ВЕЩИ СТАРОГО ДОМА.
Ящик для инструментов.
Мой папа, Пархаль Петр Михайлович, был очень аккуратным человеком. Всё любил раскладывать по полочкам, развешивать по гвоздикам, сортировать по коробочкам. Некоторые коробочки были с надписями, некоторые безымянные. Жили мы в собственном доме, доставшемся нам от наших ближайших предков – дедушки и бабушки. В нашем хозяйстве было много всяких разных ящиков и ящичков.
Свои большие строительные инструменты первой необходимости папа клал в особый ящик. Там лежали, фуганки, пилы, деревянные угольники. В нашем доме хранились ящики из-под почтовых посылок, а также, сделанные папой, специальные ящики для хранения яблок, помидоров. Всегда обращал на себя внимание небольшой ящик, плотно сбитый из досок, с крышкой на металлических петлях. Он сильно отличался от всех остальных, плотно закрывался на надежную защёлку, которая отпиралась с большим трудом, на крышке имелась брезентовая ручка. Ручка легко складывалась и позволяла сверху ставить другой ящик.
Я пыталась понять происхождение этого ящика: откуда и из-под чего он мог быть. Из своего детского опыта я представляла известные мне предметы и пыталась мысленно поместить их внутрь этого ящика. Но ни один из них не вмещался в его небольшой объём.
Меня донимало любопытство. Моих придуманных вариантов назначения этого ящика не хватало в моём воображении. Ни один из них меня не удовлетворял. Однажды, наблюдая за папиной работой по столярному делу (я часто проводила время в папиной мастерской) спросила: что находилось в этом ящике когда-то, и откуда у нас эта вещь?
И папа поведал мне историю возникновения этого ящика и его целевого назначения. Он рассказал, что в таких ящиках в войну хранили патроны. Что этот предмет живёт в нашем доме давно, с военных лет. При освобождении Невеля шли очень ожесточённые бои. Невель освободили советские войска довольно быстро, а вот в лесах враг надежно окопался и выбить его оттуда было очень трудно. Жители из освобожденного города ещё долго видели зарницы взрывов и грохот канонад в лесах Невельщины.
Может этот ящик патронов помог вырваться какому-то солдату из огненного кольца. А может быть именно он оказался пуст в самую трудную минуту боя…
Теперь же этот ящик хранил в себе папины инструменты: стамески, напильники, плоскогубцы, долото, клещи, шило, сапожный нож, молоток – то, без чего не может обойтись настоящий хозяин. Но судя по отделке и какому-то ненашенскому виду ящик тот был немецким.
Солдатский ремень
Сейчас нельзя наказывать детей физически, за это можно даже схлопотать статью за недолжное обращение с ребёнком. А на западе можно лишиться родительских прав. В семье моих родителей не было традицией наказывать своих детей, тем более ремнём. Однако папа иногда показывал мне свой небольшой ремешок и грозился наказать меня за моё упрямство и непослушание. Но не более того.
У папы был ещё один ремень широкий, кожаный, с потускневшей пряжкой, тёмный и гладкий с одной стороны, и чуть мохнатый с другой. Он всем видом своим говорил, что повидал жизнь и хлебнул немало траншейной грязи. Это был папин солдатский ремень.
Висел он на крючке для одежды и использовался для единственной цели – подготовки к бритью. Перед самым бритьём папа доставал свою опасную бритву, хитро вкладывал её в изгиб пальцев и привычным движением начинал водить лезвием по шершавой стороне своего солдатского ремня: то в одну, то в другую сторону. Таким образом он правил свою золингеновскую бритву, доводя лезвие до самого тончайшего состояния.
Когда я находилась рядом и наблюдала за его действиями, он начинал ещё и припевать: «Парень я молодой, но хожу я с бородой и ничуть не беспоко-ю-ся – пусть растет она до по-я-са. А когда прогоним фрицца, будем стричься будем бриться…»
При этом я всегда улыбалась…
Плюшевый мишка.
В моём детстве игрушками нам не баловали. В некоторых семьях их не было вовсе. И тогда игрушками становились пустые спичечные коробки, из которых детскими руками мастерилась мебель для игрушечной комнаты, катушки из-под ниток, которые служили колёсами для самодельных автомобилей, гибкая цветная проволока, из которой получались забавные человечки. Во всё это мы играли с упоением, разжигая свои детские фантазии и выдумку.
Но мне повезло, у меня были настоящие игрушки. Например, кукла с фарфоровой головой. Кукла была небольшая, плотно набитая ватой и по ощущению казалась почти живой. Её вид говорил о том, что не одни маленькие ручки поигрались с нею. Для этой куклы папа из деревянных планочек смастерил кроватку. Кроватка была добротная, сделанная с любовью и прилежанием. На ночь кукла с фарфоровой головой укладывалась и накрывалась одеяльцем, очень похожим на настоящее, которое мне сшила мама.
Я думаю, что кукла перешла к нам от моих двоюродных родственников – брата Серёжи и сестры Веры, которые были старше меня и детские вещи и детские книжки плавно переходили от них в мои руки.
Но была ещё одна замечательная игрушка – плюшевый мишка со стеклянными глазками и маленькой чёрной заплаткой на боку. Он был большой относительно моего роста, приятный на ощупь и очень для меня тяжелый, т.к. набит был опилками.
В нём вроде бы не было ничего особенного. Но я любила мишку больше всех остальных игрушек, носила его по комнате, убаюкивала, как живого. А он в ответ тоже обнимал меня своими лапами…
История одной скрипки.
Тонкая деревянная шейка, охваченная простой веревочкой и зацепленная за гвоздик на стене... Она висела с краю всегда на одном месте, и, когда входили в комнату, она никогда не попадала в поле зрения, поэтому казалась незаметной, малозначимой для окружающих. Корпус изящный, темно-коричневого цвета с потухшим лаком, небольшими царапинами на деке и еле заметной трещиной от края деки до эфы …
Такой я впервые увидела «живущую» в нашем доме скрипку. Этот предмет в скромном убранстве провинциальной комнаты с простой типовой мебелью, казалось, диссонировал с окружающими предметами. Но нет, была еще одна вещь в большой комнате, которая, я понимала, сочеталась в особом своем предназначении с этим изящным и, казалось, забытым инструментом. Это было большое чёрное пианино.
Учиться на нем стали я и моя старшая сестра.
А скрипка висела и ждала папиных рук...
На скрипке он научился играть на фронте. У сослуживца была скрипка, тот умел играть и научил папу. Их рота противовоздушной обороны аэродрома не вела активных боёв. Из-за быстрого наступления врага, их часть то и дело перебрасывали в глубь страны. Чаще пешком по пыльному бездорожью, бывало и на машинах, иногда перебрасывали в эшелонах... Сохранился тетрадный листок желтый от времени и затертый от кармана гимнастерки, где простым карандашом папиным почерком написаны пункты следования их части: Великие -Луки (22 июня 1941 года) — Торопец — Торжок — Андреаполь — Кашин — Москва — Рязань — Касимов — Смоленск — Рославль — Белосток — Allenstein (9 февраля 1945 года) . Папа рассказывал, что в бой они вступили уже только после Москвы, когда Красная армия изменила ход военных событий и перешла в наступление. Между переправами, боями и обстрелами два солдата, два бойца занимались «обычным военным» делом — играли на скрипке... А действительно, если даже в блокадном Ленинграде голодные дети учились, концертные бригады в госпиталях раненым бойцам давали концерты, а в тылу работали ученые, если в осаждённом городе звучала музыка Шостаковича, почему бойцы красной армии в минуты передышки не могли играть на скрипке? Просто потому, чтобы сохранить в своих душах и мыслях что-то мирное, человеческое... Так как, то, что происходило вокруг, было очень далеко от этого...
Я не помню, какого цвета были у папы волосы, я его помню совсем седым... А еще, он то и дело глотал таблетки, когда астма перехватывала дыхание, и потирал ноющие суставы рук. Мне было очень жалко папу. Мама говорила, что все болезни у папы от сырости окопов и блиндажей...
Держал смычок папа, как я теперь понимаю, совсем не так, как учат в музыкальных школах, он держал его за самую середину, да и ноты знал едва ли, играл всё на слух. Папа прижимал подбородком к плечу скрипку, наклонял голову, сдвигал густые брови и, как будто бы вспоминая, несмело начинал играть какой-то свой наигрыш:
Потом он переходил на русские народные мелодии и венгерские наигрыши... Очень нравился ему Венгерский танец № 5 Брамса. Страстная песенная мелодия вырывалась из-под его смычка, волновала, брала за душу... Вместе с музыкой накатывались военные воспоминания... Папины глаза увлажнялись, он чаще сбивался, а потом и вовсе переставал играть, ссылаясь на то, что плохо помнит мелодию... И скрипка отправлялась на свое место, на стену, перехваченная за тонкую шейку простой веревочкой.
Эту скрипку папа привез с войны. Желание играть навсегда оставил в нем боевой товарищ. Папа нашёл эту скрипку в одном из разрушенных домов города Алленштейна, что под Кенигсбергом, где для папы и закончилось наступление советских войск. Тогда, в феврале сорок пятого, их часть срочно перебрасывали на второй – восточный фронт. Дорога была длинная, через всю страну, на Дальний Восток. Ехали в эшелонах... Пока ехали, война закончилась... Повезло, их часть расформировали…
Вернулся папа домой … Семьи нет... Зато сохранился дом..., и к нему, как приложение – скрипка... Можно строить новую жизнь...
Когда я стала взрослой, я решила в память о папе оживить голос нашей семейной реликвии. Я снесла скрипку мастеру... Он осмотрел её со всех сторон... заглянул внутрь... там, на нижней деке виднелась пожелтевшая бумажная бирка «1936, Deutschland». «Скрипка фабричная, но хорошая и звучать будет хорошо, потому что время хорошо высушило дерево», – сделал заключение мастер. Мы её чуть-чуть подклеили, подшлифовали, поменяли струны.
И вот раздались первые волшебные звуки папиной скрипки под маленькими пальчиками моей дочери. Труден путь музыканта, тут и смычок не слушается, и руку надо выворачивать как-то неестественно.
Но вот уже первые шаги позади. И скрипка поет голосом Моцарта, Вивальди, Дворжака, Брамса... Льются волшебные звуки музыки из-под смычка. Путешествует скрипка вместе со своей маленькой хозяйкой – моей дочерью, внучкой моего папы. На каникулы к бабушке – и скрипка вместе с нами. Побывала скрипка и в Греции — школьный ансамбль ездил туда на летний отдых. Тогда наша скрипка получила паспорт для пересечения границы, даже с цветными фотографиями в фас и профиль. Не Страдивари, конечно, но тоже раритет.
Время бежит, и вот уже позади выпускной экзамен в музыкальной школе. Музыка, увы, не стала профессией моей дочери. Но со скрипкой моя студентка расставаться не спешит. В промежутках между зубрежкой латыни, нет-нет, да и зазвучит в домашних стенах скрипичная мелодия. Незримо переняла манеру у своего дедушки, которого никогда не видела. Вот так передаётся родственная эстафета.
А тут ещё родилась мечта поучиться в Германии, в стране, откуда родом сама скрипка. Есть такое жизненное правило – если чего-то очень захотеть, и постараться, то, скорее всего, мечта сбудется. Три года ушли на овладение немецким языком, ещё год на подготовку к экзаменам и вот, снова первый курс, но теперь уже в Майнце, что на западе Германии.
В университете есть любительский симфонический оркестр.
– Меня берут в оркестр, я возьму с собой скрипку, мам? – с радостью возвестила дочь.
В аэропорту все вещи погрузили на тележку. Небольшую пирамиду из сумок венчал знакомый чёрный футляр... Всего два часа перелета и – Германия...
Willkommen in Deutschland!
Но скрипка всё равно вернулась в отчий дом. Она уже окончательно обрусела и стала русской скрипкой.