Дело мастера боится
Прасол, царский кузнец, оказался маленьким жилистым мужчиной средних лет с длинными кучерявыми волосами, связанными в хвост на затылке чёрной лентой. Он играючи орудовал молотом, словно извлекая мелодию из железной заготовки, лежащей на наковальне. Иван немного постоял, наблюдая за ловкими движениями кузнеца, и сказал, придав голосу размеренную басовитость:
– Куёшь ты складно, но у меня срочное дело. Ты бы отдохнул несколько дней, а я пока поработаю в кузне.
– Демьян просил тебе помочь. Думаю, что пара лишних рук не помешает, – ответил Прасол, не отрываясь от наковальни.
– Ладно, будь здесь, только освободи мне место у горна, – сказал Иван и, достав из-за пазухи кулёк с солью, положил его на стол вместе с металлическим древком.
– Чего ковать надумал? – спросил Прасол, наблюдая за Ванькиными приготовлениями.
– Оружие себе сковать хочу, чтобы сила во мне была великая.
– Зачем царю меч, охранников пугать? Главное оружие царя – его голова. Она и от врагов защитит и добрых людей приветит, а без царя в голове, хоть с мечом, хоть с толмачом, хороших дел не наделаешь и врагов не устрашишь.
– Думаю, ты прав, но это не только к царям относится. Я же не родился на троне, меня жизнь уму-разуму учила, да и кузнечному делу заодно, – сказал Иван, засунув древко в пламя горна.
Металлический стержень упорно не хотел разогреваться до нужной температуры, хотя Ванька извёл почти весь кулёк соли. Постоянно возникала окалина, мешающая равномерному нагреву. Глядя на бесплотные потуги Ивана, Прасол подошёл и обмакнул палец в рассыпанную соль, облизнул, поморщился и сплюнул:
– Эта соль для бараньего жаркого подойдёт, а для металла нужна бура. У меня есть немного в старых запасах, но боюсь её не хватит.
– Бура? Странно, мне сказали, что солью надо, – опешил Иван.
– Про соль тебе повар твой насоветовал? Он бы ещё хреном натереть для крепости предложил. Говорю же – бурой надо, но солить пищу ей не следует, а то дрищ замучает. А за бурой пошли гонца в горы, там её много пораскидано.
– Если у тебя есть немного буры, может продашь мне?
– Первый раз слышу, чтобы царь деньги предлагал. Обычно даром отбирают и хорошо, если по рёбрам не настучат, – удивился кузнец. – Ну раз такая спешка, то я, конечно, помогу, но гонца в горы всё-таки зашли.
– Мне ещё посоветовали кинжал закалить в молоке с мёдом, ты как на это смотришь?
Прасол смеялся пару минут, вытирая набежавшую слезу, а когда успокоился спросил:
– Мы чего, красную девицу ковать будем или кинжал?
– Кинжал, – молвил виновато Иван. – Буры отсыпь, а то работа встала.
Два дня Иван ковал клинок. Всё это время он думал о Варваре, вспоминая её глаза, руки, голос. Были моменты, когда хотелось всё бросить, вскочить на Дрозда и полететь к возлюбленной, упасть к её ногам и умолять уехать с ним далеко-далеко на край Омутени, где нет людей и разбойников, а только леса бескрайние и звери дикие. С каждым ударом молота отвердевала не только сталь клинка, но и уверенность в том, что счастье не в благах сытной жратвы и мягкой постели, а в желании быть самим собой, быть свободным и независимым, как птица в поле, как рыба в реке.
Представляя манящие картинки свободной жизни в глуши вместе с ненаглядной Варей, Ванька понял насколько он одинок и беззащитен в стенах ненавистного дворца, где раздражало буквально всё: от челяди до жены Прасковьи с папой Балаболом. Огромные полупустые залы, наполненные эхом, вездесущие охранники, сующие нос во все щели и даже угодливый повар, рассчитывавший на ежедневную похвалу, не способствовали душевному покою. Хотелось щебета птиц в зарослях ивняка, стрёкота кузнечиков на лугу, журчания ручейка в овраге, гудения шмеля над головками полевых цветов и даже пения сверчка за печью в тёмную ночь. Всё бы ничего, но Ванька прекрасно понимал, что он заложник своего характера, который не даст ему освободиться от чувства долга перед Настей, отцом и прочими узами мамкиного воспитания. Дружба превыше всего! А ещё есть долг, порядочность, честность в отношениях. Варвара была маяком несбыточных надежд, которые теплились в душе ранимого и романтичного Ивана. Последний удар молота поставил точку в Ванькиных раздумьях: «Что будет – то будет».
Уставший, но удовлетворённый своей работой Иван рухнул на постель и уснул аки младенец…
Ванька летел над лесами, ощущая шершавую чешую драконьей шкуры своими праздными ягодицами. Плавные размашистые взмахи крыльев Горыныча обдавали легким ласкающим ветерком, навевая тоску о свободе, а влажные облака очищали дух до состояния первозданной чистоты. Власть и вседозволенность – вот чувства, которые так точно характеризуют полёт над границей неизведанного. Я – сверху! Я – повелитель! Наслаждение полётом прервал трескучий голос змея:
– Ты там жопой не ёрзай зело, а то примочки на шею ставить придётся.
– Да я вообще-то не сильно шевелюсь, просто равновесие держу.
– Вот и держи, а то разъёрзался словно уж на вертеле. Я тебе не ковёр-самолёт, могу и сбросить.
– Эх! Красотища-то какая, – разразился Ванька эмоцией.
– Да, есть на что посмотреть, но только свежим глазом. Я давно на эти глупости внимания не обращаю – привык.
– А что там за толпа внизу копошится?
– Это армия Яги идёт на столицу. Хочешь, я их поджарю маленько? – предложил Горыныч.
– Страшно это. Сгореть в огне – жуткие муки.
– Да я плюну пару раз, и они побегут к ближайшему болоту зады отмачивать, – заскрипел змей.
– Жалко, люди всё же.
– Где ты там людей рассмотрел? Это наёмники идут за золотишком и прочими радостями жизни. Ты, к примеру, кузнец или повар, а может кожевник или торгаш. Ты пойдёшь за деньги убивать, грабить и насиловать? Нет конечно, а они ничего другого в жизни не могут. Их кредо – брать силой. Мерзей нет занятия, чем убивать из алчности. Жадность и зависть – вот что отличает людей и делает их зверски несчастными.
– По-твоему, людской род – мерзкое алчущее отребье?
– Ну не все конечно, но большая часть живёт в предвкушении подарков судьбы, а если их нет, то готова отобрать последнюю краюху у ближнего.
– Плохо ты о людях думаешь.
– А я не думаю о них. Мне людишки только на растопку годятся. Сейчас сам увидишь.
Горыныч сделал круг и стал снижаться. Внизу заметили приближение змея, и вверх полетели стрелы, выпущенные лучниками, но дракон дохнул огнем навстречу с такой силой, что стрелы словно лучинки вспыхнули и истлели, не долетев до Горыныча и Ваньки. Снизившись ещё немного, змей полил огненным ручьём мечущихся вояк, оставляя проплешины горящих человеческих факелов. Крики, стоны, брань были ответом на огненные рейды пикирующего Горыныча, выжигавшего всё живое на видимом пространстве, пока не стихло всё вокруг, обнажив пепелище и утлые костерки догорающих тел.
– Вот и вся войнушка! А ведь могли бы деток нарожать и деревца насадить, – удовлетворённо произнёс Горыныч.
– Жестоко, но наглядно, – отозвался Иван.
– По мне – справедливо. Жестоко, если бы я их сначала обоссал, – с сарказмом хмыкнул змей.
– Выходит, что войны теперь не будет? – озадачился Ваня.
– А ты расстроился, что ли? Повоевать захотелось за правое дело? Объяснишь своим, что приходил Горыныч и все вопросы порешал, а если кто сомневаться будет, то посылай ко мне. Кощею привет передавай и скажи ему, что я не медведь – в спячку не впадаю, рубежи наши прикрою и дожидаюсь, когда он в себя придёт.
– Кощей вернётся?
– Ну, а куда он к лешему денется? Тебя поставили трон оберегать, вот и береги, а Кощей тебя потом отблагодарит, если будет за что, – сказал Горыныч и плавно пошёл на посадку…
Иван проснулся, сел, потянулся, встретился взглядом со змеем, висящим перед кроватью, и подумал: «Жаль, что драконы живут только на гобеленах и во снах. Пригласить бы Горыныча к нам в войско, глядишь, он бы столицу защитил».
http://proza.ru/2023/09/28/1447