--Котлета сама по себе субстанция ничем не примечательная, всё зависит от того, как ты её подашь,--огорошил меня Иммануил такими или примерно такими словами много лет назад в нашей студенческой столовой.
Я тогда ещё подивился и попробовал возражать:
--Как же это котлета субстанция не примечательная? По мне так очень даже примечательная. Если мясо хорошее и прожарено хорошо, так и котлета будет хороша.
--Нет нет нет,--покачал пальцем тёзка великого философа, разжёвывая кусок.--Котлету её ведь можно вот так вот просто, как сейчас, на тарелку бухнуть, мол нате жрите, господа студенты, ибо вы нищие и больше ничего не заслуживаете. А можно, допустим, веточку петрушки сверху положить. А уж если соусом красивым вокруг чутка полить, то уже сильвупле получается (Иммануил часто употреблял иностранные слова бездумно, не зная их значения. Вот и сейчас он приплёл красивое, как ему казалось, "слово" "сильвупле").
--Ну что же, соглашусь, что твоё мнение имеет право на существование,--сказал я, что означало "Ну и балабол же ты, Иммануил!"
Вспоминая сейчас этот разговор, я понимаю, насколько пророческим он оказался.
В университетские годы Иммануил постоянно крутился в нашей компании, принимали его беззлобно, но не дружили, потому как всё время изнутри его буравило желание поспорить, возразить, раскритиковать, но никогда не выказывал он готовности разделить радость, поздравить с успехом, порадоваться за ближнего. Казалось, что он подсчитывает за каждым выдуманные им самим же очки успешности, и если кто-то вырывался "по очкам" вперёд, всё Иммануилово существо страдало от чувства вселенской несправдливости.
Ранним июньским утром одного далёкого уж года скрепя сердце мы расспрощались со студенческой порой и разошлись в этой жизни каждый своей дорогой.
Сменялись эпохи, рушились империи, рождались государства, взрывались сверхновые, галактики пожирали друг друга, и вот спустя пару миллионов лет (да простит мне читатель, если я слегка перувеличил) я получил от Иммануила неожиданную весточку.
В тот примечательный месяц (как сейчас помню, стояла осень, синоптики ещё обещали лето, а солнечная активность была в переделах допустимых порогов), отряхнув с ботинок пыль многих дорог, наконец я решился зарегистрироваться в одной из соцсетей, в чём никогда ранее замечен не был и не состоял.
Почти сразу мне пришло сообщение от некого пользователя, на аватарке был мужчина в строгом костюме и при галстуке. Всеь мой жизненый опыт подсказывал, что так в двадцать первом веке обычно одеваются министры либо охранники (молодожёнов и покойников я всерьёз не рассматривл--с чего бы им вдруг мне писать?). Присмотревшись, я узнал в незнакомце Иммануила. Не означало ли это, что Иммануил стал министром? Я постеснялся спросить.
Я не любитель общаться с призраками прошлого, но тут призрак оказался уж очень навязчивым, и отвертеться не представлялось возможным.
Иммануил поинтересовался моей кареьерой и посочувствоввал, что я работаю на дядю. Из вежиливости я покручинился вместе с ним, хотя работа на дядю меня нисклько не угнетала, ибо тот дядя, на которого работал я, не обижал работников ни словом, ни рублём, и на него мечтали работать многие.
Сам же Иммануил имел свой бизнес. На мой вопрос, в какой сфере, визави уклончиво ответил, что запустил немало "всяких там старт-апов".
Изо дня в день помимо моей воли Иммануил расскззывал мне (не опускаясь, однако, до подробностей) историю своей жизни--жизни, как понял бы любой, даже самый недалёкий собеседник, яркой и насыщенной. Было совершенно ясно, что мой бывший однокашник выбился в люди.
Слово за слово, и однажды произошло то, о чём я и мечтать не мог: Иммануил пригласил меня к себе в загородное поместье в Подмосковье. Оказия сия приключилась, как невозмутимо поведал мне Иммануил, в связи с тем, что его жена отправилась за границу на финал конкурса "Мисс Мира", так что "женщины нам мешать не будут". Что за адское развлечение замышлял Иммануил, в коем могут помешать женщины, я и представить не решался--у миллионеров свои причуды. Может быть, это будет смертельное сафари по богатым угодьям маркиза де Карабаса, или же Великий Гэстби хотел попросить меня о неком одолжении в амурных делах. Не будем загадывать, но я был в предвкушении и изрядно нервничал.
Скажем главное: я был заинтригован, а учитывая, что от моего отпуска оставалось еще несколько дней, я согласился.
"Подмосковье", в которое мне предстояло ехать, было, прямо скажем, не ближним. Согласно полученным от Иммануила инструкциям мне предстояло ехать на поезде почти два часа, а там "тебя встретит мой водитель".
Я сошёл на предписанном мне полустанке, обычном, коих миллионы, пропахших пылью и чебуреками. Протолкался сквозь полусонную возню бывших и будущих пассажиров, и тут мне позвонили с незнакомого номера.
Звонок был от Иммануилова водителя (назвался Артёмом), он звонил, чтобы сообщить, что ждёт меня "там, где сейчас отъехала маршрутка". Мне понадобилось выпытать у него чуть больше информации, но в конце концов мы встретились.
Небольшой внедорожник. Конечно! Мы же едем в сельскую местность! Ну не на лимузине же, в самом деле! Через полчаса мы въехали на обычную деревенскую улицу и остановились у двора с покосившимся забором. От старого деревянного дома к калитке шаркал Иммануил. Одет он был в лоснящийся бархатный халат, на ногах его были тапки-шлёпанцы.
Я, конечно, иначе представлял себе резиденцию успешного бизнесмена, но, к счастью Иммануил сразу мне всё разъяснил, пока вёл меня к крыльцу, широким жестом обводя дом:
--Дом старый, можно сказать--исторический. Работы много, но скоро будет не узнать. Я тут такую конфетку сделаю! Бригаду рабочих уже нашёл. Что за рабочие--премилые люди!
"Премилые люди!"--как это было премило сказано. Выражение очень подходило к бархатному халату.
--Оставляй дома вещи и пойдём сразу в сад,--велел Иммануил,--Тебе переодеться не надо?
--Да я уже...
--А я, пожалуй, переоденусь.
Я оставил рюкзак в сенях. Внутри дом был такой же "исторический", как и снаружи.
Иммануил сменил халат на джинсы и рубашку и более не выглядел, как Обломов.
Мы прошли в сад--по сути просто задний двор, заросший сорняками.
--Газон подстрегу, клумбы разобью, будет конфетка,--не преминул объяснить Иммануил,--Здесь дорожки будут с фонарями. Там пруд китайский вырою, карпов пущу. У меня же свой ландшафтный дизайнер.
Я не мог назавидоваться такому прекрасному саду: тут тебе и клумбы, и пруд с карпами!
Однако, все мои низменные чувства были разом позабыты, когда на столике в саду появились огурцы, помидоры, зелёный лук, яблоки и графин коньяка. Именно графин, а не какая-то там пошлая бутылка. Очевидно, Иммануил знал толк в том, как следует подавать коньяки.
Хозяин растопил чёрный хромой мангал, и мы прибавили к нашему пиру жареных сосисок.
День стоял тихий и жаркий, пахло яблоками и дымом, мы сомлели от выпитого, и Иммануил приступил к рассказу о своей жизни:
--После окончания института я вертелся как мог, поработал по спецальности, а потом взял свой первый кредит и открыл магазин одежды. Ты помнишь: время было страшное, дикая конкуренция, каждый норовит кинуть другого.
(Я не имел никакого представления о специфики бизнеса в нулевых, но на всякий случай кивнул)
Большие деньги вскружили голову, стал я неосторжен, стал слишком людям доверять, на том и погорел--подставили меня свои же.
Первый раз я с предательством столкнулся и на всю жизнь запомнил. Это тебе не в офисе сидеть, тут такие драмы! Мерзко всё это, аж вспоминать не хочется!
(Мы выпили ещё по рюмке коньяка, закусили яблочком. Иммануил продолжал совй рассказ):
Духом я не пал. Меня так просто не сломаешь--стержень во мне такой!..
(Иммануил сжал кулак и зубы, чтобы показать крепость стержня)
Денег, конечно, хватало. Подушка безопасности, инвестиции в ценные бумаги--я подстраховался. Жить я уже тогда привык на широкую ногу: машина, квартира в центре Москвы, походы по ресторанм почти каждый день. И вот тут-то мне пришла в голову новая идея--открыл сеть кафе. Не сразу, конечно, но раскрутился.
Потом встретил Милу. Любовь моя! Сколько у неё медалей--ты представить не можешь, сплошные грамоты и титулы!
(Я хотел уточнить, не о собаке ли он говорит, но всё скоро объяснилось):
Жена моя теперь! Сейчас уехала на конкурс "Мисс Мира", ну да я тебе говорил.
(Я точно знал, что "мисс" на английском языке называют незамужнюю женщину, но не стал выказывать Иммануилу своего удивления, ведь они могли быть официально не женаты, что же я буду лезть в чужую личную жизнь)
И тут на тебе: не конкуренты кинули, а родимое государство ввело ковидные ограничения. На корню задушили частный бизнес.
И тут меня как холодной водой окатило. Понял я вдруг всё сразу, словно прозрел. Опостылела мне эта столичная суета, эта роскошь, бросил я всё и сюда вот махнул, русскую деревню поднимать!
(Передо мной теперь сидел не Иммануил--то был самый настоящий толстовский Левин, не меньше!)
Не всё сразу, конечн, не всё сразу. Вот, например, этот коньяк--знаешь, что это за коньяк?
(Я потомал головой)
Это в соседнем селе делают, я там одну винокурню спонсирую. Почти вышли на международный уровень!
Всё наладится! Поля разобью, животину заведу! Тяжело, конечно, в одиночку, да народ в деревнях ох пока ещё какой ленивый да завистливый! Не любит он богатых, а ведь богатство это от трудолюбия происходит! Не сидеть сложа руки, а просто встать и сделать--тогда и деньги, и успех придут!
Я вот тут, к примеру, недавно бухгалтера из местных нанял--Таньку Руковшникову. Так она меня обманывать начала. Нечиста на руку оказалась, доходы мои занижала. Уволил, конечно, а как иначе--иногда надо быть жёстким, в бизнесе без этого никак.
(Мы сокрушённо покачали головой, съели по сосиске и снова выпили.
Долго мы ещё пили и разговаривали, печалились о человечестве и поднимали тосты за упорство и успех. Наступил вечер, Иммануил горячился и обещал шашлыки, но качался, едва вставая со стула, и я усаживал его обратно. Как ушли в дом и легли спать--не помню.)
...
Наутро я проснулся в крайне плохом самочувствии. Иммануил, однако, сказал, что это у меня не похмелье, а дегидратация--дескать, от его коньяка похмелья не бывает. Он предложил выпить водички, а ещё лучше снова коньяка, но у меня от одной мысли случился рвонтный позыв, и я отказался, сославшись, что надо возвращаться домой. Иммануил ответил, что в таком случае немедленно вызовет водителя, и куда-то вышел.
Артём приехал минут через пять и, улыбаясь, смотрел на наши с Иммануилом жалкие физиономии, пока мы прощались и грузили меня на заднее сиденье.
--Может, пивка?--спросил Артём, глядя на меня в зеркало заднего вида, минут через пять после того, как мы отъехали.
--Нет, это у меня не похмелье, а дегидратация,--ответил я.
--Понятно,--ухмыльнулся Артём,--Машкину бормотуху вчера пили?
--Кто такая Машка?
--Машка--это мы так Иммануила называем. Иммануил как-то длинно и не по-русски.
Я мысленно согласился, что Машка--это и правда наше, родное, не то, что Мария или, тем более, Иммануил.
--Говорил, он какую-то местную винокурню спонсирует,--вспомнил я.
--Так и есть--спонсирует,--кивнул, не переставая улыбаться Артём,-- Армян в соседнем селе спонсирует. Они ему этот коньяк в пятилитровых канистрах продают, а он дома по графинам разливает.
Машина остановилась на закрытом железнодорожном переезде. Артём открыл бардачок и передал мне холодную банку пива:
--Плавали--знаем.
Я открыл пиво и сделал несколько глотков.
--А вы давно у Машки... у Иммануила водителем работаете?
--Я? У Машки?--Артём расхохотался,--Это он вам наплёл, что я у него работаю?
--А разве не работаете?--удивился я.
--Подвожу иногда, по соседски, если попросит. Бесплатно, конечо--деньги за это даже стыдно брать--в деревне заведено друг другу помогать.
--Иммануил мне совсем другое рассказывал,--задумчиво припомнил я.
Артём помолчал, чуть улыбаясь, потом повернулся и спросил:
--А вы Машку давно знаете?
--В институте учились вместе. Правда, потом не общались.
--Ах, тогда вы ничего и не знаете. Хотите, расскажу?
--Хочу.
Мимо прошёл поезд, но шлагбаум оставался закрытым--ждали следующий. Артём помолчал, провожая поезд взглядом, и наконец заговорил:
--Кто он, стало быть, по специальности: то ли филолог, то ли философ?
--Философ.
--А, ну да, стало быть, он после института по специальности поработал, вахтёром на эскалаторе, а потом занял у родителей денег и арендовал точку на рынке. Там мы с ним и познакомились--соседями были. Носками шерстяными торговали и шапочками спортивными--это зимой. А летом футболками и постельным бельём. Зимой у всех обогреватели были включены, и случился пожар, много точек тогда погорело. Ну всем страховку выплатили, а Машка, оказывется, на страховку денег пожадничал. Да, честно говоря, и на хорошем обогревателе ему тоже экономить не стоило. Пожалели мы его тогда--непутёвого--всей братией, торговое место от копоти отмыли, в порядок привели. Да только товар-то весь в помойку.
"Вот значит, каким был первый бизнес Иммануила, "магазин одежды",--подумал я,-- И когда он говорил, что прогорел, это была не фигура речи".
--Долго ходил он понурый,--продолжил рассказ Артём,-- Денег на новый товар у стариков-родителей уже не займёшь, они ему и так все сбережения свои отдали, не надеясь на возврат. Тогда он с их квартиры старый самовар приволок. Стал на рынке кипяток кипятить и чай-кофе в одноразовых стаканчиках заваривать. Пятьдесят рублей--стакан. Покупатель, конечно, чай и дома попьёт, а у нас у всех термосы с собой. Но ходили мы к нему, из жалости, пятьдесят рублей--не деньги, что же не поддержать погорельца. Потом он термос купил, стал по всему рынку сам с ним бегать, всем чай предлагать. Потом мальца какого-то за копейки нанял, чтобы тот вместо него по торговым рядам с термосом носился.
Худо-бедно какую-то копеечку зарабатывал. А потом Милку встретил. Она к нам на рынок за какими-то шмотками из пригорода приезжала. И случилась у него любовь, если можно так выразиться.
--Мила--это которая "Мисс Мира"?--робко спросил я.
--Ага,--хихикнул Артём,--Мисс всего сразу.
--Как это?
--А вот так. Есть такой способ отъёма денег у населенеия: разного рода проходимцы устравивают очередной конкурс, устанавливают вступиттельный взнос. В зависиомсти от масштаба мошенничества, некоторые пройдохи ограничиваются местным Дворцом Культуры, у других всё серьёзнее--федеральные телеканалы. Сотни тщеславных дурочек слетаются как мотыльки на этот огонёк, несут деньги, устроители разыгрывают комедию в нескольких актах, изображают подобие конкурентной борьбы, а потом вручают счастливым участницам пластмассовую диадему и грамоту с каким-нибудь призовым местом и титулом "мисс чего-нибудь там". Все счастливы--орагнизаторам деньги, участницам--сбыча мечт. А вступительные взносы на эти конкурсы начинаются с двадцати тысяч рублей и до нескольких миллионов (ну это уже с эфиром на Первом, знакомствами в светской тусовке и перспективой выгодно выйти замуж).
Шлагабаум всё ещё был закрыт, семафор горел красным.
--Так вот,--продолжал Артём,--Милка в телевизоре замечена не была, её уровень был скорее где-то в плоскости сельских клубов. А Машка прям завёлся весь: посмотрите, дескать, какая у меня подружка, сама королева красоты! Целыми днями об этом талдычил. Очень ему это льстило.
И нет бы денег отложить на закупку товара--он все деньги тоже стал в её эти конкурсы вбухивать. Обижался, когда мы ему пытались глаза открыть--думал, завидуем.
А потом КОВИД приключился. Народу на рынке совсем мало стало. Администрация нам тогда навстречу пошла, платежи по аренде отсрочила. Да только покупателей нет и бизнеса нет. Ну и решил я с коммерцией завязать и к себе в деревню вернуться. Смотрю, а Машка сидит грустный возле своего самовара, людям не до его чая стало.
Ну и предложил я ему с собой ехать. К тому же друг мой детства сосед Колька большим человеком в городе стал, а потому старый дом свой в деревне оставил, сказал "Найдёшь жильца--пусть живёт хоть задаром".
А в деревне лишний мужик--никогда не лишний. К тому же с высшим образованием--у нас вон школа стонет без учителей.
Призадумался наш "онегин", говорит "В деревню? Детишек учить? А почему бы и нет!" Так и переехал. Сделали его сразу учителем младших классов, родители очень рады были, что новый учитель приехал.
Милу его тоже предлагали здесь трудоустроить. Но он ни в какую. Говорит: "Деньги должен в дом мужчина приносить". "Милочка моя,--говорит,--Домохозяйка". Вот скажи мне, что это они все сейчас домохозяйками сделались? Что у них там за дома такие, что им аж целая хозяйка требуется? Ты живёшь в двушке с родителями, ты от силы--квартирохозяйка. Вот дом, приезжай--хозяйствуй. Приехала Машкина Милка, носом повертела, дом осмотрела, и хозяйский пыл на убыль сразу как-то пошёл.
В Минск уеахала, на "Мисс Мира". Международый уровень, понимаешь! Участницы из России и Беларуси. Такой вот мир у них сейчас! Машка её своей женой уже видит, да только не думаю я, что она с его планами ознакомлена и согласна. Вряд ли она к нему сюда переедет. Для неё тут--"дача".
Дом мы Машке всей деревней восстановили, мужики по выходным работали бескорыстно.
Ну Машка походил в школу несколько недель. Потом--раз проспал, второй раз проспал. А потом и вовсе через раз приходить стал. Скрепя сердце попросили его из школы, конечно. Таньку Руковишникову вместо него взяли.
--Татьяна Руковишникова?--вспомнил я,--Бухгалтер?
--Машка, стало быть, рассказывал?--спросил Артём.
--Немного,--я пожал плечами, вспомнив рассказ Иммануила про то, как бухгалтер его обманула, а он вынужден был её уволить.
--Молодая девчонка,--продолжал Артём,--В городе на экономическом училась, бухгалтером поработала, потом в деревню вернулась. Машка как узнал, что она бухгалтер, сразу ей стал о своих грандиозных планах рассказывать. Кролей собрался завести. Говорит: "Сейчас бизнес попрёт: кролики будут размножаться, а я знай буду деньги получать и тебя к себе на работу бухгалтером возьму. Посчитай,-- говорит, --мне по-научному, сколько денег я заработаю на своей гениальной идее!" Ну она и посчитала, со всеми расходами, с кормами, лекарствами, налогами. Очень Машке результат не понравился--он же рассчитывал на сказочные барыши за ничегонеделание. Потом она ему так же посчитала осетровую ферму, трюфельную рощу и ещё что-то из его фантазий. Пригорюнился Машка, а потом обозлился. Говорит: "Неправильно ты мне всё считаешь, пессимистично. С тобой,--говорит,--каши не сваришь." Ну Танька плечами пожала и ушла от него. Так и остался Машка и без работы, и без бухгалтера, и без сказочных миллионов.
--А на что же он живёт?
--Родители, вроде, депозит на его имя когда-то открыли, вот он какую-то копеечку с него каждый год имеет.
"Не те ли это "инвестиции в ценные бумаги", о которых упоминал Иммануил?"--подумалось мне.
Я ждал, что дальше расскажет Артём, но наконец случилось долгожданное чудо: поезд прогрохотал мимо, и переезд открылся. Через пять минут Артём высадил меня около станции и мы распрощались.
История, рассказанная Артёмом, поразила меня до глубины души.
Я думал: интересный ты человек Иммануил. Зла никому не делал и наверняка есть у тебя в жизни и свои радости, и свои горести, и делаешь ты, как мы все, свой путь в этом бренном мире, шажок за шажком, к своему призрачному человеческому счачстью. Только вот рассказы твои так сильно отличаются от того, что я только что услышал.
Но кому верить: Иммануилу, которого я знал много лет, или Артёму, которого я видел второй раз в жизни? Иммануил--голова, отучился, получил высшее, не с красным дипломом, но всё же сам, своими мозгами. Артём--деревня, и кроме деревни у него впереди--ничего, кроме неприязни к не таким, как он. Я стоял на платформе и размышлял об этом и вдруг рассмеялся, отчего другие пассажиры насторожились. Я вспомнил далёкие Иммануиловы слова: "Котлета сама по себе субстанция ничем не примечательная, всё зависит от того, как ты её подашь".