5
На второй день после работы я решила вновь навестить закрытую на карантин Веру.
Не успела я перешагнуть порог квартиры, как Камилла Харитоновна с нескрываемым подозрением уставилась на меня, не произнося ни звука.
— Здравствуйте, Камилла Харитоновна. Как дела у Верочки? Она дома?
— А где же ей ещё быть? — ответила она, пожимая плечами. — А ты чего зачастила к ней? Только давеча являлась…
— Одной дома не сидится. Хотела навестить подругу. Что в этом плохого?
— А в том, что ослабленному организму нужен душевный и физический покой. Не хватало ей ещё новой инфекции.
— Я здорова, Камилла Харитоновна!
— Здорова, — хмыкнула она, пробегая по мне оценивающим взглядом сверху вниз. — Это тебе так кажется. Просто твоя иммунная система на данный период времени легко справляется с возбудителями.
— С кем? — сделав испуганное лицо, переспросила я.
— Вот, видишь, Надя, какая ты… — она напряглась, подбирая подходящее слово, точно и ёмко формулирующее мою умственную неполноценность.
На моё спасение в прихожую из комнаты вышла Вера. Её тонкую маленькую шею в три ряда обвивал широкий шерстяной шарф. Поверх тёплого вязаного свитера была надета старенькая жилетка из цигейки. От неё резко несло йодом, горчицей и уксусом. «Адская смесь», — подумала я. Несмотря на мою «умственную несостоятельность», я сразу догадалась, что это был коронный рецепт согревающего компресса Камиллы Харитоновны, действие которого она каждый раз с удовольствием проверяла на своей терпеливой дочери.
В отличие от Камиллы Харитоновны, Вера несказанно обрадовалась моему приходу.
— Надюша, что же ты стоишь в прихожей, заходи в комнату. Вместе чайку попьём, — сиплым голосом произнесла она.
Камилла Харитоновна, уже благополучно забывшая, какую гадость хотела мне сказать, с шумом выдохнула и громко сомкнула челюсти. Я, сделав невинные глаза, всунула свой кулёк ей в руки.
— Это — фрукты. Верочке нужны витамины, — вставила я, быстро снимая с себя плащ и туфли.
— Тапочки! — поджав губы и критично оценив размеры полученного подарка, буркнула Камилла Харитоновна.
Мне пришлось послушно влезть в широко растоптанные старые «шаркалки» и, благодарно улыбаясь, прошаркать мимо грозной Вериной мамаши. «Санитарный надзор» не смыкал глаз.
Даже представить себе не могу, в кого удалась маленькая, хрупкая Верочка. Камилла Харитоновна была выше среднего роста с выдающимися во все стороны, но потерявшими изначальную привлекательность формами. Она возвышалась над нами как неприступная гора. Но особую огромность ей придавала неимоверным способом начёсанная и уложенная груда волос на голове. К тому же в отличие от Веры, её мама обладала здоровьем спортсмена-единоборца в тяжёлом весе и считала своим святым долгом ревностно оберегать здоровье своих близких, то бишь, дочери и маленького внука, так как взрослые мужчины в этом доме явно не задерживались.
— Мамочка, сделай, пожалуйста, ещё одну чашечку чая для Надюши, — прокашлявшись, Вера жалостно взглянула на Камиллу Харитоновну, опускавшуюся на придвинутый стул. Та, недовольно поведя густыми бровями, но при этом сохраняя плотно сжатые челюсти, медленно поднялась и, грациозно развернувшись, понесла себя на кухню.
Когда она вернулась, мы с Верою наперебой несли всякую ерунду, сменяя тему погоды на «причинные факторы финансового кризиса в стране и проблему глобализации в мире», пока Камилла Харитоновна изрядно не устала всё это слушать. Она недовольно хмыкнула и ушла на кухню. Оставшись с Верочкой в комнате наедине, я с удовольствием поменяла тему разговора.
— Что у тебя нового, Верунь? — дуя на слегка окрашенный кипяток, спросила я.
— Как видишь… Ты, действительно, держись от меня подальше, а то схватишь эту заразу.
— Не волнуйся. Как утверждает твоя мама, тёплое местечко в моем организме уже прочно занято другой заразой.
— Я столько дней уже болею, — продолжала жаловаться Вера. — Все силы на исходе.
Она поправила свой шарф, оттягивая его книзу, чтобы попасть чашкой в рот. Но неожиданный приступ грудного кашля застал её врасплох, и дрогнувшая рука залила злосчастный шарф горячим чаем. Через мгновение шерстяной шарф вместе с дурно пахнувшим компрессом валялся в дальнем конце комнаты.
— Надоела эта удавка! — сказала она рассерженно.
В душе я очень порадовалась этому героическому поступку, но вслух строго предупредила Веру:
— Мама будет ругаться!
— Она и так вечно ругается, — махнула она рукою. — Не знаю, от кого больше болею: от микробов или от её лечения.
— Это что-то новенькое! — воскликнула я. — Подобного революционного направления в мышлении ты себе раньше не позволяла.
— Тебе смешно, а я уже на эти стены смотреть не могу. Даже к окну не подпускает!
— Ты сама позволила ей установить прочную диктатуру.
— Надя, но ведь она — моя мама! Я не в силах противостоять, когда она умоляет меня… Она так старается ради нас. Она хочет, как лучше!
— Кому лучше? Она помыкает тобой, как ей вздумается. Разве ты сама не понимаешь, что Эдик ушёл не от тебя, а от твоей мамы, которая летала в метре над вашими головами как трёхглавый дракон с аптечкой на шее!
Я завелась, но при этом старалась говорить вполголоса, чтобы ни одно слово подпольной организации, требующей свобод и свержения укоренившейся власти родительской диктатуры, не достигло ушей Камиллы Харитоновны.
— Надя!!! — хрипела обессиленная Вера.
— Дай мне сказать, подружка! Я прекрасно помню, как Эдуард смотрел на тебя на вашей свадьбе. Он любил тебя, Вера, и он бы никогда не ушёл, если бы твоя мама не указывала вам, как жить, что есть и чем лучше предохраняться! Она отобрала у вас ребёнка, опутав его своей опекой как паутиной. Эти постоянные примочки и клизмы не спасают вас от болезней! Кому стало лучше?
Вера заплакала и отчаянно замахала руками, указывая на дверь. Я с жалостью посмотрела на свою бедную подругу — маленькую, пугливую, взрослую женщину.
Где-то в глубине прихожей раздался зычный голос Камиллы Харитоновны:
— Верочка, я — в магазин и обратно. Не волнуйся, — скоро вернусь.
«Не волнуйся» — не то слово. Когда «санитарный надзор» утратил бдительность, мы совсем расслабились и даже открыли форточку.
Меня так и подмывало расспросить Веру о переговорах с Николаем, но я умышленно избегала темы, имеющей для меня первостепенное значение. Всё надеялась, что Вера сама начнёт рассказывать. Но Вера будто забыла о его существовании.
— А где же Ванюша? — спросила я, допивая свой кипяток.
— Он у соседского мальчика играет в настольный футбол.
— Ему не настольный футбол нужен, он должен сам на спортплощадке гонять мяч, бегать, прыгать. Он же ребёнок, полный энергии. А не позволишь ему активно заниматься спортом, вырастет такой же рохля, как и ты, — сердито добавила я.
Вера обиженно шмыгала носом, но не протестовала.
Наконец, я не выдержала и спросила её в упор:
— Ты говорила с Николаем ещё раз?
Вера покраснела и закашлялась.
— Кончай придуриваться, ты позвонила ему или нет?
— Нет, — тихо сказала она. Её кашель прекратился так же быстро, как и начался.
— Почему? — я задохнулась от возмущения. — Ты забыла, как убивалась, как ревела над промокшим письмом? Молила о последнем шансе! И получив этот волшебный шанс, ты… ты… как…
— Как идиотка, — согласилась Вера. Она нервно перебирала пальчиками уголок своей заштопанной жилетки. — Не кричи, пожалуйста. Я знаю… Вернее, я не знаю, почему я боюсь. Но я очень боюсь ему звонить.
— Почему? — уже тихо повторила я.
Она подумала и пожала плечиками.
— Наверное, я боюсь разочароваться в нём, — резко выдохнула она, будто ей это признание далось слишком тяжело. — Я не перенесу этого.
— Приехали, — устало сказала я. — Вера, у тебя действительно большие проблемы с психикой. Надо что-то делать. Надеюсь, что ещё не поздно.
— Надя! — она посмотрела на меня умоляюще и тоскливо.
— Да, тебя надо лечить, — совершенно серьёзно сказала я. — Но в отличие от твоей сердобольной маман, вместо таблеток и микстуры я предпочитаю хирургическое вмешательство.
Я встала и подошла к телефону, быстро набрала его номер, который не забуду уже никогда. В ответ раздались длинные гудки. Не дав Вере опомниться, я протянула ей трубку.
— Говори!
В трубке послышался мужской голос:
— Алло?
Лицо Веры стало пунцовым. От волнения её глаза округлились, и она была готова разразиться очередным приступом позорного кашля. Я с силой впихнула трубку в её дрожащие ладони.
— Го-во-ри! — я угрожающе покачала головой. — Вера, он ждёт!
— Ал-лё, — заикаясь, сказала Вера, удерживая телефонную трубку двумя пальцами словно стебелёк цветка.
Температура воздуха в квартире начала подниматься, и, опасаясь, что от теплового удара Вера выронит трубку из рук, я подстраховывала её.
— Да, Ни-николай, это я. Я… я не могла позвонить. Я очень простужена. Да, кашель…
Я больно сдавила ей пальцы и отрицательно покачала головой: «Что ты несёшь?»
— Но я уже выздоравливаю, — выкрутилась она. — Да. А как у… Вас дела? Как здоровье?.. Это хорошо. А Ваш папа? Гуляет с собакой? Какая прелесть! Всю жизнь мечтала!.. Нет, просто моя мама…— она запнулась. — Она… не понимает собак.
Я закрыла глаза, мои уши начали медленно вянуть.
— Что ты несёшь, Вера? — простонала я.
Но она уже не обращала на меня никакого внимания. Её глаза заблестели, а счастливая улыбка размазалась по всему лицу.
— Да, ой, правда?.. У них ещё такие коротенькие хвостики?.. Правда?.. Такие грозные собаки, а название смешное — Бур-Буль! — она засмеялась. — Не может быть... Да?.. Очень дружелюбные?.. Служебные?.. Ваш папа служил в армии?.. Участник войны? Полковник?.. — она подпрыгнула от восхищения.
Я пыталась ей шепнуть, чтобы она сменила тему. У нас началась возня за обладание телефонной трубкой. Откуда у маленькой, хлипкой Верочки оказалось столько ловкости и сил? Она проворно выдернула трубку из моих рук и повернулась ко мне спиной. Мне осталось примириться и безропотно слушать всю ту чушь, которую несла моя любимая подруга. Она кружилась по комнате, то звонко смеясь, то вздыхая. Я не узнавала её лица, оно светилось. Глаза сияли. Куда-то пропали хрипы и сопение. Казалось, воодушевлённая Вера сейчас даже запоёт.
А она умела и любила петь. Когда-то Верочка мечтала поступить в консерваторию, стать певицей и путешествовать по всему миру с концертами... С её идеальным слухом и великолепным голосом ей пророчили большой успех на сцене. Но разве могла Камилла Харитоновна допустить, чтобы её единственная любимая принцесса стала «трубадурочкой»? «Разве это уважаемая профессия?» — задавала она вопрос своей наивной дочери, и сама отвечала: «Нет, Верочка. Важная и очень востребованная профессия в наши дни — это архитектор. Когда ты вырастешь и выучишься на архитектора, по твоему проекту построят роскошный, многоэтажный дом с просторными комнатами и с большими окнами на бульвар. И мы с тобою, Верочка, будем жить в таком чудесном доме, а не в этой тесной, непригодной для нормальной жизни халупе!» — Камилла Харитоновна брезгливо окидывала взглядом свою тесную квартиру и Вера, заразившись чужой мечтой, поверила ей.
Она послушно поступила в архитектурный институт и прилежно, хотя и без всякого желания рисовала и чертила проекты, клеила бесконечное количество макетов домов с просторными комнатами и с большими окнами, пока на третьем курсе не встретила четверокурсника Эдуарда. Ошеломляющий роман, свадьба, рождение сына закружили маленькую хрупкую Веру, и моя подруга с нескрываемым удовольствием окунулась в тихую семейную жизнь. Она без сожаления бросила надоевший ей институт, навсегда лишив Камиллу Харитоновну её многоэтажного дома с просторными комнатами и с большими окнами на бульвар. Через полгода после рождения сына её любимый муж Эдик, уставший от чрезмерных забот Камиллы Харитоновны и пользуясь предлогом получения «перспективного» распределения, оставил маленькую Веру с разбитым сердцем и без всяких средств к достойному существованию. Наскоро окончив компьютерные курсы и овладев азами интернета, Вера устроилась в туристическое агентство, всё ещё захваченная мечтой своей юности — путешествовать по миру. Но её странствия ограничивались только виртуальными турне…
— Что Вы говорите? Да, как я Вас понимаю. И что было потом? А-а, Вы уже об этом рассказывали?.. Ах, да, да, возможно… — она напряглась и тут же облегчённо вздохнула. — Я? А я… — она снова задрожала. — Я, наверное, говорила Вам, о том, что была однажды замужем?.. Да, да, мальчик. В этом году пойдёт в школу… — она снова сердечно рассмеялась. — Хорошо было бы иметь двоих-троих. Это наша надежда и опора.
Она перестала кружиться и неожиданно обмякла, глаза потускнели, улыбка померкла, и лицо стало привычно-тряпичным.
— Нет-нет. Я не могу. К сожалению, я ещё очень больна. Уже уезжаете?.. Ко-когда? — заикаясь, спросила Вера и обернулась ко мне с испуганным взглядом.
Она заметалась по комнате, беспокойно мотая головой и пожимая плечами, будто её собеседник мог увидеть эти жесты. Наконец, упала на стул и уже вновь охрипшим голосом добавила:
— У меня нет компьютера, только на работе… Ещё не скоро.
В коридоре послышался шум захлопывающейся входной двери и шарканье ног, надвигающихся, как грозные шаги Командора, как фатальная неизбежность. Мы были застигнуты врасплох, но я среагировала молниеносно и, подскочив к окну, наспех захлопнула смертоносную форточку. В том смысле, что за неё Камилла Харитоновна убила бы нас, не задумываясь о последствиях.
— Я не могу… — шепнула Вера и нервно бросила трубку.
Тут дверь распахнулась, и в комнату вошла Камилла Харитоновна. Быстро оценив обстановку и не обнаружив шарфа на шее Веры, Камилла Харитоновна сдвинула брови. Вера виновато захлопала своими карими глазами.
— Доченька, ты некрасиво себя ведёшь, — набирая воздух для обычно выбранной стратегии обиженной и разочарованной в своём чаде родительницы, Камилла Харитоновна понеслась. — Ты пренебрегаешь советами своей матери? Я стараюсь для тебя, стараюсь, а ты не ценишь! Ни капли не жалеешь меня, доченька! А может, ты так легко попадаешь под влияние Нади? Как только она переступает наш порог, ты меняешься на глазах! Мои старания ни во что уже не ставишь. Ну, это уже выше всякого… — её глаза расширились до невероятных размеров, когда она подняла с пола шарф со зловонным компрессом и как святыню понесла перед собой.
Камилла Харитоновна исчезла из комнаты, не успев договорить свою мысль и оставив нас в вечных догадках, чего «выше всякого», был достоин этот поступок.
Вера упала на стул.
— Вот так мы и живём, — произнесла она грустно. Слёзы выступили у неё на глазах. — Как же я могу привести его сюда? Ничего у нас не получится. Ни-че-го.
Температура в комнате стала снова необратимо падать. Влажность воздуха повысилась. Стало темно, как перед грозой. Но вместо бури выпала привычная морось. Вера дрожала всем телом, возвращаясь в свою реальность.
Мне стало безумно жаль её, такую хлипкую и бесхребетную, но я умышленно капнула последнюю каплю дёгтя, обратившись к ней с наболевшим вопросом.
— Верочка, что же он тебе сказал?
Она отрешённо посмотрела на меня и вытерла рукавом свои нечаянные слёзы. Теперь она казалась совершенно спокойной.
— Он улетает завтра утром домой. А мог уехать ещё прошлой ночью на поезде, но сдал свой билет. Надеялся, что мы сможем сегодня увидеться… — с равнодушием сказала она. — Спасибо, Надюша, что позвонила ему. Хоть поговорить смогли… А теперь-то что? Зачем ему голову морочить? Какой смысл? Одна безысходность…
— Ты что несёшь, Вера?
Она была бледна. Я увидела на её лбу крошечные капли пота. Она молча сняла с себя жилетку из цигейки и повесила её на спинку стула.
— Вера! — я была в ужасе. — Что ты делаешь? Зачем ты раздеваешься?
— Жарко. Больше не могу выносить эту сауну.
— Одень сейчас же обратно! Когда я уйду, делай что хочешь. Иначе твоя мама скажет, что это я тебя подговорила. Мне с Камиллой Харитоновной войны не надо. И так, вон какой зуб на меня имеет. Скоро вообще к тебе не подпустит.
— Да не бойся ты её. На самом деле она добрая. Просто очень несчастная.
Я покачала головой, вставая и собираясь уходить:
— А ты учись быть счастливой. Перестань жить иллюзиями и самообманом.
Продолжение следует...
http://proza.ru/2023/09/26/1425