быть может через год меня ты потеряешь
               Быть может через год другого ты найдёшь»
               https://www.youtube.com/watch?v=UxKO17gn-mY
         
          Получилось очень душевное исполнение на два голоса.

          В это время по радио объявили об отправлении нашего поезда.  Гитарист, махнув рукой своей девушке, заскочил в тамбур. Я расцеловал Таю, подал ей руку и помог зайти в вагон. После чего тяжело вздохнул и тут же об этом пожалел: а что если она подумает, что я вздохнул с облегчением. 
               

          Внезапно Тая обернулась, быстро взглянула на меня и вспыхнула вся. Как же она изменилась в лице! Глаза намокли.
Беспечность, наигранная весёлость, напускное безразличие -- всё мигом исчезло. Такой я её никогда не видел.
Волосы из-под шапочки выбились, а взгляд отрешённый, отсутствующий. Словно она была не в себе...
               
          Ошарашив проводницу, Тая выскочила из вагона и бросилась мне на грудь.  Обхватив мою шею руками, она задрожала как осиновый лист... Проводница ей что-то кричала, но Тая не слышала.
          -- Таечка, опоздаешь! -- уговаривал я её. -- Сейчас поезд тронется. Возьми себя в руки, Таечка!
          А она, всхлипывая, надтреснувшим голосом запричитала: «Андрюшенька, ты не понимаешь... мы видимся с тобой последний раз!»
         
          Боль горячей волной подкатила к горлу, земля качнулась под ногами. Состав дёрнуло, зазвенели сцепки, вагон шатнуло,
и он плавно тронулся с места. Я буквально силой разнял девичьи руки и подтолкнул Таю к дверям.  Рыжий гитарист подхватил её за рукав куртки и помог затащить в тамбур.
          Нам повезло, успели в самый последний момент, пока поезд не набрал ход, заставив изрядно понервничать проводницу… Какое-то время мы с ней ещё видели друг друга, а когда она скрылись в сизом тумане, странная грусть сжала мне сердце. 
         
          Если бы я знал, что натворил!  Если бы я знал, что с этой минуты счастье навсегда отвернётся от меня и умчится с этим поездом!  Если бы я знал, что уже никогда не смогу рассчитывать на благосклонность судьбы!

                гл. 36  Прощальная записка

 
           Перед отъездом Тая написала мне прощальную записку, но ничего об этом не сказала.
Я случайно обнаружил её послание, когда перелистывал «Героя нашего времени».  Записка находилась как раз в том месте,
где была моя закладка.               
         
            «Знаешь, я слишком люблю тебя, чтобы терпеть твоё равнодушие, -- писала она, -- твоё старание быть приветливым, ласковым, в то время как ты всё время думаешь о другой.
            Такой уж я человек, что вначале думаю о других, а потом о себе.               
               
            Я летела на каждую нашу встречу!  Я любила тебя до потери себя!   Я хотела утопить тебя в своей ласке, видеть
в твоих глазах своё отражение.   Я была твоей до последнего вздоха!
            Как-то ты назвал меня молчуньей.  Ты прав, я молчу на свою голову, когда надо кричать.  А я только и позволяла себе, что пореветь. Но у меня уже нет сил.
               
            Я опустошена, раздавлена, меня всё время жжёт изнутри. Ты не представляешь, как трудно всё это держать в себе!
Я не знаю, как у тебя сложится с этой Олей, но уверена только в одном: без тебя бы она не умерла, у неё есть всё, что нужно
для счастья.
             У меня же был только ты, а теперь не осталось ничего!  Мужчин я всегда сравнивала только с тобой. 
И мне не хотелось иметь никого кроме тебя, и себя я берегла только для тебя.
               
             Увы, мой папа не начальник главка, как у Оли.  Меня не привозят на чёрной Волге в институт.  У меня нет её шикарных нарядов. У меня было лишь одно моё бедное любящее сердце, но ты и его забрал у меня».

             
             Прочитав записку, я чуть не задохнулся от боли!  Меня словно обухом ударило по голове!
Что-то в моей душе перевернулось.         
             
             Она всегда, когда я её звал, приезжала ко мне, где бы она ни была!
Она бежала, она летела, она неслась только за тем, чтобы увидеть меня!
               
              Я же относился ко всему с невозмутимой беспечностью, как к чему-то само собой разумеющемуся, как Нарцисс. 
Есть мужчины, созданные быть воинами; есть мужчины, созданные быть философами.  А себя я считал почему-то созданным для любви.  А потому, в соответствии со своим предназначением, возможно, воспринимал Таю лишь как первое звено в длинной цепочке наслаждений, которые уготовила мне судьба, позабыв лишь одну простую истину, что за всё в этой жизни придётся платить.          
             
               "Если вы хотите, чтобы вас трогали и ласкали -- это страсть.
                Если вы хотите, чтобы о вас заботились -- это инфантилизм.
                Если вы хотите, чтоб вас неистово любили -- это эгоизм".
               
                Но когда вы любите — вы ничего не хотите.  Вы просто любите!         

             В моей жизни были разные женщины: умные и глупые, красивые и не очень. Но всё это было не моё.
Словно я позаимствовал их на время у их мужей, любовников и у них самих.
             А свою, которая бы меня просто любила, я больше так и не встретил.

               "О, боже! Полжизни ждал я этих слов!
                О, боже! Но оказался не готов!
                О, боже!..
                Не знаю, как тебе сказать!
                Что наши судьбы не связать!..
                Спаси меня и помоги,
                Я стал совсем, совсем другим.
                Я стал другим..."


               
                гл. 37    Эпилог
   
         
            Cпустя почти 40 лет в моей квартире раздался звонок. Я вышел в коридор, открыл входную дверь.
На пороге стояла Полина. Я её сразу узнал. Годы мало изменили её, хотя и выглядела она очень солидно. На ней было чёрное кожаное пальто и меховая лисья шапка. В руках она держала чёрный подарочной пакет.   

            Полина была замужем за Костиком, имела троих детей, заведовала кафедрой в московском институте.
Мы как-то с ней виделись в университете на встрече выпускников и обменялись адресами. Тогда она весь вечер была
в приподнятом настроении, но сегодня принесла печальную весть.
            -- Таечка умерла, -- сказала она. -- Умерла легко, во сне. Вот еду с похорон. Внизу такси, так что я на минутку.
Тая просила тебе передать.
                (она дала мне пакет)
«Вот я и выполнила её последнюю просьбу, -- она посмотрела на часы, -- поезд через 15 минут с Московского вокзала.
Я уже опаздываю». Она помахала мне рукой и побежала по ступенькам вниз.

            Я вернулся в свою комнату, открыл пакет. Там лежала коричневая плюшевая обезьянка, которую я когда-то подарил Тае.
Я достал обезьянку. Удивительно, но она была ещё тёплая, как будто она хранила тепло её рук.
            Я прижал обезьянку к груди. Тревожно забилось сердце. Мне тогда даже показалось, что это не обезьянка,
а сама Тая прильнула ко мне.

            Кроме обезьянки в пакете лежал ещё конверт. Я открыл его. Там была одна из фотографий Таечки, где она радостно улыбалась, скрестив руки на груди. На другой стороне фотографии было написано.   
            «Прощай, Андрюшенька! Помни обо мне»
А дальше шёл мелкий шрифт. Я уже плохо вижу – пришлось надеть очки.

            Это была её прощальная песня, которую она когда-то обещала мне прислать. Удивительно, но она выполнила это своё обещание…
            Буквы расплывались перед моими глазами. Я чувствовал удивительную пустоту внутри себя. Как будто моя душа вылетела из меня и парила вместе с её душой где-то далеко-далеко в облаках…

                Я тону в твоих глазах
                Я в руках твоих растаю
                Даже в самый жаркий день
                Без тебя я замерзаю

                Я тону в твоих глазах
                Я в руках твоих растаю
                В облаках твоей любви
                Будто птица я летаю!

                И ночные твои фонари
                Этой ночью ты мне подари
                Твои губы и руки твои
                И любовью меня напои!..
      
---------------------------------------------------               
P.S.  После прочтения этих записей я тоже как и Бурцев не мог спокойно смотреть на обезьянку  и подарил её детям.
       В это время в голове почему-то звучали строчки Ахматовой:
   
                "Разлучение наше мнимо:
                Я с тобою неразлучима,
                Тень моя на стенах твоих,
                Отраженье мое в каналах,
                Звук шагов в Эрмитажных залах,
                И на гулких сводах мостов..."
 

2008г. СПб.