* * * * *
- …Бедный мой Сашенька… - долетел до него сверху знакомый, почти забытый голос. – Совсем ты замучил себя…
- …Ты очень сдал за эти две недели, отец…
Мороз приоткрыл глаза – две окружённых золотистым сиянием души спускались к нему с небес… Мария и Ромка были словно из тёплой розовой пены…
- …Ничего, скоро ты всё позабудешь… Ты – отдохнёшь…
- …Это хорошо, отец, что ты покончил со своими грешными земными делами…
Какая-то сила повлекла его вверх… Он оглянулся: внизу, прижавшись к стене, стояла его «Вольво». Боковые стёкла у неё от удара высыпались. Рядом с «Вольво» гигантским факелом пылал злополучный «Корвет». Оранжевые языки пламени достигали краёв крыш… За рулём «Вольво» лежал измождённый старик. Лицо и седые волосы его были забрызганы…
- Родные… - услышал он, будто чужой, собственный голос. – Простите меня за всё, что я натворил!..
- Мы не вправе судить себя…
Души Марии и Ромки вдруг стали удаляться, голоса звучали всё слабей…
- Мы по-прежнему любим тебя…
Волной раскалённого воздуха ему обожгло лицо. Он заслонился рукой, разодрал глаза, глянул сквозь пальцы… «Вольво» стояла в примыкавшем к проспекту проулке, а рядом, наглухо закупорив узкий проезд, горел «Корвет». Полковник вспомнил: в следующий после выстрелов миг они оба бросили свои машины в проём боковой улицы. Идущий по большёму кругу «Корвет» не вписался в поворот (похоже, Мороз достал-таки своего преследователя) и врезался в угол дома. Его отшвырнуло на середину улочки, и уже там у него рванул бензобак…
Жар от «Корвета» вползал в салон «Вольво», превращая его в огромный духовой шкаф… Чувствуя себя запекаемой заживо дичью, Полковник лихорадочно задвигался, вслепую воткнул третью скорость и, размазывая по асфальту плавящуюся резину покрышек, рванул от огня… Несмотря на повреждения кузова, двигатель и шасси сработали, как часы, и уже через несколько секунд жар вымыло из салона. Мороз с удовольствием подставил лицо потоку прохлады…
Что-то застило ему глаза, мешало видеть… Он дотронулся до лба, покосился на пальцы – и злобно выругался! Бретёр всё же зацепил его! Пуля прошла у Полковника точно над бровями, в миллиметре от лобной кости! Контузила, ободрав кожу, чиркнула по лбу, словно спичка по коробку, и теперь кровь из нелепой царапины заливала ему глаза!..
Бессильная ярость охватила Полковника. Вопросы, как молотки, застучали в мозгу: почему смерть избегает его?! зачем мошенница-судьба хранит его?! что ещё он должен совершить здесь?!.
Он гнал, а улочка кривлялась перед ним, дома падали и подымались, как пьяницы… Цепляясь то одним, то другим боком за идущие сплошным фасадом дома, он пёр на полном газу почти вслепую, мчал, высекая снопы искр, летел навстречу чему-то ещё неведомому, от него независящему…
Что ещё он должен был совершить перед смертью?!.
* * *
- …Да что ж ты творишь, бес?! – вскричал и без того злой, как бультерьер, Костя, когда припадочный «гепард» кинулся таранить их.
Нато вывернул руль и ударил по тормозам. Их завертело, с костоломным хрустом подкинуло на бордюре и швырнуло в витрину кафе. Стёкла заколотили по капоту и крыше. БМВ вздрогнул, как осаженный конь, и замер. Нато громко лязгнул зубами.
В проём разбитой витрины мгновенно вытянули шеи зеваки. Физии любопытствующих сладострастно напряглись в ожидании крови…
- А ну прочь!.. – заорал на них Костя. Он выскочил из БМВ, остервенело маша «макаром». Зеваки бросились бежать…
- Кранты, Костя! – завопил снизу, как из могилы, Нато. – Шаровая к хренам полетела!..
Он вынырнул их-под машины, бешено и бестолково забегал вокруг. Кларнет с ненавистью уставился на него.
…Костя злобился на весь мир, а особенно на своего погибшего отца. Граф гороховый! Сколько раз говорил ему Костя, чтоб не доверял этому молчуну-парашютисту! Видел ведь прекрасно, что не привлёк к делу «батяня-комбат» ни одного их своих хвалёных «сынков» - волчар, самим же в Афгане на смерть натасканных! Замарывать не захотел, сволочь!..
- Живо добудь тачку! – приказал Костя Нато и опять запрыгнул в БМВ. Отбросил крышку тайника, схватил футляр с винтовкой…
…Когда утром они с Толиком вернулись их ночного клуба, дом уже горел, а с отцом было покончено. Они развернулись и рванули за Морозом. По сотовому Костя попытался вызвать подкрепление, но кто-то из уцелевших в бойне обормотов прокричал, что проклятый полкаш, отъезжая, пострелял им все шины. Неприкрытая радость звучала в голосе партизана. «Ещё бы тебе не радоваться! – оскалился Кларнет. – Чёртов коммандос ведь нащёлкал половину из вас!..»
Им не везло. При выезде на трассу Толян сгоряча не уступил гружённому плитами КАМАЗу, и тридцатитонная дура едва не превратила их в мясную консерву. БМВ чиркнуло по казательной и вынесло на встречную. И там какой-то лихач на «Запоре» крепко чмокнул их в зад. Тогда под днищем у них что-то треснуло, и от прежней скорости и приёмистости остались одни воспоминания. Они уже силились только не упустить из виду замелькавшего впереди Мороза. Ползли себе в злющем ожидании, надеясь хотя бы отследить предателя. А потом на сцену выскочили ментовский «Форд» с отмороженным «Корветом», завертелась гоночная свистопляска и вся их кадриль-акварель зависла в полном абсурде и непредсказуемости…
…На проспекте Нато громко базарил с водителем «девятки». Костя молча подошёл к «зубилу», влез на заднее сиденье и бросил водиле сто баксов. Тот с готовностью обернулся, признавая клиента.
- Пока прямо, а там скажу, - распорядился Костя. – Тока живей!
«Девятка» сорвалась с места.
- Костя! – взмолился упавший рядом с шофёром Нато. – Отдай назад пушку – я его на ходу мочить буду.
(На трассе Костя отобрал у Толика его пистолет, когда тот собрался затеять пальбу за рулём у поста ГАИ)
- Сиду уж - процедил, не отрывая глаз от дороги, Кларнет. – Без тебя, дурака, тошно… Самурай крапивный…
И вдруг ко всему безумию этого утра простой, как булыжник, Нато взорвался. У него, оказывается, давно копился протест против барского высокомерия своего двоюродного братца. Будто гноем лопнул этот созревший нарыв.
- Чё-чё ты сказал, вонючка интеллигентская?!. – перегнулся он к Косте через сиденье. – Студентик, гниль!.. Ты чё из себя корчишь?! Думаешь, очень крутой и умный?! Так ошибаешься!.. Ты – грязь под ногтями против свово отца! И не пялься на меня своими змеиными зенками! Ты ж меня в упор не видишь! Что я человек! Да я твово батьку, как отца родного любил, а ты мне, гад, даже стрельнуть за него в отместку не даёшь!..
«Натащил полный дом бедных родственников. А этот этот даже в горло мне впиться готов…». - подумал с презрением об отце Костя.
Он с холодным интересом посмотрел на Толика – словно жестокий школьник на разъятую, без кожи, лягушку. Качнул укоризненно головой, скривил губы:
- Я думал, майн брюдер, ты просто псих, а ты полный шиз, решето, крези. Башкой совсем не шурупишь. Если ты сейчас убьёшь его – как я узнаю, где бабки? Как разберусь, кто стоит за Морозом?! Думаешь, он один на такое решился?!. Нет, видно в жизни у тебя два высоких призвания: стриптизёрш за жирные ляхи щупать да хвойный лес на повале валить!
- Чё-о?!. – быком взревел вконец распалившийся и не воспринимающий никаких доводов Нато. – Да мы таких фрайеров на зоне всем бараком в две очереди пёрли! Лядащий пёс в бриллиантах, киллер-диллер, Моцарт сра… А-а!..
Холёные пальцы Кларнета со страшной силой вцепились Нато в горло. Голова Толика неестественно вывернулась, шей затрещала, на губах запузырилась пена…
- А вот Моцарта я тебе, хряк воркутинский, ввек не прощу!.. – зашипел Кларнет в самое ухо Нато. – Отца не стало – думаешь, можно всё?! Заткни вонючую пасть, пока я тебя, продвиженец на восток, обратно на запад не отправил! В жёстком вагоне и ящике деревянном!..
Лицо и шея Толика пошли пятнами. Он по-рыбьи стал хватать ртом воздух.
Костя оттолкнул его и принялся брезгливо вытирать носовым платком пальцы. Походя бросил водителю:
- Не обращай внимания, шеф, - дела у нас семейные. Правь себе, смотри за дорогой…
А тот и не решался взглянуть на своих пассажиров. Бедолага втянул голову в плечи и глядел только вперёд. Он уже понял, что его клиенты – убийцы. Один – первобытный дикарь, другой – цивилизованный киллер.