Когда-то, «на заре туманной юности» моей, было, помнится, в моде немудрёное женское украшеньице – «неделька». Семь узких колечек соединялись между собой так, что перемычку можно было снять и надевать кольца на пальцы по отдельности. Например, каждый день их менять или добавлять по одному. Стоит упомянуть, что резьба, украшавшая колечки, была на каждом своя, ни одно не повторяло другое.
И у меня такие колечки появились – серебряные, тоненькие, они мне не то слово, что нравились, а были какие-то «очень мои». Без них из дому не выходила, нанизывала на пальцы в разных вариациях, что-то загадывала…
Но время шло, колечки постепенно терялись или ломались, а одно было мною даже подарено, когда магия числа семь уже утратилась. Потом и колечки кончились, и мода прошла, и жизнь изменилась – забылась «неделька».
А недавно я вдруг нашла одно колечко – последнее, спрятанное когда-то мной на память… О чём? Может быть, как раз о той самой «заре туманной юности».
И неожиданно подумалось: такая «неделька» может быть отлита из слов, и совсем не обязательно это должны быть воспоминания. Так, маленький композиционный приём для литературной безделки – и только. Пусть эта история послужит перемычкой между колечками. Итак, вот моя «неделька» – дарю её вам.
ПОНЕДЕЛЬНИК
Мне вспоминается октябрьская ночь на берегу Ладоги, плотный холод песка под спиной и россыпь звёзд на темном небе. Взгляд проникал сквозь глубины Млечного Пути, скользил от него в сторону, чуть задерживаясь на более крупных звёздах. Секунды созерцания – каждая!– содержали вечность, но в то же время меня не оставляла в покое мысль, что такое не может длиться долго и этому неторопливому перебиранию вечностей скоро придёт конец, вызванный какой-нибудь ерундой: чьим-то окликом, или усилившимся чувством холода в лопатках, прижатых к замерзшему песку, или внезапной смертью…
И тут вдруг я вспомнила, как летом мы с мамой перебирали на даче пшено, рассыпав его по синей клеёнке.
Звёздные миры, ассоциирующиеся с пшенными крупинками, помещающимися в стакане… Смехотворное сравнение.
Откуда мне было знать, что с тех пор перебирание пшена для каши будет неизменно вызывать в моём воображении звёздную бесконечность над холодными просторами Ладоги?
Пшено, возвеличенное сравнением до космических бездн… Смешно и забавно. И, по сути, разница лишь в том, что крупинки при желании можно сосчитать… Хотя и количество звёзд, видимых простым глазом, тоже конечно.
ВТОРНИК
Чего ты так испугалась, маленькая Дафна, когда тебя приметил у реки среди прибрежных кустарников блистательный Аполлон? Почему предпочла стать деревцем с жёсткими блестящими листьями, источающими пряный запах? Стоило ли бояться любви?
Впрочем, мне понятно другое – непреодолимый соблазн ощутить вдруг тонкую перчаточную кору на руках-ветках, плавное погружение корней в плоть матери-Геи, ответное движение земных соков по стволу вверх. И главное чудо – эти распускающиеся, выходя из твоего тела, листочки, упрямо сопротивляющиеся прикосновению ветра…или все того же Аполлона, который оказался теперь не так уж и важен для тебя.
Пусть он теперь заламывает руки в тоске, пусть заключает тебя в объятия – ты победила, ведь ты не изменила себе, поменяв лишь обличие и, возможно, угадав свой истинный образ.
Даже если он обломает твои пальцы, чтобы сплести из них себе венок, – это не страшно, ведь теперь у тебя легко вырастут новые…
И тебе не о чем сожалеть, сестра, ведь чуткие души поэтов всегда будут видеть в тебе девушку, поэтому превращение твоё не безвозвратно.
СРЕДА
Безумие представлений о древних богах – в их многоликости и запутанности функций. Особенно это заметно в египетской мифологии. Одних ипостасей солнца хватает на полдесятка божеств: Солнце заката и Солнце восхода, Солнечный свет и Солнечный диск… А за одно явление плодородия и вовсе отвечает целый колхоз!
Внешний вид богов тоже непостоянен: то голова собаки, то птицы, то хвост рептилии, то вечное перо с чернильницей…А говорят, что это всё Тот.
Впрочем, все они такие. И все они ссорятся, ревнуют, убивают друг друга, воскресают вновь…
Не удивительно, что человеческий разум, утомившись следить за этой чехардой, созданной им самим, решил разом покончить с хаосом и впал в другую крайность – возмечтал о Единой Творящей Сущности.
И что же? Снова началось деление. То надобен штат ангелов-помощников, то Сам Бог оказался един в трех лицах, причём одно из них то отправляет третье усилить второе, то жертвует этим вторым, отправляя на смерть, чтобы потом снова воскресить…
Да кто же мы такие, если не в силах вырваться из этого порочного круга, порожденного собственным воображением?!
ЧЕТВЕРГ
Когда я расплёскиваю вокруг тебя волны своих фантазий, когда жадно лижут твой облик пламенные языки моего воображения, то вижу ясно – ты состоишь из иных стихий.
Ты – базальтовый монолит земных недр, и что тебе легкие поглаживания разбушевавшегося океана? Ты безграничен, как прозрачная бездна над головой, но так и хочется назвать её по-старинному твердью, ибо это больше соответствует твоей природе. И что бесконечно высокому небу до отсветов далёких пожаров?
«Капля долбит камень», – говорят люди. Это не про нас.
«Огонь нагревает воздух», – говорят люди. И это не про нас.
Но Вселенная обеднеет наполовину, если кто-то из нас уйдёт, ибо существование двух оставшихся стихий потеряет всякий смысл, и все миры рухнут, утратив изначально дарованное им равновесие. Не потому ли мы так неизменны и так неслиянны?
На нас двоих всё и держится, будто на четырёх китах, которые не могут стоять иначе, кроме как на одной огромной черепахе. А она скрывает под своим бурым панцирем золотой ключ к разгадке мировых тайн.
Но это уже другая сказка.
ПЯТНИЦА
С четверга на пятницу, говорят, сбываются сны…
Странный сон пришел ко мне сегодня. Меня уговорили совершить прогулку в космос – небольшой туристический рейс на маленьком звездолёте, больше всего напоминающем поначалу старый «кукурузник» АН-2. Нас, пассажиров, немного – вместе с членами экипажа, которых мы вначале не видим, около десятка человек.
После взлёта стюард выходит к нам и объясняет, что мы участвуем в эксперименте, в финале которого неминуема мгновенная и неожиданная смерть. Срок – около пяти дней. Почему-то мы лишены возможности обсудить информацию. Каждый остается наедине с собой.
У меня после первого взрыва негодования и отчаяния неожиданно приходит понимание, что в случившемся нет ничего страшного. Главный аргумент – я ведь всегда мечтала о быстрой и безболезненной смерти. Остаётся решить, чем занять оставшееся время. Первая мысль – можно ли написать письмо на Землю? Оказывается можно, но я вдруг чувствую, что в этом нет никакого смысла. Если писать, то что-то другое, нужное здесь, на корабле.
Когда я встаю, чтобы изучить звездолёт, он оказывается громадным, словно растёт по мере моего передвижения. Это целый мир, непривычный и разнообразный. Узнаю, что среди членов экипажа есть человек, который мне очень дорог, – и он проговаривается мне, что при относительности времени пять дней можно расценивать как неопределённо долгий срок.
И тогда я понимаю, что наконец-то попала туда, где сбываются самые тайные желания…
СУББОТА
Если Шихуанди действительно приказал уничтожить все бывшие до него книги, чтобы заявить о своём первородстве, не то же ли делает большая часть человечества, рассказывая о первом дне Творения? Какую библиотеку сжигаем мы этим тезисом? Почему вообще такая мысль могла появиться? С китайским правителем проще – можно списать всё на страсть к самовозвеличиванию. Но что в прошлом хотел скрыть от нас тот, кого мы привычно называем Творцом? Именно своё несоответствие этому титулу, своё бездействие? Творческое бессилие?
И теория большого взрыва ничуть не лучше.
Или человеку трудно постичь идею бесконечности (неважно, во времени или пространстве), оттого и возникают мысли о Начале и опасения Конца.
Но мне труднее уверить себя в том, что всё имеет начало и конец. Откуда у меня это чувство – не знаю, да и не очень-то хочу знать. Но если мне для примера покажут палку и станут утверждать, будто это доказательство наличия концов и начал, я увижу в ней деревце, корни и ветви которого растут, удлиняются, ветвятся, уходя в бесконечность. А еще есть плоды и живородящие зёрна в них… Ведь это так просто!
В строительстве Великой китайской стены гораздо больше понимания бесконечности, чем в сожжении книг. Тем более, что строительство не было завершено… Да и книги остались.
ВОСКРЕСЕНЬЕ
Пересказывание старых сюжетов честнее, чем попытки придумать что-то своё. Фольклор целомудрен, вернее целомудрены его сказители, не посягающие на славу первооткрывателей. Они смиренно поют известные строки, приникая к невесть откуда пришедшему к людям первообразу. Целомудрие здесь именно в этом первичном смысле – в приобщении к Мудрости Целого.
И сегодня наша литература индивидуумов зашла в тупик, осознав, что «всё сказано давно», что нельзя пробивать стену в поисках выхода. Самая оригинальная твоя мысль уже существует в Пространстве и, будь уверен, если ты её выскажешь, то скоро она вернется к тебе. Подобное притягивается.
Мои недавние попытки пофилософствовать о первородном грехе и распятии закончились тем, что я прочла у Борхеса: « «Золотая легенда» считает, что доски Креста вырезаны из запретного Древа». Эта метафора разом перекрыла все мои долгие и неясные рассуждения.
Начинаю понимать, что не надо пытаться выйти из тупика, которого нет. Такие совпадения мысли должны только радовать, ведь в них – подтверждение твоей слиянности с чем-то большим.
Всё сказано – и прекрасно. Но чтобы сказка жила, её надо повторять вновь и вновь на разные голоса. Может, в этом наше предназначение, «сочинители»?