Довелось мне в молодости послужить в прославленном пехотном полку. Трижды орденоносном, с боевыми традициями, воинской славой осенённом. Народ полковой в то время ещё и тем славен был, что пил безбожно. Да не только нашей краснознамённой воинской части эта напасть коснулась. Пьяное поветрие в то смутное время разметалось по всей безбрежной Западной группе войск, пока ещё остававшейся на территории Восточной Германии. Ну а чего и не выпить, если выпало счастье послужить несколько лет в жирующей стране ? Получить возможность прикоснуться к разным, невиданным в родимых краях благам жизни. «Весомо, грубо, зримо» ощутить такие радости бытия, о которых на Родине даже и мечтать нельзя было в те годы, в начале мутных, разорительных для Державы нашей 90 – х...
Российский служивый люд в массе своей испокон веков не был склонен к здоровому образу жизни, а в наших гарнизонах, раскиданных по богатой Германии, личная трезвость вообще считалась великим грехом. Воспринималось подобное воздержанное ко хмелю поведение как святотатство и ренегатство, почти что на грани измены Родине. С огромным подозрением военное братство относилось к трезвенникам. Как говаривал классик марксизма, был «узок круг этих людей, страшно далеки они от народа», и это сущая правда.
Так что пили защитники Отечества много и с великой радости, и в тяжёлой печали, и по поводу и… просто так, потому, что пили. Да и чего не пить, если водка в военторге стоила сущие копейки, а закуской в виде пайковых наборов государство своих защитников вполне обеспечивало. Так, колбаски немецкой только оставалось докупить к столу, сыра бюргерского да каких – нибудь хрустящих огурчиков маринованных. Всё, картина на столе рисовалась полная и вполне благолепная для человека в погонах.
Комбат наш, подполковник Кравченко Константин Маркелович, тоже трезвостью не выделялся и очень любил заложить за воротник. Полумер в этом деле он и знать не хотел. Не признавал границ этот хитрый хохол из своего личного принципа. Такое задорное умонастроение комбата сложилось за многие годы употребления, и крепко оно держалось на немалых литрах горького зелья, испитых им. Так что по хмельной части Маркелыч слыл воистину «героем труда», стахановцем, настоящим передовиком и подвижником.
Комбату нашему для поднятия жизненного тонуса и поводы никакие не нужны были. Зачем они, если на столе его рабочего кабинета, уютно располагался на стеклянном подносе, и никогда не пустовал графин с водкой вместо воды ? Вместе со своими верными спутниками – тремя гранёными стаканами. Чтобы, если надо будет, сразу же на троих и сообразить, мало ли кто в гости заглянет по делу или просто так. Не признавал товарищ подполковник иных ёмкостей для опрокидывания зелья внутрь себя, просто боготворил он стаканы. Выражал своё отношение к мелкой посуде примерно так же, как известный литературный герой у Гиляровского, что, мол, «рюмками только воробья причащать». Совсем трезвым я видел комбата всего лишь раз, в чёрный для него первый день исполнения обретённой на ровном месте общественной нагрузки. О чём вскоре и поведаю…
Жена не поощряла мужнину слабость к хмельному зелью. Вернее сказать, как могла препятствовала она этой пагубе. Что её упрекать, ведь подобное неприятие водится у многих женщин, так уж на роду им написано и этого не переиначить. Боевая подруга жизни Маркелыча была достоверно, до последнего пфеннинга осведомлена о размере денежного довольствия своего спутника жизни. Так что в день выдачи вожделенной заработной платы раскулачивала «добрая женщина» комбата нашего сразу же, не отходя далеко от полковой кассы. Оставляла благоверному марок двадцать в свободно конвертируемой валюте, честно им заработанной, а всё остальное безжалостно реквизировала на семейную базу, в вожделенную кубышку. Копейки сущие полагались подполковнику Кравченко по негласно заведённому супругой семейному уставу. Это на все – то безмерные радости жизни, которую Маркелыч очень любил и брать от неё старался многое !
Что и говорить, на жалкие двадцать марок в месяц особо не разгуляться даже сержанту какому - нибудь, а что уж говорить о целом подполковнике ! Не по чину ему та мизерная сумма «карманных денег», не по статусу, хоть и стоила в то время поллитровка сварганенной поляками водки а – ля «Smirnoff» всего - то две с половиной марки. Этот бодяжный контрафакт в начале 90 – х годов всю нашу группу войск в Германии заполнил. Что и говорить, многих деятелей от военной торговли озолотили ушлые пшеки в то сладкое для них время.
Только мало радости было Маркелычу от дешевизны палёной польской водки. Во зрелых летах своих пришлось ему опять чувствовать себя подростком в нежном возрасте, вспомнить о тех несчастных гривенниках, которые ему когда – то родители выделяли из своих скудных доходов. На кино с мороженым и газировкой. Прямо - таки жалел себя наш комбат в день зарплаты, холостым лейтенантам страшно завидовал, их ничем необременённой вольнице. Двадцать марок если на бутылки перевести, а потом на дни, то грустным выходил тот расчёт, потому что выделяемых щедрой женой «карманных» денег хватало всего – то на восемь бутылок польской «палёнки». В пересчёте на дни и нормы потребления Маркелычем зелья выходило так, что каждый месяц ему только 3 – 4 дня полноценно жизни радоваться, а всё остальное время либо лапу посасывать, постясь в глубокой печали, либо к кому - то «на хвост» падать, пить, что называется, «на чужбинку». Делать это комбату не позволяли врождённая гордость и погоны подполковника на плечах.
Уважающий себя, да и сослуживцами немало чтимый, Константин Маркелович никак не мог смириться с такой нищетой, низко роняющей его достоинство. Не захотел он покорно подчиниться злому року. Поначалу приходилось бедняге как - то выкручиваться, но нужда быстро заставила его шевелить мозгами, да и вообще хитра на выдумку голь хохляцкая. Вскоре комбат нашёл такой способ своего вольготного, безбедного существования, что и он как главный волк батальона был сыт, и все подчинённые овцы остались почти целы, при своих пышных шкурах.
Всё устроилось до гениальности просто. Подполковник Кравченко решил любое мелкое нарушение, каждый даже малый проступок подчинённых офицеров и прапорщиков приравнивать к измене Родине. Искупить свою вину нарушителю можно было только одним нехитрым способом - немедленным походом в полковой магазин и доставкой комбату водки. От двух бутылок до их множества, в зависимости от тяжести содеянного незадачливым подчинённым подполковника Кравченко. Разумеется, с приложением приличествующей закуски. «Днём рождения» назвал комбат это взыскующее воздействие. Маркой, дорогой валютой решил он бить по карманам провинившихся злодеев, дабы те в другой раз умнее были, ретивее в исполнении обязанностей и не творили бы более беззаконий. Было в том действе что – то от иезуитстства, бесспорно, но зато такая «воспитательная» мера принесла немалую пользу делу. Если вдумчиво разобраться, то в целом Маркелыч сотворил большое благодеяние в интересах службы.
Вот опоздал, скажем, нерасторопный прапорщик на утреннее построение, прибежал он к строю запыхавшись, в возбуждённом состоянии, при «не заправленной» форме одежды. В таком случае комбат с сожалением смотрел на это непотребство и будто бы между делом бросал провинившемуся фразу, приличествующую обстановке:
- Становитесь в строй, товарищ прапорщик, замечание Вам за опоздание !
- Есть, товарищ подполковник !
- Да, и поздравляю Вас. Вы сегодня именинник.
Звучала это как приговор к экспроприации части содержимого кармана несчастного, причём без всякого права на обжалование, и мгновенно грустнело лицо несчастного приговорённого. Пять марок за две бутылки польского суррогата. Ещё столько же приходилось выкладывать за какую - нибудь консервированную датскую ветчину, да плюс к тому же баночку маринованных огурцов надо выставить, ведь и закусочкой следовало уважить родного комбата. Совсем не лишними были те деньги в скудном семейном бюджете нерасторопного вояки, ставшего вдруг на беду свою «именинником», а куда денешься ? Не опаздывай более, товарищ прапорщик, на построение батальона, будь внимательнее, всегда помни о том, что оклад у тебя вовсе даже не офицерский.
Смех смехом, но после такого «воспитательного» нововведения «от Маркелыча» даже внешний вид личного состава батальона стал на порядок лучше. Все штатные «залётчики» как – то вдруг присмирели, гораздо реже стали «дисциплину безобразить». Всё вышло по делу, справедливо, без официоза, бюрократии и никому ненужных документальных оформлений налагаемых комбатом взысканий. Опять же обходилось всё без выноса сора из батальонной избы, так что в статистике полкового штаба батальон сразу же стал лучшим по состоянию воинской дисциплины. Кроме того, если бы доложил Маркелыч кое о чём из учинённого батальонными нарушителями, так немедленно тех «злодеев» изгнали бы из немецкого рая. Ну а зачем хорошим в общем – то людям жизнь без нужды портить, к чему умножать сущность без необходимости ? Почто отдавать заблудших батальонных овец на полковое заклание ? Пусть целыми останутся, а потом и спасибо скажут. Мало ли что и с кем может случиться, всякому только Бог истинный судья, сами разберёмся. Примерно так рассуждал наш комбат, причём совершенно справедливо. За это ему были без меры благодарны некоторые из особо провинившихся, а остальные Маркелыча просто уважали за командирскую мудрость и душевную щедрость.
Для подполковника Кравченко его «именинная новация» обернулась поначалу большими прибытками. Каждый дисциплинарный «косяк» подчинённого с той поры неплохо обеспечивал ближайший вечер Маркелыча, а то и не один. Вышло так, что он убил одним выстрелом сразу нескольких зайцев, когда ввёл свои «дни рождения». Слава о таком успешном передовом опыте скоро по всей группе войск покатилась, некоторые командиры даже на вооружение взяли этот удачный «низовой почин». Да вот беда – как – то вдруг иссякли нарушения, скучно стало подчинённым Маркелыча за здорово живёшь расставаться с трудовыми пфеннингами. Да и жёны их не одобряли такого расточительства семейного бюджета, и они со своей стороны начали дисциплинировать мужей - шалопаев, причём иногда очень строго. Своим подвижничеством, на корысти замешанном, женщины помогали Маркелычу поддерживать порядок в батальоне. Только вот только ручеёк водочный оскудел, почти все стали исправными служаками. Даже холостяки вели себя на грани безукоризненности…
Опять комбат на время погрустнел, нужда его прижала, костлявая рука водочной засухи приблизилась к вечно страждущей глотке Маркелыча. Вновь пришлось бедолаге думать о том, как выкрутиться, и таки придумал он ! Нашёл подполковник Кравченко ещё один способ извлечения прибыли на ровном месте. Для его осуществления даже никакие нарушения подчинёнными дисциплины не требовались. Решил Маркелыч поддержать оскудевший ручеёк своих «водочных оброков» эксплуатацией человеческих страстей и слабостей.
Вот, например, служил у нас в миномётной батарее лейтенант Серёга Слащёв. Он любил молодую жену до безумия, до состояния нервного тика на своём круглом лице. По правде говоря, любовь эта не отличалась глубокой взаимностью и не спасла Серёгу от неимоверно развесистых рогов, да не о том речь.
Лейтенант Слащёв с трудом выносил даже один единственный день расставания с любимой женщиной. Когда военная судьба забрасывала нас куда – нибудь месить грязь полигона или выполнять выездные работы, Серёга сразу же мелким бесом начинал виться возле комбата, подобострастно заглядывал ему в глаза и всячески давал понять, что ближайшая командировка в полк никак не может обойтись без участия его, лейтенанта Слащёва. Понятно, что не лыком шитый Маркелыч быстро понял какую немалую личную выгоду он может извлечь от любовных терзаний подчинённого и стал делать на этом свой безотказный гешефт. Да и как иначе, если подполковник Марченко родился настоящим хохлом, от самой что ни на есть щедрой природы богатого украинского чернозёма. Так что теперь любой выезд батальона за пределы гарнизона предварялся одной и той же «договорённостью», если можно так выразиться, между комбатом и влюблённым в свою жену лейтенантом:
- Короче, Слащёв, делаем так. Если в порядке очереди буду отправлять тебя в полк на побывку, то вопросов нет, дело святое, тут всё законно. Если же ты вне очереди с кем – нибудь договоришься подмениться, то тогда будешь именинником. Сам понимаешь, что за тебя кто – то будет тут службу нести, а потому надо мне и людям спасибо сказать. Идёт ?
- Так точно, товарищ подполковник, есть быть именинником ! - всегда радостно соглашался Серёга.
- Ну ежели возражений не имеешь, то... Мне в полку всё едино делать нечего, так что все мои плановые отлучки отдаю тебе, но с одним условием – теперь это твои «дни рождения». Не хочешь если, так желающие и без тебя найдутся, а я просто предлагаю, вхожу в твоё положение страдающего Ромео. Понял меня ?
- Так точно, понял ! – звонко и задорно верещал лейтенант.
- Если понял, то не откладывай на завтра то, что ты должен сделать сегодня. Давай прямо сейчас бегом дуй в магазин, а завтра вечером с полигона старшим машины в полк поедешь и до утра будешь свободен.
- Есть ! – лейтенант этому соизволению комбата всегда радовался как ребёнок сладкому и тут же бегом бежал в сторону ближайшей торговой точки.
Вот так Маркелыч исправлял шероховатости своей семейной жизни и безмерную строгость надзора со стороны супруги. В военный городок, где полк располагался, комбата действительно не тянуло, потому что не хотелось ему вместо вольготной жизни в поле тосковать дома с женой, детьми и котом. Да и чего вообще делать было мужику в той тесной служебной квартире без полевой воли и водки, без подручного личного состава и страстно обожаемого Маркелычем преферанса ? Будь такая возможность, так он сутками не вставал бы из – за карточного стола…
Даже если какие - то неотложные дела службы неволили комбата прибыть в полк, он старался пробираться к штабу огородами, дабы не быть излишне «засвеченным», а всех, кого на своём пути встречал, Маркелыч просил Христом Богом не проболтаться жене о том, что был замечен в расположении части. Завершив хлопоты, комбат пулей летел к штатному батальонному грузовику ЗИЛ – 131, специально оставляемому на задворках и прямо на бегу матом торопил водителя, чтобы тот скорее заводил машину. Далее только полный вперёд – к накрытому в полевом лагере столу, к манящей колоде игральных карт.
Каков поп, таков и приход. Вскоре после вступления Маркелыча в должность командира весь батальон поневоле заразился преферансом, этой старинной красивой карточной игрой. Мы освоили высший уровень мастерства в ней, уловили нюансы большинства хитро выплетенных раскладов. Играли днями и ночами, при любой возможности. Спасибо за то Маркелычу, научил, наставил, трепет души привил к такой хорошей, умной игре. Благодаря тому освоенному искусству преферанса я во второй половине голодных 90 – х годов, когда учился в военной академии, картёжным промыслом кое – что даже подзарабатывал семье на прокорм.
Так вышло, что весёлую жизнь нашему комбату на какое – то время сломал замполит полка. Серьёзный казус тому поспособствовал. Как – то раз, знойным немецким летом 1992 года командующий армией проводил образцово - показательный строевой смотр полка. Маркелыч, накануне по своему годами устоявшемуся обычаю метал карты почти до утра и в пух проигрался на два месяца вперёд. По этой причине он был злой, весь какой - то дёрганый, заметно злоупотребивший, хотя обычно даже с похмелья комбат наш выглядел добрым и весьма бодрым молодцем. На втором часу смотра не выдержал мужик телесной муки. Рухнул Маркелыч на тридцатиградусной жаре в обморок, да так, что даже пена у него изо рта пошла. Прямо на глазах командарма случилось сие непотребство…
Комбата быстро отнесли в санчасть, вкололи в него что следовало, поставили на ноги, оживили. Потом, конечно, командир полка ровно молодой кочет оттоптался на Маркелыче за содеянное, но куда как хитрее и целенаправленнее поступил замполит. В воспитательных целях, конечно же. Обдумав ситуацию, он пригласил комбата к себе в кабинет и без всяких предисловий молвил:
- Константин Маркелович…
Выдержав паузу, главный полковой "инженер человеческих душ" просверлил комбата глазами до самых потаённых глубин его внутренностей, и только после этого проникновенного, почти рентгеновского визуального исследования замполит продолжил излагать свои мысли:
- Вы офицер опытный, заслуженный. Кандидатура вполне достойная. Дело в том, что поступило указание из управления по воспитательной работе армии создать в каждой воинской части общество трезвости. Вот только Вам я и могу доверить стать его создателем, да заодно уж и председателем.
- Да как же так, товарищ подполковник, - искренне изумился комбат, явно ошалев от столь неожиданной задачи, - да разве я того достоин ? Вот, полк недавно подвёл на строевом смотре по причине своих излишеств.
- Вы достойны больше всех, - возразил замполит, - батальон у Вас лучший в полку, дисциплина в нём благодаря вашему усердию почти образцовая. Вы и только вы справитесь с этим многотрудным делом, не надо мне возражать. Сами знаете какой у нас сволочной контингент в полку. Пьют же, гады такие как перед последним днём Помпеи ! Да и Вы, насколько мне известно, - тут замполит многозначительно ненадолго замолчал, не отрывая от Маркелыча испытующего взгляда. После непродолжительной зрительной пытки «инженер душ» возобновил свою духоподъёмную речь:
- Ну кто ещё кроме Вас с такой напастью справится ? Ваш же личный пример очень многих вдохновит, я в этом уверен ! Явите собой образец осознания и исправления ! Так что с указанием и соответствующей инструкцией я Вас ознакомлю, о создании общества и его членах доложите мне через неделю. Особое внимание попрошу обратить вот на этих товарищей.
Тут замполит положил перед ошарашенным комбатом целый список полковых пропойц и откровенных, отпетых разгильдяев.
- Имейте в виду, Константин Маркелович, что именно эти люди должны состоять в обществе трезвости в первую очередь. Так вот и покажите им своим достойным поведением, что и для них не всё потеряно, проведите с каждым индивидуально – воспитательную работу. Ну и уже излишне будет говорить, что никто, нигде и никогда не должен видеть лично Вас в состоянии употребления. Спрос теперь с Вас будет суровый, вплоть до откомандирования из Германии в случае срывов и прочих ненужных эксцессов. На Вас ложится серьёзная общественная нагрузка. Вы моя личная надежда, так что не подведите. Да, и знайте, что с командиром полка это всё согласовано.
Как подкошенный, на шатающихся ногах вышел комбат из кабинета замполита полка, унося с собой ворох «ценных» бумаг – методик и инструкций управления воспитательной работы по организации полкового общества трезвости, свалившегося подполковнику на голову и на горе. Захотелось сразу же привычно пойти выпить граммов триста водки, чтобы заглушить смятение чувств, да и мысли заодно привести в порядок. Так Маркелыч и сделал, добредя на негнущихся ногах до своего кабинета, дотянувшись дрожащей рукой до вожделенного графина. Вечерело, наступило облегчение от умиротворившего тело и мозги прихода. На душе просветлело наконец, и комбат отправился проторённым путём прямиком к карточному столу….
До ночи резался Маркелыч в преферанс, заливал при этом тяжесть от внезапно валившейся на его голову «боевой задачи». К утру всё же как – то собрал мужик волю свою в кулак и даже нашёл в себе силы не опохмеляться, чего за ним обычно не водилось. Пошёл полученную накануне задачу выполнять, агитировать тех лишенцев, на кого ему замполит полка в своём списке указал. Народ полковой, знавший Маркелыча как облупленного, от той агитации и пропаганды здорового образа жизни за животы хватался смеясь, а «кандидатуры» из чёрного списка замполита разве что пальцем у виска не крутили. Всё безумие красноречия, изведённое ими на объяснения с нашим комбатом, сводилось к одной простой народной мудрости:
- Маркелыч, да ты чего, не опохмелился что ли с утра (угадали ведь !) ? Не жили мы никогда хорошо, так зачем начинать – то ?
Комбат пробовал стращать неразумных всеми карами земными, доступными полковому начальству, но добился лишь того, что только пара - тройка человек в общество трезвости всё же записалась. В основном - из страха перед откомандированием на Родину, потому как все грехи свои эти ребята знали наперёд. Ещё несколько особо дисциплинированных прапорщиков и «сверчков», то есть военнослужащих сверхсрочной службы, записались для порядка, на всякий случай, потому что от них всё равно не убудет, а очков по службе может добавить. Продуманными такими были эти люди.
Чтобы создать массовость вовлечения личного состава в дело борьбы с пьянством и сопутствующим алкоголизмом, Маркелыч совершенно волюнтаристским методом приказал батальонному писарю зачислить для довеска в общество трезвости ещё и весь личный состав нашего батальона, о чём торжественно объявил на вечернем построении. Очень он тогда нас повеселил, смеялись все от души. Особенно смешно было после построения, когда Маркелыч в целом завершил эпохальное событие формирования новой общественной организации трезвенников. После чего комбат назначил за что – то «именинником» какого – то перепуганного юного лейтенанта и привычной дорогой удалился в свою «преферансную» комнату. В предвкушении лелеемого с раннего утра «допинга», в ожидании очередных сеансов любимой игры.
На следующий день комбат отнёс замполиту полка заполненные батальонным писарем бумаги. Доложил о том, что профилактическая работа среди личного состава успешно проведена, что все прониклись благой идеей, а полковое общество трезвости всего лишь за день пополнилось обширным списком. Компромисс налицо. Кто там в штабе армии будет разбираться, что почти все «члены общества трезвости» являлись прямыми подчинёнными председателя того общества, но зато каков масштаб списочного состава для обязательной отчётности перед штабом дивизии !
- Очень хорошо, Константин Маркелович, я в Вас нисколько не сомневался, - ответил ему замполит, явив на лице своём радостную, но очень хитрую, загадочную улыбку. Будто бы хотел сказать, что обо всём ведает, что не проведёшь его на мякине, но на первый раз хлеб и то, что Маркелыч так бессовестно исполнил.
- Разрешите идти ? – спросил хмурый, второе утро кряду неопохмелённый комбат. Он нетерпеливо переминался с ноги на ногу и очень спешил по делам службы, о есть в кабинет, к заветному своему графину.
- Идите, но помните – теперь основополагающим в началом в новом деле является Ваш личный пример !
«Чтоб ты провалился, упырь», подумал про себя Маркелыч, покидая кабинет главного полкового «воспитателя». Дня два после этого наш комбат ходил по полку, более – менее успешно притворяясь трезвым. Вернее говоря, был он в состоянии недонасыщенности организма водкой, норму свою привычную пришлось мужику резко уменьшить, уполовинить. Злым и хмурым было его лицо, до черноты, до нервно гуляющих желваков. Пытался он было ещё кого – нибудь из замполитовского «чёрного списка» сагитировать в свою новоиспеченную секту. Для пущей отчётности, ради красоты картины, в целях пыль в глаза пустить, чтобы отвязался от него этот злой «инженер человеческих душ». Однако всякий раз в ответ на своё предложение Маркелыч вновь и вновь нарывался на встречный смех агитируемых. Задорно, до колик в животе смеялись ребята, слыша такие глупости от Маркелыча и искренне удивляясь приключившейся с ним беде. Не иначе, белочку дядя отловил, вот и безумствует, не отойдя ещё до конца. Примерно так полковой люд разрешил для себя причину нездоровой метаморфозы, приключившейся с таким казалось бы надёжным товарищем. Перемена эта стала внезапной, вероломной, непонятной и пугающей для всего полкового товарищества.
Не выдержал в итоге подполковник Кравченко иссушающей нутро тоски душевной. Устал он встречать ежеутреннюю летнюю прохладу в состоянии полной неопохмелённости. Пошёл к командиру полка, чуть ли не в ноги ему бросился и выпросил всё - таки для батальона долгосрочную командировку на работу. В дальние края, на армейские склады, грузить боеприпасы в эшелоны. К выводу на Родину вся группа войск в то время активно готовилась, так что днями и ночами солдаты размещали по вагонам и платформам для последующей отправки на Родину военное имущество, накопленное в Германии за десятилетия её оккупации.
После получения долгожданного приказа о командировке выдохнул Маркелыч, основательно накатил на радостях, а за себя в полковом обществе трезвости оставил одного из ранее захомутанных им пугливых прапорщиков - трезвенников. Парню тому всё равно было, он и так ничего крепче кефира в рот вообще не брал, потому что жены своей ужасно боялся. До обморока опасался семейных сцен и постоянно смешил товарищей своим никогда не проходящим испугом.
С великой радостью, свистом и гиканьем комбат быстро организовал, лично возглавил батальонную рабочую команду и впереди собственного ликующего крика умчался к месту погрузки. Там особых происшествий с ним не случилось, разве что один раз, будучи за карточным столом более суток и почти без закуски, он перепутал поздний вечер с ранним утром. Будто бы опомнившись от чего – то, он попытался поднять личный состав, жутко матерясь и ругаясь на дежурного офицера за якобы допущенное упущение. Кое – как его успокоили и втолковали, что время в общем – то урочное, и бойцы после отбоя спят вполне законно. После возвращения с тех работ Маркелыч только и искал случая любым способом улизнуть из полка. Искал новые участки для работы батальону где - нибудь подальше от места постоянной дислокации. Большинство личного состава этому только радовалось, работало на совесть, чтобы подольше побыть на вольном житье, подальше от излишне строгой уставной жизни в военном городке. Огорчались от постоянных командировок только старые прапорщики - домоседы и страдальцы по части любви вроде Серёги Слащёва, но таких было немного. Старательный юноша, заместитель комбата нашего по обществу трезвости, постоянно находился в полку и добросовестно писал в штаб дивизии все нужные для отчётности бумаги. Иногда от избытка усердия молодой прапорщик даже собрания общества проводил, агитировал за здоровый образ жизни. За что получал полнейшее одобрение своих трудов и всяческое благоволения от замполита полка. Его, прохвоста молодого даже из Германии вывезли в числе последних, дали парню возможность как можно дольше получать свободно конвертируемую валюту.
Сам же Маркелыч время от времени появлялся в гарнизоне по служебной необходимости. Во время нечастных своих прибытий он старался притворяться трезвым и десятой дорогой обходил те места, где ему мог попасться замполит полка. Делами общества трезвости он совсем не интересовался, скучно комбату было даже и думать об этой постылой обязанности. Так вот, правдами и неправдами, дотянул мужик лямку своей злосчастной общественной работы до окончательного вывода полка из Германии.
P.S. После того, как нашу четырежды орденоносную танковую дивизию определили в милый провинциальный уральский городок, подполковник Кравченко быстро уволился из армии. Вскоре он как – то ухитрился занять неплохую должность в городской мэрии. Что, впрочем, неудивительно. Мэром того города стал командир дивизии, а тот Маркелыча знал давно, высоко ценил и очень уважал, несмотря на все излишества, по - прежнему допускавшиеся товарищем подполковником, но теперь уже запаса. Старая схема под названием «день рождения» весьма «эффективно» заработала в мэрии городка среди гражданских мелких клерков – новых подчинённых Маркелыча.