Глава 14
КАЗАЛИНСК
Железнодорожная станция находилась в двенадцати километрах от пункта нашего назначения – города Казалинска. Полуденное солнце изрядно припекало – в Казахстане до сих пор царило настоящее лето. Высокое небо ослепляло синевой. За перроном шелестели густой листвой столетние тополя – почти ровесники вокзала.
Утомленный жарой Кальмаров снял кепку, смахнув со лба капельки пота.
– Стр-р-ройся! – скомандовал он. – Адмиральский час! Координируемся в буфете.
– Я не пОняла, – поправила растрепавшуюся от усилаивающегося ветра прическу Татьяна Ивановна. – Мы что, на флоте?
– Почти! – кивнул ей Григорий Семенович. – Держим путь на Аральское море!
– О... Вы так любите море? – вкрадчиво спросила Колобылина, подхватив руководителя экспедиции под руку.
– А кто же его не любит! – воскликнул Кальмаров. – Воспитан на литературе о пиратстве, так сказать. Габриэль Сабатини, Эмилио Сальгари... «Черного корсара» читали?
– Нет. Вы простите мою необразованность, я даже не знаю, кто такой Сальгари... – кокетливо хохотнула Татьяна Ивановна. – И вообще не люблю пиратов. Они такие бесцеремонные и страшные...
– Как я?! – продолжал входить в образ Кальмаров.
– Товарищ пират, кажется, Салтыкова в поезде забыли! – окликнул его Шурка.
– Полундра! – резко остановился Григорий Семенович.
– Я туть! – послышался за нашими спинами звонкий голос Егора, а по его блуждающей улыбке можно было, без сомнений, предположить, что завхоз снова задумал какую-то «пакость».
– Слушай мою команду! – покраснел до мочек ушей разгневанный Григорий Семенович. – Салтыкова за ноздри и в камбуз!
– Здесь и камбуз есть?! – живо поддержал разговор проголодавшийся Добронравов.
– Вот раскомандовался, – проворчал Шурка. – Одно слово подполковника с собой не взяли...
Здание вокзала, где располагался буфет, было построено еще в XIX веке и очень давно не ремонтировалось: под обвалившейся выцветшей, на несколько слоев нанесенной штукатуркой проглядывали обшарпанные от времени кирпичи. Внутри было прохладно и сыро, а стены пропитались густым запахом плесени.
Лишь выложенные ровными рядами на прилавке сникерсы и твиксы возвращали в современную эпоху. На широких блюдах с ярким азиатским орнаментом был тонко нарезан уже успевший подвялиться сервелат, ароматно манила золотистая самса и белоснежные казахские лепешки. На полках взгромоздились бутылки с колой и выстроились в ряд пузатые бутылочки с соусом англбэнз, тут же напомнившие въедливую рекламную мелодию. Над окном висела, колыхаясь от ветра, клейкая лента с прилипшими к ней разномастными мухами, остальные жужжали в зале, отдаваясь в ушах тонким мелодичным хором.
Чай продавался в пакетиках, и заварить его можно было кипятком из пузатого алюминиевого чана, помещенного невдалеке от кассы.
– Ассалямалейкум! – возбужденно грохнул рюкзак на прилавок Салтыков. – Мне чай и пи-ро-жок!
– Самса? – услужливо подсказала казашка.
– О, самса-самса... – вожделенно повторил завхоз.
– Тыватцат пят тэнге.
– Ух ты! Она по-нашески говорит! – сообщил нам Салтыков, развязно плюхаясь за столик.
– Ну в школе-то они его учили... Хоть и теперь русский уже утратил статус государственного, – пояснил Кальмаров, чутко принюхиваясь к сервелату.
– Возьми лучше самсу, колбаса-то испорченная, – предостерег Григория Шурка.
– Голодный желудок все стерпит, – Кальмаров влюбленно взглянул на содержимое тарелки и смакуя уложил пролупрозрачный розовый ломтик прямиком на язык. – Тем более за такую цену. У нас я давно уже сервелат не покупаю.
– Может быть расстройство желудка, – деликатно вмешался Добронравов.
– Не дрейфь! – смахнув крошки с усов и степенно откашлявшись, Кальмаров обернулся к Татьяне Ивановне: – А что же у нас доцент ничего не пьет и не ест?..
– Мигрень с утра, – упавшим голосом произнесла страдавшая с похмелья Татьяна Ивановна. – У них тут есть кофе?
– Конечно, есть! Я угощаю! – кинулся к прилавку Шурка.
– Премного благодарна, Александр! – просияла Колобылина. – А я вас потом приглашу на кофе, когда рубли на тенге поменяю!
– Сарочка, разрешите пригласить вас на кофе! Ой, Фимочка, как приятно! А вы ночью не храпите? – залился счастливым смехом Кальмаров и притянул к себе еще одну тарелку с сервелатом.
– Угощаю! – Морозов открутил крышку с напитком и, проткнув золотистую фольгу указательным пальцем, щедро отсыпал всем жаждущим в стаканы. – Добронрвов, ты че такой грустный?
– Печаль в этом возрасте может быть только от любовных страданий, – ностальгически произнес Кальмаров.
– Я страдала год без мала. Он дурак, а я не знала! – звонко пропел на весь буфет Салтыков и красноречиво сверкнул очками.
Бронислав, приняв частушку на свой счет, обиженно оглянулся на завхоза и окончательно ушел в себя. По его удрученному виду я поняла, что Добронравов был всю дорогу занят мыслями о том, как ему изменяет Архипова.
– Ты, Егорка, заканчивай уже апатировать массы, – промокнул усы салфеткой Кальмаров. – Отдать швартовы!
– А че? Че я такого сказал? – Егор все больше напоминал одну из назойливо жужжащих здесь мух.
– Не теряй берега, Егор, – хлопнул его по спине Шурка.
– Родительский контроль?! – гневно завращал глазами Салтыков. – Не под-чи-ня-юсь!..
– Красота-то какая! Ляпота!! – раскинул руки Кальмаров, восхищаясь исполинскими тополями, когда мы наконец покинули трапезную.
Шурка, выхватив из сумки фотоаппарат, начал фотографировать.
– А что, у нас дома таких тополей нет? – скептически произнес Добронравов.
– Здесь особенные тополя. Казахские! – устремил взгляд на бездонное небо Григорий Семенович.
– А что в них особенного? – полюбопытствовала немного ожившая после кофе Колобылина.
– Свобода! Нас примет радостно у входа! – блаженно зажмурился Кальмаров.
– А что за голубь такой необычный? – остановилась я, внимательно разглядывая птицу с запылившимся шоколадным оперением.
– Почтарь, – небрежно бросил Кальмаров.
– Это азиатский бурый голубь, – со знанием дела заявил Добронравов.
– С ученым не поспоришь, – согласился Григорий Семенович.
– Никогда не видел азиатских голубей! – подскочил с камерой Шурка. – Мне здесь определенно нравится!
На остановку, не заставив себя долго ждать, услужливо подкатил популярный советский автобус ЛиАЗ. Густо обволакивая соляркой и грозя вот-вот развалиться, он довез нас до гостиницы «Алтын Орда», которая располагалась в бывшей двухэтажной школе. Ее старые стены по своей ветхости ни в чем не уступали помещению вокзала. В девяностые многие госучреждения стали сдаваться под коммерцию. После смены строя рождаемость резко упала, и в ход пошли даже детские садики. Строить ничего не надо было – повесил на вход новую табличку и используй дом хоть под гостиницу, хоть под овощехранилище. Бывшие советские республики тоже не отставали от жизни и пытались организовать свой бизнес.
– «Алтын Орда», – вдумчиво прочитал название Кальмаров и добавил: – Там, наверное, вкусной бараниной кормят.
В вестибюле гостиницы мирно дремал старик в тюбетейке, маленький и щуплый, с лицом, напоминающим испекшееся под палящим казахским зноем яблоко.
– Здра-а-а-асьте! – загорланил, едва переступив порог гостинцы, Егор. – Руссо туристо!!
Дед от неожиданности вздрогнул всем телом, а в его подслеповатых спросонья глазах отразился ужас: словно атомная война, к которой так долго готовился Советский Союз, наконец началась. Казах, защищаясь, пригнулся и схватился за тюбетейку.
– Добрый день! – обратился к вахтеру Кальмаров. – Это мой брат, он с лошади вчера упал и головой стукнулся, не обращайте внимания. У нас должно быть забронировано три комнаты.
– Сами вы – конь педальный! Ненавижу лошадей, – обиженно шмыгнул носом Егор.
– Русские? – продолжал мигать узкими глазками дед.
– Да, из Екатеринбурга. Просто валимся с ног, – нетерпеливо вмешалась в разговор Татьяна Ивановна.
Аксакал деловито порылся в амбарной книге и, водя пальцем по строкам, зачитал:
– Комната номэр сорок одын, сорок дыва и сорок тры!
– Спасибо, Василий Алибабаевич, – быстро поклонился Кальмаров, и мы направились в номера.
– Зачем нам столько комнат! – восторженно воскликнул Шурка. – По два человека на комнату?!
– Не обольщайся, – спустил с небес на землю Шурку руководитель экспедиции. – Николаич вечером приезжают с фотографом каким-то.
– Мотылем? – сокрушенно нахмурился Морозов, вспомнив про конкурента.
– Да, какая-то важная птица, – подтвердил Кальмаров.
– Летит и матерится! – иронично подсказал Салтыков...
Наш номер с Татьяной Ивановной оказался тесноват, если учесть габариты моей соседки, но выбора не было. Мужская команда шумно устроилась в соседнем.
– Наконец-то добрались, – Колобылина устало взгромоздилась на кровать, скрипя панцирной сеткой, и томно вздохнула: – Всю ночь этот ваш Кальмаров мне спать не давал! Песни свои дурацкие пел.
Через минуту Колобылина храпела как бегемот. Отдохнуть в такой обстановке было невозможно, и я решила прогуляться по городу.
Казалинск напоминал поселок: узенькие улочки с деревянными постройками, дома в основном одноэтажные, кирпичные или глинобитные, и, конечно же, исторические здания. В нос сразу забилась пыль, так как дороги были неасфальтированные, то и дело нога проваливалась в какую-нибудь яму.
Гуляя, я незаметно дошла до центра, где сразу появился асфальт, и дышать стало немного легче. Солнце было в зените и сильно припекало – прогнозы обещали до тридцати градусов в тени.
Я остановилась перед старым кирпичным домом, по всей видимости, построенным в девятнадцатом веке: большой балкон, ажурные ограды, высокие окна – все, как в старинных кварталах нашего родного города. Перед поездкой я успела прочитать, что это дом купца-мецената Ганибая. Жилище вмещало в себя помещения для торговли и многочисленные гостевые комнаты. Одним словом, это был караван-сарай – так называют в Средней Азии постоялый двор для торговцев. Недалеко от дома меценат возвел мечеть, в которой ныне помещалась городская библиотека.
Прогуливаясь, я представляла, что вот-вот на моем пути обязательно возникнет верблюд, но тщетно. Наверное, их нужно искать в сельской местности или в пустыне, решила я и тут же вспомнила, что наш с Шуркой друг Эмир Алимов собирался в какую-то из местных деревень красть свою возлюбленную.
Можно было, конечно, еще дойти до мемориального музея основателя казахского комсомола Гани Муратбаева, но голодное урчание в желудке напомнило о пропущенном обеде. Впрочем, и обедать-то было нечем. Все закупки и готовку поручили завхозу Егору, а это не внушало оптимизма, если учесть то, как он распоясался в последнее время. Подгоняемая усиливающимся голодом, я поспешила в гостиницу, намереваясь помочь Салтыкову в приготовлении ужина.
Продолжение следует.