Глава вторая
37 непримиримых. Советский женский отряд маки 1
или:
Изложение событий с использованием наиболее вероятных версий
В предыдущей главе были приведены и в минимальном объёме охарактеризованы отечественные и французские работы, благодаря которым советский партизанский отряд «Родина», принимавший участие во французском Сопротивлении, к настоящему времени является, пожалуй, самым известным из 35 советских отрядов маки, сражавшихся за свободу Франции.
На основании этих работ (публикаций в периодической печати, интернете, исторических исследований, изданных книг, документальных кинолент Франции, Республики Беларусь, России) имеется возможность воссоздать более-менее приближенную к реальным событиям ситуацию при создании этого уникального подразделения в истории Сопротивления.
В феврале 1944 года в местечко Эррувиль (Errouville) в департаменте Мёрт и Мозель в Лотарингии, недалеко от известной линии Мажино, прибыл товарный эшелон, доставивший «живой груз», заключённых женщин из Советского Союза. [20] Здесь располагался один из многочисленных концлагерей, созданных гитлеровским режимом на территории Европы. В лагере находились несколько тысяч невольников из разных стран: военнопленные, антифашисты, участники Сопротивления, в том числе около 800 женщин. Многие были привезены из СССР. [56] Концлагерь размещался в длинных бараках с двухэтажными нарами, бывших казармах для солдат, обслуживавших линию Мажино. Вокруг лагеря — колючая проволока, по углам — вышки с пулеметами и прожекторами. [31]
Среди вновь прибывших заключённых были бывшие подпольщицы и связные партизанских отрядов либо подозреваемые в связях с партизанами из Белоруссии, Ленинградской области и других оккупированных районов СССР. Все узницы прошли через допросы в застенках фашистского гестапо, многие ранее побывали в других нацистских концлагерях, таких как женский лагерь смерти Равенсбрюк. [29,30]
В 5 километрах от Эррувиля в городке Тиль (Thil) прибывшим женщинам предстояло работать в железорудной шахте. Условия труда были каторжные.
Полуголодное существование и непосильный труд выжимали из заключённых все силы и обрекали на гибель. Ежедневно их поднимали в 4 утра, давали по кружке эрзац-кофе (суррогат), кусочек хлеба (из муки с опилками) [80] и отправляли пешей колонной несколько километров до железнодорожной станции. Во время этого перехода женщины научились спать на ходу, поддерживая друг друга, чтобы не упасть, опасаясь, что упавших пристрелят. [85] На станции садились в вагоны и через двадцать минут были в шахте. Работали на добыче железной руды. Отбойными молотками, кирками долбили руду, затем лопатами, руками грузили в вагонетки, которые толкали наверх. При измельчении руды в шахте стоял розовый туман — шахтная пыль, которая оставалась на одежде заключённых, попадала в дыхательные пути. [29,30] Рабочая смена длилась 12 часов. В обед получали «еду»: литр похлебки и 200 граммов черного, твердого хлеба. [80] По завершению смены следовали обратным маршрутом: езда в вагонах, километры до лагеря. Ближе к полуночи — отбой.
Работа, с которой справится не каждый здоровый мужчина. А для узниц, большинство из которых были молоденькие, хрупкие девушки, фактически дети, ранее прошедшие через гитлеровские истязания и истощённые многомесячным недоеданием, это существование было явной дорогой в мир иной.
Тем не менее, гордый дух этих каторжанок не был сломлен. Гитлеровская машина напрасно стремилась превратить их в послушное стадо, лишить человеческого достоинства. Из воспоминаний Надежды Лисовец: «В штреках охраны не требовалось; отобьешься от своей группы и поминай как звали: чуть в сторону — ямы от старых разработок, бесконечные галереи. Поэтому мы шли в обнимку попарно, след в след за мастером: у него единственного в подземной кромешной тьме был фонарь. Но чувствовали мы себя в шахте свободнее. Не опасаясь, пели советские песни, говорили о делах на фронте. Часто в такие беседы вступали и мастера-французы…». [8]
С самого начала пребывания в концлагере они мечтали вырваться из ненавистного рабства. В лагере при помощи антифашистов из французского Сопротивления был создан подпольный комитет, в который вошли Надежда Лисовец, Розалия Семенова-Фридзон (тётя Катя) и Анна Михайлова [20]. Возможно, в составе комитета были помимо трёх перечисленных также: Александра Парамонова, Лариса Сомчинская, Нина Корякина и Елена Кабановская. [9]
В некоторых публикациях говорится о том, что в создании подпольного комитета в концлагере Эррувиль, в марте 1944 года принимал участие также антифашист, подпольщик, инструктор ЦКСВ Иван Троян [20].
Центральный комитет советских военнопленных (ЦКСВ) под руководством уполномоченного ЦК Компартии Франции Гастона Лароша был создан в декабре 1943 года в Париже. Но ранее, в августе 1943 г., Гастон Ларош поручил члену русской группы Сопротивления Василию Таскину устанавливать связи с лагерями советских военнопленных и выделил ему в помощь Ивана Трояна. Иван Троян развернул свою деятельность вначале в Дижоне, а после — в Нанси. В марте 1944 года ЦКСВ направил Василия Таскина в Нанси для создания штаба партизанского движения на востоке Франции. [96] Штаб приступил к работе после приезда Василия Таскина в Нанси, с 10 апреля 1944 года. [101] Иван Троян устанавливал связи с лагерями, где находились советские заключённые, помогал созданию в них лагерных комитетов и обеспечивал их связь с ЦКСВ, переправлял беглых пленных в партизанские отряды, распространял в лагерях листовки и газету «Советский патриот», издаваемую ЦКСВ. В известных рапортах Ивана Трояна за апрель и май концлагерь Эррувиль не упоминается. Троян был арестован фельджандармами в июне 1944 года в городке Тиль, куда он, по мнению В. Таскина, приехал для встречи со связными лагеря Эррувиль. Ивана Трояна жестоко пытали, но он никого не выдал и был казнён. [96]
Женщинам из подпольного лагерного комитета вскоре удалось установить связь с вольнонаёмными итальянцами и французами, работавшими в шахте механиками, электриками. Они оказались коммунистами, имевшими связь с партизанами-маки. Началась подготовка к побегу и ожидание намеченного дня. Операция готовилась в строжайшей тайне: о предстоящем побеге были осведомлены лишь немногие узницы, состоящие в лагерном подпольном комитете. [29,30]
В апреле добыча руды постепенно прекратилась. Начались работы по расширению галерей в шахте, очистке стен, цементированию полов. Фашисты явно готовили шахту то ли под ангары, то ли для сооружения подземных заводских цехов. [29,30] Очевидно, нацисты планировали превратить галереи шахты в подземную мастерскую по сборке беспилотных ракет ФАУ. [2,9,96]
Меж тем, вскоре произошло событие, потрясшее всех невольников Эррувиля. Лагерное руководство не слишком заботилось о технике безопасности при работе в шахте, — к чему беречь жизни никчёмных рабов, чья участь — горбатиться на благо третьего рейха? В конце апреля 1944 года, в один из серых будничных дней, примерно на 200 метров обрушился потолок галереи, в которой работало около пятьдесят молодых девушек. Из-под обвала было извлечено около 20 тел, остальные 20-25 девушек из-за угрозы дальнейшего обрушения достать не удалось, — они нашли вечный покой вдали от своей Родины, во французской земле, раздавленные сотнями тонн камней. Имена их остались неизвестны. [2,29,30,56] В скорбном оцепенении прошло погребение тех, кого удалось извлечь, их похоронили в яме на пустыре недалеко от входа в шахту. На этом пустыре — множество холмиков и холмов — без крестов и надгробий. Безымянные могилы узников, погибших от истощения, от непосильного труда, от болезней. [29,30]
Жители городка Тиля в последнее десятилетие исключительно по собственной инициативе и за свой счёт восстановили привходную часть штольни, а вход в шахту превратили в мемориал в честь советских партизанок «Родины», о чём было изложено в предыдущей главе. Надписи на мемориальных досках перед входом в шахту на французском и русском языках свидетельствуют о том, что жители городка сохранили память о страдавших здесь узницах, как погибших, так и тех, кто, совершив побег, влился в ряды Сопротивления и сражался за свободу Франции. [53] А на месте обвала, где до сих пор находятся тела узниц, установили православный крест и возложили розы. [103]
Следующим событием, хорошо запомнившимся не только заключённым, но и жителям Эррувиля, стала акция неповиновения 1-го мая 1944 года. Обычно подъём в концлагере начинался с появлением служившей у немцев блоковой по имени Шурка, прозванной узницами Пластинкой, которая ходила по баракам и орала: «Па-дымайсь!». За сотрудничество с лагерной властью, ей доверяли раздачу хлеба узницам. Но 1-го мая никто из пленниц не отреагировал на призыв Пластинки — решено было устроить забастовку. В барак ворвалась лагерная охрана и начала силком, орудуя прикладами, избивая женщин, стаскивать с нар и гнать на работу. [10]
Когда конвоирам удалось наконец-то построить пленниц в колонну и погнать по дороге на станцию, вдруг в руках узниц появились красные флажки: косынки, кофточки, шарфики, которыми они размахивали, и в рядах раздалась песня. [10] Десятки голосов подхватили пролетарский Гимн «Интернационал», который до 1944 года был Гимном Советского Союза.
Потом запели другие песни, из которых звонче всех звучала «Москва майская».
Кипучая, могучая,
Никем непобедимая.
Страна моя, Москва моя, —
Ты самая любимая!.. [29,30]
И так до самой станции. Через 70 лет после этого события некоторые старожилы Эррувиля и Тиля вспоминали эту колонну и это пение.
Тильчанка Лилиан Монзани Сантини через много десятилетий рассказывала такие подробности: «Однажды я услышала издалека пение. Увидела, как медленно движется поезд. В дверях и окнах — руки женщин с красными флажками. Они пели «Интернационал». [9]
Девушки, конечно, рисковали, ведь они не знали, какое наказание можно ждать от взбесившихся фашистов, — расправа могла быть самой жестокой. Оправдан ли был такой риск? — В этом отчаянном акте непокорности, видимо, взяло верх чувство человеческого достоинства, желание показать ненавистному врагу, что советского человека, даже слабую женщину, не удалось поставить на колени…
В Тиле перед входом в шахту узницы устроили митинг. Конвоиры, угрожая автоматами, с трудом загнали их в шахту. Но и в подземелье они не приступили к работе, а продолжали пение… [29,30]
Ночью, по возвращению в лагерь, начались репрессии. Всех заключённых выстроили как на плацу в шеренгу. Собравшееся лагерное начальство провело допрос: «Кто зачинщики бунта?». Поскольку главари не были выявлены, старшие колонн (как их в лагере называли, — колон-фюреры): Нина Алексеева, Клавдия Чернова, Нина Агошкова и Софья Байкова для устрашения других были жестоко избиты, наголо острижены и брошены в сырой холодный карцер. [16] Они были на неделю лишены пайка, а на следующий день им предстояло выполнять тяжёлую работу: часами таскать стволы деревьев. [2]
Это был акт коллективной солидарности близких по духу людей, — если бы подобное устроили одиночки, они были бы немедленно уничтожены. Но лагерному начальству нужна была рабская рабочая сила, и расправу пришлось отложить до прибытия новой партии узников. Понимая, что девушки в опасности, руководство французскими и советскими маки приняло решение организовать побег работающих в шахте Тиля узников. 8 мая 1944 года дерзкий план был реализован.
По версии Риты Урицкой 37 женщин были выведены из лагеря при содействии участника французского Сопротивления Жоржа Маньетта и группы партизан, входившей в состав отряда «Сталинград». [51] Эта же информация встречается и в других источниках. [16] Но в рапорте командира партизанского отряда «Сталинград» Георгия Пономарёва за май отсутствуют какие-либо сведения, подтверждающие участие бойцов отряда в осуществлении побега заключённых из лагеря Эррувиль. [97]
По сведениям Рене Барки побегу заключённых содействовали помимо шахтерского механика Жоржа Маньетта также два итальянца, работавшие электриками, все трое — убежденные коммунисты. Они обеспечили контакт с руководством маки в Аргоннских лесах. Операция была скоординирована с руководством маки FTPF-MOI (5*) Парижского региона и ЦКСВ, которым руководил Гастон Ларош. На уровне Восточного региона операцией руководили командир советских партизанских отрядов на востоке Франции Василий Таскин и командующий FTPF Интер-региона 25. Детали операции обеспечили связные: Катрин (Edith-Judith Haithin, она же Catherine Varlin) и Франсуа (Axel Simondy). [2] Эти же сведения приведены в СМИ Белоруссии: «Французы из «маки» обеспечили охрану и свободное продвижение к назначенному месту» [8], а также в документальной повести Романа Ерохина. [29,30]
Как всё происходило в реальности? Основная версия осуществления побега описана в книге Романа Ерохина «Девчонки наши за Верденом».
Работа в шахте заканчивалась в 8-9 часов вечера. Затем — поездка до станции и переход пешим порядком до лагеря. Т.е., в лагерь возвращались в сумерках. Связными было определено приметное месте (развилка посредине пути), в котором узники, выйдя из колонны, углубятся в лес. В произведении приведён эпизод, который вполне мог происходить в реальности: в намеченном месте, чтобы отвлечь конвоиров, в голове колонны кто-то из заключённых должен устроит «бузу», с целью вызвать ответную стрельбу… Воспользовавшись устроенной заварухой, заключённые небольшими группами по несколько человек незаметно должны были выйти из колонны. Пройдя по лесу три километра, беглецы достигнут ручья. Выше по ручью — место встречи групп. Туда же придут связные и проводники. [29,30] Подобное описание приведено также в прессе города Орла. [84]
По всей видимости, это был не единственный путь побега. В последнем интервью в 2012 году Александра Парамонова рассказывала о том, что бежали также через выкопанный под проволокой проход. По ту сторону колючей проволоки можно было достигнуть леса, в котором намечалось место сбора групп и встреча с французскими партизанами. [3] В книге Романа Ерохина о втором варианте написано очень скупо: на территории лагеря в неприметном месте под колючей проволокой был проход, через который сбежала Елена Кабановская. [29,30] В сборнике «Фронтовичка» Куйбышевского книжного издательства приведена версия о том, что Елена Кабановская и другие узницы бежали через «проход в колючей проволоке». [26] В воспоминаниях дочери Галины Демьяновой, основанных на рассказах матери, побег был осуществлён «разными маршрутами, чтобы не попасться всем разом». [85]
Всё свершилось так, как было запланировано. «Как сейчас помню, поздний майский вечер, - рассказывала впоследствии Надежда Лисовец. - Темень непроглядная. В лесу на сборном пункте нас уже ожидали одиннадцать маки. По замыслу мы должны были попасть в русский партизанский отряд. Но прибывшие накануне каратели перекрыли туда путь. Пришлось идти в другую сторону, к французским партизанам». [10]
Первоначально беглецов планировалось присоединить к партизанскому отряду «Сталинград» [2,8,29,30,80], который в это время базировался в 90 км к югу от Эррувиля в районе населённого пункта Бук (Boucq). В рапорте №7 командира Жоржа за май месяц отмечается большое количество операций: от пуска под откос поездов до изъятия оружия у коллаборационистов, захвата динамита и прочие диверсионные и боевые действия. [97] Так что, вполне возможно, что гитлеровцы в это время могли охотиться за «сталинградцами», устраивать облавы, блокировать подходы к базе отряда и пр.
Побег был массовый — 64 человека. В первую ночь нужно было как можно дальше уйти от лагеря, от возможной погони. Путь лежал на юго-запад, шли очень быстро, почти бегом, без привалов всю ночь: лесами, болотами, полями, вдоль железнодорожной насыпи. Проходя вблизи селений, занятых немцами, чтобы не создавать шум деревянными колодками, бежали босиком. [2] В дневнике Надежды Лисовец об этом — несколько строк: «37 женщин и 27 мужчин в первую ночь прошли 38 км. Девушки усталые, но счастливые, ноги стертые, горят огнем». [8] Днём устроили отдых в лесной зоне, контролируемой бойцами французского Сопротивления. [2]
Далее беглецам пришлось преодолевать водное препятствие, канал шириной около 30 метров. [29,30] Вероятнее всего, это был канал реки Мёз (Canal de la Meuse), протекающий в северо-западном направлении недалеко от города Сен-Миель.
Пройдя за две ночи около 70 километров, беглецы присоединились к французским партизанам в Аргоннских лесах между городами Сен-Миель (Saint-Mihiel) и Бар-Ле-Дюк (Bar-le-Duc) [9,56,80], в лесном массиве Кёрс (Koeurs). То, что все беглецы достигли намеченной цели, свидетельствует о тщательной подготовке операции и о помощи местных жителей…
(5*) MOI (Main-d’oeuvre immigree) — «Наемный труд иммигрантов». Профсоюзная организация иммигрантов во Франции, из которой вышли вооружённые подразделение Сопротивления.
Продолжение: http://proza.ru/2021/08/28/1244