Блок. Превратила всё в шутку сначала... Прочтение

Виталий Литвин
«Превратила всё в шутку сначала…»
 






                Превратила всё в шутку сначала,
                Поняла – принялась укорять,
                Головою красивой качала,
                Стала слезы платком вытирать.
 
                И, зубами дразня, хохотала,
                Неожиданно всё позабыв.
                Вдруг припомнила всё – зарыдала,
                Десять шпилек на стол уронив.
 
                Подурнела, пошла, обернулась,
                Воротилась, чего-то ждала,
                Проклинала, спиной повернулась
                И, должно быть, навеки ушла…
 
                Что ж, пора приниматься за дело,
                За старинное дело свое. —
                Неужели и жизнь отшумела,
                Отшумела, как платье твое?
                29 февраля 1916






     В черновиках осталось воспоминание о еще одной подробности прощания:

А.А. Блок. «Полное собрании сочинений и писем в двадцати томах. ДРУГИЕ РЕДАКЦИИ И ВАРИАНТЫ»:
     «
         …И когда шелестящее платье 
         На последней ступеньке…
     »

     Он не выдержал и вышел вслед за нею? “Воспоминание” – потому что прощание состоялась не  зимой, а весной: «Я помню… сирени тёмной в час разлуки пятиконечную звезду».
    Хотя нет... Сирень была весной 1914 года - их первая разлука. Дельмас уезжала тогда в Чернигов. И долго, долго ждала письма от него, а он... "Вслушивался в себя"!

     Стихотворение обращено к Л.А. Дельмас. В поздних 60-ых, кажется, в «Юности»… или в «Москве»?.. были заметки человека, которому Дельмас отдала некоторые письма Блока. Остальные – сожгла: «Они не поймут». И там она, рассказывая об этих стихах, проворчала: «И шпилек было не десять, а только две.» (Напомню, что по женским суевериям уроненная шпилька – к потере поклонника.)
     Как и стихотворение, посвященное другому расставанию – «О подвигах, о доблести, о славе…», оно старательно лишено всякой мистики – только сугубая реальность. В этом даже ещё большая прозаичность, никаких намеков на поэтические украшения – никаких "синих плащей", никаких "подвигов и славы", и рифмы почти сплошь глагольные, а те, что не глагольные, так и ещё невзрачнее – «свое – твое» и, упаси Бог! – никаких метафор! Чтобы “дело”, которым опять придется заниматься, выглядело почти реальной киркой и лопатой, а не вождением изящной рукописной ручкой по чистенькому листу.

Стихотворение продолжает сюжет последних глав книги «Арфы и скрипки»:

«Есть времена, есть дни, когда…» – предчувствие страсти;
«Я вижу блеск, забытый мной…» – он увидел ее на балу;
«Ты говоришь, что я дремлю…» – они уже разговаривают;
«Ваш взгляд – его мне подстеречь…» – она, кокетничая, отвернулась;
«Натянулись гитарные струны…» – он обернулся к  сцене;
«Ты – буйный зов рогов призывных…» – он рефлектирует  по её поводу;
«Как день, светла, но непонятна…» – она, дразнит  “поэта” и, забавляясь, морочит тому голову;
«Петербургские сумерки снежные…» – ее внутренние метания;
«Смычок запел. И облак душный…» – она принимает его любовь;
«Ты жил один! Друзей ты не искал» – его охлаждение. 
Исходное – расставание.

P.S. И еще… Блок очень иронично относился к творчеству Анны Ахматовой.(Из воспоминаний Юлии Сазоновой-Слонимской: «Помню, как Блок на вечере у Сологуба сказал мне полушёпотом, когда кого-то из поэтов обвинили в подражании Ахматовой: “Подражать ей? Да у неё самой-то на донышке.”») Но уроненные шпильки – это Ахматовская фишка: вплести в рассказ о чувствах реальную деталь сценки: «Я на правую руку надела // Перчатку с левой руки», «Подушка уже горяча //С обеих сторон.», «Улыбнулся спокойно и жутко // И сказал мне: "Не стой на ветру”».
    «…зарыдала, // Десять шпилек на стол уронив.»