- А ты думала, каким образом исполнится желание, которое ты заказала под бой курантов?!
- Н-н-неет... – Майя ошарашенно произнесла и неосознанно прищурилась, пытаясь объять необъятное и понять: откуда чужой человек может знать о том, что ни одной живой душе не известно?
- Ты думала вообще, как вселенная будет исполнять все то, что ты зачитывала с листика…, торопливо и сбивчиво, отвлекаясь на шум телевизора, изнемогая от желания выпить до дна стоящий перед тобой бокал?! Ты задумывалась, как придется изворачиваться твоему пути, чтоб ты пришла туда, куда загадала? Так легко, почти с бухты-барахты, прочтя записанное красными чернилами: «я замужем за самым лучшим человеком на земле»! Что-ты-что-ты! – казалось, она сейчас закашляется, негодуючи от праведного возмущения, или – еще чего хуже – вдруг ей от этого гневного состояния станет плохо, и… что тогда делать? Приводить в чувство? Вызывать скорую? - Ты вообще понимаешь, что такое «самый лучший человек на земле»?! И где его возьмут тебе сегодня в этом мире? Ведь сколько живешь ты, поди, и сама все знаешь: перевелись они, почти все. Вымерли, как класс! Ох-охоххх… - женщина внезапно сгорбилась и снова стала такой, какой девушка увидела ее в магазине. И в изношенных вещах, непонятного сезона и времени года, то ли зимы, а то ли осени, она вновь стала похожа или на нищенку, или – на давно привычных всем пожилых людей пенсионного возраста, собирающих пивные бутылки по мусоркам и кустам. Раньше, детьми, мы бегали в пункты приема стеклотары, «разжиться копеечкой». Тогда, в детстве, трудно было представить, что кто-то, когда-то, на эти бутылки будет пытаться именно выжить. Но так сейчас именно есть, к сожалению.
Когда пятнадцать минут назад Майя стояла возле нее на кассе в супермаркете, женщина эта сразу же бросилась ей в глаза, девушка не поняла – чем конкретно. Может – плащом стареньким выцветшим, грязно-коричневого цвета, давно не модного покроя, а может - совершенно прозрачной корзинкой, в которой ничегошеньки не было, разве что полбуханки черного хлеба и унылая палочка ливерной. У Майи сжалось сердце при виде этой корзинки. Прилипнув глазами, иначе не скажешь, девушка не могла отвести от этой корзинки взгляда. Она заставляла себя смотреть в сторону, в сторону, но вновь возвращалась взглядом туда же – к просторной, прозрачной железной корзинке с ливерной колбасой. Женщина была приличная с виду, аккуратно одета, но в очень старых вещах. Она походила на пожилую учительницу. Эта женщина…, что-то в ней было такое.
Девушке хотелось заплатить за ее корзину, хоть что-то для нее сделать. Почему-то Майя ощущала неловкость предлагать это человеку с настолько простым, незамутненным ни видимой бедностью своей, ни бесстыдной наполненностью этого супермаркета, глазевшего на нее своими аппетитными, пестро-глянцевыми полками и стенами, ни этой дурацкой колбасой, лицом. Такая колбаса лежала на полке, с прикрепленной принтерной распечаткой 72-м шрифтом: «корм для животных». А вдруг, она не себе взяла колбасу? Тогда – кому? Хлеб, значит, - себе, а ливерную – собаке, кошке? Пожилую женщину, казалось, не волновало ничего. Она безмятежно стояла за Майей у кассы. И в то время как девушка уже вся измучилась горестными мыслями о питании впроголодь, о посторонней нелегкой жизни и пивных бутылках – а, ведь, мысли эти могли быть просто ее фантазией и не более – в то самое время ее соседка по очереди смотрела поверх головы кассира, практически с блаженным выражением лица.
Но все же, Майя произнесла, когда половина ее продуктов перекочевала с кассы – обратно в тележку:
- Простите…, - она попыталась привлечь внимание женщины.
Реакции не последовало. Продолжая складывать продукты в пакеты, Майя снова повторила свое «простите», обращенное к женщине. Та, наконец, повернулась и вопросительно посмотрела. Но не успела ничего спросить, спросила девушка:
- Простите…, можно я заплачу за вас?
- Ой, да тут у меня… почти ничего нет. - прозвучало в неопределенной интонации.
Майя это и сама видела, но желание помочь женщине было очень ярким и не допускающим возражений, по крайней мере – для нее самой.
- Может, я подожду, а Вы… пойдете – что-то возьмете еще из продуктов? Я хочу оплатить вашу корзину.
- Ой…, спасибо, пусть будет только это. Ох, спасибо большое. – вроде бы согласилась женщина. И начала доставать содержимое на ленту.
Кассир пробила по кассе товар и выдала чек. Девушка тут же взяла его. Сумма была мизерной… Ей стало страшно жаль эту женщину с ее ливерной колбасой. Не известно насколько, но возможно эта «смесь» при Союзе и была съедобной, раз ее жарили на сковородке еще родители в детстве, как она помнила. Но пес Майи нынче как-то нехотя ел эту колбасу. Ел не спеша, совсем не так, как хватал кусок говядины, если она решала его побаловать – хватал так, что звук захлопнувшейся пасти впечатлял слух.
- Спасибо. – негромко, скромно сказала пожилая незнакомка, кивнув сама себе в пол, и положила покупки в ужасно потрепанную женскую сумку средних размеров. Перед выходом из маркета Майя задержалась, упаковывая кульки и поправляя продукты. Двери раздвинулись, она оказалась на улице. У магазина, выделяясь одинокой, блестящей темно-синей гирляндой на разнокалиберных ветках, возвышалась большая новогодняя елка. Никаких других украшений на ней не было. Разве что пару-тройку бумажных фонариков. В который раз покосившись на елку, девушка улыбнулась. Хотя…, если задуматься, то насколько все-таки удивительно было вот так вот идти по улице в ясный день и улыбаться! Ни один человек не станет сиять откровенной улыбкой, презрев удивленные взгляды прохожих, только если не будет счастлив. И вот такая улыбка была на Майе почти везде и давно. Давно – это множество месяцев. Было так хорошо улыбаться сейчас и этой елке смешной, и своим теплым мыслям, что она легко отбросила мимолетно возникший вопрос: а сколько месяцев уже эти эмоции счастья ее не удивляют? Отвечать не хотелось возможно и от того, что это ее состояние счастья частенько перемежалось с обратными чувствами… Лучше не отвечать.
- Подожди девочка!
Майя рассеяно повернулась на голос. Ее нагоняла та самая женщина с ливерной колбасой и в истертом временем одеянии. Кроме нее никто другой окликнуть не мог: площадка у магазина была пустынна.
Та подошла слишком близко, чего Майя не переносила – на расстояние вытянутой руки. Наверное, хочет поблагодарить, мелькнуло в ее голове, или денег, может, попросит. Бывает. В прошлом интеллигенты сейчас просят денег на хлеб, стоя у супермаркетов, но прохожие им не дают: полно подставных нищих. А эта - точно не подставная. Вряд ли она покупала еду для кошки. Бедная женщина.
- Дай руку свою…
Мимо промчался байк, поглотив в своем реве слова незнакомки. На Майю нахлынуло что-то похожее на отвращение: вот так тебе благодарность… Ничего не сказав, она отвернулась и пошла медленным шагом, удивленная неожиданно-быстрой сменой своего настроения.
- Твое новогоднее пожелание,… - голос женщины, раздавшийся за спиной Майи, показался достаточно низким и властным.
Возможно, что этот корм для животных не так безопасен для женщин, как кажется, мелькнуло язвительное в голове девушки. Она остановилась, устало поставив пакеты на землю. Да ладно, что тут такого, пусть «пошаманит» себе эта старая «интеллигентка», в самом-то деле. К тому же, сегодня святой вечер – все будут гадать, как умеют.
- Ты правда хочешь его исполнения? – услышала Майя вопрос, и подняв удивленный взгляд, остановила его на большой черной пуговице напротив себя, на груди женщины. Выше смотреть не хотелось. Видеть глаза человека – это таинство, это же проникновение внутрь, это нужно хотеть – проникать, необходимо иметь важный смысл. Ей не хотелось сейчас видеть чужие глаза человека, который, словно закидывал острый, громадный и ржавый крюк, беря ее душу на абордаж. К такому «пирату» проникнуть в глаза желания нет.
Женщина уверенно вытянула испещренную глубокими линиями-рвами ладонь, с непривычно-длинными и, как удивленно отметила про себя девушка, довольно красивыми пальцами. Осторожно, но в то же время как-то совершенно безропотно, она протянула руку навстречу. Тут же, второй, приятно-горячей, мягкой рукой, незнакомка прижала прохладную кисть Майи – к своей. Повисла пауза. Взгляды двух женщин столкнулись. И в это мгновение девушка ощутила, как два полупрозрачных выцветших зрачка высверливают в ней сквозные отверстия.
- А ты думала, каким образом исполнится желание, которое ты заказала под бой курантов?! – услышала Майя вопрос, с ударением на «думала», в неожиданно резком, назидательном тоне.
- Н-н-неет... – произнесла она ошарашенно, неосознанно щурясь и пытаясь объять необъятное, чтобы понять: откуда чужой человек может знать о том, что ни одной живой душе не известно?
- Ты думала вообще, как вселенная будет исполнять все то, что ты зачитывала с листика…, торопливо и сбивчиво, отвлекаясь на шум телевизора…, и желая быстрее выпить до дна стоящий рядом бокал?! – нет, Майя не ошиблась: голос вопрошающей был действительно резковатым. И возмущенным, словно она отчитывала за откровенную глупость нерадивую свою дочь. - Ты задумывалась, как придется изворачиваться твоему пути, чтоб ты пришла туда, куда загадала? Так легко, с бухты-барахты, прочтя записанное красными чернилами: «я замужем за самым лучшим человеком на земле»! Что-ты-что-ты! – казалось, она сейчас закашляется, негодуючи от праведного возмущения, или – еще чего хуже – вдруг ей от этого гнева сейчас станет плохо, и… что тогда делать? Приводить в чувство? Вызывать скорую? - Ты вообще понимаешь, что такое «самый лучший человек на земле»?! И где его возьмут тебе сегодня в этом мире? Ведь сколько живешь ты, поди, и сама все знаешь: перевелись они, почти все. Вымерли, как класс! Ох-охоххх… - женщина внезапно сгорбилась и снова стала такой, какой девушка увидела ее в магазине.
- Как ты можешь просить у Высшего мужа, если любишь женатого? Как, скажи? Или его ты хочешь в мужья?! Но, ведь, не хочешь же! Так любишь его, что не желаешь боли ему… Так выбери жизнь свою! Что же ты хочешь, милая: быть одинокой, любя женатого, или – замуж за «самого лучшего человека»?! Тут нужно выбрать, девочка, выбрать! Не может быть два в одном здесь, никак!
Неожиданно прозвучавшая тирада содержала никому, кроме Майи, неизвестные ранее вещи и слишком много рациональных зерен. Слишком много правдивой логики. Да и может ли логика быть неправдивой? На секунду она нырнула мысленно в свои ощущения близости сердца – очень далекой, но… почему-то такой настоящей сейчас, как и множеством месяцев ранее. «Я люблю тебя» - произнеслось само собой и так привычно. И так хорошо стало, что в этот миг все остальное потеряло значение: и «будущий муж», о котором просила Боженьку на Новый год, и любой-самый-лучший-человек-на земле. «Я люблю тебя, Солнышко…»
- Эхххх! – «интеллигентка» с ливерной громко, протяжно вздохнула и неожиданно-резко махнула, как отрубила рукой, будто пытаясь сбросить с нее что-то мерзкое.
– Пока не выберешь свою жизнь, так и будешь болтаться, ты поняла?
- Вы о чем? Откуда вы все это знаете?! – воскликнула Майя, в волнении пытаясь определить для себя, как ее тайна стала кому-то доступной?
- Да все написано на тебе, Господи! – досадливо вырвалось у незнакомки. - Придешь домой – глянь-то в зеркало на себя. - она повернулась и неспешно начала отдаляться, будто и не было разговора.
- Подождите! – девушка подбежала к женщине и едва сдержалась, чтоб не схватить ее за руку, - если вы все это знаете, может, скажете: что будет дальше? Я заплачу вам!
Остановившись, не поворачивая головы к вопрошающей, пожилая женщина, казалось, задумалась.
- Пожаааа-а-алуйста! – эти слова из девичьих уст вырвались, как последняя просьба казнимого на эшафоте.
Та покачала головой, глядя себе под ноги:
- Только ты одна знаешь, что будет дальше.
И пошла себе. Майя потерянно уставилась в ее коричневую спину. Тетка шла довольно бодро: ни намека на старость. Лишь тощая, согбенная фигура, да походка, выдавали со спины ее уже немолодой возраст.
«Что это было?» - задавалась вопросами девушка, возвращаясь домой. Вначале та женщина показалась ей сумасшедшей. Но, по мере ее монолога, который нежданно стал хлестать резко и больно, словно кнутом, которого она никогда раньше не знала, и вот… почувствовала на себе, - по мере ее монолога Майе становилось все неприятнее. Ее словно расковыряли всю изнутри. Будто кто-то зубами, огромными, острыми, разгрызал ей сердце и потом - все остальные органы, и вот уже всюду сочилась и капала ее кровь. Казалось – вокруг нее все красно-багряное, скользкое, мокрое до невозможности. Неожиданно сумки в руках показались ей непомерно тяжелыми, словно две чугунные гири. Но она продолжила идти, напряженно думая лишь о словах незнакомки, услышанных минутами ранее. Откуда, откуда эта женщина знала про ее новогоднюю записку? Откуда? И что значит, «все написано на тебе»?!
Из кармана раздался звук телефонного уведомления. Мысль о сообщении, вдруг, оказалась самой приоритетной. Мир вокруг превратился в обычный южный, теплый и сырой зимний день. Майя ускорила шаг по дорожке, поглощенная теперь единственным намерением, думая лишь о том, как вернется сейчас в квартиру, как достанет телефон и прочтет… И, остановившись тут же на улице, поставив пакеты на землю, на одном дыхании достала мобильный. Открыв сообщение, она легко раздвинула губы в улыбке.
А.: «Солнышко, я рад любому твоему письму и не важно длинное оно или нет.. а еще тут очень плохо с интернетом, и даже если я смогу прочитать твое письмо, то временами не могу ответить..
Sent from my iPhone»
Майя непроизвольно, радостно улыбалась и ртом, и глазами: эти его двоеточия ее никогда не раздражали. А умиляли. Будто бы была еще одна дополнительная причина, чтобы любить - за двоеточия. Вместо трех точек. Когда-то она, совершенно случайно, кажется, назвала его солнцем. Это сказалось само, будто иначе и быть не могло. Никогда никого в своей жизни она не называла Солнцем всерьез. Но в ту ночь, накануне его дня рождения, завершая с ним переписку, это Имя сказалось само по себе. И в момент написания Майя еще и понятия не имела, что она сделала этим бездумно написанным с нежностью словом. Она нажала какую-то тайную кнопку, или задела струну, или же обыкновенно и просто дотронулась сердца. Но непонятным осталось – чью кнопку, чье сердце и чью струну. Ни одному человеку еще никогда в жизни Майи не выпадало услышать это банальное слово из ее уст. Она считала его обычным до невозможности и приторно-тошнотворным. Вот как, примерно, парочки могут друг друга назвать: мася, зайчонок, лисенок и солнышко. Но, странное дело, тут все было как-то иначе: наоборот – никакой приторности, ничего, хоть сколько-то похожего на насмешку над ним в лице этого обращения. Ведь, прежде всего, она насмехалась бы над собой. И для чего, какой смысл был над собой насмехаться в три часа ночи, сидя уставшей перед экраном компьютера?... Все было странным в ту ночь, все было как-то иначе. Что-то произошло очень важное, несомненно. И он попрощался тогда, назвав ее Солнцем в ответ. И имена, содержащие в себе суть человека, стали ненужными здесь, в этом чате, когда безымянные Солнышки, постепенно отбрасывая скорлупу, открывая все чаще двери навстречу друг другу и ломая все больше заборов между собой, стали писать здесь свои письма, начиная привычными, но не менее ценными от привычности, одушевленными позывными.
Майя зашла во дворец со стороны осени – этого огромного, высокого окна, символизирующего грустное, промозглое время года. И за ее спиной остался холодный дождь, серые низкие тучи, грязь дорог, прелые листья, налипшие на мокрый асфальт и влажный, пронизывающий до костей ветер. Она зашла сюда именно со стороны осени лишь для того, чтобы не видеть ее и, по-возможности, никогда больше не возвращаться в ее стылые мысли и ощущения. Хотя бы в своих медитациях… Все остальные окна – по бокам и прямо пред нею – символизировали остальные времена года: справа веяло жаром из просторного летнего окна, и нежные блики солнца щекотали Майе правую щеку, слева – свежестью весны и запахами едва распустившихся почек деревьев. А прямо перед ней – застыло невероятно большое окно с зимой. Но оттуда не залетали снежинки, и холодные вихри словно замерли, как в приостановленном кинопросмотре. Там, среди вольных просторов укрытых снегом лесов и полей, искрящихся мириадами драгоценных природных кристаллов зимы, было очень спокойно и сказочно. Значит, задумалась девушка, не так уж и не мила была ей зима, как она говаривала временами себе и другим. Ассоциации детства оставили нежный, пушистый след в ее сердце – зима, все-таки, успела очаровать Майю-ребенка. Зима нисколько не пугала ее ни морозами, ни вьюгами. И вот это зимнее окно должно было остаться позади нее сейчас, как волшебный детский мир в качества тыла. Тыла, который никогда не обидит и не испугает… Посреди зала стояло высокое белое кресло-трон, в которое Майе надлежало присесть, чтобы повелевать. Приближаясь довольно неспешно к сему резному белоснежному совершенству, инкрустированному драгоценными камнями пастельных цветов, она только сейчас увидела толпу людей, ожидающих ее вокруг трона – мужчины и женщины, модные, нарядные, с изысканными прическами и макияжем, точно собрались на костюмированный бал.
Они стояли молча и, казалось, едва дыша. Но, возможно, их дыхание было совершенно обычным, просто Майя вообразила себе не весть знает что: это, все-таки, медитация, а не жизнь. Медитация, а не болезненная фантазия…, хотя кто знает, что людям в голову может прийти, пока они движутся в мире своих видений – все дальше и глубже. Чем ближе Майя подходила к трону, не ощущая звуков шагов своих, тем больше и удивлялась и не удивлялась: теперь фигуры людей двигались в такт причудливому танцу: как марионетки, они то неуклюже сгибались в членах, то выпрямлялись, то – замирали и оставались какое-то время в таком положении неподвижны. Но их лица не были застывшими, мертвыми масками. Они излучали живой интерес и… удивление. Они ожидали ее, поняла девушка. Ждали, как недостающий пазл из картины собственной жизни. И теперь, уже в купе с нею, они смогут почувствовать вкус своего бытия и сдвинуться с места, перестав походить на марионеток. Марионеток собственной жизни – тех, кого они сделали из себя сами собственной трусостью принимать решения и совершать поступки. Но, на их счастье, к ним уже приближалась Майя. И совсем скоро, воцарившись над этой странной толпой кукло-людей, над четырьмя сторонами света и временами года, она даст смысл всему живому и неживому пространству вокруг. И себе, в том числе…
Стены тронного зала были совсем не видны и ее этот факт нисколько не огорчал. Кажется, в этом видении их просто не было. В промежутках меж окнами стояла непроницаемая завеса плотного тумана, принимая вид белых стен и сливаясь со светлыми плитами пола. Вблизи люди выглядели более человечно, что говорило о предвзятости ее взглядов на абсолютно всех людей в своей жизни. Она часто видела их своими врагами, если совсем уж быть честной.
И ей нужна была именно эта медитация в данный момент, чтобы сдвинуть свое мировоззрение и попробовать увидеть их и себя с какой-то иной стороны, с какой еще не видала. Майя отчетливо понимала, насколько недооценивает позитивных людей, насколько уничижает себя и насколько не доверяет достойным доверия. Она жила в мире своих искаженных представлений о людях – представлений, которые не позволяли ей ощущать свое счастье. Счастье каждой минуты. Счастье каждого прожитого дня. Ведь все, что занимало ее голову, сводилось к непрекращающейся оценке действий окружающих, среди которых было множество близких ее сердцу людей, которые ее искренне любили.
Взять хотя бы ее Андрея – человека из интернета. Ведь он любил ее, разве нет? Иногда совсем незачем получать признания, чтобы понимать, что тебя любят. Это началось с первых дней их общения, когда она еще ничего о нем не знала. Ничегошеньки. Кроме того, что каждое его редкое слово адресовано именно ей. Ей! И это ее понимание никак нельзя было объяснить и передать кому-то словами. Это могли прочувствовать только те, кто участвовали в этой связи – они двое. Но периодически, зная, что и сама его любит не меньше, и зная, какой это ужас – любить человека по ту сторону проводов и экранов, периодически она искала поводы спровоцировать его на скандал, обидеть, задеть-зацепить, и что угодно сделать, лишь бы почувствовать хоть какое-то дополнительное, но новое движение в этой связи. Потому, что связь эта оказалась намного прочнее, как для интернет-отношений: она стойко не двигалась с места – не рвалась и не развивалась.
Он был женат. Он был отцом. Замечательным, конечно, во всех отношениях и деталях. Именно потому, что Майя не знала его больше, чем через экран, как это бывает. Именно поэтому он, возможно, был наилучшим человеком из тех, что встречались ей в жизни. Хотя, скорее всего, совсем не поэтому. Ведь чаще всего любви невозможно дать определение. Ее невозможно разложить на составляющие – она всегда разная. И не столько даже важно, какая именно между людьми есть близость. Важно четкое понимание покоя. Душевный покой – неотъемлемый спутник уверенного знания: этот человек тебя любит. Будь то супруг, друг, подруга, ребенок, мать, дедушка, не важно. Просто поведение истинно любящего человека не может вносить смуту в разум. Тебя любят, и это всегда ясно, покойно, хорошо, радостно, вдохновляет. Неописуемо вдохновляет! Любовь упирается в сердце, больше ей некуда. Если сердца открыты для этой любви – она селится в них. И живет в них своей размеренной жизнью.
Никому из нас неизвестно, сколько времени ей дано жить в наших сердцах. Но чувство покоя – это то, ради чего мы все живем в ожидании. Ведь всем нам хочется успокоиться еще при жизни. Какой бы жизнь ни была интересной, насыщенной, или – наоборот. И если есть непонимание, сомнение, смута в сознании, в теле – значит, любовь еще не наступила. Или уже ушла. Или прошла мимо сердца - одного, или обоих людей. Покой – вот что мы ищем. Не в жизни, не в ком-то, не в работе, не в доме… Мы ищем покой только в собственном сердце. Только безмятежное сердце дает нам осмысление духовного и материального. Множество раз за многие леты люди давали определение любви. Но его нет. Лишь спокойное, радостное сердце знает точно: это любовь. И все. Большего знать нам и не нужно. Но как же можно любить в интернете?! Почему это происходит с людьми в наше время?! Не от того ли, что большая часть людей закрылась в своих компьютерах, телефонах, планшетах, и уже не могут видеть мир и людей такими, какими видели их до появления всемирной сети?
Вспоминая в эту минуту об Андрее, девушка ощутила, как сердце ее непроизвольно сжалось тянущей тоской и прохладой. Но… впереди ее ждал белый в камнях трон. Еще немного, и она начнет управлять своей жизнью, глядя на все уже под иным углом. Каким – а черт его знает! Но попытка – не пытка. Назрела насущная необходимость менять все. И это было очень серьезно.
…Люди прекратили двигаться, преломляясь и ужимаясь непостижимым образом. Их лица были румяными, источали жизнь и улыбались. Они улыбались Ей! Вот это медитация, подумала девушка! Она видела их блестящие глаза – глаза знакомых и незнакомых людей. Из жизни, кино, интернета. Но - как хорошо - среди них не было прошлых любовников, не было родственников, не было никого, кого бы она не желала видеть сейчас. Майя подошла к трону и уперлась в него коленками. То ли он был из белого мрамора, то ли – из кости, пока еще непонятно: но он не холодил ей кожу от прикосновения. Он был теплым и на него, несомненно, было приятно присесть. И как в замедленной съемке, окруженная напомаженными лицами, румяными щеками, улыбающимися губами, цветными пестрыми одеждами, искрящимися глазами, запахами дорогого парфюма и ароматами свежевымытых волос,… - все мелькало перед глазами, все смешивались, но голова, тем не менее, не кружилась, как ни странно – Майя опустилась на трон.
И, умостившись как можно удобнее, подвигав попой на гладком сиденье, удивляясь про себя, что оно не давит ей в кости, она грациозно положила руки на подлокотники и подняла, наконец, гордо голову. И внезапно замерла от удивления: вокруг возникла мертвая тишина. Волшебная тишина, непостижимая, благоухающая неземным покоем тишина. Даже стихии, кажется, замерли в окнах.
И тут девушка поняла, что смотрит прямо на осень. На ту самую осень, от которой ей так хотелось подальше уйти. Уйти, спрятаться, не видеть, не чувствовать этого мерзкого холода и своего тягостного серого настроения. Именно осенью ей было особенно одиноко внутри. Именно осенью она вспоминала глубоко и проникновенно, как может быть пусто внутри и снаружи. Нет, ну ее, осень! И девушка, сама не понимая, как это у нее получилось, одним только взглядом захлопнула окна и ставни напротив, и… осень исчезла. Майя продолжала спокойно и не моргая смотреть туда, где закрылось окно. И внезапно, прямо из под ее ног, по полу потянулись ярко-зеленые гирлянды вьюнков, усыпанные белыми и розовыми цветами. Майя удивленно взирала на растения, мгновенно разрастающиеся и ползущие в сторону окна, где только что была осень.
Она не могла и представить, что ее фантазия настолько плодовита: стоило лишь подумать, и то – мельком, и тут же решение избавиться от осени спровоцировало ее мозг фонтанировать действиями. Действиями! Вот она, вера! Вот где можно всегда себя проявить! А, ведь, еще донедавна, Майе казалось, что нет в ней веры, а есть лишь неверие. В себя, в людей и даже в Андрея. Еще бы, ведь он не настоящий – он виртуальный… Но только что виртуальная мысль в виртуальном пространстве создала растения, которые она никогда не видела цветущими. Не исключено, что вьюнки вообще не цветут, улыбнулась про себя Майя на троне, который приятно грел – не холодил - ее спину и предплечья. Вокруг раздавалось удивленное «ох» и «ах», тихий шепот из удивленных ртов заполнил пространство тронного зала до самого потолка: вьюнки, упершись в стену под закрытым осенним окном, устремились вверх по стене. И в считанные мгновения украсили собой весь периметр огромной стены напротив Майи цветами и зеленью.
Девушка, не напрягаясь ни одной мышцей, ни одной извилиной, любовалась картиной из беспрестанно распускающихся, нежных пастельных цветов среди сочной зелени. Они походили на цветки чайной розы. Завороженно всматриваясь эту красоту, девушка вдруг осознала, что для того, чтобы убрать с глаз или из сердца «осень», не нужно особенных талантов: нужно просто захотеть ее Не Видеть. И все. И вот, она Больше Не Видела то, что не хотелось. То же самое можно было проделать со всем, чем угодно! Ведь видеть или не видеть, слышать, или – наоборот, было, собственно, личной способностью каждого человека, данной нам от рождения. Все вершится в сознании человеческом, и только в нем. Это было сейчас так же ясно, как то, что чувства – рождаются в сердце. Чувства… Сидя с закрытыми глазами в привычном компьютерном кресле, девушка ощущала, что ей безразлично сейчас все на свете: так красиво было в ее воображаемом тронном зале, и так светло! А Он? Нет, жаль – он оставался на прежнем месте – живой человек, молчаливый и дорогой. Какое-то сумасшествие, иначе не скажешь!
Она подняла взгляд на стену, устланную листьями и цветами – мгновение – и стены не стало… И вместо нее уже иссиня-черное марево космоса пронизывали метеориты. Теперь загадочно и размеренно поблескивали далекие звездочки и то, что от них осталось. Осени больше не было. Одно лишь пространство единой Вселенной. И еще, впереди у Майи, также, был святой вечер и Рождество. Уже через день…
- Отныне, я буду царствовать над собой, - сказала девушка, глядя в зияющую черноту глубокого космоса. Затем неспешно обвела глазами окна весны, лета, клубящиеся туманом стены, людей по бокам от прекрасного белого, высокого резного кресла. А затем расслабленно запрокинула голову до предела к спинке и, таким образом оказавшись верхней частью тела в положении малыша в перинатальном периоде, она уставилась в высоченный потолок из серого камня. Неожиданно кладка потолка, как конструктор, отделилась от стен и, став частями – то покрупней, то – отдельными камушками, начала стремительно подниматься все выше, улетая в пространство, растворяясь в нем… И постепенно исчезла совсем в нежном свете летнего неба. Ярко-голубого, чистейшего. Небо было невыразимо прекрасным и ясным. И все, что ей оставалось сейчас, чтоб начать обретать себя в этом процессе завороженности красотой в медитации – лишь улыбнуться Вселенной и поблагодарить заранее: за счастье свободы, лишенной привязанности, за настоящие чувства в реальной жизни, и за себя в осязаемом мире, живую и нужную.
– Отныне, я буду любить себя! Отныне…
Ее монолог прервал звук уведомления на планшете. Сердце екнуло. Не окончив медитацию, она открыла глаза и опустила взгляд на экран…
А.: «Привет, Солнышко. Умеем. Иногда ничего не нужно говорить. И тогда я тебе улыбаюсь, чтобы ты знала, что я тебя помню и чувствую».
Майя завороженно вчитывалась в каждое слово. Дойдя до конца предложения – снова вернулась в начало… И так еще несколько раз. Затем прокрутила страничку вверх и прочла то, что сама ему отправила ранее:
М.: «Мне кажется, или… мы умеем молчать друг с другом?»
Она перевела взгляд на его ответ и прочла его снова, полушепотом озвучивая:
А.: «Привет, Солнышко. Умеем. Иногда ничего не нужно говорить. И тогда я тебе улыбаюсь, чтобы ты знала, что я тебя помню и чувствую».
- Чувствую…, - повторила негромко девушка, - я тебя чувствую. Не понимаю, как…, но это правда. Да, правда, вначале-таки было Слово. И с этого слова, которому она отдала сейчас всю себя, что-то в ней или включилось, или же – наоборот: померкло напрочь: она Почувствовала человека в сети. И непонятно: как, для чего? Но почувствовала, и зацепилась. То ли за него, то ли – за свои чувства. А они – эти чувства – были невероятно спокойными, мирными, благостными, добрыми. Можно было бы перечислять еще много важных моментов для побуждения в ней этого чувства. Реальных моментов…, ведь человек этот в вебе – он был где-то реален! И это казалось абсурдом вселенского масштаба: мужчины звали ее на свидания, признавались в любви, не отводили взгляда и оборачивались, где бы она ни была.
Люди влюблялись друг в друга – обыкновенная жизнь обычных людей. А она – влюбилась в него, в этого человека из другого мира, другого государства, по ту сторону многих разумных вещей, не только экрана. Ей было неловко признаться кому-то, что привязанность ее сердца заключена в человеке, который не предлагает увидеться, не говорит о любви, да и вообще мало что говорит… Говорила она. Складывалось впечатление, что он позволяет ей говорить, что это такой открытый источник, в котором она омывала душу – глядя в него и разговаривая сама с собой, или же – со своим отражением в нем. Возможно, мы влюбляемся именно в тех, кто позволяет нам говорить, потому, что когда говорят только нам – это так утомляет. Но…, в таком случае, она давно должна была утомить его. Но у них все продолжалось: ни туда, ни сюда. Она назвала это непредвзятой любовью. «Платонической» - не поворачивался назвать язык.
Андрей не казался ей жителем дальней планеты этой галактики, скорее – она была для него такой. Иначе, они бы давно уже встретились. Но…, то ли она не замечала его желания встретиться с ней, хотя бы раз в жизни, то ли он сам не собирался вовсе этого делать. Никогда. Майя часто задавалась вопросом, усыпая в обнимку с мягким, пушистым мишкой, присланным вместе с цветами как-то Андреем: так что же он хочет? Логично напрашивался банальный ответ: он и так уже получал от нее все, что хотел: тепло и искренность. Но, кажется, это был обоюдный обмен одинаковыми по силе эмоциями. Ведь он дарил то же самое ей. Получалось, что сегодня многие люди, как она, Андрей и множество тех, чьих историй она не знала и никогда не узнает, насыщались друг другом посредством эмоций в сети, и иллюзий.
И все эти чувства, пронизанные гиперпространством, маршрутизацией, протоколами, браузерами, - все эти чувства, отражаясь в экранах, терялись сами в себе, спутываясь извращенным клубком собственного зародыша, не предназначенного для рождения в реальности. Сколько таких тугих, нераспустившихся бутонов сетевых иллюзорных желаний увяли, усохли, оставшись тайными, невидимыми глазу, истончив нервы, покрыв сердца болящими, вполне живыми ранами! Ведь сердца-то живые, как ни крути, и с какой стороны ни посмотри на них, сердца – это живой орган, к которому уже подключен кабель всемирной сети интернет.
Девушке так и хотелось схватить себя саму за плечи, грубо встряхнуть, крикнуть себе, что, хоть это и не наркотики, и не лудомания, но эта зависимость жить вне жизни – она не менее ужасна! И любить человека, к которому невозможно прикоснуться, невозможно почувствовать мягкость или жесткость ладоней, невозможно ощутить, как сквозь пальцы пропускаешь копну теплых волос человека, от мыслей о котором замирает сердце - это же катастрофа! И это, возможно, похлеще взрыва сверхновой, потому что тот взрыв, хотя бы, постепенно ведет к началу новой жизни. А тут же, в сети, как в чертовой черной непознанной дыре-воронке, люди погибают сами в себе. И их чувства, искореженные недомолвками, недодогадками, недопониманием, безуспешной оценкой ситуаций, о которых они не имеют и слабого представления, поблескивая временами зеркальными и цветными гранями, как причудливые узоры разбитого калейдоскопа - эти чувства предназначены в утиль.
Раньше, или позже поломанный калейдоскоп перестает быть интересным, и его выбрасываешь, понимая, что разумной картины, которая бы вызвала отклик в твоем сердце, он не покажет. Уже нет… Но не следует забывать, что все люди любят друг друга по-разному, и нет у людей одинаковых чувств друг к другу. Как и нет идентичных планов и схожих намерений в жизни. Было бы ложью сказать, что Майю не волновала ее абсолютная невостребованность в реальности для этого человека из нета. И чем чаще она ее ощущала, тем больше в себе сомневалась, тем реже любила себя в отражении зеркала, и тем сильнее тянулась, словно прикованная к замкнутой невидимой бесконечной спирали, «увидеть» свое «отражение» именно в этом мужчине, прочтя его строки. Нет, вроде все было ясно с его личной жизнью, никто его жизнь не беспокоил, никто на нее не посягал..., но где была личная жизнь Майи все это время?! Сколько таких образцовых мужей и отцов «любят» кого-то сейчас в сети, переписываясь с улучшенными фотографиями их оппоненток? А сколько жен? И кто их может проверить? И нужно ли это – слежка в сети за любимыми? Возможно – это тот самый случай, когда ни к чему проверять «неверных». Ведь, по сути своей, неверность в вебе отсутствует – это та же иллюзия, как и любовь по сети, разве нет?
И в этом всемирном онлайн-сплетении люди цепляются друг за друга, встречая, нередко случайно, прототипы своих половинок, свежесть и прелести отношений с которыми были утеряны где-то давно среди многолетнего брака, детей, работы, быта, встреч, расставаний, взлетов, падений… А сетевые партнеры, лишенные этого нагромождения повседневности, совместных лет жизни и суеты, способны на расстоянии генерировать то, что не всегда удается супругам со стажем - новые чувства: яркие, сладкие, острые и эфемерные одновременно. Чувства, которые, тем не менее, достаются всегда только тем, кто находится рядом. Ночью. И днем…
Андрей чем-то неуловимым, возможно прищуром, смахивал на ее бывшего. И на отца девушки, возможно, он был тоже чем-то похож. А еще, он был похож сам на себя – единственный драгоценный человек в своем роде, на которого никогда не хотелось ни злиться, ни обижаться. Что, само по себе, было невероятно странным и удивительным.
Не исключено, что и Майя была чем-то похожа с его женой. Да и что это вообще – переписка между людьми, выражающими свои наболевшие чувства? Веб-отношения – это игра? Что это? Сетевая болезнь, отнимающая силы, энергию, выедающая бесстрастно со всепоглощающим аппетитом нервные клетки? Или же – это лекарство нынешних лет, дающее шанс к выживанию в бешенной скачке по времени, где, пролетая в спешке и на ходу размытые лица близких людей рядом с собой, человек просто вынужден погружаться в лекарство-мечту среди редких свободных минут, жадно впитывая насущно необходимую каждому значимость самое себя?
Веб-отношения - это болезнь? Или же это – плацебо, самообман и сознательное, но не опасное погружение в свой микрокосм, чтобы оказаться подальше от пестрого, перенасыщенного движением, громкого внешнего мира, оставшись наедине с возможно лучшим своим отражением, по счастливой случайности найденным на просторах необъятного макрокосма? Может быть, все не случайно? Или же это - чудеснейшая терапия уставшего мозга, воплощенная из глубины многомерного киберпространства? И кто был способен вложить в наши головы эту «необходимость» – лечить изрядно потрепанные, израненные жизни посредством манипуляций с клавиатурой, экраном, чужими словами, сочащимися по букве, по знаку из неживого, абсолютного, гениального интернета, с горячей собственной кровью, сердцебиением, мировоззрением и бесконечным эго?
Кто кого здесь одушевляет и греет: человек подпитывает собой интернет, оживляя веб-монстра? Или же – он нас делает лучше, охлаждая порывы души, систематизируя наши спутанные жизнью чувства по полочкам? Веб-отношения – это жизнь? И кто кого вдохновляет в сети? Совершенно не ясно. Кто более счастлив, кто – больше несчастен? Неясно. Ступив в неизвестную матрицу веб-отношений, никто знать не может: что его ждет… Передача энергии в одностороннем порядке по сети интернет – тем, кого любишь - что это: глупость, необоснованная щедрость или потакание своему эгоизму?... Ее вдохновляло все в этом общении тет-а-тет. Каждое «доброе утро» в шесть или девять утра, присланное Андреем, редкие фразы в течение дня, прощания ночью… Получая их перед сном, она пыталась представить: что же он делал до этого? Был ли с детьми, а потом написал ей «Спокойной ночи, Солнышко»? Спал ли с женой, отдавая ей должное? Или обычно работал, запивая мысли вином?...
Проблема 21 Века – личные отношения в сети. Как сохранить свою суть, не слившись с вебом, вот в чем вопрос? Майя стала жертвой самой себя: выбираться из этих проводов, окутавших ее душу, не было никакого желания. Наверное, было поздно? Реальность и фантазии крепко перемешались в переливающуюся искусственным блеском шелковистую смесь неопределенного цвета, которая, будучи холодной, безвкусной - и не питала, и не наслаждала надолго. Но, тем не менее, затягивала и жадно топила в себе... И потому, дата его дня рождения и пароль на ее планшете были идентичны.
_________
Приходит время, когда Бог ставит звезды по-иному. И тогда воображаемое счастье будущих событий неожиданно становится реальным и настоящим. И тогда мы себе говорим: "Все очень просто - так встали звезды". И… счастье всегда начинается неожиданно. Нужно было два года переписываться с человеком, чтобы, только встретившись, осознать: насколько сильна привязанность к нему. Так же сильна, как если бы вы всегда до этого были вместе… Он шел, улыбаясь. Его улыбка была точно такой же, как на фото. Как на множестве фото, которые она видела множество раз за эти долгих шестьсот с чем-то дней. Просто из самого глубокого своего детства, сквозь юность – и уже во взрослую жизнь, он вынес эту свою улыбку. Сдержанную, но чистую. Чистейшую улыбку мужчины и ребенка одновременно. Странное сочетание…
Майя не двигалась с места. Она будто боялась и пойти навстречу, и боялась сбежать. Но и не боялась совсем ничего. А чего тут бояться? Идет навстречу любимый, родной человек, которого видишь впервые в жизни… И он идет к тебе все быстрее, кажется. Хотя, возможно, это просто такая походка у него: то быстрее, то – медленнее. Или он просто волнуется? И сейчас он ускорил шаг, это было заметно. Майя смотрела на его приближающееся лицо, с которого не сходила улыбка. Глаза его из-под очков стали видны четко, они были слегка сощурены. Нет, не было никакого страха внутри, как она представляла себе раньше, думая об их встрече. Было лишь что-то, готовое вот-вот взорваться. Мириадами разноцветных салютов, не меньше.
Она непроизвольно раздвинула руки, желая сейчас одного – обнять! Как можно крепче и дольше, насколько это нынче реально. Сколько бесчисленных раз она мечтала обнять его! Это стало навязчивой мыслью, которой она себя успокаивала. Когда было плохо, или же – грустно, она радостно и легко представляла, как крепко вжимается под его крылья, ища защиты, и… мрак, вроде бы, отступал чуть в сторону. Но грусть от кратковременных и неощутимых иллюзорных объятий, как от незаконченной близости в жизни, оставляла странные ощущения в теле: вроде он был у нее – дорогой человек, и вроде он относился к ней очень трепетно. Но и на этом точка.
Андрей оказался с ней рядом, будто и не было этих секунд ожидания в жизни, пока он шел к ней сквозь аэропорт. Будто бы не было этих двух лет дурацкой переписки в сети. Зачем эта сеть, когда людям нужно живое общение?! Но что бы мы делали, если б не сеть? Как бы люди встречались друг с другом сегодня? Когда большую часть своей жизни они погружены в интернет... Куда подевалось то золотое время, когда мы бежали на встречи, чтоб наслаждаться взглядами, шутками и болтовней, а не чтением сообщений с устройств, сидя за чашкой кофе с друзьями?
Он обнял ее первый. И лишь после, придя в себя от зашедшегося в волнении сердца, Майя покойно, удовлетворенно, и так привычно-нежно, будто проделывала это не раз, опустила ладони ему на спину, мгновенно тая от счастья. А он прижал ее к себе настолько крепко и тепло, что их щеки вжались друг в дружку, и девушка уловила носом легкий запах средства после бритья… Это было настоящее волшебство. Она готова была стоять так вечно, и ничего не ощущать, кроме его сильных, обнимающих ее рук, и кроме своего бешено бьющегося сердца. Как бьется его сердце – она не чувствовала, хотя раньше была уверена, что обязательно узнает эти новые моменты в своей жизни при встрече.
Потом он разжал объятия, и его улыбающееся лицо оказалось на уровне ее. Майя готова была поклясться, что это все ей снится… Этого быть не могло! Это был Он, рядом! Андрей чуть придвинулся и ласково, но одновременно робко, почти по-детски, прикоснулся своими губами к ее губам. Ей показалось, что ее сейчас хватит удар, или что-то такое, что лишит банальной возможности соображать. Хотя, безусловно, она и так ничего не понимала в происходящем.
Наверное, им нужно было выйти из здания аэропорта на улицу, чтобы куда-то двигать, подальше отсюда… Но, вдруг, он снова обнял ее. Его мягкие волосы щекотали ей кожу щеки и виска, могло показаться, что он хочет вжаться в нее крепко-накрепко. Хотя, куда уже больше? Он был слишком везде у нее внутри – везде, где только может парить от счастья душа: и в крови, и в сердце. Никто не сможет поверить, что это возможно, до тех самых пор, пока не окажется на этом же месте – месте Майи, обнимающей человека из интернета. Представшего перед ней в человеческом облике. Но ей было плевать сейчас на интернет, и совершенно на все плевать. Кроме этих его волос, щекотавших лицо.
- Это… ты? – с трудом, внезапно осипшим голосом, спросила она.
Он не ответил. Но закивал. От этого ей стало еще больше щекотно. И она замотала головой, превозмогая сопротивление его объятий, и произнеся осторожно, боясь возможных слез:
- Я… не верю.
Он легко усмехнулся:
- Солнышко… - и, отпустив ее, снова зашел к ней в глаза своим улыбчивым взглядом: - Идем!
Взяв привычно ее ладонь, он повел ее наружу. Откуда он знал, куда им идти в незнакомом ему сейчас здании – было несложно понять: бесчисленное количество аэропортов, сквозь которые ему суждено было пройти в своей жизни, всегда имели один похожий, повторяющийся как в дежавю момент – это поток людей, которых всасывал в себя выход в обыкновенную жизнь.
Потом они сидели в такси, держась за руки. Майя представляла себе много раз эту встречу, но… все было вовсе не так: ей ничего не хотелось сейчас говорить, ему – видимо тоже. На ее губах застыла улыбка, происхождение которой можно было объяснять по-разному, но так и не объяснить. Она была счастлива. Счастлива абсолютно бездумно. Оказывается, когда приходит настоящее счастье, хотя…, разве можно в отношении счастья мыслить категориями…, так вот, когда приходит это настоящее счастье – ты не мыслишь вообще ни о чем. Не думается. Это гормоны. Химия. Почаще бы с нами происходила такая вот химия.
Все также, не глядя в его сторону, опустив глаза на сплетенные их ладони, девушка, смущаясь, спросила:
- Куда ты хочешь? – но, все же, она подняла к нему взгляд. Боже, как можно было выдержать быть рядом с ним и не броситься к нему на грудь! Просто, чтобы стать еще ближе. Еще самую-самую малость.
- А…, - у него был смешной акцент. Мы называем его то – московским, то еще как-то. Но, дело совсем не в акценте, на самом деле. А в том, кто произносит слова. Если это – свой человек, тогда любой акцент, любое «отклонение от знакомого, от сегодняшней нормы», к которой мы успели привыкнуть в своем окружении – это всего лишь капелька дорогого коньяка в любимом шоколаде, или – крупинка корицы на пенке обожаемого сорта кофе, или – еще что-то такое близкое до невозможности. И в то же время – обыкновенное по своей сути, но родное, поселившееся давно и глубоко в сердце. – А… покажи мне свой город. – произнес Андрей.
- В город! - передала она, улыбаясь, эхом водителю.
Почему ей захотелось приехать именно на Гоголя? Может быть потому, что эта короткая улица, несмотря на длину, для нее была самой красивой? Самой волшебной? Что-то в ней было такое мистическое, не только название, не только атланты, не только дворец, не только писатель, какое-то время живший на ней, не только дом масонов. Что-то было еще в этой улице… Майю особо тянуло сюда, будто далеким, нежным магнитом, если такой вообще существует.
Каждый раз, когда она вспоминала об этом чарующем месте города, ей становилось приятно от мысли, что они с этой улицей ждут друг друга всегда. И что они обязательно встретятся. Ведь, попав однажды на улицу Гоголя, забыть ее больше не можешь. И чем дольше они ждут друг друга, тем слаще будет их встреча. И в жизни Майи, возможно, со времени этой встречи, тоже что-то изменится… Что-то включается в сердце, какой-то теплый фонарик, который будет светить в любом настроении, в любом другом городе, в любом возрасте, когда бы ни вспомнилась эта улица – она навсегда остается внутри человека, если ему посчастливилось здесь оказаться хоть раз.
Но, в преддверии свидания с Андреем - дорогим человеком с красивым именем - она не удосужилась выпытать его планы ни на нее, ни на чужой ему город. Лишь уточнила время прилета и рейс. Ей подумалось, что развиртуализация в аэропорту будет правильным выбором: встретиться там куда интересней, чем где-то в кафе, ведь, что в них такого? Но звук самолетов на взлете и на посадке, запахи, люди, сумки, движения строго по направлениям, лица в волнении, или в довольстве, билеты, табло на стене, непривычные стены… - «Аэровокзал» - это ей было чуждо и непривычно. Возможно – это было бы что-то действительно новое в ее жизни – свидание в здании аэропорта.
С момента их необычной встречи, и до приезда в город, прошло не более часа. Странно было гулять рядом с ним, с этим человеком, которого нельзя было назвать никем в ее жизни. Ну, правда, ну кто он ей был? Не муж – он был уже чьим-то мужем сейчас, но, возможно, он был бы ее лучшим мужем из тех, кого можно представить. Не любовник – и она даже толком не знала, хотелось бы ей быть любовницей у него, или – нет? Хотя, что говорить, иногда она представляла себе их близость. Но, возможно, именно секс не настолько был важен, в сравнении с важностью ощущений, происходивших все это долгое время в груди. А именно там он и жил все эти дни и месяцы, Андрей-Солнышко. Такое себе банальное обзывательное имя для многих. Которое каждый день, любя, она одушевляла в момент написания. И от которого одинаково замирало в волнении сердце – каждый день, когда получала его «доброе утро»… Не брат – это ясно, конечно. Но он был ей, практически, братом. И идя рядом с ним, временами случайно касаясь его локтя, слушая его аканье, его мягкий тембр голоса, она ощущала его настолько близким себе, так проникалась, напитываясь непривычными вибрациями родственности их душ, что могла запросто быть его сестрой, возможно – в какой-то из прошлых жизней… Не была она и другом ему. По крайней мере, хотя это и было неимоверно лестно – быть его другом, но, прежде всего – друг - это, ведь, уже и никто другой больше, правда? А ей всегда хотелось быть больше, чем другом. Именно для него.
Как странно: чем дальше от тебя человек, тем больше хочешь ему рассказать. И ты можешь ему говорить что угодно и сколько угодно, пока он вдали – про себя, или вслух… Но стоит ему оказаться рядом, как понимаешь: все самое главное давно было сказано меж тех самых редких строк в вебе. Ведь, если подумать, они уже все, совершенно все сказали друг другу – в словах и в молчании. В молчании на расстоянии, таком невозможно огромном…, в молчании всех этих дней протяженностью, кажется, в вечность – в нем одном содержится правда. Которая с ними умрет. Но главное, что она существует - правда в молчании. К тому же, общение с некоторыми людьми нужно нам для того, чтобы мы поняли, насколько мы любим общаться сами с собой.
Потом они сидели в ее любимой кафешке, вернувшись снова на Гоголя, и в то время как он листал отзывы, записи и рисунки на специальных страницах меню, Майя думала о том, что эти их необычные отношения из интернета, как-то сами собой, перенеслись со своей необычностью в жизнь. И вот в этой самой реальной жизни она не понимала, все еще: что между ними сейчас происходит? Когда он написал, что может приехать в конце этой недели – а она и ждала, и давно уже не ждала этого – Майя просто ответила, что будет, конечно, рада с ним встретиться. И все эти несколько дней ожидания она жила своей обычно-привычной жизнью, не слишком-то веря, что он действительно прилетит. При такой просто глобальной занятости, при таком количестве бесконечных поездок и перелетов, при таком количестве дней, в которых они уже могли встретиться много раз, но так и не встретились за эти два года, трудно было полноценно отдаться мыслям о встрече. Которая была насколько же ожидаема для нее, насколько же совершенно непредсказуема, невероятна и, в принципе, невозможна, учитывая их отношения. Они для нее были слишком правильны и чисты: отношения без обид и без требований чего-либо вообще.
Наверное, это уже само по себе было неправильно. Как можно жить, как можно устроиться женщине в жизни, как можно вообще выйти замуж сегодня, ничего не придумывая, ни на чем не настаивая, и никак не изворачиваясь? Как? Она не понимала, как это – поступать так: делать первой шаги к мужчине, «случайно» беременеть, устраивать «пакости», чтобы жена узнала. Все эти вещи не вязались ни с ее образом женщины, которую Андрей узнал и с которой общался все это время, ни с ее «устаревшими» личными взглядами. Да и просто не вязались с ее внутренним устройством.
Как же она недолюбливала себя по этой причине! Как же можно быть такой дурой?! Сколько раз она себе это провозглашала, но оставалась все той же «дурой»… Разве не правильней думать, что женщины, честно, гордо ожидающие движения в свою сторону от настоящих мужчин, как правило, остаются одни? Так уж сложилось: настоящих – их очень мало, на всех не хватает. И, все же, раз уж он здесь, и ничего не говорит толком, а больше молчит, и все смотрит, смотрит и улыбается, ей очень хотелось задать обыкновенный вопрос: «Когда самолет обратно?». Это был естественный вопрос в их случае. Они встретились впервые. Может, они будут и дальше встречаться, а может – никогда больше не встретятся после сегодня. И потому, ей так сильно хотелось узнать: что же дальше?
Была середина дня, с обедом было покончено. Майя говорила по телефону. Мужчина пил кофе без сахара. Его глаза искрились радостью, она видела: это ей не кажется. И его радость была настоящей, как этот солнечный день: он ничего не скрывал. И она упрекнула себя за излишнее любопытство. Ну, быть такого не может, чтобы мужчина, преодолевший меж ними огромное расстояние самолетом, не захотел бы узнать ее ближе, чем иллюзорную собеседницу из интернета! Быть такого не может… Но, этот вопрос, и все эти мысли мгновенно куда-то девались и испарялись в эфире пространства, стоило их зрачкам соприкоснуться друг с другом. Боже! Что значит близость тела, в сравнении с чувством парения, близости душ, когда ты в секунду заныриваешь в человека и пребываешь там в невесомости, счастливый до сумасшествия, лишь от того, что он впустил тебя внутрь! Впустил сам, когда ты, не спросясь, не извиняясь, не задумываясь ни о чем, просто так захотел, и вошел туда…
К тому же, что значит ее любопытство, когда уже ничего и не важно - все самое главное произошло: он рядом. Она и так слишком долго к нему подбиралась. Издалека, не слышно, по миллиметру, впервые – бесцельно и ненамеренно, в неподдающемся логике непрекращающемся целых два года порыве, словно хищник, крадучись, подбирается издали к хищнику - чутко, размеренно и грациозно, интуитивно и лишь для того, чтоб оказаться как можно ближе и… рассмотреть, полюбоваться. И, не касаясь, вдохнуть его запах. Или же… - он к ней подбирался, а не она?! Уже не понять. Так вот, самый главный вопрос для Майи был здесь: «почему»? Почему ее так притягивал именно он – абсолютно женатый и благородный отец своих отпрысков, не имеющий лишней минутки, и такой молчаливый? Ну не по причине же неизвестности всего, что с ним связано и того, что будет или не будет в дальнейшем общении с ним?!
Весь интернет и все люди в нем – абсолютная неизвестность, да и в жизни почти точно так же. Складывалось впечатление, что это не ее сознание перевернулось в их длинном диалоге в сети, а что это она попала в какой-то мощный поток, стремительно и незаметно, для первого взгляда «мельком», уже выносящий ее в иную реальность, где она никогда не была. Где она окончательно станет иной. А что, если это течение жизни вмещает в себя миллионы людей? Что если это – другая, зеркальная часть привычного ей пространства, в котором обыкновенные люди живут свои жизни, но только не ставят акценты на деньгах, либидо, инцесте, беспрекословном успехе, обидах, зависти, агрессивных, неконтролируемых и непредсказуемых выпадах, неудовольствии жизнью? А что, если этот зеркальный мир ждет к себе всех, кто готов оторваться от сминающей души в труху борьбы за место под солнцем, кто сможет с легкостью и естественно созерцать искрящееся течение прекрасных, убывающих в Лету мгновений, и свет от людей исходящий?
Кто будет способен, слушая тишину рядом и на расстоянии, чувствовать мысли таких же людей... А что если мир постепенно меняется больше и больше, взращивая в своих смертных, талантливых, но нерадивых детях одухотворенность?... Но как не ощущать в то же самое время ненужность в этом потоке светлых людей?! Ненужность в себе. Ведь, когда с тобою молчат совсем рядом, и когда от тебя человек далеко – это разные вещи. Будучи возле, не раскрывая рта, можно обнять, успокоиться и успокоить. Издали же обнять можно лишь на словах, написанных в чате…
После, спустившись к морю неспешно, они бродили неподалеку от берега. С погодой им повезло, возможно - не меньше, чем с их уже давним знакомством. Осень была им рада: ни единого холодного дуновения ветра, несмотря на октябрь, ни тучки. Лишь ясное небо и не по-осеннему ласковый воздух. Казалось – всего пару дней, как закончилось лето. Андрей во второй раз признался, что был в этом городе очень давно - еще в детстве. А потом – не случалось. Как теперь получилось приехать – Майя решила не уточнять. Какая же это чушь, все эти вопросы: для чего ты здесь, что привело тебя, и какими судьбами?! Не было смысла в ответе. Был смысл только в этом моменте. В котором они болтали всякую ерунду, идя почти нога в ногу. Она не знала, что можно вот так, не готовя список тем и вопросов, говорить ни о чем и обо всем одновременно с человеком, которого видишь в первый раз в своей жизни.
Его голос радовал слух…
Хотелось остановиться, закрыть глаза и все слушать, и слушать его разговор. Но…, можно было смотреть в это же время на море, на небо, на склоны вдали, и слушать его точно так же. Девушка что-то ему отвечала, удивленно осознавая: все ее опасения, что им станет не о чем говорить, что все самое интересное и насущное было ранее оговорено, абсолютно напрасны. Он то брал ее за руку, то, вроде бы робко, – приобнимал за плечи. И, несмотря на то, что они тысячу раз объясняли друг другу в сети, что слушать обоим им нравится больше, чем говорить, на деле – у моря – оказалось, что они еще те болтуны. По крайней мере, девушке не было скучно, не было грустно, не было мыслей: что говорить, и что – отвечать. Диалог все длился и длился. Хотя…все, что она говорила, сразу же забывалось.
Возможно, у него было с памятью лучше. И в это же самое время в ее голове уже не роились давно привычные мысли о том, что люди, подобно ей и Андрею, вампирят друг друга в сети, что переписка подобного рода не может быть первой по умолчанию ни у кого из двоих. Что такая любовь не валяется на дороге, и именно потому в нее, жаль, невозможно поверить. Ведь все, что валяется, можно потрогать, погладить, пнуть, на худой конец. Но то, что нельзя найти днем с огнем - потрогать нельзя, как нельзя убедиться, что оно существует. Для этого, минимум, нужно желать неимоверно, неистово, жарко - познать это сердцем. И кто это чувствовал, кроме нее? Но…, может быть, все-таки, чувствовал? И зачем это было ей нужно? Вся эта романтика, эта история, радость – не могут иметь продолжения в жизни. Ей сейчас не хотелось прокручивать в голове надоевшее, что всегда во времени есть лимит, за которым все остается, как прежде, или - меняется.
С тех пор, как они могли встретиться в первый раз, но не встретились, прошло слишком много. Вначале Андрей предложил ей поездку в Монако. Несомненно, это было бы слишком прекрасным, чтобы хлопать в ладоши и прыгать от радости до потолка. Но странно, желания быть там одной, без него, она у себя не нашла. А он был «расписан» вперед на четыре месяца, до 15 января, как он объяснил… Сколько времени длились на самом деле эти несколько месяцев, мало кто знал, кроме нее.
Боже, какая дурость! Какая непроходимая дурость – ждать эти месяцы, эти недели и дни, заглядывать в календарь каждый день, когда можно и так все посчитать. Но новый год был все ближе и ближе, а там… - и конец предыдущего расписания – он так же неумолимо был близок. 15 января… И больше мечталось, больше загадывалось и радовалось в ожидании, ведь их разговоры еще предыдущей осенью…, разговоры о встрече - она, глупая верила каждому слову в этих беседах. Почему мы бываем такими наивными, будучи взрослыми?
А.: «Надо самому тебя сфотографировать в nef…»
М.: «Ну ты же расписан до 15…»
А.: «Увы. Ну, ты же пообещала, что конца света не будет, и мы не умрем, так что возможность встретиться после 15-го остается».
Возможность… Какая к черту возможность?!
М.: «Я не нуждаюсь в возможностях».
А.: «Каждый из нас в чем-то нуждается. Кто говорит, что это не так - или говорит неправду или просто не знает что ему нужно».
М.: «Ну ты же не говоришь, в чем нуждаешься! Это просто глупо с моей стороны говорить: в чем, или ком я нуждаюсь - тебе. Потому что, как я это вижу, тебе зачем-то нужно, что бы я что-то тебе говорила. И я говорю – все больше, и больше… А ты - совершенно закрыт. Я часто себя ощущаю полнейшей дурой. Начинаю испытывать комплексы от непонимания происходящего, и тогда со мной еще сложнее общаться. Но, прежде всего, мне самой с собой сложно… Я не понимаю тебя. Ты странно себя ведешь. Когда не понимаешь человека, то не понимаешь, как с ним общаться дальше».
А.: «Ну так ты же не спрашиваешь. Я не понимаю, в чем я закрытый человек - я готов ответить на все. В каждый момент времени человек нуждается в разном. Прямо сейчас я нуждаюсь в собеседнике, который бы меня понимал, и в свободном времени, чтобы иметь возможность нормально общаться».
Вот когда Майе необходимо было исчезнуть – когда все говорилось-писалось предельно ясно и четко: «прямо сейчас я нуждаюсь в собеседнике»… Исчезнуть, пока не спутались дни, люди, мысли, чувства, слова, огорчения, радости, ожидания, исчезновения. Правда, она пыталась пропасть, и не раз, попрощавшись и извинившись. И перечитывая все его письма долгое время спустя: дефицит Андрея был ощутим постоянно. То, что она не писала ему, не говорило о том, что близость их прекратилась, ведь когда в твоем сердце живет человек, ты волей-неволей общаешься с ним, и по-другому не можешь.
В эфире веба расстаться любящим людям, на самом-то деле, ничего не означает. Ведь если смотреть на этот эфир, как на несущественный, виртуальный аспект отношений, как на пустую, бессмысленную преграду собственным чувствам, тогда, расставаясь в киберпространстве, ты не способен реально поверить, что все прекратилось. Подобное расставание кажется неумелой, банальной шуткой, которую запросто можно исправить, лишь заново написав. А написать может каждый.
И однажды, спустя два месяца тишины и молчаливой душевной боли, Майя увидела:
А.: «Солнышко, я скучаю по тебе. Как ты? Я переживаю!»
Глаза прочли, сердце екнуло, душа улетела в пятки: Он скучал. Она – тоже скучала, очень. Глупые люди, влюбленные в несостоявшуюся мечту, тосковали за письмами в вебе, за «солнышками», за искренней нежностью, за собственными улыбками, возникающими на губах, когда рядом совсем никого нет. Но… где-то есть человек, приславший тебе это письмо. И его сердце сжималось и замирало, когда он писал, а его душа раскрывалась в этом процессе, и он улыбался радостно при написании получателю. Улыбался, радуясь миру, радуясь чату, радуясь солнцу, дождю, снегу, морозу или жаре, радуясь детям, работе, людям и хобби. Но началось все с улыбки далекому человеку, которого никогда не увидишь воочию… Разве не парадокс? И эти его слова, обращенные к ней в самом начале их переписки, разве можно им не улыбаться? Улыбаться открыто и счастливо, но с глубокой, пронзительной грустью внутри…
А.: «Я верю в то, что в жизни все происходит правильно и вовремя. И у хороших людей все должно быть хорошо, а у плохих плохо. И если бы мы, вдруг, перестали бы общаться - это было бы неправильно. Возможно, это и произойдет когда-нибудь, потому что все в жизни может быть, но не сейчас!»
Бывает, люди намеренно расстаются лишь для того, чтоб четко, ярко прочувствовать горечь и боль от разрыва с тем, кого любишь сердцем, но с тем, с кем однажды расстанешься все равно по причине необходимости. Люди могут намеренно расставаться до срока, чтоб осознать всю полноту насыщенного внутренним молчаливым, болезненным криком личного горя, ведь пережить эту трагедию – обозначает запечатлеть навсегда самое ценное в пройденных отношениях – трепет взаимной необходимости. Пока трепет от человека присутствует в сердце – пока оно и живет этим счастьем, ведь что может быть важнее взаимного чуткого трепета необходимости в человеке, когда уверен, что он тебя любит? И лишить себя этого счастья, значит сознательно сделать насечку – глубокую, рваную и кровоточащую, не лишь на одном своем сердце, а на обоих.
Насечки затянутся, но останутся шрамы. И каждому свой личный шрам будет ценен, ведь когда от пережитых чувств остается рубец, только тогда ты и помнишь всю свою жизнь эти чувства. По крайней мере – какую-то часть своей жизни ты будешь ценить их, благодаря за них жизнь. Как бы ни было нам тяжело временами, нельзя не отметить, насколько щедра наша жизнь на чудеса. Любовь – это чудо, независимо от отведенного на него времени. Но расставаться с иллюзией очень сложно. Она не отпускает, обхватывает невидимыми объятиями, сильнее которых могут быть лишь объятия маленьких ручек собственного ребенка… Иллюзия обладает невероятной силой, и когда она не отпускает, ты волей-неволей продолжаешь в ней и с ней жить.
А сейчас, вдыхая с ним одинаковый йодистый воздух у моря, пытаясь то себя ущипнуть, то – заставить проснуться, ей совсем не хотелось думать, как раньше, что именно он с ней не встретился, не захотел, не решился, не удосужился, не посчитал ее важной…, ведь это же так неудобно, не дешево, далеко, невозможно, и ни к чему. Все свелось к тривиальной, короткой фразе: она – ни к чему. Лишь слепо-глухой идиот мог не понять смысл теперь уже давних строк, возникших меж ними после 15 января. Как можно забыть это дату теперь?
М.: «Интересно, я уже вписана где-то в твоем расписании? Или это - как карта ляжет? Возможно – я на задворках твоей вселенной, да?»
А.: «Это не так, Солнышко. Это все суета, которую я не помню, поэтому и расписание нужно. А ты внутри близко, поэтому и вписывать не надо, я всегда помню».
М.: «Ты тоже близко. Но это, ведь, не ответ».
А.: «Возможно, это и не ответ, Солнышко, но другого у меня нет. А придумывать что-то я не хочу»…
М.: «Андрей, мне стало тяжело с тобой общаться. Глупо чувствую себя. Для меня это не просто переписка. Кажется, ты этого не понимаешь. Мне уже больно. Я не сказочница и не сказка, отвлекающая от твоей суеты. И я не друг, и не подруга, не приятельница, Солнце. Мне нужно внимание и живые чувства, а ты их дать мне не можешь. Все это неправильно. Не нужно было поддаваться этой иллюзии. А теперь это уже жизнь. От которой мне не по себе. Плохо мне. И все эти твои ответы на все, о чем я спрашиваю - это издевательство».
А.: «Солнышко, ты же умница и прекрасно понимаешь, что все наше общение держится на обоюдном желании общаться. Если у одного из нас оно пропадет, то другой ничего не может сделать. Общаться всегда тяжело, потому что для идеального общения надо, чтобы люди пребывали в некоем согласованном ритме жизни, интересов, взглядов.. У нас нет такой идиллии и это жизнь.. И если ты помнишь в какой-то момент мы уже обсуждали, что люди часто формируют иллюзорный образ и, вкладывая в него свое понимание и ощущения, за ним совсем не видят реального человека. А я живой человек со всеми своими недостатками. И думаю, что сейчас со мной действительно тяжело общаться. Возможно, это связано с массой навалившихся проблем. И я не хочу, чтобы тебе было плохо, но не понимаю, что я могу сделать. Ты задаешь вопросы, на которые я не знаю, что тебе ответить.. Мне жаль, если ты воспринимаешь мои ответы как издевательство, это не так. Просто мы разные, и на многое смотрим по-разному.. И я не знаю, что тут можно сделать..»
М.: «Я поняла, спасибо за ответ».
А.: «Солнышко, мне жаль, что ты считаешь, что ты мне не друг… И я не хочу страдать и грустить, а хочу жить и радоваться. В этом моя простецкая жизненная философия. Спасибо тебе, потому что ты сильно повлияла на меня. Ты – мой талисман».
Выходит, слепо-глухой идиоткой может быть даже внешне здоровая женщина. Значит, ей так было нужно – чувствовать боль, чувствовать глупость. Хотя кто ей мешал тогда, сразу, послать его к чертовой матери?! И пускай бы себе искал собеседников… где-то еще, переживал бы, пускай - не за нее…, и пусть бы она не просыпалась под его «доброе утро, Солнышко», и не усыпала бы с телефоном у изголовья. Пускай бы попробовала, а вдруг бы все получилось?
Сколько раз, лишь только напомнив себе об этой тоске, она заходилась слезами, прижимая ладони ко рту. Ну, это же глупо, право, конечно! Глупо это, наверное. Но… как удержаться, когда существуют такие вот вещи необъяснимые? Да и слезы – ну что это? Это - всего лишь, спор человека с собой. Когда одна его часть проживает здесь и смотрит вокруг, размеренно двигаясь с места на место, другая же часть - рвется в пространство иллюзий и не желает мириться с происходящим. Только подумать, если бы все подобные диспуты не имели свойства изматывать, то люди не прекращали бы спорить сами с собой! И тогда, ну кто его знает, сколько бы суши осталось у нас под ногами…
Единственное признание в любви, подаренное ему в день рождения - признание абсолютно уверенное, как светилу, в котором всегда нуждаешься остро, и совершенно естественно, но присвоить которое невозможно, – Майя сделала в полной мере осознанно. Спустя ровно год их знакомства. Ведь, если честно принять, что они друг другу никто, что никогда большего и не случится, чем это признание в день рождения, то… почему бы и нет? Ведь, это же правда. Правда, которую отшлифовало время, и так незаметно – где час, где минута, где ночь или - день… Им было настолько комфортно вдвоем в этой, казалось, абсурдной, и, тем не менее, настоящей сердечной близости, что время просто куда-то кануло. Будто всегда так и было, есть и должно было быть: они – расстояние – все невозможные вещи в одном флаконе и… успокоение. Она успокоилась. И потому, признаться в любви ему было не сложно. Или – не стыдно?
Не важно, так было правильно в тот момент. И человек, давший ей слово быть непосредственным, сказал то же самое, признавшись в ответ… И пространство меж ними сразу сменило окраску и посветлело, став чистым, и, может быть – более доверительным? Единственного признания оказалось достаточно, чтобы они стали еще ближе там, где ближе быть невозможно.
Почему люди жаждут свободы, но тянутся к тем, кто схватит и никогда не отпустит? Подобные вопросы вряд ли познают ответы – это за гранью возможного: осознать, почему... Но, в идеале необходимо, чтобы была система противовесов: чтобы кто-то один – держал и не отпускал, и чтобы кто-то другой – ласкал твои крылья, любя их не меньше своих. И потому, чаще нам не хватает не только свободы, но и стен, из которых не вырваться. В таком положении дел нет в мире большего огорчения, чем не использовать крылья, которые кто-то, любя, тебе подарил. Ведь крылья – это святое. Крылья – дар свыще. А значит, их нужно принять. Но куда бы крылья ни поднимали нас над суетой, всегда будет что-то не так - Мир не идеален. Мы – не идеальны. Не может быть жизнь идеальной.
И иногда, просто достаточно быть благодарным Богу, который ведет, ведет… Куда-то ведет нас всех. Кому-то дается прямая дорога, кому-то – извилистая и узловатая. Но нет тупиков – часто мы не хотим видеть выход, не принимая то, что должно. Никто не скажет, где идеальная жизнь, зачастую нам кажется – она где-то еще, но не у нас. Это не так. Для каждого собственный путь идеален. Его лишь нужно пройти, не сдаваясь. Разве мы не для этого здесь?
Майя сходила с ума, когда в тысячный раз понимала: все происходящее с нею – должно происходить. Должно, по неизвестной причине, ведь именно эта сердечная связь меняла ее, делая лучше и чище. Именно так душа девушки претерпевала непостижимые трансформации. Никогда еще настолько наполненной, светлой, одушевленной она себе не казалась! Даже если принять во внимание факт, что ее и Андрея разделяло достаточно много вещей, прежде всего их разделяла суть каждого по-отдельности. Именно теми, кем они были, кем встретились в вебе и кем стали за время общения, они нуждались друг в друге лишь для того, чтобы меняться на расстоянии, никогда не встречаясь в жизни…
Мы меняемся с теми людьми, кто верит, что это возможно. И мы открываем в себе те черты, которые нравятся нашим любимым. Разве можем мы оставаться холодными, безразличными к молчаливому пожеланию отражать наши самые добрые, теплые чувства и стороны? Как не отвернешься от нового дня: куда ты ни денься - он всюду, и заново дарит нам жизнь. Так и любимые люди – дарят нам счастье. Но иногда невозможно остаться самим собой для других, когда тебя рвут и душат противоречия. И тогда оболочка позерствует, угождая всему, но более всех – угождая тем, кого любишь: всей своей позой, мимикой, жестом и словом она притворяется – ей, мол, прекрасно! В то время как все внутри разрывается обезумевшим волчьим воем среди яркого белого дня – воем, который давно должен иссякнуть, истратив все силы. Но он продолжается, продолжается, продолжается… И беспощадно глушит сознание. И в это же время - тело, обыкновенное, всем привычное тело - такое живое снаружи, истощается, истончается изнутри и теряет пределы жизни. Внутри – все темно и на грани.
Противоречия… – живые создания неизвестной природы, резко взмывающие вместе с тобой в стратосферу и отпускающие тебя по инерции, немыслимо долго падать до дна. До самого дна неизвестности.Сколько раз, подальше запрятавшись от людей – посторонних и близких - Майя срывала с лица ненавистную маску. И отпускала себя: на глазах появлялись привычно-скупые слезы - недолгие, тихие, беспросветные. Никого не виня, очищаясь от горечи нескончаемо долго, она говорила сама себе, уже по привычке, научившись себя уговаривать, что мы плачем вовсе не потому, что у нас чего-то недостает…, вовсе не от того, что любимые люди бывают далекими до невозможности…, не от того, что сомнения нет в глубине откровенных, глубоких эмоций…, не от того, что происходящее с этой любовью обозначается, как неизменная и постоянная величина…, и даже не от того, что все мы когда-то умрем – кто раньше, а кто-то чуть позже. А от того лишь, что Мир несовершенен. И так будет: Мир – не идеален и люди – не идеальны. Как жаль.
Все плакать умеют, это не сложно, но не искать виноватых…, как же тогда можно утешиться, разве что попросить:
- Господи, я знаю, что многое делаю неправильно. Но если Ты есть на свете – а я знаю, что есть – я прошу тебя: отвлеки меня чем-то, ты же все можешь придумать, если только захочешь. Но я не хочу больше думать о том, о чем думаю. Забери это, Боже, что тебе стоит? Ты так велик… Мне эти мысли совсем ни к чему. – сказав, ей становилось легче. Совсем на чуть-чуть, ровно на столько, чтобы унять в теле дрожь от бессилия. Бессилия тела ль, бессилия духа, бессилия веры? Вот это как раз и не понятно, но точно находит отчаяние, дерущее горло, пекущее веки, когда проникаешься ситуацией данного времени. Отчаяние и бессилие – отвратные, злые, резкие, мерзкие сущности, хватающие пульсирующее сердце цепкими, колючими, поломанными когтями в самый неподходящий момент.
Вот так и живешь: там Бог, а здесь – ты, то счастливый, то – абсолютно подавленный горем. Горе, ведь, тоже бывает различным. Хотя, если подумать, смертные люди очень странные существа: вначале накуролесят, а потом вспоминают про Бога. И с искренней жаждою молятся, просят. Как будто бы Бог существует только урывками в нашей жизни, когда больше некого попросить о спасении. Это неправда, что Бог не дает людям исполнить мечту. Он всегда исполняет, если сильно просить. Другое дело, что заполучив долгожданное чудо любви, люди, как правило, уже не способны быть благодарны за эту мечту в своей жизни рядом с собой. Стоит лишь получить ее, сразу претензии хлещут наружу – к искомой мечте и, собственно, к Богу. Не то, мол, он выдал из закромов, не то, мол, просили. Не то, все не то. Лишь единицы молятся дальше усердно, чтобы пришедшее счастье гостило подольше. Лишь единицы благодарят. Быть благодарным за настоящее – это не просто работа и мудрость. Это – уметь быть настоящим…
И совсем ни к чему теперь вспоминать, думала Майя, как непросто бывает закрыть глаза на реальность, в которой билет на самолет в ее сторону стоит дороже его «обожаю». И здравый смысл – тоже дороже его «обожаю»… Ну хоть бы разок встретился ей ее сумасшедший, который просто захочет и сделает! Который покажет, просто и непредвзято, значимость обоюдного мира меж ними. Но, если Бог не давал эту встречу, значит, ей это было не нужно? Разве не аргумент? Но тогда для чего же он дал им это знакомство?
- Как ты здесь оказался? - не удержалась, все-таки, девушка. – Ты, ведь, не мимо летел, на юге ты не бываешь.
- А пойдем вон туда! – Андрей взял ее руку в свою и, показав другой в сторону лесенки вверх по набережной, властно повел за собой. Будто уже бывал здесь сто раз, хотя, на деле – только ноль первый.
- Сусанин, – она засмеялась невольно, - куда ты?
Он усмехнулся и промолчал. Как всегда. В принципе, было неважно – куда. Держать его за руку было куда приятней: ладонь, большая и теплая, она была абсолютно своей. Когда-нибудь их переписка закончится. И время меж ними порвет эту близость. Только представить все это: как же станет спокойно…, возможно. А может и нет? Мало что можно понять, пока сам на себе не испробуешь. Ей пробовать не хотелось. Но и испытывать подобные ощущения своего полнейшего присутствия при абсолютном отсутствии, быть счастливой и непередаваемо несчастной в то же самое время не хотелось вообще. Это было ужасно. Ужасно особенно то, что в это трудно поверить. А описать это…, как такое опишешь? Разве сумеет он ощутить хоть часть этих мерзких, вязких, постылых эмоций, которые не объяснить?! Эмоции непонимания своей боли. Ее личной, ее субъективной боли, не нужной ему… Ситуация такова, что люди зависимы друг от друга, независимо от того, хотят они этого, или нет. Для Майи это стало аксиомой.
…« я не хочу страдать и грустить, а хочу жить и радоваться. В этом моя простецкая жизненная философия. Спасибо тебе, потому что ты сильно повлияла на меня»…
Нет смысла без любви ни в чем. Как же все просто понять, когда любишь. Понять и принять чужие праздники жизни. Принять расстояние, все невозможности вместе взятые, радость за несвоих детей, которые вырастут в крепкой ячейке общества. Принять чуждые собственной сути радости чьих-то встреч, огорчения несвоих расставаний, чей-то совместный отдых и суматошные дни нескончаемых будней. Принять все чужое, осознавая насущную истину: нет ничего важнее того, что Чувствуешь в данный момент Своим Сердцем. Без любви все теряет свой смысл. Разве не так?
- А ты вспомнишь меня через несколько лет? – улыбаясь, по-детски спросила Майя, то ли дурачась, то ли – серьезно.
Прислонившись к парапету, Андрей опустил глаза и задумчиво, медленно потирал руки. Девушка смотрела на них с удовольствием. Вот они - рядом, живые и теплые… Оказывается, от того, что видишь руки любимого человека, сердце тоже может биться быстрее…
Его ладони замерли и он произнес:
- Я тебя не забуду.
Она давно не целовалась. Когда, обняв ее, он начал клонить к ней лицо в понятном намерении, Майя слегка запаниковала.
- Я… забыла, как целоваться. Научишь?
Не отвечая, он все ниже, ближе склонялся к ее лицу. Поцеловал ее щеку рядом с губами, затем – другую. И вдруг она, забыв о панике, отчетливо поняла, что очень, очень хочет поцеловать его! Поцеловать так, как она себе и не представляла. Ведь, она представляла себе многое: и как они обнимаются, и как встречаются, но как целуются – ни разу и не представила, как-то не получалось представить.
И вот, дошло до нее, поцеловать его прямо сейчас – естественней не придумаешь! Почувствовать его губы, как частицу того самого драгоценного человека, которому столько раз она говорила: «я тебя помню». И попытаться понять: как это? Узнать, каков он на вкус, мужчина из интернета? Почувствовать больше, чем через экран. Хотя чувствовать так – не каждому повезет. Такое случается редко. Почти никогда. У нее уже не было ни стеснения, ни паники, ничего лишнего и наносного, когда, отстранившись от ее рта, он, улыбаясь, поцеловал ее в кончик носа и вновь обнял, словно желая сгрести всю в охапку, аккуратно сложить, а потом, вероятно, спрятать в потайной нагрудный карман. Где-то под сердцем. Это если мечтать…
- Знаешь, - услышала сама себя Майя, как со стороны, - иногда мне казалось, сколько раз мне казалось… так четко, что я обнимаю тебя…, так же крепко, так же по-настоящему, – она на мгновение смолкла, сглотнув комок в горле, - как же мне не хватало именно этого ощущения все это время, - ей тяжело было говорить, – ощущения твоего тела рядом с моим…, я слышу твое дыхание и для меня это чудо! Хотя…, - к глазам подступили слезы, она боясь заплакать сейчас, - меня все это время вдохновляло уже само твое присутствие где-то там, но и – в моей жизни тоже. Я знаю, это сейчас звучит так наивно, но мне все равно. Наверное, мы не виделись столько времени лишь потому, что я не верила в это! Я не верила, что мы можем встретиться, понимаешь, Солнце? И лишь стоило мне смириться, стоило лишь перестать ждать, стоило лишь махнуть рукой на то, как раньше я сходила с ума от мысли, что ты далеко, как ты оказался рядом, словно по волшебству.
Он все так же молча удерживал ее рядом, прижимаясь к ее щеке – своей.
- Я люблю тебя, Солнышко, - еле слышно проговорила Майя, зарываясь в его шею, и вдыхая как можно глубже мужской запах. Возможно, чтобы запомнить.
- Солнышко, - его руки оказались на ее щеках и стали гладить ее по лицу и волосам, - и я люблю тебя.
Никогда, никогда раньше она не ощущала такой эйфории. Не исключено, что лишь от того, что, казалось, несбыточное стало явью. Или же – потому, что действительно сердце пылало чувствами, которые трудно было бы объяснить и дать им какое-то обычное жизненное определение. Или же – потому, что чужой муж всегда интереснее свободного… Или, быть может, всему виной был такой замечательный солнечный день – Ее день. И Его. Два дня двух далеких людей, объединивших собою сегодня один общий день, такой счастливый, такой наполненный жизнью…
- Когда у тебя самолет? – превозмогая себя, Майя спросила. И задержала дыхание.
- Вечером.
Ей показалось, нет – ей хотелось, чтоб ей показалось, что она ослышалась. Но он ответил спокойным, серьезным тоном. И, значит, сказанное было реальностью.
- Почему?! – у нее это вышло так по-детски грустно и так непосредственно, и Андрей тут же, как маленькую, ее обнял. Но эти объятия, как и все, что он делал – были очень непосредственными. Настоящими. У нее всплыло в памяти, как прошлым летом, впервые за все время их переписки, она почувствовала, как тяжелый груз напряжения, по крайней мере - с ее стороны, спал совершенно нежданно. Он болтали днем, когда она сказала:
«Когда ты со мной ведешь себя непосредственно, я счастлива». – она подразумевала, что это случалось редко, да и понятно: как можно быть открытым и откровенным с тем, кого совершенно не знаешь, кто находится от тебя за тысячи километров?! Она ощущала близость меж ними с самого первого слова. Такого ни с кем еще не было.
Никогда. Конечно, это могло казаться просто иллюзией, но, все-таки, могло быть и правдой. Майя была слишком претенциозной к себе и к другим, чтобы не обращать на такие вещи внимание. Нет, это было обыкновенное чудо. Реальное чудо, которого раньше с ней не случалось: близость с первого слова. С первого слова ее благодарности за присланные им цветы. Розы - в Украину - из какой-то очередной далекой точки на карте, где находился Андрей.
М.: «Улыбаюсь. Спасибо. Будешь в моем городе – сходим на кофе». - написала она тогда.
А.: «Извини, я не знал, что ты болеешь, а они окажутся настолько настойчивы». - был ответ.
Речь шла о том, что она заболела, и не брала телефон, когда позвонили из службы доставки, поскольку полдня проспала с температурой. Лишь под вечер Майя смогла взять трубку, чтобы ответить на вызов с незнакомого номера. Ей тогда передали красивый букет красных роз с припиской, надиктованной, как она догадалась, Андреем на обороте визитки: «Улыбайся, тебе идет».
«А на Юге я не бываю, разве что в Киеве, и то очень редко». – добавил Андрей к своим извинениям.
Так все началось. А что, собственно, «все»? Для нее в этом слове было уже слишком много. Тем вечером их общение было коротким, формальным. Позже, спустя день, или два, он задал ей какой-то несущественный, казалось, вопрос… Что привлекло ее? Майя часто думала об этом. В чем состояла их близость? И как она произошла? Не от цветов, это точно. Цветы - это внимание, но – ерунда по своей сути, если дарит их человек, который тебе не интересен. Цветы важны, даже сорванные на клумбе перед подъездом, только если они от дорогого тебе человека. Который так просто тебе говорит эти жестом: «Я тебя помню. Я Тебя Помню, ты дорогой мне человек». Вот и все, что нужно, или – не нужно женщине от цветов – их Даритель. Так что здесь не в цветах было дело, ведь он был совершенно ей чужд и незнаком. И как даритель - почти бесполезен. Но…, как бы еще она обратила внимание на Андрея? И что же случилось во время их первого, формального диалога из благодарности и извинений?
… «Когда ты со мной ведешь себя непосредственно, я счастлива». – сказала она одним летним днем, год назад. День был тогда замечательно-солнечным, настроение – радостным. А Андрей – непосредственным и необычайно открытым. И именно в этом их общем пространстве эмоций родом из детства – пространстве, невидимом глазу, но в таком согревающим и ласкающим сердце, не замутненном проблемами и изменами взрослых лет…, разве в этом пространстве возможно не испытывать счастья?!
«Я обещаю всегда быть с тобой непосредственным». – был ответ по сети.
Увидев эту строку, Майя замерла: это был удар ниже пояса для нее - для человека, который давно не верил ни в какие обещания, тем более – в мужские. Тем более – быть непосредственным. Ведь это самое, что ни на есть, сложное – Быть Самим Собой. С женщиной. Да еще и, не дай Бог, с женщиной из интернета. Которую практически не знаешь. Ну, невозможно знать, как бы этого ни хотелось, своих сетевых собеседников! Ну, как не жаль, или – к радости – но невозможно! И вот попробуй потом быть непосредственным онлайн! Но сегодня уже многое возможно в этом мире: и полеты людей в космос, и спуски в Марианскую впадину глубоководных аппаратов, но… быть самим собой с человеком, к которому чувствуешь близость, практически не зная, толком не понимая ни его жизни, ни его самого - это что-то из ряда фантастики. Только если не учитывать один скромный факт: искренность.
Хотя… искренность – она сегодня тоже где-то из фантастических областей и районов вселенной.
Так, Майя попала, не прося особо об этом, в фантастику. Где дорогой человек, знавший ее лишь по улыбчивым фото и по непрекращающимся скачкам настроения, принял решение с этого мига быть с ней непосредственным. Конечно, во всем. И как этим не злоупотребить? Такая чарующая возможность… Если не учитывать другого странного для нашего времени факта: Майя всегда была сама собой с теми, с кем общалась. И поэтому, взволнованная и откровенно влюбленная в человека, написавшего ей «Я обещаю», - эту иллюзию с красивым именем, которая давно стала реальной частью ее настоящей жизни, с именем которой в уме она просыпалась и усыпала, девушка ответила:
«Я тебя обожаю». – ей, конечно, ужасно хотелось сказать по-другому: «я люблю тебя, Солнце, если б ты только мог представить, насколько важны мне эти твои слова, спасибо тебе». Но, это было бы слишком. Слишком, как для нее, ведь непонятой быть не хотелось. В интернете проще всего человеку быть или предельно придурком по сути, или предельно собой. Ни то, ни другое проверить в реальности практически невозможно. Так и находят друг друга – по интересам. Схожие сути притягиваются, как магнитом, отражая сами себя, и любуясь сами собою – в ком-то еще. Отражать Андрея, но писать при этом признания, которые он молчал – было более чем неразумно. И поэтому, она старалась быть сдержанной с ним. А заодно – училась спокойствию, которого ей так не хватало в характере, у этого виртуального собеседника - человека, который был для кого-то вполне реальным и ощутимым. Но, вот, ей повезло с этим меньше.
«И я тебя обожаю». – прочла она моментально ответ. Андрей впервые ответил быстро в беседе, затрагивающей чувства. Значит, его обещание вступило в силу… Для нее эти слова были равносильны сразу нескольким вариантам: «и я люблю тебя», «ты мне тоже дорога, как сестра», «я тоже тебя обожаю, мой искренний друг», «я тоже рад твоей непосредственности» и многие другие варианты, придумать которые способна лишь женщина. А уж если она еще и влюбленная женщина, то - «дело труба»: вариантов будет немерено.
Для Майи Андрей явился подарком, нежданной находкой. Потому что быть собой в нашем мире часто стало считаться постыдным, мало кто решается на такой «непоправимый шаг», о котором после можно всегда пожалеть. Но он решился. Поэтому, девушка заставила себя принять его ответ буквально: он обожал ее. И точка. А обожают, ведь, не всех – только избранных. Итак, она была избранной. Начался отсчет дней Непосредственного общения. Настоящих, драгоценных дней. И она была очень счастлива, что он есть в ее жизни. Как же иначе?
… - Когда у тебя самолет? – превозмогая себя, спросила Майя.
- Вечером.
Ей показалось, нет – ей хотелось, чтоб ей показалось, что она ослышалась. Но он ответил спокойным, серьезным тоном. И, значит, сказанное было реальностью.
- Почему? – у нее это вышло так по-детски грустно и так непосредственно, и Андрей тут же, несознательно, как девочку, снова ее обнял, словно хотел успокоить, мол: «не волнуйся, не нужно».
Мужчина ответил не сразу, пару минут молчал. Но… они были бесконечны по протяженности, эти минуты! Он мог сказать, что у них еще есть много времени. И, скорее всего, так и скажет, подумала девушка, усмиряя свое беспокойство. Ведь он по-прежнему обнимал ее так же крепко… Он мог сказать, что это – только начало. Чего – совершенно не важно, но просто – чего-то другого, очень хорошего, светлого. Ведь люди способны видеться, даже когда между ними в жизни тысячи километров. И насколько значимо расстояние, если чувствуешь, что поступаешь искренне-правильно, и никому не желаешь плохого?! Земля, ведь, по сути, такая маленькая. Он мог бы сказать, что в этот раз просто так вышло, просто занятость неимоверная, просто возникли срочные вещи, просто…
- Наверное, я эгоист. Не хочу тосковать по тебе… еще больше, издалека.
Она отстранилась и, впервые за эти часы, очень пристально вгляделась в его слегка сощуренные глаза. Не отводя взгляда, мужчина смотрел серьезно, вдумчиво, ни тени прежней улыбки в них не отражалось. Его волосы слегка шевелились от ветра, а в остальном – они двое сейчас были как два неподвижных, немых истукана, изучающе глядящие вглубь себя друг в друге, и наблюдающие свое отражение. И в этот момент Майя не ощущала его близким по духу, скорее наоборот: тихо, крепко-накрепко его раковина сомкнулась - он Все Решил Сам.
Такой ход событий предугадать было несложно: проявил себя неизвестный ей монолит серьезности в человеке, который уверенно был ей дорог. Что-то же должно было ее удивить в нем, хоть что-то! Да нет же – он, скорее, был прочным сейфом, ключей от которого в этом городе не было… Что-то похожее на злость мелькнуло в девушке, но тут же растворилось в его глазах – они хоть и смотрели сейчас серьезно, но в них было столько тепла! И это тепло искрилось из них, изливалось само-собой, непроизвольно обволакивая их обоих в один светящийся, добрый, легкий кокон.
И вдруг Майя отчетливо поняла, что лишь благодаря ему одному они столько времени продолжали общаться. Так он хотел. Так ему было нужно. Так ему было важно: писать каждый день ей «доброе утро, Солнышко» и «спокойной ночи», так ему было необходимо - присылать подарки курьером в ее день рождения и под новый год. Это все было нужно ему.
Если б не он, не была бы она так счастлива все это время, живя своими делами, работая и общаясь с другими людьми, и пытаясь найти ему в жизни живую замену. Замену найти невозможно, если занято сердце… Он наполнил ее важными человеческими составляющими, живущими в ней теперь самостоятельно. Майя стала иной, благодаря этой связи. Он одушевил ее, не иначе, так могло показаться сейчас. Скольким вещам, любя, она научилась у него за это время! И как она вообще могла думать, что она его идеализирует, не зная?! Да она и понятия не имела о нем, и вообще, как это – идеализировать! Его! А теперь он находился так близко… Нет, даже серьезный, он не был ей чужим. Он вдохновлял ее, непредвзято, обыкновенно, как само собой разумеющееся - жить иначе и смотреть на мир по-иному, как он. Он был слишком добр и чист для нее, возможно. Или… – наоборот?
- Ты сумасшедший. – вырвалось из нее растерянное. Машинально сдвинув брови, она закусила нижнюю губу и начала бездумно грызть ее.
- Да, я сумасшедший, - он уверенно улыбнулся одними уголками губ, держа голову все так же прямо, не отводя взгляд.
Это было похоже на новоявленную смелость перед собой. А для Майи сейчас - это также смахивало и на дерзость. Перед ней. Вряд ли он был точно таким же, когда они познакомились. Когда тянулись познать для чего-то чужую, далекую откровенность друг друга. Майя – уж точно была иной, возможно – более черствой и саркастичной, обыкновенной желчной сучкой, которая мнит казаться себе и другим доброй, ласковой и понимающей. Такими желают казаться многие женщины, ведь никто из мужчин, сумевших воспользоваться их наивностью ранее, не может лишить их желания обрести свое счастье в дальнейшем А, вдруг, обретут?...
Но что-то он дал ей узнать о себе самой, что было ей ранее неизвестным, или – забытым. Дал то, чего не могли дать другие мужчины - реальные, теплые, ощутимые. И если еще поначалу их переписки она бесилась, впадая периодически то в пространное блаженство, то – в болото депрессии, то – в экстатический транс невыразимого счастья…, бесилась, мало что понимая в их отношениях, или - упрямо не признавая фактов, то со временем весь каламбур ее взъерошенных, измочаленных, перекрученных, перевернутых наизнанку эмоций и чувств сложился - как пазлы - в картину. И что удивительно, этой картиной являлась Майя, только иная – Майя-любимый-ребенок. И веру в себя, утвержденную заново, она не считала больше наивностью. Ведь вера в себя, данная нам от рождения, не может так называться. Наивностью можно назвать ожидания, которые вряд ли могли бы исполниться в жизни. Но вера – это иное. Это не может исполниться, или – нет. Вера в себя является частью себя. Как жизненно-важный орган, который, хоть и не видим, но неотъемлем, как сердце.
И выходило, что этот мужчина каким-то волшебным образом преподнес ей на расстоянии в дар этот чудесный невидимый орган - веру. И сам изменился при этом, дав ей возможность почувствовать силу веры в себя: Андрей стал намного сильнее, он даже стал сильнее ее. И запоздалое прозрение собственного абсолютного бессилия захлестнуло женщину изнутри огромной, грязной, тяжелой волной, стремительно подмявшей ее глубоко под себя - в вязкие недра без воздуха и без света. Она, как рыба, машинально раскрыла рот, но дышать не хотелось, и сил произнести хоть слово не оказалось. Возможно, ее уже просто не было здесь, на этой светлой набережной? Не было и в сети – куда-то делись привычные, поддерживающие ее провода – это была та свобода, к которой она не привыкла, или отвыкла от которой очень давно. И присутствие рядом этого человека вносило теперь в ее сознание недоумение, диссонанс, но… ни одного вопроса. Что-то должно было измениться, но не сейчас. Так как в этот момент она, оторвавшись от пуповины сети, неосознанно неслась куда-то с сумасшедшей гиперскоростью.
Но глядя сейчас на Андрея, Майя, сожалея, понимала: чувства ее все там же, где и были, а она… так ни разу и не прикоснулась к нему сама. Ни разу не притронулась по собственной воле к этому человеку из интернета. То ли из страха, что он не поймет, то ли из страха, что не захочет, то ли из страха, что он тут же исчезнет, то ли из страха, что он превратится в тыкву… Она попробовала протянуть к нему руки, но мозг не послушался. И так, разжав пальцы, она оставалась при этом неподвижной, когда до нее, как из тумана, донеслись его слова:
- Тебе нужно выбрать свой путь, Солнышко.
- Но я не мыслю ни дня без твоего присутствия в нем. - произнесла Майя непослушным ртом, и это было сейчас так естественно.
- Я тоже не мыслю. Но ты должна жить для себя.
- Откуда ты можешь знать, что я должна, и что – нет? – воскликнула она негодующе.
Улыбнувшись, Андрей потянулся к ее рукам и, так обыкновенно-чутко, проник меж ее пальцев – своими.
- Я знаю тебя. Ты – умница, Ты Все Сможешь.
Она поникла плечами. Ветерок залетел ей в копну светлых волос, потрепал челку, освежил лицо и, балуясь, поиграл локонами, красиво лежащими на спине и плечах… Как же прекрасна была эта осень, с ее чистым небом, с редкими, растворяющимися в его синеве ярко-белыми полосами от самолетов! И это томное Черное море, отдававшее городу свою нескончаемую любовь, оно поблескивало в дневных лучах октябрьского солнца и, накатывая ленивыми волнами на берег, пенясь, шелестя песком и переворачивая поломанные ракушки, казалось, шептало, не прекращая ни на мгновение: «Я люблю вас-с-с-с-с, люблю-ю-ю-ю-ю, все хорош-ш-ш-ш-о-о-о-о-о, все хорошо-о-о-о…».
- Мы не увидимся больше? – спросила она, понимая, что это даже не вопрос. Теперь она сама держалась за его ладони и смотрела сейчас только на них, будто это был последний мостик между двумя людьми у моря, который вскоре будет разрушен усилием собственной воли.
- Я не люблю загадывать, - услышала девушка уже знакомое, - вдруг мы все завтра умрем. – шутливо и грустно одновременно произнес Андрей.
Пропасть разверзалась под ее ногами. Но страха пока еще не было. Пока еще ничего не было понятно. Кроме одного: он дорог ей, это чужой и близкий человек. Это чудо в ее жизни, которое она больше не встретит. Не прикоснется к этим теплым рукам. Она любила эти руки, еще разглядывая их на фото столько раз, сумасшедшая… Кто-что рассматривает на фотографиях. А она – всегда вглядывалась в его руки. Что же в них было такого?! Нет, они оба сумасшедшие - люди, решившие однажды быть непосредственными друг с другом.
- Солнышко, наверное…, ты не провожай меня. Я на такси сам доеду.
Она, онемевшая, застывшая в камень, ничего не могла ответить. Но слез не было. И слава Богу. Ее замерший взгляд, не отрываясь, сцепился с его ладонями. Но они отпустили ее руки, и те плетьми упали вдоль тела.
- Солнышко…, - послышалось ей, словно издалека.
И она, такая нелепая, ссутулившаяся и неподвижная, с набухшими глазами и обиженно выпяченной, подрагивающей нижней губой, неожиданно оказалась прижатой прохладным кончиком носа к его широкой, бархатистой, горячей шее, чувствуя на себе его руки-крылья, беспрестанно сжимающие ее. Словно именно они сейчас хотели ее утешить.
- У тебя все получится, потому что ты самая-самая!
- Ты, ведь, не шутишь? – по-девчачьи наивно спросила Майя, громко шмыгая носом и удерживая готовые брызнуть слезы.
- Не шучу. - звучали улыбчивые, мягкие отеческие нотки в его голосе. – Я правда так думаю. Потому я и здесь.
Давно уже нужно было выбросить из головы всю эту чушь. Всю эту истощающую, то ли жалкую, то ли – возвышенную, но такую замыленную временем чушь этих веб-отношений. Чтобы не прятаться ночью в сон от эмоций, пульсирующих непроходящей тоской, точно в домик на детской площадке, в котором тебя все равно отовсюду видно. Невозможно спрятаться от себя, если тебе никто не мешает любить, когда очень этого хочешь… Вот, научиться пить кофе без сахара – можно: это, конечно, невероятно сложно, но все равно легче, чем бросить любить…
Куда бы задеть эту выдуманную расстоянием эйфорию истинности происходящего, никогда не пересекающуюся с сегодня? Но разве можно отказаться от своего лучшего отражения, даже если оно находится от тебя на другом конце бесконечности? Это же – часть тебя. Живая, любящая тебя часть твоего организма… Это же – точно вера в себя – тот же невидимый глазу орган. Который, как сердце, всегда в тебе есть. Хочешь ты, или нет. Отражения не выбирают.
Ей казалось…, ей хотелось, чтоб ей так казалось, что она торопится домой. И она пошла все быстрее, ускорив шаг, говоря про себя: «Я не в бегстве, я - не в бегстве…, я больше не убегаю». Но хотелось куда-то сбежать, и подальше от себя самой. И от этого человека, привыкшего, наверное, к ее резкости и беспрестанным сменам настроения. Они были ей отвратительны. Или – это она думала о себе? Но насколько же была дорога собственная безопасность, чтобы убегать от своего счастья!
Убегать, бубня про себя: «Мы просто зацепили друг друга и не смогли расцепиться, вот и все, ерунда». Ей казалось, она мчится, но на деле – шаг ее был свободен, осанка – горда. И, вновь отрешенно-благостно, как в материнское лоно, она возвращалась в свое одиночество. Под туфлями нежно шуршали сухие осенние листья. И в прощальных бликах еще пока теплого солнца, среди светлых стволов и веток, сквозь которые так необъяснимо-радостно было видеть сейчас это синее небо, вдруг она явно увидела его улыбку. Сквозь все и вся она проникала и отражалась в ее зрачках, всем ее лице, ее теле и в каждом ее движении, и в каждой ее молекуле.
И вдруг, губы молодой женщины раскрылись в светлой, мечтательной, счастливой улыбке, будто бы отвечая… На несколько секунд неосознанно замедлив шаг, она опустила взгляд в парковую дорожку под ногами. Затем, словно повинуясь невидимому магниту в противоположной стороне от глядящего ей в спину мужчины, она продолжила идти, ускоряя шаги. И так, потухшим взором глядя перед собой, она уходила все дальше. А рот ее раскрылся и тихо, неспешно, почти про себя, произнес: «Это правда. Когда понимаешь это, сдержаться не можешь. Весь этот город, такой большой и… такой маленький, все эти люди и вся эта наполненность осенью – ничто и никто так не сможет выразить все, что живет во мне прямо сейчас. Я люблю тебя – вот… все самое, что ни на есть, живое в этот момент. И… ты любишь меня».
2013г.
Посвящается двум людям.