12
Пока я карандашом наносила рисунок будущего плаката, Андрей сидел напротив, и мои пальцы впервые не слушались. Я чувствовала себя скованной по рукам и ногам, мысли путались так, что я никак не могла сосредоточиться на плакате. И вдруг я явственно поняла причину своего состояния. Всего несколько дней назад, так же оставшись после уроков в кабинете одна, я подверглась циничному насилию начальника, который потом, выследив, вновь унижал и терзал меня, наслаждаясь моей болью. «Как же я была легкомысленна и не предположила, что он, безусловно, ждал удобного случая и продолжал следить за мной?» — и сама себе отвечала: «Нет, это всего лишь страх преследования, результат пережитого шока». Но именно этот страх сковал меня. Я испугалась, что Рубин скоро уйдёт, и я останусь в этих стенах совсем одна.
Теперь он был не помехой, а защитником, добрым и надёжным, как никто и никогда. И когда Рубин неожиданно поднялся с места, я встрепенулась и встревожено спросила:
— Вы уже уходите?
Он заметил моё волнение и негромко произнёс:
— Мы же договорились... К тому же мама не разрешает мне гулять по ночам.
— А Вы такой послушный?
— Я идеальный ребёнок.
Я прыснула от смеха, почувствовав, что покрылась румянцем как красна девица. Но мне было уже совершенно всё равно, что он обо мне подумает, лишь бы он не уходил.
Андрей невозмутимо снял с себя пиджак и демонстративно повесил его на спинку стула. Затем, засучив до локтей рукава своей рубашки и хлопнув в ладоши, он неожиданно изрёк голосом «великого комбинатора» Остапа Бендера:
— «А Рубенс-то с Рафаэлем дураки — маслом старались!.. Дайте нам жёлтой эмалевой краски!» А, впрочем, нет, гуашь для плаката в самый раз!
…Никогда в жизни я так не смеялась. Я была так счастлива, что даже боялась признаться себе в этом. Снова забыв про плакат, мы ещё долго и оживлённо говорили. Рубин раскрывался передо мной, как увлекательная книга, которая захватывает и не перестаёт удивлять. Он изумил меня своим изысканным юмором и, с каждой минутой, всё больше нравился мне. Не без восхищения я засматривалась на блеск его умных глаз, которые даже при серьёзном выражении лица смотрели с насмешливым прищуром.
Когда всё же пришлось спуститься с облаков на землю, я почувствовала сильный голод.
— Простите меня… Андрей, Вы, наверное, проголодались? Хотите бублики? — по-дружески предложила я, вовремя вспомнив о купленном днём лакомстве. — Мои любимые. С маком и глазурью.
— Не откажусь, — он облизнулся. — Обожаю бублики.
Даже не знаю, сколько прошло времени, пока я снова вернулась к работе над плакатом. И когда, наконец, карандашный набросок был полностью готов, я вздохнула и открыла коробку с красками. Усталость и переживания брали своё. Глаза слипались и сильно хотелось спать. Начала болеть голова.
— А что же Вы без дела сидите? — сказала я, — Расскажите продолжение истории.
— Ладно, — Андрей на секунду задумался и потёр лоб. — Итак, обхватив бревно, я держался за него, как за последнюю надежду, всё ещё не веря в своё спасение. Доплыв до берега, я из последних сил зачем-то вытащил бревно из воды, потом упал и забылся. Помню, что во сне всё точь-в-точь повторилось заново — и как я плыл, и как тонул. Но на берегу это бревно вдруг заговорило со мной, словно живое.
— И что оно сказало? — обмакнув кисть в краску, поинтересовалась я.
— «Не бросай меня. Мне здесь очень одиноко».
Моя рука дрогнула, и большая капля алой краски упала на белоснежный лист. Я беспомощно наблюдала, как она растекается по бумаге, нарушив всю готовую композицию.
— Ой, испортила. Всё испортила, — чуть не плача, произнесла я. Это действительно оказалось последней каплей моего терпения, и силы окончательно покинули меня.
Андрей, не растерявшись, схватил губку для мела и промокнул красную, словно кровь, лужицу.
— Ничего страшного. Здесь будет красный… флажок или шарик.
Он с сожалением посмотрел на меня и сказал:
— Вы выглядите очень усталой. Может, Вам надо поспать?
— А как же плакат?
— Отдохните. Утро вечера мудренее.
— Нет. Нет, Вы, пожалуйста, не подумайте, что я не смогу… Это впервые такое… но, наверное, Вы действительно правы, я очень, очень устала. Я тут прилягу ненадолго, только не уходите, пожалуйста… Разбудите меня через час…
Глаза слезились от напряжения, и я, больше не споря, обессилено положила руки на стол, опустила голову и закрыла глаза.
А в голове звучали почти забытые слова: «Мне так хочется, чтобы твоё бедное сердце перестало страдать и наполнилось счастьем, совершенным и бесконечным, как вселенная».
«Не бросай меня. Мне здесь очень одиноко», — повторяла я шёпотом, погружаясь в глубокий сон.
Чей-то голос тонул в ночи, становясь тихим и далёким, а я уже парила в бездонном пространстве. Мне было снова хорошо, уютно, надёжно…
А в это время, скрываясь в сумраке пустых коридоров, человек в чёрном плаще наблюдал за тридцать четвёртым кабинетом. Когда, пару часов назад, к своему изумлению, он услышал за дверью мужской голос, то впал в бешенство. Тщетно прождав ещё добрых три часа в своём убежище, вне себя от ярости он незаметно покинул школу через запасной выход.
13
…Раскатистое воркование и шумное хлопанье крыльев разбудили меня. Я почувствовала, что очень замёрзла и потянулась в поисках одеяла, но… чуть было не упала на пол. Подняв голову, я в недоумении оглядывалась. Я сидела за школьным столом. Мои плечи были укрыты плащом, а под руками лежал пиджак Андрея. И через секунду мне стало ясно, что вместо одного часа, я проспала до самого утра.
Из окна пробивались яркие лучи утреннего солнца и ласково пробуждали ото сна. Я потянулась и сфокусировала взгляд, наблюдая, как на подоконнике, большой сизый голубь, раздувая грудь и громко воркуя, важно гарцевал возле голубки. Но потревоженные мной они, на миг застыли, хлопнули крыльями и дружно воспарили в небо.
Поёжившись от утренней прохлады, я плотнее укуталась в плащ. Этой ночью он сослужил мне добрую службу… Я вдруг подпрыгнула на месте: «Что за сумасбродство? Я что, ночевала в школе? Как же так? Скоро придут дети… А где Андрей?» — Я осторожно тронула его пиджак, — «Он всё-таки ушёл…» — я резко выдохнула, — «Утро вечера мудренее…» На часах было четверть седьмого. Я зажмурилась и потёрла глаза, успокаивая себя: «Пора! Красавица, проснись! Пожалуй, ещё есть время закончить плакат».
Я порывисто встала и подошла к окну. Жмурясь от ослепительных лучей, я раздвинула шторы и с досадой подумала: «Всё равно здесь не хватает света…»
Стало солнечно и уютно. Мой взгляд скользил по классу в поисках белого листа ватмана с нелепым алым пятном. Я увидела его на самой дальней парте и, приблизившись, замерла: вместо карандашного рисунка, испорченного алой кляксой, передо мной лежал аккуратный, поблёскивающий свежей краской, безупречно расписанный первомайский плакат! С него мне улыбались искренне верящие в мир во всём мире двое счастливых детей — мальчик и девочка, одетые в праздничную школьную форму и беззаботно размахивающие портфелями. А там, где была клякса, будто реальный, взмывал к небу алый воздушный шар с надписью: «Мир. Труд. Май». Я не верила своим глазам, ведь именно таким я себе плакат и представляла!
«Но же я спала! Это сделала не я! Этого не может быть!» Я закрывала глаза и снова открывала их, удостоверяясь, что не сплю, растерянно разглядывала чудесный плакат. А рядом лежал ещё один лист с рисунком, нарисованный карандашом. Сердце внезапно остановилось и тут же с новой силой заметалось в груди. Это был мой портрет!
«Мне осталось создать твой портрет… — Когда же ты успеешь? — Пока ты будешь спать» …
Рассудок упрямо отказывался верить в происходящее. Но память возвращала меня в почти забытое сновидение с ощущением, что всё это было обещано. И сердце откликалось и зыбкой радостью, и смутной тревогой. Мне вспомнились слова Николая: «Столько совпадений не бывает случайно!»
— Вы очень красивая, Надежда.
Я вздрогнула и обернулась. У двери стоял Андрей с пакетом в руках. Он не улыбался, а смотрел сосредоточенно и серьёзно.
«Кто ты?» — хотела я спросить, но не спросила. Затаив дыхание, я всматривалась в его лицо. И снова перевела свой удивлённый взгляд на рисунок.
— Это мой портрет? — взволнованно прошептала я.
С листа бумаги на меня смотрела не уставшая сонная «училка», а счастливо улыбающаяся женщина. Её сияющие глаза мало походили на те, которые я привыкла видеть в своём зеркальном отражении. Мне захотелось столько ему рассказать, но дух захватило так, что в итоге, смутившись, я только и произнесла:
— Неужели я такая?
Он кивнул и улыбнулся. В изумлении я смотрела то на рисунок, то на Андрея и всё ещё не находила слов. А ведь я уже начала забывать обо всём и почти перестала надеяться.
Андрей подошёл и встал рядом. Он вытащил из пакета свёрток и развернул его.
— Я Вам пирожков купил. С картошкой. Вы любите такие?
Я не слушала его. Мой взгляд был по-прежнему прикован к рисунку.
— Я всё проспала...
— Вы так сладко спали.
— Передать такое сходство по памяти… — задумчиво сказала я. — Это редкостный талант. Зачем Вы его скрыли от меня?
— Простите, — он ласково улыбнулся. — Я не ожидал, что всё так сложится…
Я кивнула на плакат и растерянно добавила:
— А как я теперь объясню всем, что это сделали Вы, а не я?
— А зачем кому-то что-то объяснять? И какое это имеет значение? Пусть это будет нашей маленькой тайной.
«Хотелось бы мне самой разгадать эту тайну!» — подумала я.
Он стоял совсем рядом и неотрывно смотрел на меня. Я припомнила обстоятельства нашего знакомства, когда я потеряла сознание, а он был единственный, кто оказался рядом, вовремя подхватил меня и привёл в чувство. А ведь я рисковала серьёзно ушибить голову. После этого случая, кстати, я навсегда отказалась от «лечебного голодания». И вот, вчера, поздно ночью, с головой погружённая в творческие планы, я была так легкомысленна, что позабыла осторожность и осталась в школе совершенно одна… И Бог знает, чем бы это закончилось, если бы не пришёл Андрей… И он опять уберёг меня! Передо мной возникло злое лицо завуча… Нет, нет… Это превращается в навязчивую фобию! Нельзя быть столь мнительной. Скорее всего это закончилось бы тем, что плакат не получился, и в итоге я опозорилась бы перед всем школьным коллективом. Но сейчас не это было самым главным. Главное заключалось в том, что это он! Он написал мой портрет!
Сердце с небывалой силой билось в груди. И тут я вспомнила рассказанную Андреем историю о его чудесном спасении и спросила:
— А что было дальше?
— Когда? — не понял он.
— Когда бревно сказало, что ему очень одиноко.
— Я увёз его с собой и пообещал, что никогда не брошу. Но это уже другая история.
— А Вы её мне тоже расскажите?
— Обязательно.
Андрей взял мои ладони в свои.
«Не забывай, что при ярком свете легко обмануться. Но если ты закроешь глаза, чтобы свет не ослеплял тебя, то только тогда ты сможешь ощутить всё тепло его лучей — его истинную суть», — вновь мне вспомнились Его слова.
Я закрыла глаза и почувствовала тепло его рук. И больше ни удивления, ни смущения, ни вопросов не возникало.
Продолжение следует...
http://proza.ru/2023/09/26/1680