- Не расстраивай меня, Егорушкин. Тебе надо сдать эту курсовую! - Натка сдвинула тонкие брови. Курносый носик стал еще более курносым, а губки превратились в прехорошенький бантик.
Так Егорушкин влюбился. И, конечно, сдал курсовую. А потом защитил диплом. А за ним кандидатскую и докторскую.
Потому что всему предшествовало вот это Наткино: "Не расстраивай меня, Егорушкин!"
Она повторяла эту фразу по любому поводу. Даже, когда заливалась хохотом, держась за живот. "Не расстрааааивааай меняяяя, Ег-ег-орууушкин". Первый раз он спросил, помнится: "Ты ж смеёшься! Чем же я тебя расстраиваю?"
А она сказала, что в данном случае, "расстроить" - не значит окунуть в грусть.
- Ну, ты же знаешь, как расстраиваются музыкальные инструменты, например. Просто перестают выдавать стройные звуки.
Он не расстраивал. Старался не расстраивать. Но знал, что фразу эту услышит по любому поводу. Главное, уловить интонацию, с которой фраза сия произнесена. Натка ей и хвалила, и ругала, и предупреждала, и жалела.
Он помнит ее огромные, ставшие темно-серыми из ярко-голубых глаза, когда она осторожно трясла его голову и хлопала по щекам после аварии: "Не расстраивай меня, Егорушкин. Не расстраивай меееняяя". И завыла тихонечко, как-то по-щенячьи неумело, когда он попытался улыбнуться.
- Ну, и когда в ЗАГС? Сколько можно? Перед роднёй неудобно! - Наткина мама с грохотом поставила перед Егорушкиным тарелку.
Он хотел было сказать, что вот только диплом...
Но Натка пнула его под столом и зашипела в ухо: "Не рашшштраивай меня, Егорушшшшкин".
Она была самой красивой невестой на свете. Да, и женой тоже.
- Пойду, Катюне абрикос куплю, - Егорушкин погладил русые волосики дочери и улыбнулся жене.
- Абрикос? Или абрикосов? Не расстраивай меня, Егорушкин, - голос был строгий.
Он не расстраивал. Поэтому нашел и прочёл давно забытые правила родного языка.
Натка слизывала с его плеч солёные следы моря, сдёргивая с себя купальник и заваливая мужа на песок. Он, было, дёрнулся посмотреть по сторонам. Пляж-то хоть и дикий, но вдруг... Натка ущипнула его за ухо, сощурилась так, что из глаз сыпанули чертята, и промурчала: "Не ррррасстррраивай меня, Егорррушкиииин".
Копили на новую машину. Но Наткины бровки домиком и дрожаще-плаксивое: "Не расстраивай меня, Егоооорушкин..." превратили некупленную машину в шубу и отпуск.
- Не трогай ребенка! У нее тяжелый период. Да, я знаю, сколько сил и денег ты потратил, чтоб устроить Катерину туда. Но ей необходимо хотя бы полгода пожить у моря в другой реальности, если так тебе более понятно. Да, она будет жить на Гоа. Полгодика. Да, она не может сейчас работать.Твои аргументы - пшик по сравнению с тем, чем она рискует, оставшись здесь. Не расстраивай меня, Егорушкин! - Натка взвизгнула и топнула ногой.
... Егорушкин мял в руках листочек в клеточку. Не вырванный из тетради. Аккуратно и ровно отрезанный. Мял, мял... пока не скатал в шарик, который ловким щелчком запустил за диван.
"Я ушла от тебя. На первое время, пока не освоишься, договорилась с соседкой снизу, тетей Лидой. Она будет для тебя готовить три раза в неделю. Всё оплачено, не забывай забирать. Не вздумай питаться полуфабрикатами. Помни про свою язву. Не расстраивай меня, Егорушкин."
Две мысли не давали ему покоя. Почему "ушла", а не "ухожу", ведь именно так пишут те, кто решил уйти? Натка всегда была точна в выражениях. Это значит, она уже давно "ушла"? Она "не в процессе"? Значит, навсегда?
Вторая мысль сидела бОльшей занозой, чем первая. Впервые в жизни Егорушкин не слышал, а видел вот это вот Наткино "не расстраивай".
На листочке в клеточку глупо рисовать смайлики. И интонации не слышно. Как она это сказала? Грустно? Жестко? С тоской? С надеждой?
"Интересно, я б ее расстроил, если бы вдруг повесился сейчас?" - Егорушкин открыл окно настежь, впуская в дом осенний ветер и легкую морось.
И пошел в магазин за пельменями. В тапочках и старой дочкиной куртке.