14
Всё дальнейшее проходило передо мной как в тумане. Даже осознать произошедшего со мной ещё одного чудесного явления, которому надлежало перевернуть всю мою жизнь, я была не в силах. Казалось, вот оно — счастье: явился тот, которого я так долго ждала… Но душевный трепет вновь сменился подавленным настроением и совсем необъяснимой тревогой.
Несмотря на субботний день, когда все «нормальные люди» отдыхают, наша школа гудела как пчелиный рой. К тому же все — и учителя, и ученики, — уставшие от долгой учебной недели, были явно огорчены тем, что Международный праздник трудящихся 1 Мая, ещё один законный выходной, выпадал в этом году именно на воскресенье. Руководство не преминуло напомнить о себе и после уроков собрало всех, кого можно было ещё собрать, в актовом зале на торжественное собрание по поводу грядущего первомайского праздника.
Я попросила старшеклассников помочь мне повесить плакат в вестибюле школы и, избегая шумного общения, сразу же вернулась в класс, надеясь, что в тишине успокоится нарастающая головная боль, которую, в силу эмоционального переживания, я ощутила не сразу. К тому же, общее состояние слабости и лихорадки усугублялось с каждой минутой. Мне хотелось незаметно скрыться ото всех.
К сожалению, остаться одной в кабинете мне всё же не удалось. «Волчица» отыскала меня и здесь. И даже не подумав постучать, Ядвига Вольфовна вошла, нет — ворвалась в кабинет и с порога загрохотала:
— Надежда Романовна! Руководство школы озабочено Вашим поведением.
— В чём дело?
— Я имею в виду Ваши ночные посиделки в стенах школы! Или... как это правильно назвать?
— Я работала…
Она подошла вплотную и повысила голос:
— Для такого плаката профессионалу необходим всего лишь час работы! Что Вы делали здесь всю ночь с мужчиной?
— Кто Вам это сказал? — я растерянно отвела от неё взгляд.
— Какое это имеет значение? Вы разве не знаете, что всё тайное всегда становиться явным? — усмехнулась она.
Горло сильно саднило, глаза слезились. В голове оглушительным эхом гремели её слова. Я чувствовала уже все симптомы подступившей болезни. И не было никаких сил даже возмущаться в ответ на эти незаслуженные обвинения. Нервно сдавив виски, я молча подняла на «Волчицу» влажные от воспаления глаза, а она, решив, что я стыдливо плачу, презрительно фыркнула:
— Не надо распускать нюни, я Вашему раскаянию всё равно не верю. Ваш низкий поступок стал последней каплей, переполнившей чашу моего терпения! Хватит, пора что-то предпринять! На ближайшем педсовете я обязательно подниму этот вопрос, — она направилась к выходу, не удосужившись выслушать меня. Процокав на высоких шпильках до двери, она обернулась и громогласно процедила: — Вам теперь от меня не спрятаться!.. А пока приведите себя в порядок и не смейте игнорировать праздничное собрание: рабочий день ещё не закончился!.. Это же надо — в стенах родного учебного заведения! Ну и педагоги пошли! За такое надо увольнять! Нет, лучше сразу дисквалифицировать! Никакого уважения к Alma Mater, — возмущённо бросила она и вышла из класса.
Я ещё долго сидела, оцепенев, и не в состоянии о чём-либо думать. Нет, одна мысль, будто пойманная в силки птица, билась внутри раскалённой головы: «Откуда она узнала?.. Неужели Андрей?.. Нет, не может быть…»
…К залу заседаний я плелась из последних сил. Я оглядывалась и мне казалось, что все вокруг как-то странно смотрят на меня.
Столпившиеся у входа в зал дети создавали неимоверный гвалт и суматоху. Учителя тщетно пытались их успокоить и организовать. Андрей, заметив мой болезненный вид, тихо спросил:
— Надя, Вам плохо?
— Вы правы, я еле стою на ногах…
— Идите домой. Никто и не заметит.
— Нет, это исключено.
— Но Вы ведь явно нездоровы! Идёмте, я Вас провожу.
Он обнял меня за талию, намереваясь вывести из толпы. Окружавшие коллеги обернулись в нашу сторону и удивлённо уставились на нас.
— Нет! — неожиданно резко крикнула я и отпрянула от него.
Он потрясённо замер.
— Я не собираюсь прятаться, — произнесла я, словно бы перед кем-то оправдывалась.
Дрожа всем телом, я выпрямилась и пошла быстрее, стараясь, чтобы никто не заметил моего болезненного вида. По дороге незаметно я вытерла платочком выступивший на лице холодный пот и вошла в зал. Андрей остался стоять, словно оглушённый, приковав к себе внимание окружавших его сотрудниц.
Свалившись на первое подвернувшееся свободное кресло, я закрыла глаза и обхватила пальцами виски. Я лишь хотела сказать ему, что никогда, ни при каких обстоятельствах я не сбегу от «них». Никогда не покажусь слабой и безвольной. Но вышло… всё наоборот! Долго скрываемый внутренний протест неожиданно вырвался в яростном крике, но так невнятно и грубо, что лишь обнажил неосознанный страх и бессилие.
В этот миг я сама себе поразилась и показалась враждебной и постылой. Что подумал Андрей? Неужели я отступилась от него? Отреклась? Неужели моя репутация для меня важнее? Своей непристойной выходкой я, если не обидела, то очень поразила его. Не сводя с меня удивлённых глаз, он отошёл и не проронил больше ни слова. Мне было неимоверно горько, но жуткая боль, охватившая всю голову и сжигающая все остальные ощущения, освободила меня и от мук совести. Я сидела и окаменело смотрела в пол.
Где-то на сцене, украшенной шарами и флажками, выступающие ораторы залихватски рапортовали о достигнутых успехах в современном образовании и воспитании молодого поколения. Особенно длинной и пламенной звучала с трибуны речь нашего завуча. Он не преминул напомнить о светлом и счастливом будущем всего человечества, целью и идеалами которого являются гуманизм, равноправие и мир во всём мире. Зал громыхал аплодисментами. Школьный хор старательно голосил, а остальная аудитория фальшиво подпевала и смеялась. Все звуки, слившиеся в одну бессмысленную какофонию, неслись вокруг меня, усиливали головную боль и душили. Так бы дальше я и сидела, закрыв глаза, пытаясь отстраниться от кружащейся карусели, что мне почти уже удалось, если б кто-то не затормошил меня за руку.
Я медленно и мучительно возвращалась в действительность. Взглянув перед собой, я вновь на мгновение ослепла от яркого света. Сидевшая возле меня учительница английского языка и литературы, Арина Ромидонтовна, женщина грузная, с одутловатыми, сильно напудренными щеками и яркой помадой на пухлых губах, бросила на меня величественный взгляд сквозь толстые стёкла своих очков и с природной картавостью произнесла:
— Please stand up. You are greeted!
— Что? — не поняла я.
— Good morning, Надэжда Хомановна. Фстаньте, Фас пхыветстфуют, — недовольно повторила она уже по-русски, так неправильно и картаво, словно этот язык был ей неродным.
Я огляделась и встала, привлечённая всеобщим вниманием. Окружавшие меня взгляды и смех окончательно сбили с толку.
— Уважаемая Надежда Романовна, — раздался масленый голос со сцены. Лаврентий Карлович, поднимаясь, подчёркнуто торжественно помахал мне рукой. — От всего нашего школьного коллектива мы благодарим Вас за такой замечательный плакат, написанный к приуроченному торжеству. Невзирая на ежедневную трудовую загруженность, Вы всё же нашли время для сверхурочной работы, чтобы выполнить свой верный, интернациональный долг. Ваш талант потрясает и внушает уважение. От себя лично прошу принять благодарность за многолетнюю и усердную работу в нашем большом и дружном коллективе, — он широко улыбнулся и яростно захлопал в ладоши. Сидевшая рядом Ядвига Вольфовна, согласно кивая, не спеша похлопала кончиками пальцев. Вслед за ними пронёсся новый шквал аплодисментов.
«Откуда он узнал? Нет, Андрей не мог рассказать. Нет, только не он! По-видимому, это тётя Шура рассказала о моём позднем визите в школу», решила я и повернула голову, ища взглядом Рубина.
На фоне рябивших перед глазами чьих-то лиц и рук я с трудом отыскала его. Он сидел через пару рядов от меня, склонив голову на бок, задумчивый, напряжённый и неподвижный. А перешёптывающиеся возле меня коллеги отворачивались, пряча недвусмысленные улыбки.
«Что? Что всё это значит? Зачем это шоу?» — думала я.
К великому сожалению, а может быть, и спасению, неутихающая боль, заставившая меня свернуться калачиком в кресле, не позволяла слышать и вникать в лживые речи, а также распознать растущую между мной и остальным миром стену. Чей-то далёкий, приглушённый разговор был чужд и непонятен мне: «…далеко пошла… сначала новый кабинет, теперь ещё и благодарность… в оборот взяла… да, всем известно…»
Злым наветам люди готовы поверить сразу и бездоказательно. А предать и распять, как показала история, способны с особым усердием даже своего вчерашнего Учителя и Мессию.
продолжение следует...
http://proza.ru/2023/02/19/2209