«Первый день»
Всем добровольцам посвящается
Скоро начнётся новый день. В предрассветной тьме нас выгрузили из «Урала». Командиры отдают приказы, нас прикрепляют к «старикам» для того, чтобы выйти на свои позиции. Мы прибыли для усиления подразделения, которое на передовой уже несколько дней отражает атаки.
Мы добровольцы, кто и как здесь оказался - это отдельный рассказ. Сейчас мы подразделение, направленное сюда бить наших врагов. Молча идем за своим проводником. Спускаемся в окоп. Тут несколько человек, все они были как-то неуловимо похожи друг на друга, какие-то подкопчённые лица, впалые щеки, смертельно уставшие глаза. Сидели все очень тихо, мне показалось, что с какой-то отрешенностью. Это потом я узнал, что ребята «мобики». В тот момент я смотрел на них и подумал, что смотрят они на меня усталыми глазами, без укора или зависти, как на чистого, гладковыбритого выспавшегося тыловика, который зачем-то оказался здесь. Хотя возможно мне все это показалось. Скорее всего.
Как бы стараясь загладить перед этими ребятами свою несуществующую вину, я предложил всем закурить, протягивая пачку сигарет. Все сразу как-то оживились, начали закуривать, передавая пачку из рук в руки. Я присел у входа в блиндаж и тоже закурил. «Выход», - сказал спокойно парень, сидевший напротив меня, констатируя свист прилета мины. В этот момент я даже не успел ничего подумать, а тем более что-то сделать. Взрыв. Эта мина летела не по нам. Думать буду потом, а сейчас все спокойно сидят, курят и всматриваться в лица.
Через пару минуту к нашему окопу подошел боец, видимо из медиков.
- Парни, помогите двухсотых погрузить, сейчас КАМАЗ придет, нужно быстро, чтобы не накрыло.
- На выход, - скомандовал наш командир группы.
Мы вышли из блиндажа и пошли за медиком. КамАЗ подлетел на большой скорости, остановился, из него выпрыгнул водитель, и трое ребят, видимо из эвакуационной команды. Сразу начали грузить упакованных в черные мешки парней. Я был слегка в ступоре и ужасе от увиденного. Грузили минут пятнадцать, всем скопом, а в голову лезли мысли, эти чертовы мысли, но я стараюсь их прогнать. Получается хреново. Сколько их тут? Я не считал. Может пятнадцать, может двадцать. Водитель и бойцы, приехавшие на КАМАЗе, заняли свои места и тот тронулся с места. Мысленно я попрощался с павшими. Парадокс, я не знал при их жизни, увидел только мертвыми, в первый и последний раз. Я не знаю ни их имен, ни даже откуда они, но несмотря на это, считаю их своими, НАШИМИ...
Царствие вам небесное пацаны, следующая остановка для вас «Рай».
Настроение у нас у всех было подавленным, вернулись в окоп молча, расселись на свои прежние места. Я заметил, что в глазах у ребят к усталости добавилась какая-то безысходность, а может тоска. Да уж, такие моменты мы никогда, наверное, не забудем. Я так уж точно.
Пришлось задуматься над вечным, обо всем сразу и ни о чем. Сколько так сидел? Не знаю. Наверное, не долго. Из этого состояния меня вывел сосед, толкнув в бок спросил:
- Ты откуда?
- Из Питера, - ответил я.
- Сегодня пойдем отбивать позиции, пока укропы не закрепились. Ты в атаку пойдешь?
- Пойду, - сказал я не думая.
Ответил, а в голове мысли: «Зачем сказал? Не знаю! Всего несколько часов на передовой, ничего не знаю, а уже собрался идти в атаку. ГЕРОЙ – твою дивизию! Хочешь в первый же день в мешке оказаться? Не до геройства, выжить бы... Но, моя совесть не дает мне покоя, как я буду сидеть в окопе, когда другие воюют. А может это не совесть? Может гордость? Черт его знает».
Мои внутренние размышления прервал командир группы, который поставил мне задачу на сегодня: «Ты, и… (называет позывные) будешь заниматься эвакуацией раненых, с вами будет медик… связь через него».
Штурм был запланирован на десять утра, все получили свои задачи и разошлись по блиндажам. Бойцы чистили оружие, набивали магазины патронами, готовили амуницию, завтракали, отдыхали.
Казалось бы, ничего сложного, и не так страшно, когда понимаешь, чем ты будешь заниматься в ближайшее время. Как не успокаивай себя, но гаденькое чувство в душе остается: «...а может ты струсил?», «как ты мог, ты ведь здесь добровольцем, а не так, как тогда, в чеченскую». Мысли, а может моя совесть, грызет меня изнутри.
Вдруг, начинает работать артиллерия противника. Либо укропы заподозрили что-то, либо это плановое. Сколько не гадай, ничего не поймешь. Наши ответили своими возможностями. Начинается «морской бой», около часа артиллерия обменивается ударами между собой, иногда насыпая по пехоте, наша по укроповской, укроповская по нам. В это время штурмовые группы начинают собираться в кучки, операторы коптеров уходят в сторону от позиций, они будут еще работать дронами-камикадзе. Бросаю взгляд на часы «9.45».
Все приходит в движение, надеваю на себя броник*, каску, автомат за спину и выхожу из блиндажа, к месту сбора. Группы по пять человек (медик и четыре бойца) с носилками сидят то тут, то там.
Старые, советские носилки из плотного брезента и алюминиевых труб... Есть конечно и новые, из гуманитарки, помещаются в карман, можно обойтись и ими, но медики зачем-то повсюду таскают за собой штатные. Мысли быстро проносятся в голове и теряются среди сотни других. Кто-то, неведомый мне, дает команду и штурмовики**, начинают вытягиваться в цепочки по перпендикулярной лесополосе. Группы по десять человек двигаются в направлении врага. Через несколько минут после начала движения начинают стрелять наши танки, ощущение как будто стреляют очередью, без остановки. Их задача уничтожить все живое на перекрестках лесополос, там находятся опорники противника. Представляю, какой сейчас ад происходит у укропов. Сколько времени продлился обстрел танками я не знаю. Может полчаса, может час, но обстрел из танков все идет и идет…
Самое паскудное на войне – это ожидание. Ты сидишь и ждешь.
Вдруг, впереди на перекрестке начинается стрелковый бой, танки давно перенесли огонь дальше и влево…
Срелкотня сливается с артиллерией. Арта*** противника бьет по лесополосе, в ней наши.
Минут через пятнадцать несут первого раненного, ему посекло ноги, медики начинают оказывать первую помощь, затем раненного уносят дальше в тыл. Наш медик по рации получает приказ и нашей группе необходимо продвинутся вперед метров на триста, там есть старые окопы, в них нам сидеть. Выдвигаемся быстрым шагом. Я уже давно мокрый от пота, не обращаю на это внимания, кожа на лице распарена как в хорошей бане, от веток, хлещущих по лицу нет боли. Расстояние до окопов прошли быстро. Минут через десять начинается серьезный артобстрел нашей лесополосы, впереди идет стрелковый бой, пули то и дело противно взвизгивают и щелкают по веткам со всех сторон. Медику что-то говорят по рации, не расслышал, что-то про трехсотых.
Оказалось, нужна эвакуация, наша задача бежать вперед, выносить ребят. Вылезать из безопасного (!!!) окопа совсем не хочется, там на поверхности земли рвутся снаряды и летят пули. Стиснув зубы выпрыгиваю вслед за остальными, бежим.
Снаряд взрывается где-то в кустах совсем рядом, свист и щелканье по веткам осколков, земля сыпется с неба. Удивительно, никого из нас не задело, кажется все успели сесть.
Встаем. Бежим дальше. Впереди лежит наш раненный, посечен осколками. Медик бегло его осматривает. Делает укол. Затягивает жгут на ноге. Кладем его на носилки. Хватаю один край носилок, по команде поднимаем и несем раненого в тыл. Медик говорит с нашим раненым, успокаивает его, а у меня в голове опять крамольные мысли: «хоть не на долго, и не такой далекий, но все же тыл». Вокруг свистят пули, визжат осколки, а мы несем носилки, карабкаемся через воронки и завалы, раненный то и дело бьется о стволы поваленных деревьев, корни, ветки... чертыхаясь каждый раз стараюсь приподнять носилки, но сил не хватает.
Минут тридцать мы шли до наших позиций. В мыслях проносится: «когда мы успели так далеко зайти?». Вот и наши. Нам есть смена, они готовы тащить нашего раненного дальше на «ноль».
Минуты три отдыхаем, в это время подтягиваются другие группы с раненными, кого-то несут, кого-то ведут, кто-то идет сам.
Перекур закончен. Пора возвращаться. Выдвигаемся снова в пекло, снаряды рвутся без конца, мы уже как будто не обращаем на них внимания, хотя страх сидит где-то внутри, готовый в любой момент перерасти в панику. Усилием воли подавляю такой позыв.
Кажется, время перевалило уже за обеденное. Приходит сообщение, что укропы сдаются. Не знаем так это или нет, но артобстрел усиливается. На отбитых у врага окопах встречаем командира, он ставит задачу, что после эвакуации раненного мы должны переносить вооружение и боеприпасы, и помогать закрепляться на отжатых позициях.
Этому парню не повезло. У него нет левой ступни. Жгуты наложены, медик поставил ему капельницу, а он отрешенно смотрит на небо. «О чем он думает сейчас?». Зачем я себе задаю этот глупый вопрос?
Время дорого. Мы хватаем носилки и тащим его на «ноль». Не даром говорят - «Война дело молодых». Сердце от нагрузки пытается вырваться наружу, воздуха не хватает. В мои пятьдесят такие забеги могут плохо закончиться для меня. Вот будет цирк с конями, если я упаду рядом с носилками и, не дай Бог, вывалится геморрой. Все подумают, что меня в жопу ранило. От этой мысли мне стало смешно, я глупо улыбнулся.
Сдали раненого. Быстро собрал свои пожитки в блиндаже, помогая старшине, тащу с ним ящик в котором шанцевым инструмент.
Идем вперед, по моим ощущениям, арта*** чуть притихла. Наверное, не могут разобраться куда стрелять или готовят контратаку, не понятно. На встречу нескончаемым потоком раненные, их несут, ведут, идут сами.
Сколько шел бой? Смотрю на часы «13.20». Выходя к занятым окопам, сразу натыкаемся на кучку укропов, человек семь, понурые, испуганные, грязные и прокопчённые, руки у всех связаны за спиной. Вот и вся «смерть москалям», все сейчас будут божится, что войны не хотят, и их заставили. Кто-то командует: «Ведите всех на «ноль», там под них сейчас машину пришлют, только смотрите чтобы все дошли»!
Пленным развязывают руки, они берут раненных, своих и наших, и под вооруженным конвоем эта процессия начинает двигаться в сторону «ноля».
На бывших позициях наших оппонентов ничего не напоминало об их бывших хозяевах, везде были наши, подправляли окопы, раскапывали заваленные блиндажи, закапывали укропов. В общем была какая-то обыденная суета, все спешили, бежали, что-то делали.
Скорее всего командование укропов было в ярости после потери захваченного опорного пункта, потому-то часов с шестнадцати начался массированный артобстрел. Я сидел в блиндаже и пытался привести себя в порядок и перекусить, когда прилетел первый пакет «града» ****, судя по взрыву, примерно половина, штук пятнадцать-двадцать.
Блиндаж знатно тряхнуло, нары подпрыгнули и заходили ходуном, со всех щелей посыпалась земля. В такие мгновения хочется оказаться в большом бетонном бункере и чтоб он был метров так пятьдесят под землей.
В блиндаж закатился мой напарник и говорит: «Нам сейчас с тобой на «фишку» идти. Собирайся».
Я быстро встал, одел пояс, бронежилет, каску, прихватил бутылку с водой, и мы отправились на пост. Пригибаясь, мы дошли до «фишки», мой напарник достал из рюкзака «изобретение века», самодельную «трубу разведчика», сделанную из пластиковых сантехнических труб и уголков, с встроенными зеркалами. В нее можно было наблюдать за полем, не высовывая головы из окопа. Снаряды рвались вокруг с пугающей регулярностью. Присев, через трубу наблюдаю за полем. Трава на нем выгоревшая, но есть как бы островки нетронутой земли, похожие на кочки на болоте, а гарь, похожа на грязную, черную болотную воду. Такое ощущения что вот-вот лягушки заквакают...
На черных прогалинах лежали трупы, застывшие в самых причудливых позах. Один как будто ныряя, лежит руками вперед, сцепленными вместе, второй - на спине, с руками за головой, как будто глядя в небо, третий - свернувшись калачиком, как будто уютно спит...
По рации сообщают, что противник начал концентрировать технику в нескольких километрах от нас. Всем уйти в укрытия, сейчас будет работать наша авиация. Мне идти никуда не нужно, закуриваю сигарету, по привычке курю в кулак, разгоняя дым по окопу. Где-то высоко, судя по звуку, прошла наша авиация, сделала маневр, отстрелила «теплаки» и ушла в тыл. Минут через пять в тылу укропов бахнул ФАБ, земля вздрогнула, а на горизонте начал расползаться гриб похожий на ядерный, только небольшого размера, видимо куда-то попали. Следом долетел еще один ФАБ, а затем еще. Спасибо летунам за помощь.
Минут через пять прилетел коптер и завис над нашим опорником, жужжа своими пластиковыми винтами, висел, видимо корректируя артиллерию или дроны наших противников. Все затаились, секунд через тридцать послышался тяжелый звук летящего камикадзе, попал он точно в блиндаж. Там, к счастью, никого не было. Далее начался обстрел танками, затем хлестко и с металлическим повизгиванием ударила «рапира», и далее включились минометы. Коптер, кажется, все еще висел, хотя жужжания слышно не было, возможно ушел выше, или немного в сторону, из-за большого количества взрывов ничего нельзя было разобрать.
Внезапно обстрел закончился и наступила тишина. Жуткие ощущения приносит тишина. Я стал всматриваться в местность, но движения со стороны противника не наблюдалось. Кажется, на сегодня ВСЕ.
На пост пришла смена, передав трубу я отправился в наш блиндаж и попытался наладить свой быт. В блиндаже скинув броник, я достал трофейный газовый баллон-горелку, оставшийся от укропов, налил воды в советский солдатский котелок, поставил его на огонь и прилег на сколоченные из досок нары. Спина затекла от неудобной позы на посту, и где-то в пояснице начало покалывать. «Видимо заболит опять» - подумал я, «может сразу укол поставить? Нет, подожду пока».
Размышляя о проблемах планетарного масштаба, я не заметил, как закипела вода в котелке. Заставить себя встать и приготовить нехитрый ужин было выше моих сил, но я, сделав усилие встал, заварив бич пакет и чай, открыл банку с тушенкой, поужинал, выпил таблетки. Решил, что следует вздремнуть, когда тебя поднимут одному Богу известно. Каждые два часа я выходил на пост. Так прошел мой ПЕРВЫЙ ДЕНЬ.
Броник (жарг) – бронежилет
Штурмовики (жарг) – штурмовые отделения
Арта (жарг) – артиллерия