ЭТО МЕРЗКОЕ СЛОВО - ПОГРОМ!, или "Парус! Порвали парус!.."
...И каятся никто не собирался
И до тех пор, пока люди Земли могут произносить это противоестественное слово без содрогания и отвращения - НИ-ЧЕ-ГО не изменится на этой Планете.
К тому идет. И все Войны, "яры", овраги, океаны крови - от того, что не вздрагивают "человеческие" сердца при одном упоминании этого животного, зверского, немыслимого для разумного существа, слова.
...И снова о "воспитании" словом, и "сострадании, и "детской литературе"...
Валентин Катаев. "Белеет парус"...
"...Между тем пение становилось все явственнее. Тогда Петя с полной ясностью увидел, что та низкая и темная туча, которая лежала на горизонте Куликова поля справа от вокзала, вовсе не туча, а медленно приближающаяся толпа.
В доме захлопали форточки.
В кухне послышались чьи-то сдержанные, очень тихие голоса, топтанье, шум юбок, и в коридоре совершенно неожиданно появилась пожилая женщина, держа за руку ярко-рыжую заплаканную девочку.
Женщина была одета, как для визита, в черные муаровые юбки, мантильку и фильдекосовые митенки. На голове у нее несколько набок торчала маленькая, но высокая черная шляпка с куриными перьями. Из-за ее плеча выглядывали матово-бледное круглое лицо Нюси и котелок «Бориса - семейство крыс».
Это была мадам Коган со всей своей семьей.
Не смея переступить порог комнаты, она долго делала в дверях реверансы, одной рукой подбирая юбки, а другую прижимая к сердцу. Сладкая, светская и вместе с тем безумная улыбка играла на ее подвижном, морщинистом личике.
- Господин Бачей! - воскликнула она пронзительным птичьим голосом, простирая обе дрожащие руки в митенках к отцу. - Господи Бачей! Татьяна Ивановна! Мы всегда были добрыми соседями!.. Разве люди виноваты, что у них разный бог?..
Она вдруг упала на колени.
- Спасите моих детей! - исступленно закричала она, рыдая. - Пусть они разбивают всё, но пусть пощадят детей!
- Мама, не смей унижаться! - злобно крикнул Нюся, засовывая руки в карманы, и отвернулся, показав свою подбритую сзади, синеватую шею.
- Наум, замолчишь ли ты наконец? - прошипел «Борис - семейство крыс». - Или ты хочешь, чтобы я тебе надавал по щекам? Твоя мать знает, что она делает. Она знает, что господин Бачей - интеллигентный человек. Он не допустит, чтоб нас убили...
- Ради бога, мадам Коган! Что вы делаете? - бормотала тетя, бросаясь и поднимая еврейку. - Как вам не стыдно? Конечно же, конечно! Ах, господи, прошу вас, входите... Господин Коган... Нюся... Дорочка... Какое несчастье!
Пока мадам Коган рыдая, рассыпалась в благодарностях, от которых папа и тетя готовы были провалиться со стыда сквозь землю, пока она рассовывала детей и мужа по дальним комнатам, пение за окном росло и приближалось с каждым шагом.
По Куликову полю к дому шла небольшая толпа, действительно напоминавшая крестный ход.
Впереди два седых старика, в зимних пальто, но без шапок, на полотенце с вышитыми концами несли портрет государя.
Петя сразу узнал эту голубую ленту через плечо и желудь царского лица. За портретом качались церковные хоругви, высоко поднятые в холодный, синеватый, как бы мыльный воздух.
Дальше виднелось множество хорошо, тепло одетых мужчин и женщин, чинно шедших в калошах, ботиках, сапогах. Из широко раскрытых ртов вился белый пар. Они пели:
- Спаси, го-о-споди, лю-у-ди твоя и благослови до-стоя-я-а-ние твое...
У них был такой мирный и такой благолепный вид, что в лице у отца на одну минуту даже заиграла нерешительная улыбка.
- Ну, вот видите, - сказал он, - идут себе люди тихо, мирно, никого не трогают, а вы...
Но как раз в этот миг шествие остановилось против дома на той стороне улицы. Из толпы выбежала большая, усатая, накрест перевязанная двумя платками женщина с багрово-синими щеками. Ее выпуклые черные глаза цвета винограда «изабелла» были люто и решительно устремлены на окна. Она широко, по-мужски, расставила толстые ноги в белых войлочных чулках и погрозила дому кулаком.
- А, жидовские морды! - закричала она пронзительным, привозным голосом. - Попрятались? Ничего, мы вас сейчас найдем! Православные люди, выставляйте иконы!
С этими словами она подобрала спереди юбку и решительно перебежала улицу, выбрав на ходу большой голыш из кучи, приготовленной для ремонта мостовой.
Следом за ней из толпы вышло человек двадцать чубатых длинноруких молодцов с трехцветными бантиками на пальто и поддевках. Они не торопясь один за другим перешли улицу мимо кучи камчей, и каждый, проходя, наклонялся глубоко и проворно.
Когда прошел последний, на месте кучи оказалась совершенно гладкая земля.
Наступила мертвая тишина. Теперь часы уже не щелкали, а стреляли, и в окнах были вставлены черные стекла.
Тишина тянулась так долго, что отец успел проговорить:
- Я не понимаю... Где же, наконец, полиция?.. Почему из штаба не посылают солдат?..
- Ах, да какая там полиция! - закричала тетя с истерической запальчивостью.
Она осеклась. Тишина сделалась еще ужаснее. «Борис - семейство крыс», присевший на край стула посре-дине гостиной, в котелке, сдвинутом на лоб, смотрел в угол косо и неподвижно больными глазами.
Нюся ходил взад и вперед по коридору, положив руки в карманы. Теперь он остановился, прислушиваясь. Его полные губы кривились презрительно, натянутой улыбкой.
Тишина продолжалась еще одно невыносимое мгновение и рухнула. Где-то внизу бацнул в стекло первый камень. И тогда шквал обрушился на дом. На тротуар полетели стекла. Загремело листовое железо сорванной вывески. Раздался треск разбиваемых дверей и ящиков. Было видно, как на мостовую выкатываются банки с монпансье, бочонки, консервы.
Вся озверевшая толпа со свистом и гиканьем окружила дом. Портрет в золотой раме с коронкой косо поднимался то здесь, то там. Казалось, что офицер в эполетах и голубой ленте через плечо, окруженный хоругвями, все время встает на цыпочки, желая заглянуть через головы.
- Господин Бачей! Вы видите, что делается? - шептал Коган, потихоньку ломая руки. - На двести рублей товару!
- Папа, замолчите! Не смейте унижаться! - закричал Нюся. - Это не относится к деньгам.
Погром продолжался.
- Барин! Пошли по квартирам, евреев ищут!
Мадам Коган вскрикнула и забилась в темном коридоре, как курица, увидевшая нож.
- Дора! Наум! Дети!..
- Барин, идут по нашей лестнице...
На лестнице слышался гулкий, грубый шум голосов и сапог, десятикратно усиленный в коробке парадного хода. Отец трясущимися пальцами, но необыкновенно быстро застегнулся на все пуговицы и бросился к двери, обеими руками раздирая под бородой крахмальный воротник, давивший ему горло. Тетя не успела ахнуть, как он уже был на лестнице.
- Ради бога, Василий Петрович!
- Барин, не ходите, убьют!
- Папочка! - закричал Петя и бросился за отцом.
Прямой и легкий, с остановившимся лицом, в черном сюртуке, отец, гремя манжетами, быстро бежал вниз по лестнице.
Навстречу ему, широко расставляя ноги, тяжело лезла женщина в белых войлочных чулках. Ее рука в нитяных перчатках с отрезанными пальцами крепко держала уве-систый голыш. Но теперь ее глаза были не черными, а синевато-белыми, подернутыми тусклой плевой, как у мертвого вола. За ней поднимались потные молодцы в синих суконных картузах чернобакалейщиков.
- Милостивые государи! - неуместно выкрикнул отец высоким фальцетом, и шея его густо побагровела. - Кто вам дал право врываться в чужие дома? Это грабеж! Я не позволяю!
- А ты здесь кто такой? Домовладелец?
Женщина переложила камень из правой руки в левую и, не глядя на отца, дала ему изо всех сил кулаком в ухо.
Отец покачнулся, но ему не позволили упасть: чья-то красная веснушчатая рука взяла его за шелковый лацкан сюртука и рванула вперед. Старое сукно затрещало и полезло.
- Не бейте его, это наш папа! - не своим голосом закричал Петя, обливаясь слезами. - Вы не имеете права! Дураки!
Кто-то изо всей мочи, коротко и злобно, дернул отца за рукав. Рукав оторвался. Круглая манжета с запонкой покатилась по лестнице.
Петя видел сочащуюся царапину на носу отца, видел его близорукие глаза, полные слез - пенсне сбили, - его растрепанные семинарские волосы, развалившиеся надвое.
Невыносимая боль охватила сердце мальчика. В эту минуту он готов был умереть, лишь бы папу больше не смели трогать.
- У, зверье! Скоты! Животные! - сквозь зубы стонал отец, пятясь от погромщиков.
А сверху уже бежали с иконами в руках тетя и Дуня.
- Что вы делаете, господа, побойтесь бога! - со слезами на глазах твердила тетя.
Дуня, поднимая как можно выше икону спасителя с восковой веточкой флердоранжа под стеклом, разгневанно кричала:
- Очумели, чи шо? Уже православных хрестиян бьете! Вы сначала посмотрите хорошенько, а уж потом начинайте. Ступайте себе, откуда пришли! Нема тут никаких евреев, нема. Идите себе с богом!
На улице раздавались свистки городовых, как всегда явившихся ровно через полчаса после погрома. Женщина в белых чулках положила на ступеньки голыш, аккуратно вытерла руки о подол юбки и кивнула головой:
- Ну зараз здесь будет. Хорошенького помаленьку.
А то уже слышите, как там наши городовики разоряются Айда теперь до жида на Малофонтанскую, угол Ботанической.
И она, подобрав тяжелые юбки, кряхтя, стала спускаться с лестницы..."
Дмитрий Быков:
"Хорошая детская литература всегда очень политизирована. Возьмите Бруштейн «Дорога уходит в даль». Это великая детская проза. И девочка, которая там живет, неравнодушна к миру.
И в «Чипполино» - мы понимаем, что кум Тыква хороший, бедный и добрый. К сожалению, от конфликта богатых и бедных никуда не денешься.
И литература детская – самая лучшая политика. Это сострадание тем, кому плохо. Детей надо учить состраданию."
Тут с Дмитрием Львовичем я не то, чтоб не согласна... Наверняка та лекция о Катаеве была лет за... до сегодняшнего дня.
Мало того, что "прививка" практически бессмысленна. Для большинства. Она лишь на короткое время может сделать еще не оскверненное реалиями детское сердце мягче, податливей, справедливей...
У меня своя статистика. И бессчетное количество примеров из жизни реальной. Реальных людей. Потому что много лет наблюдала, записывала. Не провоцировала: не позволяла распускаться. И реалии времени(не говоря уж о месте)... Инет и новый век окончательно подтвердил.
Во все века люди искали стрелочников. Более удобной мишени, чем евреи не нашлось. Теперь же...
В общем, я не оптимист. Ни по поводу перспектив планеты, ни о сострадательных прививках. Для этого другая порода людей должна появиться на Земле.
Но после того, как исчезнет НАПРОЧЬ эта. НЕОБУЧАЕМАЯ. А тут еще "искусственный интеллект" правит бал. Практически такой же "искусственный" - как у абсолютного большинства на планете Большой Нелюбви.
Оттянуть момент войн палкамии и камнями... если только...
"А в ночи дома горели,
Старый Янкель мирно спал.
Молча шла громить евреев
Стервеневшая толпа.
От безумных пьяных бесов
Не спастись в полночной мгле
. Окровавленные пейсы
На затоптанной земле.
Ниц истерзанная Хая,
Дом их пламенем объят.
"Боже, я тебе прощаю",
- В небо кроткий мертвый взгляд..."
(Нат.Болтянская)
А меня, знаете, что в детстве удивляло: КАК люди живут после этого: внуки-правнуки погромщиков, предателей и делают вид, что ни-че-го не произошло, не происходило на этой прекрасной без выпрямленных "животных", планете. Очень короткая эта вспышка сознания. Со-страдания. У меня про нее в разного рода публицистике(газетной и не только) отражено. После еврейских концертов, спектаклей, порой даже "на время иные почувствовали себя евреями"... Но "на минуту". Да чего там: евреи!.. (-Но сейчас не об этом!..") Я знала много умных, образованных, по нашим меркам даже смеющих считать себя интеллигентами и людьми хорошими, но... Когда люди все еще силятся оправдать НЕМЫСЛИМОЕ и вообще унижение другого, такого же, как он!..
НЕ болит в человеке ЧЕЛОВЕЧЕСКОЕ. (Слишком мало тех, у кого болит "не свое".) И... это не только о еврейских погромах и Бабьих ярах. Теоретически только... Портит настроение и аппетит на минутку...
"Как это страшно!" - пишут в соцсети. И не только про "это"! Нет. Не страшно! Иначе б не было! Не допустили б!
30.09-01.10. 2023.Тишрей 5784-го...