97. Иск к покойнику http://proza.ru/2023/09/30/326
- Подойди сюда, Кагамата, - потребовал Бахмет. – Расскажи нам о своем участии в этом заговоре. И не пытайся запираться, потому что спасти тебя может одна только искренность.
Рабыня приблизилась. Она была бледна, но спокойна.
- Мне нечего скрывать от тебя, хан, - сказала она. – И нечего сказать. Клянусь, я никогда не встречалась с этой друдянкой и никогда не разговаривала с ней.
- А какова же была тогда твоя роль в этой подлой интриге? Впрочем, можешь не говорить, я и сам знаю – ты подслушала наш разговор с Камосой, стоя за шпалерами! Ты узнала про лекарство, которое я пообещал сестре, и подослала ей вместо него яд! Говори, или ты головой поплатишься за это преступление!
- Да, я подслушала ваш разговор, - воскликнула Кагамата, - Я донесла о нем Хопотопасу. Но клянусь, что я в глаза не видела этой склянки с ядом. Да и глупо мне было носить ее с собой. Но я знаю, что Григор встречался и разговаривал с Торокашкой…
— Вот оно как! - сказал Годамир. – Теперь понятно, откуда ветер дует!
И повернувшись к своей свите, он пристально посмотрел на Сарычана.
- Где твой слуга, хересир? – холодно поинтересовался он. – Нам необходимо допросить его.
- Он был… где-то поблизости, государь, - с запинкой произнес Сарычан. – Сейчас я пошлю за ним.
- Не стоит беспокоится, - возразил Годамир. – мои люди сами его найдут.
Дюжина дружинников бросилась исполнять приказ конунга. Обшаривая одну комнату за другой, они вскоре отыскали Торокашку и привели его в залу, где творился суд. Оказавшись перед высоким собранием, тот неловко поклонился и тот час обратил вопрошающий взор на хозяина. Однако Сарычан отвел глаза и сделал вид, что отвлечен какими-то размышлениями.
- Давно уже подмечал я за тобой нехорошее, - сообщил Годамир, - но никогда не подумал бы, что ты поднимешь руку на своего государя и моего отца!
- А ты, - обратился конунг к Сарычану, - чего тебе не хватало на службе у хакана? Разве он не одаривал тебя щедрыми подарками? Не жаловал вотчин? И чем ты на все это ответил? Вероломством и предательством!
- Не бывало такого! – живо отозвался Торокашка. - Мой господин в этом преступлении не виновен. Это все вот он придумал! – говорил он, указывая на Хопотопоса. – С него и спрос!
Сотни глаз устремились на проповедника. Несмотря на тяжесть обвинения, тот не выказал никакого смущения. Он стоял, широко расставив ноги, словно готовясь к поединку.
- Чужеземца каждый готов оболгать! – сказал Хопотопас.
- Итак, заметил Бахмет – детали преступления нам понятны. – Хопотопас послал яд Торокашке, а тот передал его приезжей женщине. Женщина подсунула его моей сестре, чтобы сделать ее козлом отпущения. Так оно было?
Торокашка стоял, понурив голову.
- Да, - признался он наконец.
- Кто же тогда отравил моего отца? – спросил Годамир таким голосом, что допрашиваемы вздрогнул.
- Он и отравил, - кивнул Торокашка на Хопотопоса. – Если хаканеса не причем, больше никого не заподозришь.
- Гнусная ложь, - заметил Хопотопас. – Это обвинение уже бросали мне в лицо три месяца назад. Но ничего доказать не удалось. Хакан выпустил меня из заключения.
- Ладно, - с угрозой произнес Бахмет, - будем говорить по-другому. – Мой отец, Кагамата, умер после того, как выпил вино из подаренного твоим любовником меха. Таким образом, над тобой тяготеет обвинение в двух убийствах. И, клянусь своей бородой, тебе не избежать наказания.
- Я уже говорила, что ничего не знаю о причине смерти великого хана, - возразила Кагамата. – Может быть, Арапша знал, но теперь его нет в живых, и тайну он унес с собой.
- Они отпираются, - устало произнес Бахмет, обращаясь к Годамиру. – и будут отпираться до тех пор, пока не познакомятся с палачом.
- Я не одобряю пытки, - сказал Годамир, - но сегодня в моем сердце нет жалости. Все трое этих мерзавцев – он указал на Торокашку, Григора и Кагамату, - несомненно виновны в страшных злодеяниях. Думаю, ни у кого нет на этот счет сомнения? И раз они не желают раскрыть нам правду добровольно, они сделают это под пыткой!
Со всех сторон послышались одобрительные крики.
- Что ты об этом думаешь, великий хан? – спросил Годамир у Тюпрака.
- У меня есть парочка палачей, - сказал Тюпрак. – Настоящие мастера своего дела. Не было случая, чтобы они не развязали языки самым упорным молчунам. Удивляюсь, что ты еще прежде этого не сделал, когда умер твой отец. Отравителей надо истреблять как бешенных собак. Ничего нет хуже безнаказанности.
— Это так, - согласился Бахмет и приказал:
- Ведите их всех к палачу.
Подсудимые по-разному отнеслись к его решению. Торокашка вдруг страшно побледнел, Кагамата стояла, понурив голову. Но когда явились стражники, они молча дали себя увести. А вот Григор повел себя иначе. Он вдруг упал на колени и, протягивая руки к Годамиру, закричал:
— Это несправедливо! За что меня пытать? Ведь меня никто не обвинял! Да я и не мог никого отравить! Почему меня вяжут, словно я один из них? Это нелепость!
Двое дружинников-склавов, хотели схватить его, но он вдруг оттолкнул их и бросился бежать. Скрыться ему, конечно, не удалось. На помощь двум первым бросилось еще с десяток гридней. И особо церемониться с обвиняемым они не стали. Очень скоро весь избитый, в рваной одежде Григор лежал на земле со скрученными руками и давился своими слезами.
- Господин! – закричал он. – Господин! Почему ты молчишь? Я верой и правдой служил тебе столько лет. Я делил с тобой все невзгоды и опасности. Почему ты не заступишься за меня? Ведь я не делал ничего сам, я только исполнял твои приказания!
Гоннар посмотрел на Хопотопоса. Тот стоял, крепко сжав губы, и смотрел в другую сторону.
- Зачем валишь на других? – сурово произнес Бахмет. – У тебя голова была на плечах, когда ты помогал совершать преступление? Почему ты дал себя втянуть в это дело? Почему не донес на злодеев? За это с тебя и спрашивают. Но ты можешь искупить вину, если честно расскажешь о том, что ты знаешь.
Григора выволокли из дома и потащили в тот угол двора, где пылал огонь и здоровенный, голый по пояс палач раскалял на огне орудия пытки. Зловещие отблески скользили по его безбородому раскосому лицу и голому, тщательно выбритому черепу. Григор истошно завопил:
- Не надо меня пытать! Я сам все скажу! Сам скажу, что знаю.
Голос его донесся до судий.
- Приведите их всех обратно! – распорядился Годамир.
Арестованных вновь ввели в зал. Григора притащили и бросили к ногам конунга. Плача, он катался по полу и повторял, словно безумный: «Я расскажу, я расскажу…»
- Говори быстрее, - нетерпеливо потребовал Бахмет. – У нас нет желания слушать твой вой. Ты знаешь, как отравили Велемира?
- Да, я знаю! Вернее, догадываюсь.
- Что значит «догадываюсь»? – рассердился Годамир. – Говори яснее!
- Незадолго до кончины повелителя ворангов я случайно подслушал разговор хозяина вот с этим важным хересиром, - Григор указал на Сарычана. Они говорили о ядах, и господин сообщил, что у него есть редкий яд. Такой сильный, что для убийства человека достаточно крохотной крупицы. Ее сподручно прятать под ногтем. Очень удобно во время пира. На миг окунул палец в вино – и все! Никто даже заметить не успеет… Яд растворился – и никаких улик.
- Так вот что ты сделал после того, как выпил за здоровье отца! – с отвращением сказал Годамир Хопотопасу.
Проповедник ему не ответил.
- Брат! - обратился Бахмет к Тюпраку. – Мы только что изобличили преступника, но он находится под твоей защитой. Позволь конунгу разобраться с негодяем!
- Я не буду чинить препятствий правосудию, - провозгласил хан. – Делайте то, что сочтете нужным.
- Мы должны решить, конунг, как быть с отравителями наших отцов, - сказал Бахмет.
- Даже, если бы Велемир и Кульдюрей не были государями и не были нашими отцами, за подобные злодеяния полагается смертная казнь, - сказал Годамир.
- Так мы и поступим, - согласился хан.
Повернувшись к подсудимым, Годамир провозгласил:
- Трумлялнин Хопотопас! Ты виновен в злокозненных интригах против нашего государства, а также в вероломстве против нашего государя, который принял тебя как друга и оказал доверие. Ты же, затаив в сердце жестокость и неблагодарность, коварно умертвил его во время пира как последний злодей. За это преступление тебя будут жечь огнем, пока ты не умрешь.
— Произвол! - отвечал проповедник. – Даже смертельная опасность не заставил его отказаться от холодного, чуть презрительного тона. – Моя вина не доказана. Вы вообще не можете меня судить. Выдайте меня моему государю императору Трума, если считаете преступником! Я уверен, он во всем разберется и вынесет справедливый приговор.
- Я не собираюсь искать справедливости у иноземного государя, - холодно отвечал Годамир. – Властью, врученной мне богами и людьми, я приговариваю тебя к смерти.
- А что ты скажешь об остальных? – спросил Бахмет.
- Хересир Сарычан, - сказал Годамир, – злоумышляя против старого хакана, моего отца, ты участвовал в этом преступлении и как организатор, и как его вдохновитель.
- А после этого ты покушался на мою жизнь! – резким голосом добавил Бахмет.
- После всего, что сделал для тебя Осломысл, - тяжело обронил Годамир, - ты проявил вероломство также и к нему. Хакан доверил тебе свою армию, а ты с самого начала старался только об одном – как довести ее до поражения.
- Не буду отрицать, что ударил ножом хана Бахмета, о чем сейчас сожалею, - нетвердым голом произнес Сарычан. - Но я сделал это ослепленный гневом, так как был уверен, что это он отравил моего господина хакана Велемира. Но обвинять в смерти хакана меня? Это наговор! Где свидетели, свидетельствующие против меня? Хоть кто-то может сказать, что я причастен к этому делу?
- Зачем увиливать и юлить? Разве ты не слышал? Твой собственный слуга признался, что принимал в нем участие.
- Но я ни в чем не повинен! – скороговоркой зачастил Сарычан. – Торокашка прячется за мое имя, государь, чтобы скрыть собственное преступление.
- А ты, что скажешь на это, Торокашка? – грозно спросил Бахмет. – Значит ты строил козни против моей сестры, своей хаканесы, а теперь стараешься оболгать своего хозяина, чтобы избежать наказания?
- Клянусь Геревитом, это он лжет! – воскликнул Торокашка. – Зачем бы мне далась эта кунка? С какой стати задумал бы я ее очернять? Это рискованно и опасно, а выгоды никакой. Я не хотел говорить, но раз хозяин сам отрекся от меня, то какой резон мне и дальше его покрывать? Он сам дал мне склянку и предупредил, чтобы я с ней был осторожней, он сам свел меня с Кагаматой и сказал, что я должен поддерживать с нею связь. Но он ничего не говорил мне про хакана. Я понятия не имел, что владыку Велемира отравят. Я сам был безмерно поражен известием о его смерти.
- Кагамата! – строго спросил Бахмет. – Этот человек говорит правду? Сарычан приводил к тебе Торокашку.
- Приводил, - коротко ответила Кагамата.
— Вот видишь, Сарычан, - сказал Годамир, - получается, что ты обо все знал! Но не донес на злодеев.
- И зная все, ты обвинил мою сестру, - грозно загремел Бахмет, - а после этого обвинил меня. Но ты не ограничился этим – ты вонзил в меня нож, хотя знал, что я ни в чем не виноват. Ты ударил меня не потому, что был ослеплен гневом, а хладнокровно и заранее продумав мое убийство. Ты ударил ножом безоружного гостя. А после этого пытался убить мою сестру, твою хаканесу, хотя прекрасно знал, что она тоже ни в чем не виновата. Какой кары достоин ты после этого?
- Смерти! – грозным голосом произнес Годамир. – Смерти без всякого снисхождения!
Когда страшный приговор был произнесен, хересир порывисто выхватил из ножен кинжал и направил его себе в грудь, словно пытаясь заколоться. Но решимости на это у него не хватило. А в следующее мгновение несколько дружинников схватили его и обезоружили.
- Теперь ты, - конунг указал на Торокашку. – Ты злоумышлял против жены моего отца…
- Я делал это по незнанию и потому что был подневольным человеком! – попытался оправдаться Торокашка.
- Лучше помолчи и покорно прими свою судьбу! – оборвал Годамир, - иначе, клянусь Геревитом, я воспылаю гневом и тогда за себя не ручаюсь. Из того, что нам известно о тебе, следует, что ты на протяжении долгого времени сносился с моими врагами и злоумышлял против меня и моих людей. И делал ты это не потому, что должен был исполнять приказы твоего господина, но из преступного сребролюбия. За свои преступления ты достоин смерти, но я пощажу твою жизнь, учитывая, что ты помог нам изобличить главных преступников. По закону я мог бы приговорить тебя к членовредительству, лишить зрения и отрубить руку, которой ты передавал яд. Но я не буду этого делать, так как питаю глубокое отвращение к подобным наказанием. Я приговариваю тебя к вечному изгнанию из страны. Отправляйся прочь с моей земли. У тебя есть три дня, чтобы унести ноги. Но если, спустя этот срок, ты вновь попадешься в мои руки, знай, что никакой пощады тебе уже не будет. Ты примешь казнь за все свои преступления, и ни что не сможет тебя спасти! А теперь убирайся! Чем быстрее ты уедешь, тем лучше для тебя. И никогда, слышишь? Никогда больше не возвращайся.
- Благодарю тебя, государь! – воскликнул Торокашка, простираясь на животе. – Я не забуду о твоей доброте!
Вскочив с пола, он поспешно покинул зал.
- Эта женщина, - конунг указал на Кагамату, - твоя подданная, а не моя. Ты сам должен сказать свое слово.
- Я поступлю так же, как ты, - сказал Бахмет. – Я бы прогнал эту женщину за ее вероломство, но ее приобрели когда-то за серебро. А значит, пусть она за серебро от нас и уйдет.
И, повернувшись к слугам, он приказал:
- Возьмите эту трумлянку и завтра отведите ее к торговцу рабами. Пусть ее продадут восточным варварам.
К Кагамате приблизились двое воинов.
- Погодите! – неожиданно остановила их Камоса. – Пусть сначала скажет, за что она меня так ненавидит!
- А если не скажу? – с усмешкой отвечала Кагамата. – Прикажешь меня высечь?
- Я никогда не причиняла тебе зла, не унижала, не придиралась. Я считала, что могу тебе доверять, что ты мне предана. А оказалось…
- Предана? – воскликнула Кагамата, и лицо у нее исказилось от ярости. – Только у недалекой девчонки могли быть такие мысли. Рабыни всегда должны притворяться, но что в действительности у них на сердце, тебе лучше не знать.
- Вижу, что сердце твое полно злобы и ненависти, - заметила Камоса, - но не вижу, что могло тебя так против меня настроить.
- Я догадываюсь, в чем дело, - сказал Бахмет, - эта гадюка не может простить, что я отверг ее после того, как она отравила Айни. Помнишь мою наложницу, у которой внезапно случился выкидыш? Ты открыла мне глаза на причины ее болезни.
Камоса кивнула и бросила на рабыню сумрачный взгляд. Кагамата, напрягшись, ждала, что она ответит, однако хаканеса не удостоила ее больше ни одним словом.
- По-хорошему тебя следовало примерно наказать, - сурово произнес хан, обращаясь к Кагамате, - но я подумал тогда, что ты решилась на злодеяние, ослепленная любовью и ревностью. Если бы я знал, что ты осмелишься причинить вред моей сестре, ты бы у меня так просто не отделалась.
- Зачем же дело стало? Убей меня сейчас! – устало произнесла трумлянка. - Умереть от твоей руки для меня в сотню раз лучше, чем служить в каком-нибудь притоне утехой для пьяных дикарей из Сумрачного леса.
- Приговор уже вынесен, - сказал Бахмет, и я не собираюсь его менять. – Возьмите эту женщину и поступите с ней, как я сказал.
Когда Кагамату увели, хан повернулся к Годамиру и сказал:
- Остался еще этот здоровяк – кабан с сердцем зайца. Что с ним делать?
- Пусть тоже убирается, - сквозь зубы произнес Годамир, - я больше не потерплю его в своих владениях. Если попадет еще раз в мои руки, живым не выпущу!
- Благодарю тебя, государь! – закричал Григор с такой горячностью и искренней благодарностью, словно конунг оказал ему великое благодеяние. – Я век буду помнить твою доброту.
Он опустился на колени и поклонился конунгу до земли. А потом вскочил и выбежал из дома.
99. Казнь http://proza.ru/2023/10/08/825
«Заповедные рубежи» http://www.proza.ru/2013/07/08/294