Глава 177
Король и Королева-мать вернулись в Париж, но это был уже совсем иной Париж. Они покидали мятежную, но пристойную столицу, а вернулись в покорённый вертеп. Пока они отсутствовали, дела во Фронде вышли из-под контроля знати. Чернь совсем распоясалась, ощутив полную свободу в дали от своего Короля.
Общественная мораль опустилась до уровня мостовой. Насилие и распутство охватило все слои общества, никто не работал, грабили все, а кто не грабил, тот развратничал, проматывал состояние, жил так, будто оставалось жить неделю или две. Вольность нравов породила вольнодумство. Эти вольнодумцы, начавшие с осуждения Мазарини, переключились на Королеву, затем даже и на Короля, а также дошли и до того, что ополчились на самого Господа Бога. Посты не соблюдались, религиозные обряды почти не исполнялись. Чернь стала нападать на священников, объявляя их поборниками кардинала. Церковную утварь кое-где разграбили. Парламент не решался наказывать за подобные поступки, поскольку каждый член парламента при этом начинал дрожать за собственную жизнь, ибо в покинутом Королём Париже не было полиции, армии, гвардии, следовательно, не было и порядка.
Это был лагерь смутьянов, в котором оставшаяся знать тщетно пыталась убедить себя в том, что она ещё чем-то и кем-то руководит, хотя власть её простиралась лишь в отношении собственных войск и охраны, собственных слуг и лакеев.
Мазаринады, расклеиваемые на стенах и распеваемые на улицах, обвиняли Королеву даже в том, что её первенец рождён от кардинала Мазарини! А ведь в те времена, когда был зачат Людовик XIV, Мазарини не только не состоял в числе доверенных друзей Королевы, но он попросту отсутствовал во Франции. Но кого это волновало? Клевета, как известно, тем легче достигает цели, чем она невероятней.
Кардинала выставляли растлителем всей королевской семьи, Королеву – доступной женщиной, Короля – юным несмышлёнышем. Лишь косноязычный красавчик герцог де Бофор, король рынков, был мил черни, про него не сочиняли едких стишков, его боготворили, поскольку видели в нём заступника. С какой бы стати ему заступаться за чернь? Только потому, что он имел повод ненавидеть Мазарини, посадившего его в крепость?
Передо мной лежит мазаринада против Королевы, состоящая из двадцати шести строф. Называется она «Хранительница Королевы, говорящая обо всём». Эта мерзкая вещица написана в стихах от имени кровати Королевы. Она рассказывает о пошлых способах близости Королевы и Мазарини, которым якобы являлась свидетелем. Мерзейшие стишки! Именно эта вещица окончательно отвратила меня от фрондёров. Я не стану утверждать, что её написал Ларошфуко, но когда я это предполагал, моё желание вызвать его на дуэль удваивалось и даже утраивалось.
Я мог простить ему домогательство Шеврёз и Лонгвиль, но это уже чересчур. Если же это написал подлый Гонди!.. Пожалуй, напрасно я не вызвал его на дуэль. Атос меня остановил. Если бы он этого не сделал, не было бы ни Фронды, ни этих пасквилей!
Даже парламент ужаснулся этому пасквилю. В авторстве обвинили некоего Морло, который был всего лишь издателем, его приговорили к казни через повешение, но какие-то люди отбили его, пока его везли к месту казни на Консьержери, после чего он бесследно исчез. Всё это произошло как раз в то время, когда парламент и двор заключали мир и чуть было не нарушило планы обеих сторон. Вот почему я считаю это не случайным совпадением. Парламент направил чрезвычайно витиеватые извинения Королеве, зная её вспыльчивость, когда речь заходила о её чести. Мазарини уговаривал её проявить выдержку на протяжении часа. В итоге Королеве удалось не уронить своего достоинства, она без тени гнева ответила, что сожалеет, что клеветники не пожалели королевскую особу, которая должна быть священной для каждого истинного француза. Эти слова, сказанные со спокойным достоинством, подействовали лучше, чем любые гневные речи. Представители парламента ещё раз униженно просили прощения за допущенную оплошность. В эту минуту каждый из них готов был бы четвертовал беднягу Морло, которого я продолжаю считать лишь издателем, но не автором этого пасквиля.
В 1649 году Королева велела навести в Париже порядок, а сама отправилась в Компьень и далее к северной границе королевства. В этих краях хозяйничали испанцы, которые увлекли на свою сторону виконта де Тюренна. Д’Артаньян сопровождал Королеву в этой поездке и обеспечивал её охрану посредством вверенной его руководству роты мушкетёров, где он теперь был полновластным господином на правах её капитана.
В 1650 году Королева после ареста принцев направилась с юным Королём и с Мазарини в Нормандию чтобы усмирить провинцию, впавшую в мятеж благодаря усилиям герцогини де Лонгвиль. Лучше бы Анна Женевьева занималась воспитанием нашего сына. Но это было не в её характере. Королева и кардинал управились в Нормандии за двадцать дней. Прокурора Нормандии сместили, на его место назначили Пьера Корнеля. Этого стихотворца оплачивал Мазарини, и поэтому в нём были уверены, поскольку фрондёры его ненавидели.
Уладив дела в Нормандии и вернувшись в Париж, Королева через две с небольшим недели отправилась в Булонь, а затем в Гиень через Фонтенбло, Питивье, Орлеан. Она выступала миротворцем и объединителем французских земель, и эти поездки подкосили её здоровье. Возвращаться в Париж ей пришлось лёжа в карете, короткими переходами. Фрондёры Булони одним из условий мира потребовали отстранения герцога д’Эпернона, одного из наиболее преданных Королеве военачальников. Ей пришлось на это пойти, хотя, полагаю, это было ошибкой. Между тем, Месье, оставшийся в Париже, почувствовал свою в нём полную власть, и испанские агенты, а также всевозможные льстецы и прохиндеи окружили его и стали искушать. Родня принцев обещала ему в случае, если он освободит Конде, Конти и Лонгвиля, полную поддержку. Что означала эта поддержка, как не свержение Короля и Королевы с целью занять трон? Гастон постоянно мечтал об этом почти достижимом и постоянно ускользающим от него троне Короля Франции. Эта прихвостни знали, на чём его можно приманить. Его окружали Гонди, Шеврез, старый Шатонеф, духовенство и родня принцев. К этой камарильи присоединился и парламент. Поскольку по закону принцы крови были неподсудны, парламент считал, что они арестованы незаконно. Их перевозили из одной тюрьмы в другую без судебного следствия, без суда и приговора. Сначала они были помещены в Венсенн, затем в Маркусси, в после – в Гавр, подальше от парижских друзей и от мятежного де Тюренна.
Тридцатого января 1651 года старая Фронда заключила сделку с Фрондой молодой для того, чтобы добиться освобождения принцев. В этой сделке особую роль сыграла принцесса Пфальцская, урождённая Анна де Гонзаго, сестра той самой Марии де Гонзаго, за которую сватался несчастный Сен-Мар, надеясь породниться с Королями Франции.
В своё время Мазарини сказал своё мнение на этот счёт испанскому посреднику дону Луису де Харо при заключении Пиренейского мира.
— Легко вам, испанцам, управлять вашей страной, поскольку ваши женщины вмешиваются лишь в дела любовные! — сказал кардинал. — У нас во Франции это далеко не так. Я могу назвать, по меньшей мере, трёх, каждая из которых легко могла бы подмять под себя целое государство. Это герцогиня де Шеврёз, герцогиня де Лонгвиль и принцесса Пфальцская.
— Вы забыли упомянуть Королеву Анну, — мягко возразил дон Луис. — Разве она не является той женщиной, которая не только может править страной, но и делает это?
— Она не в счёт, она – Королева! —возразил Мазарини. — Она занимает своё место и выполняет это с мудростью и достоинством, лучше которых не сыскать. Я же говорю о тех дамах, которые способны взять, что им не принадлежит, и обладают достаточной решимостью для этого.
— Сложно же вам приходится, чтобы не допустить их до той власти, которую они, как вы говорите, легко могут забрать! —сказал дон Лоуис из вежливости, поскольку сам сомневался в подобных способностях этих дам.
— А вы знаете, я полагаю, что, быть может, было бы лучше позволить им дать то, чего они добиваются! — вдруг ответил Мазарини с улыбкой. — Они могут лишь взять, но не смогли бы удержать. Любая из них полученную власть передала бы первому подвернувшемся смазливому мужчине, даже такому, которому нельзя доверить управление даже курятником с дюжиной кур!
После этих слов Мазарини самодовольно погладил свои усы. Королева Анна знала, кому следует доверить управление Францией. И этим она также выгодно отличалась от всех этих Шеврёз, Лонгвиль и Гонзаго.
Объединение старой и молодой Фронды происходило на фоне блестящих побед Мазарини. Он победил испанцев в Ретеле вопреки тому, что с ним не было таких блестящих полководцев, как принц де Конде и виконт де Тюренн. С ним был д’Артаньян. А Тюренн воевал на стороне испанцев.
В Париже воцарился мир, но ненадолго. Фрондёры требовали всё новых и новых уступок, Королева вновь заболела, Мазарини, опасаясь худшего, не отходил от её постели, провялил поистине недюжинную заботу о ней, и слегка забросил дела политические. Давление парламента и знати на Короля и первого министра усилилось, как только они почувствовали слабину. Тогда Мазарини вопреки своему всегда спокойному и взвешенному поведению вспылил и обвинил парижский парламент в том, что они ведут себя так же, как английский парламент, свергнувший и казнивший своего законного монарха, Короля Карла.
Это обвинение было несправедливым, как тогда всем казалось. Но я полагаю, что бросив это несправедливое обвинение, Мазарини упредил всех парижан, указав им, куда ведут дороги постоянного неповиновения подданных, постоянного противостояния парламента монарху. Он был прав в своих подозрениях, и именно это взбесило всех. Месье в гневе покинул Пале-Рояль, выражая всем своим видом то, что брошенное обвинение его оскорбило до глубины души. Но я считаю, что он испугался, поскольку кардинал заглянул в душу Гастона Орлеанского так глубоко, как не заглядывал до этого он сам. Столь же возмущены были и прочие. Гонди просто трясся от гнева.
Месье перешёл на сторону Фронды. Но слова Мазарини были лишь поводом, предлогом, которого он давно ждал, а истиной причиной была его постоянная обида на судьбу, ведь если бы Королева не родила двух сыновей, он бы уже был Королём Франции! Было за что ненавидеть Королеву! Двадцать один год он считал себя первым наследником трона, и вот после двадцати одного года томительных ожиданий его мечты стали эфемерными. Ему ещё оставалась надежда на слабое здоровье Дофина, но когда родился брат Короля, Филипп, шансы Месье стали ничтожными. Он никогда не смог простить этого Королеве, и именно в этом причина его перехода на сторону Фронды, а вовсе не какие-то слова Мазарини. Да и действительно, если бы Месье был сторонником Королевы, то разве слова её первого министра могли бы сделать его её врагом? Что же это за союзник такой? При таких друзьях и никаких врагов не нужно!
Но Месье достал из рукава свои небитые карты. Он торжественно отказался присутствовать в парламенте, пока в нём заседает Мазарини. Он отказался встречаться с Королевой ни в Пале-Рояле, ни в Люксембургском дворце, где он проживал, ни где бы то ни было. Он игнорировал тот факт, что являлся её подданным, и не пристало ему диктовать условия встречи и переговоров с ней. Вдовствующая Королева, Королева-мать, глава Королевского совета стояла неизмеримо выше дяди Короля! Мазарини следовало бы попросту арестовать Гастона или вновь выслать его за границу, как это сделал бы Ришельё. Но Мазарини был не Ришельё. Его власть основывалась на том, что ему её вручила Королева, а Королева была истощена этими многолетними бунтами. Кардиналу не хватило решимости пресечь бунт Гастона. Между тем Гастон созвал всех маршалов Франции так, будто бы они были его личными мажордомами, и объявил им, что впредь они должны будут выполнять только его приказы. Это был бунт, государственный переворот, это была государственная измена. Королева могла бы после этого уже не только арестовать Месье, но даже и казнить! Кардинал Ришельё при поддержке Людовика XIII, конечно, нашёл бы на него управу. Нет, он не казнил бы Гастона, ему было бы достаточно просто побеседовать с ним с глазу на глаз и Гастон, это ничтожество, сдал бы все свои позиции. А если бы не сдал, то неделька-другая раздумий в Бастилии сделала бы его податливым навсегда и окончательно.
Но Мазарини не Ришельё, о чём я уже говорил.
У него был выбор из двух вариантов. Либо победить Гастона, либо спасать свою жизнь, ведь если не арестовать Гастона, тогда самому Мазарини было крайне опасно оставаться в Париже! Гастон объявил его вне закона. Поэтому в ночь с 6 на 7 февраля 1651 года Мазарини тайком покинул Париж, закутавшись в плащ Мийе де Жара, надвинув на глаза шляпу капитана мушкетёров. Он остановился в Сен-Жермене, надеясь, что вскоре Королева поймёт, что одна не может справиться с задачей государственного управления и призовёт его обратно.
(Продолжение следует)