9
Я брела, не разбирая дороги. Кисть распухла и пылала огнём.
Город уже окутывали сумерки, когда я опустилась на ближайшую скамью и наконец-то осмотрелась. Улица показалась мне очень знакомой. Я тут же вскочила: «Здесь же неподалёку живёт Люба!» Конечно же, это время — не для приёма гостей, но я, не раздумывая, помчалась к дому своей лучшей подруги в поисках помощи и поддержки. Она же врач, продезинфицирует и перевяжет руку...
Когда я нажимала на звонок в предвосхищении приятного удивления от моего неожиданного появления, из глубины квартиры раздались истерические хриплые крики. Мне пришлось долго ждать у запертой двери, пока она наконец-то отворилась. На пороге стоял Илья Григорьевич. Он выглядел ужасно бледным и печальным.
— Что у вас случилось? — растерянно спросила я, с ужасом понимая, кто на самом деле нуждается в помощи и поддержке.
— Заходи, — опустив голову, ответил он.
Войдя в прихожую, я услышала плач и стоны Любы, доносившиеся из комнаты. Я вновь вопросительно взглянула на Илью.
— Что с ней?
— Истерика. Вчера меняли повязку на голове, и она потребовала зеркало…
Он сильно зажал рукою глаза, не позволяя слезам прорваться наружу. Губы задрожали, но и эту «слабость» он сумел подавить большим усилием воли.
— Она долго кричала, пока не сорвала голос. Левая рука и нога полностью в гипсе… Двигаться сама не может, а женщина, которая обычно ухаживает за ней, сегодня уже не выдержала и ушла пораньше. А меня Люба к себе и близко не подпускает. Прячет лицо. Вот так изводит себя уже несколько часов... Это хорошо, что ты зашла…
Он больше не мог говорить, как уже и не мог удержать своих слёз, мгновенно заполнивших его покрасневшие глаза. Он направился в свой кабинет. Затем обернулся и в бессилии ударил кулаком о стену. Но смутившись, сказал:
— Прости… я… нагрею воды и принесу всё, что там нужно… а ты пока иди к ней, успокой…
Я со стыдом осознала, что даже не подозревала, какую человеческую трагедию переживала сейчас моя близкая подруга. Всё, что случилось с ней и то, насколько всё быстро изменилось, в который раз заставляло задуматься об опасной хрупкости того мира, который нас окружает. Мира, который вновь перевернулся, сбрасывая с себя не заслуживающий внимания бытовой хлам со слоем бутафорских красок и обнажая истинные ценности нашей жизни.
Для того, чтобы скрыть от Любы свою распухшую, исцарапанную кисть, я отвернула манжет на рукаве своего свитера и вошла в комнату. Люба сидела в одной ночной рубашке, облокотившись о стену и укрывшись за подушками, испачканными кровью и йодом. Одеяло валялась на полу, там же были разбросаны лекарства, бинты и книги. Повязка с головы была почти сорвана и свисала до плеч. Здоровой рукою она сжимала загипсованную левую руку. Её застывший взор под густою прядью волос был устремлён вниз, на плотно укутанную в гипс левую ногу. Она шептала что-то невнятное.
Отсутствующим взглядом она посмотрела на меня и вздрогнула.
— Нет!.. Уйди! — сиплым голосом произнесла она, пряча лицо в подушку.
Но я сделала ещё один шаг навстречу к ней.
— Уйди! — глухо повторила она.
— Люба. Любаша, это же я, Надя. Ты не узнаёшь меня?
Она долго смотрела на меня и снова произнесла:
— Уходи, Надя!
Я села на стул.
— Я никуда не уйду. Я пришла к своей лучшей подруге за помощью и советом. А она гонит меня прочь?
Люба на мгновение выпрямилась, но тут же, вновь съёжившись, надрывно крикнула:
— А я уже ничем не могу помочь! Я уже ничего не могу! Разве я к чему-нибудь ещё пригодна? Уродливая калека! Тебе понятно, кто я?
— Ты — моя любимая подруга. Ты самая лучшая подруга в мире!
Мне было тяжело вынести её взгляд, но я не отвела глаз. Тогда она уткнулась в подушку и замолчала. Её растрёпанные, мокрые от слёз волосы скрывали лицо.
— Это всё поправимо. Ты же сама понимаешь. Современная медицина…
— Я лучше тебя знаю современную медицину, — грубо перебила меня Люба.
Она резко откинула волосы с лица и с вызовом глянула на меня:
— Вот, посмотри!
На её когда-то идеально гладком белом лбу выступил странной формы ярко-розовый рубец, напоминающий округлый кратер. Он так неестественно стягивал кожу, что вокруг него образовались такие же ярко-розовые складки. Один из его лучей глубоко разрезал левую бровь и спускался к самому глазу. От неожиданности я вздрогнула, но тут же взяла себя в руки.
— Не об этой ли «благословенной звезде» говорил мой незнакомец? Теперь осталось только дождаться, когда же случится чудо, которое Он мне пророчил! — произнесла она с горькой усмешкой.
— Я думаю, что все Его слова — не просто предсказания, это что-то иное. Его слова, будто загадки, которые нам ещё предстоит отгадать, — сказала я.
— У меня нету желания отгадывать загадки! Я просто хочу остаться одна!
— Люба! Очнись. Илья — живой человек! Он очень переживает…
— А что ему остаётся? У него больше нет красавицы-жены.
— Люба!
— Да, да, пусть посмотрит, какая я теперь уродина! А, впрочем, нет! Я не хочу, чтобы он видел меня такой. Мне не нужна его жалость. Пусть уходит. Я его пойму…
— Не обижай Илью.
— Да кто же его обижает? Он всегда в прекрасном настроении, будто ничего не произошло. Шутит, смеётся. Ха-ха! — Люба хрипло засмеялась.
«Как люди могут понимать друг друга, если важные мысли утаиваются, а самообман лишает жизненных сил и приносит только страдания», — я вспомнила его потускневшие от печали глаза и слёзы, которые он так тщательно скрывал. Это был другой Илья, настоящий.
— В общем так. Мы приводим комнату в порядок… — начала я.
— Ничего не надо… — упрямо перебила Люба.
Не проронив ни слова в ответ и старательно преодолевая боль в руке, я начала собирать разбросанные вещи.
— Уходи! Уходи сейчас же!
Я упрямо не обращала никакого внимания на увещевания и растущие протесты Любы. На полу лежала перевёрнутая тарелка с бутербродами, которая со всем остальным была сброшена с тумбочки. Взглянув на Любу, я укоризненно покачала головой и вздохнула:
— Ну, а хлебом-то зачем кидаться?
— Оставь меня… — она прикусила губу и отвернулась.
Я отодвинула прикроватную тумбочку с намерением вытереть растёкшийся по стенкам чай. У стены, на полу я нашла вскрытую упаковку каких-то таблеток и конверт, сильно запылённый и уже немного промокший. Он, по-видимому, уже долгое время пролежал там затерянным. На конверте было крупными, красивыми буквами выведено: «Моя вечно прекрасная ЛЮБОВЬ».
Конверт оказался вскрытым. Очистив его от пыли, я достала сложенный вчетверо лист из школьной тетради и протянула Любе. Чёрно-белая фотография выпала следом. Я подняла её. Это было старое фото Ильи.
Люба развернула листок, исписанный аккуратным почерком. Но сейчас размокшие чернила синими слезами растеклись по белому листу в клеточку.
— Стихи. Илья когда-то написал… — она небрежно отбросила письмо в сторону.
«Разве можно так относиться к мечте? Даже если она не твоя?»
Я смотрела на фотографию Ильи, ещё молодого, довольно улыбающегося, но видела несчастного, отвергнутого, поседевшего неудачника, безнадёжно влюблённого в красавицу с белокурыми волосами. Несмотря на то, что она была своенравной, капризной и… изувеченной.
Мне вспомнился грустный Пьеро, готовый читать никому ненужные стихи о любви, и я невольно произнесла вслух:
— «Лишь бы только Мальвина обожала меня одного!» Это — любовь, а вовсе не жалость. И его наигранный смех — это тоже любовь.
— Не надо, не рассказывай мне эти сказки про любовь! — крикнула она.
— Люба! А как же твоя любовь к какому-то незнакомцу? Ты знаешь, что такое любовь? Ты уверена, что это любовь? А может, ты всё выдумала?
Люба смотрела на меня в недоумении широко раскрытыми глазами и после долгого молчания произнесла:
— Он — единственный, кто меня здесь ещё удерживает.
— Что ты такое говоришь?
Бросив короткий взгляд на найденные мной таблетки и заметив моё негодование, Люба тут же добавила:
— Не бойся. Я передумала… Я буду ждать чуда.
Было непонятно, говорит ли она серьёзно или насмешничает. Но теперь рассердилась я и встала в позу.
— Хочешь чуда? Хорошо, будет тебе чудо. Смотри, я сейчас загадаю, например, чтобы Илья принёс воду, — и, зная, что он уже давно томится за дверью, крикнула: — Илья!
Тут же дверь распахнулась, и Илья с полотенцем через плечо, тазиком в одной руке и чайником кипячёной воды в другой появился на пороге комнаты. Люба с досадой быстро отвернулась от мужа. Илья на секунду застыл, но тут же, как ни в чём не бывало, глупо улыбнулся и подмигнул:
— Вот, водичку вам принёс.
Я не выдержала и нервно рассмеялась. Он был действительно неловок и смешон. Илья застыл неподвижно, продолжая натянуто улыбаться.
Люба кусала губы и качала головой. Её спутанные волосы опять упали на лицо. Я поняла, что мои старания вывести её из депрессии потерпели крах, и хуже того: её состояние безутешности передалось и мне. Невыразимое сочувствие, сострадание и любовь переполнили моё сердце и теперь искали выхода. В тот миг, более не сдерживая себя, ведомая каким-то внутренним импульсом и забыв о страшных ссадинах на запястье, я потянулась к ней своей израненной рукой. Мне захотелось обнять Любу, утешить её, сказать, как я люблю её! Стараясь осторожно убрать непокорную прядь с её лба, я случайно коснулась красного рубца. Он был невероятно горячим, почти обжигающим. Вдруг Люба порывисто отшатнулась и испуганно взглянула на меня. Зажмурившись, словно от невыносимой боли, она задрожала. На глаза навернулись крупные слёзы и обильными ручьями потекли по её утомлённому лицу.
— Прости, Люба! Я не хотела сделать тебе больно! — тревожно и растерянно прошептала я.
Она вздрагивала, как в лихорадке, и молчала. А мы с Ильёй замерли и наблюдали за ней в смятении, не понимая, что произошло.
Люба опустила голову и продолжала дрожать всем телом. Через минуту, не поднимая головы, она взволнованно спросила:
— Ты пришла ко мне за помощью? Что у тебя случилось, Надюша?
— Ничего… — ещё более недоумевая, ответила я, совершенно забыв о собственной трагедии.
— А что с твоей рукою? Я видела кровь…
Я с трудом подыскивала слова:
— Не волнуйся, Люба, сущая ерунда… В автобусной толчее слегка придавили... До свадьбы заживёт, — я натянуто улыбнулась и демонстративно похлопала в ладоши, — Правда, уже и не болит! Вот… — и запнулась. Боли действительно больше не было! Но я сразу не успела этого осмыслить, потому что ещё более странным показалось мне поведение самой Любы.
Она сидела, не слыша моего ответа, словно оглушённая. Когда её наконец-то отпустила судорога, она взяла свободной рукою конверт, который всё это время лежал рядом на постели. Ещё мгновение назад её напряжённый взгляд теперь прояснился и наполнился вниманием. Люба в изумлении рассматривала конверт, будто впервые его увидела, и повторяла вслух: «Моя вечно прекрасная ЛЮБОВЬ». Она заговорила сама с собой осторожно и так тихо, что мы почти не разобрали о чём. «Ты мне тогда сказал: «Письмо может потеряться навсегда… Без надежды…» Правильнее, без Надежды. Ведь это она нашла… Надя нашла моё письмо… — она прижала конверт к своей груди, — А я сама никогда бы не узнала Тебя… Да как же я могла узнать тебя? Я просто не видела тебя и не знала тебя». Её голос звучал привычно ласково и приветливо, но что-то новое появилось в нём. Люба с интересом слушала саму себя и улыбалась.
Илья изменился в лице. И я поняла, что он беспокоится за её рассудок.
— Надо позвонить в клинику, — еле слышно произнёс он.
Люба притихла и еле заметно вздохнула. Она подняла голову и, наверное, впервые за эти недели прямо посмотрела на мужа, сосредоточенно всматриваясь в его покрасневшие от бессонницы глаза.
— Илюша, подойди ко мне, — нежно сказала она.
Илья, уронив полотенце на пол, бросился к ней. Она взяла его дрожащую руку и прижала к своему лбу. Они оба выразительно смотрели друг на друга, объятые трепетом, переполненные страданием и счастьем одновременно. И когда Люба убрала его руку со своего лба, Илья упал перед ней на колени и нежно поцеловал прямо в ярко-розовый шрам.
…От пережитого потрясения я пришла в себя лишь только тогда, когда вновь оказалась на улице. Поднявшийся ветер освежил моё лицо, пылающее огнём и восторгом. Я взглянула на небо, свободное от облаков, и увидела мириады гигантских светил, пролетавших в беспредельном пространстве в миллионах лет от меня и не ведавших обо мне. Но я явственно ощущала наше общее родство и вечную, неразрывную связь с божественной силой. Силой, которую мне дано было сейчас ощутить.
Никогда доселе я не верила в чудо. Не верила бы и дальше, принимая лишь то, что доказуемо и определено, если бы сама не испытала его на себе, если бы не видела, что происходило с моей близкой подругой. Нет, ошибки быть не могло, это было настоящим чудом!
Теперь я бежала по ночному переулку не в ужасе, а в безумном упоении, отыскивая выход на широкую, хорошо освещённую улицу. Там, под ярким светом неоновых ламп, я снова осмотрела свою руку. Моя кисть, ещё пару часов назад посиневшая и распухшая, теперь была совершено здорова. И более того — я почувствовала, как сердце моё поёт, а душа моя парит, освобождённая от страха и тревог, так что и мне самой захотелось, преодолев земное притяжение, взмыть к небу… и полететь к звёздам в неведомую запредельную бесконечность. Ведь, если звёзды зажигают, это кому-нибудь нужно…
Продолжение следует...
http://proza.ru/2023/09/26/1637