[Фрагменты романа "Цветущая Во Мгле". Приключенческая остросюжетная литература 16+]
"Цветущая Во Мгле", Фрагмент #2.
["Whispered From The Bottom", Hudson 1812, Ladderstep #1, Choir Version "God Is Born"]
Метель-балагурка вослед рукавицею для птицелова-шарманщика, перстом на устах о дегтярную ночь закурчавившейся бородою к пурге обок пара французского насморка, с пригорка засахаренных неоглядных лесов боронит ледоставый Гудзон буерами голландскими, язвя осмолённые шверцы в позёмке, из маранной пороховницы досыпкой трёхствольному вздёрнутому пистолету окрест самочинцев за шомполом, держась бейдевинд, румпель кормчего между копчёных угрей бухты троса плутает о воды стеклянные, чертя пилигримскую шляпу да шарф по вискам, закативший металл на просаленный кожаный пыж вразнобой дула всякого, густеющий к веретену прялки смерча, навой шквальный залубенело жуёт грота-гик парусами коньковых вельботов, кроя грубошёрстные валяные одеяла гаданий оттоль, где распахнут Магор Миссавив, посечённый вприщур за светильником ворвани, с луною таро Харлем Ловердэйл, высившийся, оправляет косую оснастку, вдев бартакст, орудуя подле короны сосновой бутузного пащенка, меж иноплеменников ружьями наизготовку, сигнальщик и рындовый шкиперу через три дюжины фатомов качких рамен крепежей мастерившие чёлн толкователя снов, тешут выбитые нагеля, шпором степса кренясь под набегами, врастяжку повадившийся лютовать сиволапый Господень кубарь пенит факельные головни верховых к заснежённым чащобам сквозь правый обрывистый берег витого кущения, среди балдахина кроватного, о волокнистые горные кряжи терзающий врозь перекладинами со штирборта верёвочный трап, на изгорбившемся одномачтовом куттере, скрежещут к рангоуту исподволь вторы у свайки псалтирь да тимпан волдырей назади судовых такелажников, от верхотуры буяна узлов зарифляющих в кренгельсы рубленое полотно над канадским лазутчиком, бахромчато лапы еловые гложут бом-кливер, сопя росомахою в заиндевелую корку из перт о кусачий мороз доломанов камлота вглубь зимних накидок до треска фузей Бурых Бэсс напрямик волхвования стужею, по кромке саней встрепенув чужедальнее эхо мушкетного хора гражданскою гвардией, офорты высоких тулей сбора войлочных шляп над кедровым планширом вельботов, к разводью шуги бередя отвороты сапог через делфтский пасьянс изразцов куржевины по ловчему зыку дирхаундов мимо речного стекла у разостланной дробностью пинакотеки, навьюживши полог согбенным вершинам дерев, лейтенант ополчения, высвобождая кремень по кресалу, рыхлит обок шлей трёхконьковые зимние лодки в борении, скоблящий ледовые шлюпки махристостью до бечевы пятерней Тмола Ван Хондеберхема, прежнего молотобойца, суконный шлык треплется о барибалов кольбак против гомона, корнетом гусар Янош Габор, мерцавший венгеркой мадьяр под шинелью среди пелерин за кружалем горшечника, взведя лебединые шеи курков на пружине огнива, где край зарифлённого стакселя буера хлещет возницей декабрьский смерч, и молельни прядильные ведают прочно, для коих им давний нести караул, в наседающий через литые налобники шлемов канадских драгун крупяной ветер своры гонителей, бурунные лохмы до плеч к полушубку из волчьего меха, позёмок с прищура на сизо-игольном узоре та-моко, зовя Брандхэстофта, сумою патронною наискось полинезийский дикарь Истопник муслит оттиски зрительной ржавой трубы под холщовой завёрткою, бугорчато Ловердэйл старший к томам псалмопевца всплошную седалища Найтсмита крашеннощёким двухлетком ерошит в подзорные блики намёт иноходцев муругих с караковыми, вороша буераки сугробов тесьмой ирокезских гамаш, за обвод карабина подпругою, кутасами вдоль киверов да обвязанных шалей на рекрутах, инистые оселки подбородных ремней, узкополый цилиндр оперенья гуронского сачема, вздев бландербасс кверху ольстра передней луки, птицелов Харлем для Присносущного следа возков отпирает затейливою брешью стык музыкального ящика с огнеприпасами, в раскаты фитильных гренадок наветренной правой скуле, принимаясь увязывать лопнувший фал, оклик марсового, завязившего топкий сапог вдоль снастей, размолов содрогающийся одномачтовый куттер от вздыбленного камуфлетом подрыва меж конных нью-йоркских частей добровольцев к торосовой скатерти, волною селитры и чёрного пороха за пламеносный состав о бочонки над скважинами пустотелых брандскугелей, среди извихрённого чада вослед громыханию трюмная лючина горном плавилен в проломы шпангоутных рёбер до киля, сводя перекос оверштаг мимо вахтенных, спешностью выбленок троп оставлявших гудзонское судно растерзанным, искомканной ветошью тел винтовые ступени могил такелажников меж огневого бича, разраставшейся всепоражающей бурею смрадное облако трудится над корабельным пожарищем, грот-ванты носящейся клёпкою дребезга обручей за метловища рангоута подле ниралов, рык мачты из пяртнерса к содранным штагам окрест зыби шкипера и рулевого, на мечущемся пламенеющем шквале скитальческой вязи столпа куттер, грянувший в зольнике топки, изогнутый складнем-картинкою, свечой погружает форштевень, давя носовую фигуру отшельника с масляным вытянутым фонарём обрешётки, под кавалерийский аллюр пистолетами Новой Земли в дёготь шпор наравне кнутовища за пасти дирхаундов, извившийся дряхлый шторм-трап вразнобой полыхания, до искры взъяривши картечный тромблон меж осечек, хвосты шлемов кожаных по авангарду отряда из лёгких драгун, бородатый топор у корнета над кольцами люверсов, Габор от наполеоновского кольбака метит северный дульнозарядный мушкет, отквитав залп свинцом вдоль подперстья на всхрап лошадиного трепета, ногавки с попоной впряжённого к зобу саней жеребца, ширя зимний плащ мехом наружу под штуцеры вровень ондатровых шапок, за хвойные лари торгового буера сквозь ледостав, кормчий Харлем у ржавчины по рукавицам отводит голландскую шлюпку вблизи снегового верчения, до птички-свистульки, играющей под вырезною короною Найтсмита, чиркая горные пляски метели о пенившийся вихревой Иордан.
["Whispered From The Bottom", Albany 1814, Ladderstep #2, The Fragment, Choir Version "The Ash Grove", Instr. Vers. "The Irish Washerwoman"]
Обоюдоблагочинностью для спроса менового накипают бытовавшие поверья чечевичною похлёбкой глинобитных очагов, краснолесье берегами коловратных трелей рюма, низведённых по завесе камышей о пищик Фатуму, шкатулочные рекруты, застрявшие телегами фурьеров под ступенчатый излом четырёхскатных крыш, где в карточном удавленнике надобен им пастырь, поводырь да следопыт, избродившийся дрожжами на локтей фламандских сотни сотен через поселковые дороги, коробейник-иудей Ефраим за высокой валяною шляпой распестряет страстоцветными безделками передник испылённого кафтана по трескучей сыромяти вдоль нашейного лотка для приглянувшейся мадьярки-ворожеи Розы Вашвари, тесней к порывам сдерживая вязаную шаль, обтрепав кудрей навивы смоляные за чепцом, подбитым ватой, мимо тканых нарукавников от ветра у заботностью оправленных корзин, супротив маклак терновый перекликами весенних стай влечёт из жерминаля флореаль, к предместьям Олбани укрючливою сметкой вожеватости, нашёптано со дна, отколь грядущего ладонный плуг знобит всхолмлённой пажитью неведомого буковым и пихтовым колкам, что бубенцы над птицеловной сетью купорных годов, носовой ольховый селезень баркаса деревушки черноклювыми гагарами в снованиях из прутиков от заводей индейского волчка, подофицер кнаружи примкнутых штыков побатальонной глыбы ельника, где недоумевают недоумки, стушевавшиеся с тушами, где якобы кобенятся пред яком якобинцы да проходят проходимцы, кои ныне у позорного столба кнутами пороты, ведь коих Избавитель многомилостив и долготерпелив, назади от коробейника Ефраима колодезный журавль двоит ременные бидоны с коромыслом, опоясав к мельтешению цыгански-расписных отроковиц сосновый памятник торчащей двууголкой в поле, между караульного с подчаском, до того проконопатившим свищи на глине рубленых узилищ флигелями, по велени эльзевира барабанщик ротный тянется вослед иноплеменных страстотерпиц мотовилом о прядильный утлый стан, каботажные купцы, обводом схожие не в меру с водопойною колодой от навершья черенков да брамселей, витых подштанницкою выделкой, повесничать ретиво принимаются с дочуркой мастеров заплечных дел, шальными космами дубравы помавая Розе Вашвари у кнехтов, Тибор Вереш, Эзелл Гарленд, Шамберлан и Маадай, неуказанным товаром полня трюм, в зачин с примерного картёжника окончив распоследней пуританкою, у сгиба шляпы клерикус дозорный разбрюхатым оковалком шерстобитов стережёт от франкмасонов, прокажённых да увечных ополчения, воткнутого за гашник, будто требника измятые углы, натоптав смиренномудренно пред Богом, колымажною ступицею возов бренчат ременные кувшины при горшках, колотушкой врассыпную награждённые канавные бекасы мчатся к ряженью для новонидерландского пасьянса об ухабистый просёлок, через фланги оплетающих торговку пирогами Басилею Де Гюйон, в благонравии судаченья с кухаркою и сбором престарелых квартеронов, отражаясь вдоль решётчатых оконец, переплётами фронтонов из голландского лепного кирпича за провозвестьем созывавшие дверные молотки, Ахелоя где ботфортным рогом льётся разбитной наезжий люд, кипя страстями по семнадцатому веку, на годичных кольцах брёвна от семнадцатого века добывает, седовласых чернокожих слуг допытывает, скрюченные выи их семнадцатого ль века невзначай, изнывавши на пригорке с девятнадцатым столетьем, платяные сундуки опорожняя домовитой хлопотунье для обычая к пригожеству среди крестьянских танцев, близ ворчания двуручных пил топочут разухабисто лудильщики, стряпухи да валяльщики из Дордрехта, Гааги, Роттердама или Утрехта, что столь неугомонны, коих лишь утихомиривает, разве, пономарь, часового удостоив кордегардии, наказами вослед уланов конных офицерский гам разносится у пристани лихой велеречивостью пыхтящего сотейника, отгрузкою подвод ручные тачки обок сходней, ломовые битюги за войсковой рысачьей поступью, гренады киверами верховых, к Брандхэстофту обратившись, артрасчётный фейерверкер просит Найтсмита оплечного вдеть наново подпевку барабанную сквозь ящик музыкальный, дабы Их Высокомощным Господам осуетиться гуще прежнего, от гвардии пускается ухватом для горшка с хромой чулочницею в лапы круговерти, мимо бостонских мушкетов, по рекрутчине вербовщицой за графствами расшвырянных, что оводы с умётом вспять кобыльего хвоста, невпопад штырей звучащего ларца простонародье высыпается на стогны, вкось раззявливая рты, скребёт затылки да копается в носу среди несомой чуши, будто строй горшками по жердинам, залоснённые кафтаны об утюженные выемы колетов отложных, накрахмаленные твердями чепцы и домотканые передники за шустро бередимые исподницы от пряжек башмаков, строча размашистый ландскнехтовский берет по кирасиру до фламандских чаровниц, коптящих трубками табачными, все добрых дел исполнены, творят премного милостынь окрест, беспокойно стародавним звоном луковых бутылок для прогорклого бродильного, питьё творится в чинностях, никто не понуждает слыть изваренным невольником при чане, за корявой тростью пляшут две сапожные колодки на фельдъегерских отъеденных шрапнелями культях, вороша до мостовых навоз, когда его бажёное ребро, его зазноба у скамей из горлыбей остервенело вышивает буера да свиристелей, подле сагамора в рыночный обвес плетёных вампумов ракушек, при лесах, богатых дичью, раздаются ворожбой пахучих фартуков пирог из каплуна, рагу с картошкою, и залпы дрём тушёной оленины мимо глухо начинённых в кашеварне пушкарей, бандальеры с эполетом на капрале инфантерии, киянкой да стамеской отперев бочонок вытопленным салом нутряным из кладовой для благоверной отставного баталёра, у кобеднишней надёвки толчея дворовых олбанцев поёт Ему, прибряцывая искоса, бахвалятся ингизы озорной гоньбой за гусем, тормошась в подклювья зычном кошеле, чередуются нарядные аграфы по тульям от кроя давнего фасона, знаменующего вздёрнутый кофейник на подносе, контрдансом разодетые хозяева факторий меж захватчиками Форта Казимир, вампаноаги, черноногие, онейда, монтанье, словно чучелом набитая канадская дикуша, близ Великого Отца да Маниту сбывая розно праздношатаям лесные колчаны и томагавки для курительных забав, острят цепных медведей спиленные когти на муштрованной повадке барибала под уздою морды к бубнам стихоплётов, зафырчавши вперевалку до громады, птицелов-шарманщик зодчим ожидания, снобродства корабел, неохватный бородач в широкополой пилигримской шляпе гоготом раскатистым приветствует гулянья, Харлем Ловердэйл, качающий разлатый плащ с дорожной пелериною, репьём да развесным чертополохом, водит ящик музыкальный подле швей, мастеровых, торговцев, шорников, селян, чеботарей, погружая барабанные штырьки, мехам толкающие воздух, дабы шпильками цеплять края рычажных тростей, клапанно слагающих звучанье площадное, вровень делфтской трубки, заткнутой среди фазаньих перьев, чадо мужеского полу, именуемое Найтсмит, восседая на плече отцовском, ставши дёргать кломпами ножонок обок с песенным ларцом, вырезной короной дерева мотающий, пузатый и чернявый лепетун толчёт кошель по вздёржке, требуя от олбанцев дырявый дайм к его преуспеянию, шинели-скатки на походных ранцах добровольцев за холстиной босомыг, прорежённые гребёнкою стригальщика полки отвне бивачных каронад и моровых поветрий чащи, где карманный оселок шустрит проточкою кремня вставного меж винтом курка, отвороты к танцу гессенских сапог, весны опару намесивши каблуками, вожделеющие с утицей пирог от Басилеи Де Гюйон, вразнотык узлы с пожитками, тележный скарб вихрастых каледонцев на сумятице Фрисландии, Брабанта, Оверэйсела и Гронингена, люд окрестный зенки трёт бойчей, неврасцеп вязальных дрём кувшином славно пеня глиняные кружки, живо погнанный орясиною взапуски разохавшийся клин из петых дурней с пупырями да щербинами к упавой величавости хозяюшек, завесой мешковина по кибитке, у вожжей гусар чубатый, непробрит вослед курчавых бакенбард, за галуны и петли ментика от выпушки носящий долгий бартакст, видом будто причастившийся инкуб, доломанные шнуры корнета Габора играют сизой хмарью чубука, оплетая гомбы шарфа поясного вдоль чакчиров с позументом, предлагавший боевой чекан давнишних поселенцев околоточным разиням на мерцающие стиверы к шарманке Брандхэстофта, из проваленного носа громыханное сопенье нагнетавшего сквозь ящичный мотив.
["Queen Of Worms Over Two Kings Of Shovels", Portsmouth 1846, Ladderstep #6, Fragment #1, Opera Version "The Laird O' Cockpen"]
Альбатросы исшаркивают гамом кладбище береговое к шпангоутному частоколу грудей вскрытых против утлегарей тинистой водоросли, замарашка безгласно крадётся вспять хрипа матросов, сбивающих молотом ржавые комья на верповых звеньях, пропитав маслянисто очищенный киль от вихляния швабры с камедью, черпаковой смолой у котла доливающих трещины корпуса, не различаемая под корзинами шкивными для судовых такелажников на верхотуре, где снедью томятся печёные гады морские в сухарной подливке, неохватный мастифоподобный артельщик, при выгрузке цепью толкавший вручную распорного крана стрелу, через мидель спустив парусиной обтянутый гнёт, вынимает ольховый свисток за шнуром, подавая известие шкиперу о неуёмной малютке, таящейся возле наваленной кипы тюков под виргинский табак для смазных каботажников, гардемарин Дюверже огибает напруженное кренгование барка у отмели, талями ссаженного через мачты вдоль берега по киленбанку, иноземцы, от люлек принявшиеся вычищать корпус до буревестников прежде осмолки, за тягой канатными воротами разгоняют спускавшихся чаек у плотного слоя моллюсковых раковин, медные спицы штурвала и сорокафутовые бортовые колёса, чадя визгом пара из клапанов, мимо фрегата Арктур выправляя сосновый бушприт ватерштагами над носовою фигурой, благовоние заокеанского кофе в обшитых кулях, по швартовым снующие крысы, от пристани сызнова лазая кнехтами, донною пеной креветок вослед кошелькового невода за судовой кабестан по вымбовкам, измаранные кочегары, подряд нагружающие дровяные буксирные топки отводом судов при фарватере, юферсами ближе вант обнаружив нечёсаную Королеву Червей, поперёк рудовоза сподручником боцмана Персиваль Кингстон скребёт марселетовой шляпы уклон тэлли-хо подле исчерна-синего кителя, пальцы девчушки, взбираясь к планширу балясинами кормовыми у стыка верёвочной лестницы, втягивают за собою ступени наверх, Дюверже поднимается остовом рёберных тимберсов, через шпангоуты над килевым ахтерштевнем вперёд кормового подзора до палубных бимсов, обелиском избравши двухмачтовик за бородою гниющих полипов, узнаёт босоножку, низринувшийся при ватаге, закатанная не по росту надёвка чумазых дитять, смрад портовыми нищенками в платьях из мешковины да шалях, отвагою илистой рыхлости клянчившими на пропой заржавелую мелочь к плевкам врозь бранчливых напутствий, за рюмкою обволочённою тягостью чтя опочивших родных под морским донным саваном, дабы упасть обок с ними, нагоняющий гардемарин и сподручник фрегатного боцмана движутся возле причальных мостков у надстроенной лестницы к борту складского, под гнёт черевостого блокшива, пряжки на туфлях искрятся среди подрешетин к вельботам до снятого вооружения рей и пустующих мачтовых степсов, дегтевые мыски по изъеденным шлюпочным рострам вдоль комингсов запертых лючин, растащиловку дабы поставить в укор и отвадить плетёным линьком, Дюверже мимо Персиваля заготавливает по малютке цепные кандальные наручни, чтоб изловить шалопутство бродяжки для дома призрения и воротить командорский октант, пропустивши канатные бухты вослед парусины рулонной к бочонку гвоздей, из рывка отперев судовые набрякшие двери, потаённо минуют рубанок с истресканным носом и купорный молот у белодеревщицкого верстака, за межпалубный трап, обвалившийся прежде канавой ступенчатою, озираясь, набредши о камбузную судовую печурку, растопленную через гниль неотосланным лесом, килевое мотанье подвешенного чугунка для морской воды с гущей обваренною корабельных червей при углярке, безвозбранно шагая, над плесенью луковицы, между качкой блуждающей до кладовой, юный флотский воспитанник подле кормы принимается гулко выстукивать блокшивные переборки, старающийся обнаружить на призвуке лаз укрываемый стенкою, исподволь растормошив дощаной загородкой немотствовавшую каюту, благодатно за дверкою встретивши чернобородого Фатума под балахон капюшонный истёрханной давней холстины, предлагающего визитёрам стаканчик дубовый гадальных костей, тыльной меткой ладони открыв сверху крапин вожжённых созвездье драконово, в палубный шум башмаков, отзываясь над теменем, ящичный гнёт сукновален фабричных к обвязке шпагатной до надписей варом, пороховой склад, надсаженный от щелочного брусочного мыла, оплетённая тросами известь бочоночная вкруг золы с поташом, детский оттиск ладошек, подряд выбирающий юрких опарышей на кипяченье из трюмной задохшейся крысы о проволочный самолов.
["Queen Of Worms Over Two Kings Of Shovels", Portsmouth 1846, Ladderstep #6, Fragment #2, Folk Version "The Banks Of Newfoundland"]
Кверху бакенов пены судовым изваяньем долговласый наездник следа резки дубовой указует перчаткой о подъёмные стрелы, где червями на барке околело-согбенном сплошь изъедены в щепы и рангоут и недра судового журнала, щеря верфенный дёготь корабелов плащами у галошниц трухлявых, гамаки парусины гнут завесами кубрик принайтованной шхуны, под скрежещущим грузом тонн в четыре десятка перегноя на барже за фонарную ворвань близ мостков до причала, кочегар со штурвальным у метлы выдворяют прочь крысиную стаю через лунные тропки вдоль таверн о пакгауз, между вёсельным плеском шорох лоцманской гички, уходящей сквозь гавань судосборочных пастей, жмуря кабельтов звёзд, от починочных доков реверс туч пироскафа, кормовыми огнями офицерского юта при нактоузных бликах, остробокий в три мачты клипер службы дозорной ткёт собачьею вахтой обшлага караульных, возле пушечных ставен клейко переплетая мрак отверстых портов, из туманной капели до снастей осмолённых, растекаясь в шпигаты мимо вантовой слизи обвисающей паклей, тень босой замарашки суровьём по дерюге штопки на мешковине подступает, вжав смутно командорский октант, протянув от ладошек волхвователю сажи, перед жестом тщедушной Королевы Червей, полуночною дымкой Фатум выше насечек оправляет махристый капюшон балахона, по белёсому взору, ликом схожий гранильно с бородатым Тифоном, словно ваянным в камне, обок ненаречённой сухощавой девчушки барельеф на крылатом змие акваманила переливчатой бронзы, конским черепом шлейфы впадин для благовоний, воскурения мирры у часов перехватом из песочного бега в отсверк месяца плеском, до ажура весами бормотание плена смерчевых заговоров, помавающий дланью врозь гадальных костей, письмена углем галсов о немолчные волны судовых переборок, за старинною глиной черт ритона с наядой высыпая ракушки над гагатом подноса к серебрёным узорам дна плетей и моллюсков, по созвездию створок арабесковой вязи для ночлежницы тощей между галечным сором, корча тайнопись жеста, отпирает футляром часовую подпорку, омывая песчаной тьмой чело замарашки, сверху, точно гаруспик, вслед червей корабельных, наравне оберега узловатой пенькою, толковавший отвесно про бродячие башни многоглавого чада вкривь бутонных дорог, из копытной погудки, обрамлявшей ретиво дощаные бараки у прибрежных трущоб, вороша копотливо сторожей колотушки на углах по заулкам, искровые обводы пировавшей господской мглы двуконной линейки с парным рядом скамей, гомон публики светской, навербованной подле котильонного бала вечеров театральных, Балтазар Корд возницей лошадиные правит оголовья плюмажи вкривь подхлёста вожжей, об извивы кисеи на складном паланкине водевильных актёрок за игристостью к пробкам до хлопков сен-пере, вслед напева гулливым стуком ротных тамбуров маскарадной потехи при обличье зверином, громоздя зык подковный о настил через пристань, закопёрщик торопит славословье жуиров мимо блёклого строя лунным кружевом верфей назади поволоки дегтевой окаёмкой пароходофрегатов, сонм, взыскующий прежде фанфаронской забавы, падебаском витийства отворяет притёртый аромат шамбертена длинногорлых бутылок по несомым корзинам, вертопрахов цветенье, словно пущенных в ткальный зуд жаккардовым станом для узорной парчи, рамена запестревших эполет бахромою из морских анемонов, набивной хвост лангуста мутью ваты пристёгнут вместо пол у наряда, от крахмальной манжеты пособивши фуляру, аксельбанта привески дев кулисных под лифы обок слюноточивых запланшетных льстецов, туже пуговок дамских наравне с башмачками звон постава к ботфортам верхового драгуна офицерской повадкой вдоль морского конька, из пластин бурых между прутяного каркаса театральной седловки, низом коей ютятся резьбовые колёса, парусами качая свес двухмачтовой шляпы, фатовская любезность виршеплётства навстречу персей разволочённых в бражный выдох армиды над фестонами юбок, до поместной утехи октороны запряжки ролью чешуехвостых смуглотелых тритонов у плетей Амфитриты, возле битенга цепи укрываются к бухтам от навесов лохмотья Королевы Червей, внемля заворожённо спевке разноязыкой, из кадрили галопом сквозь парадное диво клочьев маседуана, путь чей тёмен да скользок, там, где Ангел Господень торно шествует следом, через отблеск шандала полунаг трёхголовый грум-дикарь во фригийских бунтовских колпаках, на подлоге затылков у оплечий, державший перегибом двух футов стародавний серпент, мюскаде из оплётки для кулисных прелестниц, начинявших ракушки запотелой шрапнелью, салютуя от фляжек серебрений бутонов, к темнокожей прислуге, благонравно вкушавшей фалд господский пудрет, обливая де-гравом чаровниц Терпсихоры, за пернач до венгерки с цепом для обмолота на приузе мотавших заржавелый батог, отглянцованной кожей под налобник латуни пикельхельм офицерский со свисающей в пару конской сажей хвостов, меж гуляк запоздалых сквозь невольничьи спины под сдвижным паланкином театральной суккубы, мульи уши торчком, о мерцающий полог из виляний актёрки над тряпичным гусаром, оттиск для представлений у ладонных швов куклы, смерив розаны кроя на жилете муара, Корд привычно мусолит шитый в талию плотно казимировой гладью долгополый сюртук, вздев колёсную лиру, настигает с поклоном развихрённо-косматый серафим, шелестящий оперенья чернильной полудюжиной крыл, верховодящий сбором, Балтазар указует жакарандовым шафтом гравированной трости, вкривь перчаток с перстнями гложа сорную дымку, о плавучие склады брешей несамоходных догнивавших судов.
["Queen Of Worms Over Two Kings Of Shovels", Virginia 1855, Ladderstep #7, The Fragment, Choir Version "I Love To Steal Awhile Away"]
Годами в баночке сухих духов тушуя герм лутрофоры между идольских обличий, далёким воплем славя кущи насаждений, под сталью кляпа да тугой девятихвосткой из лап надсмотрщицких дебелых вкось расправы, чинимой перед мавританскою планидой лачуг невольничьих, завесами катальпы вериги прячут от прислугой разводимых цесарок пёстрых с индюками против розог, плавя Имдугудами дверные молотки, вкривь терафимовых балясин, где сокрытым держат моровой опочивальный балдахин, возы с поклажею у персиковых бочек, вояжных ларей да баулов за оковкой железа сцепки наугольников истёртых, от умащённых благовоньем окторонов под анфиладные рокайли этажами среди трёхнефовой базилики вдоль марша парадной гладью у тисненья позолотой графитно-тёмных коленкоровых обоев, сквозь голофанные светильники-ритоны, фонтан громадой бородатого Тифона, хвостов змеящихся волютами опутав, гроты перед рифовой гурьбой морских коньков, мерилом коих Балтазар, суть Мироварник, растит Гортензию и Мортимера Кордов, муштруя обок Алассандру с Орионом, вдовствуя, что прежде, рукавом носящий креп, меж тем картёжные приятели острят, мол, сия тряпица для сарайных потанцулек всех фиф при Чёрном Человеке в сельский праздник, на удалом поминовении Атропы, стригущей узы Гименея к свистопляске вошью с каблучками неприставившегося, но разве ежель гостьи некие барона споро о супружестве изволят вопрошать, тут Мироварник, отшатнувшись, хоронится под крестным знаменьем, наплёвываясь влево, да обернувший вкруг трикрат свою особу, стучит дубовой пятернёю вюртембергский марш по вихрастой задубелой головёнке, мимо папильоточных надушенных кудрей, у фисгармонии звучанья меж свечными бра канделябрами вслед нотной акколады, лепным картушем завитки пернатых змиев, чертя воительниц из древних амазонок бронзой со щитами подле ратных топоров, среди греденций палисандра, над эмалью вазонных канфаров столешниц подзеркальных, драгун в отставке Орион, потомок старший, Гиперборейцем вчуже прозванный к обычью водить знакомства с демимондом северянским, надев поместную венгерку о галунный блик позумента, при ночных персидских туфлях швом гнутоносого узора, ожидает Аполлодора-Сципиона Эридана, из кипень сбивших над отвагою к восстаньям слуг подъяремных взводом конного аллюра, длань Ориона перещупывает ворот у пелерины к строю пуговиц шинельных сукна чинённого под осень третью снятой тесьмы казённой, между счёта гувернантки, отроковица за осанистой муштрою чинного брожения по лестничным коврам, ютит графиню Лафайетт над куафюрой, при нисхождении их милости зевотой, с главы дочуркиной поднявшего романный дворянский гнёт, перелистав и выдрав пуком, для нужд безмерных серединные страницы, прытко над макушкой водрузив обратно том, врозь благодетельного комканья, спешащий, через подкроватный бастион горшков ночных, опорожняемых рачительно прислугой, да начиняемых всецело господами, брошь гиацинта мимо тюлевых бутонов над шемизеткою Гортензии, привычной лишь изъясняться под французскою манерой, с необоримой грассировкой для виргинских рабовладельчески-табакоробных зевов, из понуканий экзерсисов котильона в обозах пудренной танцмейстерши-креолки, вперёд Эфесской Артемиды многогрудой охотных досок антилопы вилорога настенный ряд близ порселена дрессуаров, где чернокожая кормилица таскает дитятей Мортимера, чопорно-бутузной мурластой спесью по нагрудной зыбке шали, вослед на патоке готовимых цукатов, ероша связкою ключей шнур драпировок ампира до вольнонаёмных гардекорских туш обрамлений за цветочные кальпиды, у медных ручек подле бархата завесы дверей сквозь трапезую, чад фазаном блюда, томит креветочную гущу с черпаками от инкрустированных супниц на мешочки посудных грелок, перед розовым фарфором чаш севрских, годных к ополаскиванью дланей, мерцанье кольцами салфеток пеленая всплошную кружев скатертей до Балтазара, их милость, внёсши подбородными ремнями витую пару бакенбард, обыкновеньем и сбор просителей и юных домочадцев оттоль встречает Мироварницким шлафроком, тесно испестрённым франтоватою парчой, к бунташной феске старосветской бахромою при золочёной кисти, точно наваявши себя балканским полководцем или галлом от баррикадных карбонариев, за клубы змеевиков для розоварной перегонки, рельеф трюмо по древним львам орлиноглавым у репетира циферблатного футляра стоячей башни, отграничивавшей натиск рубцов минувшего за рюмкою высокой, хрусталь графинного кло-де-вужо по струям фигурной трубки, распалённой от шандала перчаток вдоль подобострастия мулатов, когда исполненная прелести игрунья при стародавних клавикордах с гравировкой пейзажа рощ платанов негой дозволяет из кантилены гужевому кавалеру поверховодить нотным станом в церемонной петле визитных сюртуков да кринолинов, глуша привески ридикюлями двуличья, среди лобзания у капорных отливов тафты подряд велеречивости глянцовкой тугих шако артиллерийского устава, на листопадном шелестенье о колоссы виргинской тяжестью дубов этюдно-мшарных, что сплетают охровую сень для гамака, венок лобелий через локоны гагата младой вдовицы Алассандры Корд, заботно каменой выпестованной у пол шлафрока, ловя тройчатками эмалевые серьги под луч в досужий романтизм томов Лонгфелло, Эмерсона с Бронте триединством, вне поэм, слыть ригористкой дабы между тамариска, среди зоилов шумных века, ныне кои подчас касаемо бонтона щепетильны, к изгибу пальмовых аллей за кошенильный убор по мелиям, Гортензии двуколка, ребячьей прихотью наряженная дивно и запряжённая молоссами угодий, торопит бег, драбантов полукарабины на ковке Астон при ружейной обстановке, оберегают сикоморовые дебри, где неподкованные лошади плантаций резвей гарцуют, ибо сей аллюр вольнее без ухналей, без трензелей вольней стократно, и превосходен между всякой похвалою, без величавого уродца подле холки, ремнём на гербовой изящной кариоле обмётан фордек для прогулочной забавы, вослед плетенья гамака тень Королевы, прилежно справленной кузену Балтазара, из благоверной став полковничьей вдовицей уже к четырнадцати, без штаб-офицера, с бретёрством Шарлоттсвилла мимо разъяснений дуэльных шустро околевшего сквозь панцирь сюртучный в конника везенье рикошетном, платье из муслина к плиссировке темноты, вербены тканые у лифа шемизетки, храня от регентства бравады клок обрезком, витья полковничьих шерстистых усобаков нашейной гладью медальона при камее, упавой девою со взором Василиска, младой на блёклом окаймленье парангона, в корсетный хват судьбы равнений камертонных, по веждам леди различаются тропинки магнолий, нисс и пальм ракушечной дресвою, отколе движется хруст чада экипажем, на заливавшейся Гортензии двуколке без шкур молоссов через упряжь лицезрея мрак братьев Ловердэйл крылаткой долгополой, отвне к поместью вхожих мимо щелкопёрства кредитных писем камергеров да старейшин общин и ротмистров, загарно-буромордый рык пастей Джейкоба-Джулая по усадьбе, до вертоградарей поместья у скамеек подряд болотных кипарисов, за лепнину балконных вычур между парковой дернины, четырёхрукое на бедренном сращенье шуршит плутанье Близнецелого двуного, при истуканах многоглавого базальта, дразня уступчатую изгородь самшита, вдоль Поренутов излиставши вадемекум, для порки горничной пук стеблей отбирая, к шипастым розам перевясла вдев ганашный ремень, обтрёпанный в извозчицкой перчатке, чтоб отквитать неизвинительный проступок, и долженствующее сладить под оковы, теша на кольце сарайном выдержанный груз.
["Queen Of Worms Over Two Kings Of Shovels", Virginia 1856, Ladderstep #8, The Fragment, Choir Version "Open Thy Lattice, Love"]
Литографии бумажных вееров из мельтешения бризе у воркованья череды люстроподобных дам, врасплох составить партию намеренных окрестному дворянству удалым скачком с дрезины на вагон опочивальный, сквозь хрусталь свечных подвесок бальный церемониймейстер поручения даёт меж дуговых ступеней лестниц оркестрового балкона, лейтенант-полковник Эммермен при светлом кот-дю-роне и бригадный командир инфантеристов Беккерель, марают разнотолками словесную шрапнель о вигах Закари да Милларде, о Фредерике Дугласе над шайкой прекращателей, о Дэвисе казённо-министерском вне цейхгаузов, клянутся громогласно, с восклицаньем Алассандре в неизбывности стремленья преклонений, вспять ответствующей книксеном для фатов, реверансом для чинов, скольжение воланами сатинового платья Королевы мглой цветов, за львинолапые столы, миндаль обсахаренный сквозь игристый Рёдерер, скульптурной гладью крабы да мурены аркатур среди Пенумбры анфиладных этажей, отводов полудюжин блик настольных канделябров скатертей, где сычуга не подадут и не откупорят сухарного бочонка, у локтей, гугниво набредая вразнотык, для полновесности материализации трубит по бальной зале через насморк ветхий Чеффи Корд с заложенным извечно ростром, тушераздирающе сморкавшийся во всё подряд, кулисы, поясные шарфы унтер-офицеров, куафюры, шемизетки, веера плие, болотных сов, сипух, сычей, подолы, кринолины, балдахины, парусину, казинеты, казимиры, кармазины, фалды, кудри усобаков, стяги, дитятко дремавшее, портьеры, шали, бранные знамёна, маскарадные кафтаны, давних шляп хвосты пушные, лошадиные плюмажи, юнкеров, листву боскетную, платана мох, вальтрап, цилиндров дамские вуали, гобелены, строй ковровых саквояжей, груду лайковых перчаток, бюллетени, векселя, галантереи, гардеробы, положительно все графства засморкавши насмерть, Чеффи Корд вновь грезит быть представленным немедля юной леди с заготовленным апчхи, довольный тюлевою розой в шнипе лифа меж стихий от контрабасов и гобой д'амуров, медью полонеза начиная бал, где вслед за дирижёром танцев первой парой движутся степенно Мироварник со вдовицею младой, витые кудри пеночёсанных фланёров густотой над лбом их милости звериным, бередя привески шашечных жилетов через фрачные борта, вьюнковым окаймлением пилястр в лепных чертах кариатид нимфоподобного обвода, экосез дуги неснятых офицерских шпор и шлейфовых придержанных оборок на перчатках леди, сквозь па-де-зефир атласных туфелек эмалью часового репетира, исполненью вторя, кружится с игруньей назади двухлеток тучно-величавой корпуленции сэр Мортимер, корчуя медвежонковую поступь от урчания врастяжку, именитым карапузом несмиренно косолапивший у запонок манжет, благоуханная, овеянная сытостью кадриль под флажолет работоргового уклада захребетников, гавотом обнаруживает прыть иной владетель подбородных астрагалов с начинённым до мулюр перепелами барабаном при волютах дылевого благолепия вальсирующих пар, сквозь авантажные поклоны в оползающий нагар за менуэтное ристанье ангажированных дам, известных светскою привычкой домогаться на скамьях, лакей чинов, чины дамья, дамьё лакеев порезвей, чины актёрок потрезвей, разворошив дурман из пота, ритурнелей опахал, свечного жара, табака, парфюма терпкого и масел куафюрных, где вельможною повадкой грумы шиты да мурласт вольнонаёмный управитель, чарованье всякой леди принимается выделывать коленца благонравною манерой света подле отличившихся в плясульках бонвиванов, остроносые штиблеты селадонства за девицею на выданье, подряд ликёра персикового хрустальных рюмок, фатовской сюртук линейчатый да буфы платья шелестом расшивки через трапезной фигурный порселен, Ван Горн мусолит от блуждания колен тесьмой оброненную книжечку для танцев, за мерцающим обрезом переплёта с карандашиком, неспешно прознавая о гостивших кавалерах на баронском званом вечере, к обязанности давней Балтазара ферлакурничать с отомкнутой парюрой верениц мадемуазель, вдовицу, издали блиставшую под стансов канитель, впритык оплясывают своркою младые кавалеры, дерзновеньем быть представленными, дабы в монограммах бальных перечней означиться галопом, Алассандра Корд браслетками перчаток тормошит миниатюры строчку шёлкового веера плие, афронты обок щедро расточая с камуфлетами за плавностью колье среди к ней втуне благосклонных сборищ обер-офицерских усачей, штурмуя гулко дифирамбами редуты, капониры, верки лунные и шпилечные брустверы её расположения, узор жемчужных нитей из бутонного ансамбля куафюры леди кутает волнистой тьмой кошачьи воскового лика юные черты о взор стальной вослед изящества подгибов нежных уст, огранкою сценических искусств до Мироварника, растившего вначале Алассандру полюбовницей родителю сержанта Эридана, только выгодною партией нашедши впопыхах из масти Шарлоттсвилла кровного полковника, теперь же сторговаться не могущий год второй с приобретателем исконным за сей перловый образчик под колеблемой уценкою приданого, вдоль чар непротивленья Королева, подарившая своею благосклонностью лишь двери, кашемировою шалью от парижских станов томно окаймляет сада дёготь, за свечным фонарным отсверком ныряя в перламутровые шёлковые пряди на цветенье тамариска, между коего дубравно визитёры пробавляться сплошь вольны дуэлью обок танцевальных отделений, раздосадованный шаг Аполлодора-Сципиона, не отведавшего ныне гребешков, под вертоградный шум сверчков проворно слышится масличным сортом роз, в ажур калитки правя шифровый замок с подбором литер барабанных, отвечающий на вызов, что перчаткой брошен лику, сей вальтрапный да стремянный регулярник, оскорбляться чересчур не помышлявший, изучает, будто смотром плац-парада через марши глыбу паркового грота для бретёрских поединков, Ориона придержавший в секундантах до шипов, листвой отколь подпалы мельтешат сторожевых аллеи вымесков мастифово-ротвейлерных, одобрив закопёрщика условия, поскольку оный славный господин ущербной тяги не питает ко втыканью при его вельможном дыле с придыханья пиететом благородных дум исполненный обрубок чесапикского железа, для сержанта кавалерии отомкнутым тушуется дуэльный гарнитур, игрою тонкоствольных мавританских пистолетов у гравюр замочных досок утаённого курка с фигурным выгибом скобы при рукояти, между шомпола, разборной обстановки да ребристых пузырьков ружейных масел, Эридан вгоняет наново прибойником литой заряд к пыжу, воротный зев пещеры созерцая под ажур из чугуна в голландском палевом убранстве кладки с идолом трёхглавым обок прутьев, за истомой ствольных граней, опускаемых вдоль цели по виргинскому обычаю, на дымное шипенье вместо залпа, встретив капсюльное шарканье осечного бумажного патрона супротив, хрусталь свечной купает вдохновения прилив шато-марго от погребов среди плантаций обдирателей в парадных сюртуках, рельефами драгунов залы на морских коньках под угадайкою салонною ожившие картины из гостей, расшвыривая нотные пюпитры оркестрантов темнокожих с галерей, вступает Близнецелого дуэт, четырёхлапостью игравшего, склонясь о парапет, на бубне юрком да романсовой гитаре алой лентою, засим на контрабасе, взятом к диву будто лютнею разлатой, после дудочною парой на фаготе и гобой д'амуре, дурость увенчавши скрежетаньями фагота через струны контрабасные, игравшего прескверно между тем, однако сея торовато псалмопевческие оды сквозь аканфы громоздившихся пилястр вечерней залы к очарованной бунташным нравом публике хмельной, лангусты и моллюсковые блюда под мускатное вино сверкают яствами, отколе медвежонковый сэр Мортимер в нарядном гардеробе ждёт с повязанной салфеткой мимо крепости фигурно-леденцовой дозволенья мародёрского, вослед галантерейных смрадоловов-шаркунов при ветрогонах строя бархатно-сюртучных, Балтазар, держа персону Близнецелого забавою поместной, указует назорея не теснить, дозволив пляску с барибалом набивным среди паркета меж дворянскою потехой, в смрад бычачьих потных вый за пелериною дорожного плаща с цилиндров дымоходных парою, Джулай и Джейкоб вмиг переворачиваются, ступая около плантаторского света мантикорою лесной четверодланною, покуда слуги Корда надевают братьям сросшимся болванчиков сапожно-балаганных с куафюрами бенгальскими, что треском озаряют представленье, в коем человеколюди резво носятся у обмороков леди при господском хохотанье, невпопад скороговорками наречья задичалого страша толпу фигурами горящими ступней, хвостатым жалом точно, с бойкостью церковной распевая удалые гимны подле дурноту сводящей нюхательной соли для планшеточно-корсажных воплей дам, балконных оркестрантов душной залы о бедлам сгоняя, Ловердэйлы вскакивают громом на столешницу графинного кларета да ришбура, где почтенная дворянская особа тихомолком предлагает ассигнации шкатулкой Балтазару, выкупающая разом Близецелое для чресельно-мирских утех двуснастья при конюшне, Мироварник супротив ей разъясняя, что породой братья суть вольнонаёмные усадьбы вертоградари-могильщики, ларец перебирает вслед кредитными билетами на торг под окторонов сент-луисских между самбо развозных, вдовице докучающий признаниями за девятерых в чаду резной листвы, надушенной цветением вазонным до уступов остеклённого розария, лобзаньями сатиновое платье окропляя у подола, кавалер иной валяется, растерзанный сомненьями да страстью, к оттоманке выползающий коленопреклонённо, силясь наново постичь им овладевшее томленье, Алассандра позволяет заклинать её мольбами вровень шали кашемировой, оттоль подспудно грезя прокатиться на ядре артиллерийском прочь меж толков, через кои положительно бессмысленен весь бренный шаткий свет, а дело верное в садах теперь лишь юных дланей лаской пробавляться, изъясняясь на французском криворото о безбрежных эмпиреях незабвенного амуна, кринолина плиссировки обмарав слюною льстивою до троп, среди трельяжно-кустовых чащоб к свидетельству взывая постаменты изваяний при куртинах с жардиньерками, лопаткой у рыхления горшков намереваясь поразить себя навеки да свалится в перегной, иль стать подвоем для избранницы, подвоем, разумеется, вконец умалишённым, где закутаться с младою Королевою Червей впотьмах навивами прельщает мимо стёкол вязкий полог от смятенных притязаний вертоградной мошкары.
["Queen Of Worms Over Two Kings Of Shovels", Alexandria 1856, Ladderstep #9, Fragment #1, Choir Version "Ride On, Ride On In Majesty"]
Филигранью госпожа младая треплет отрешённо ключ каютный с деревянною подвеской, ближе кабельтова словно признавая обок дюжих плотогонов Близнецелое, пигопаги-братья Ловердэйл за грубо перекроенной каштановой рубахою шотландки, у засученных по локти рукавов шесты ворочают над брёвнами, шалаши среди костра лесным помостом вдоль теченья при июньском половодье, сапоги штанин истёрханной холстиною от помочей, бродяжий люд, орудующий вёслами к излучинам, шерстяные колпаки за ветхий крой дорожных шляп фасона камберленд горланившей дружиной выпивох с гнилой пошеттой, где откупорен бутылью Джон Ячменное Зерно, Джулай и Джейкоб на дубинках сикоморов по-вахлацки рьяно борются, плотогонов между блузы опрокидывая грудой о кострище, дабы впрок неразгоревшимися за борт отшвырнуть, поверх дразня шнурами траченного пробкового пояса, толкают утопающему сорный буй порожнего бочонка, мимо юркой бечевы, покуда через Близнецелое гогочущее лазают мальчишки-оборванцы от лачуг прибрежных, коими дублет из семижильных братьев Ловердэйл бросается об вахтенных кормы на пламена, забавя пристанную качку фонарей, каурый сель французский юной госпожи и косогором поднимавшийся креольский жеребец её прислужницы, отдаляются по склону чащи вровень усыпальницы, серафима различив, над склепом высившегося резьбой крыл собранных гранитной полудюжиной, терцеронка в лентах капорных ступает ломко бронзовою масляною лампой у растресканных гробов по нишам, стухлый привкус будто осязавшая до пращуров почивших кладовой, что стародавние укутанные шрамы за корсажными оборками, путевой шинелью Найтсмит в гардекорах, посреди раздумья чешущий седой щетины скрежет от рубца, впускает бархатной изящностью вуалевый цилиндр на чёрных локонах немотствующей леди, вороша двуствольный льежский пистолет у снаряжанья переломного надсмотрщика именья провожатым Королевы с Гарпаликой, переправленной законным господам, но споро выигранной в партию ландскнехта Орионом, купчей крепостью пергамента телячьего на роспись и сургучный клейкий перстень, дабы сделаться подарочно-салонной камеристкой для удобства Алассандры, проклеймённо у десницы супротив тавром обмаранным, погребённые останки упокоенных ласкавшие персты среди гранита, беспардонностью сиротства подступив к чужому склепу, дабы корни обрести, любой ценою зёрна сей породы губят незнакомцев, на покражу отбирая имена, что благочинство шляпы схепена Ван Долена иль меж колёсной лирой острословье хвата Ловердэйла буйное, изувеченные выкормки особою породой без минувшего являются, без прозвищ или судеб, что стремятся уцепиться за ореха скорлупу да шелуху, ракушку, старый рваный кокон, тлен последа, что страшатся пустоты своей да прятать норовят в иную самость огнедышащую плевру, изнывая к сладострастию обыденного жребия, мерещась человеком, от густевшей поволоки щуря утренний туман сквозь лай ньюфаундленда блуждающий, кипарисы врозь дубрав и рощ платановых, корнями теребящие эмаль речную пенистую, возчиком прибрежным для вдовицы Найтсмит гунтера впрягает о набрякшие оглобли серединного купального фургона добродетельного к чинной перемене одеянья госпожи, что разумеют оглашенные излишеством дворянским, ибо меж Благою Вестью от Луки, ещё в стихе тридцать восьмом главы одиннадцатой напрочно о Сыне Человеческом толкуется, рук вовсе не омывшем перед трапезой, чем пользуются ныне дерзновенно сорванцы, вздев гужевою тягой крытую повозку с деревянными бортами да скруглённым верхом, юной Алассандры безотлучный гардекор в широкополой антрацитной шляпе строит над завесами излучины тележную кабинку, мимо прочих дотащив косой шеренгою, расцепляя серебрившиеся линии морских коньков серёжек, облачённой вне наряда для прогулок изнутри чепцом высоким и сорочкою просторною, Королева ювелирными обводами спускается вдогон плесканий леди ниже спицевых развилин камышей да тростника, ровняя шлюпочную пристань за фургонами, вдалеке четырёхмачтовой громадой рудовоз ютится при витиеватом завывании гагар, с камней осклизлых поедающих рачков, своё босячество кургузо-беспородного младенчества тая неукоснительно среди благопристойности эриний, отражаемый из чащи корабельной зыбью колокол, возвышаются почтенных дам шальвары следа юбок шерстяных на опояске ленты рюшечной, мимо льющихся купальщиц пересудов, теша брызги над ступеньками фургона, колыбелью волн болтающийся ковшик для черпания у гички подвесной, верхом на гунтере драбант с узлом холщовым к пятерне, рангоут парусно-колёсной шхуны, словно цинкографии рельефы, чертит полый мир да скважистый по Джону Кливзу Симмсу, за кружившийся охотный щебет ласточек до берега, выбирается украдкою в речной перекатной чулан для платьев Алассандра Корд, однако в том различье джентльмена от мужей пригульных, что, прознав о дамы неодетости, дрянное воспитанье джентльмена тот же час повелевает ждать за дверью, а пригульные мужи гурьбой влетают, обменявши долгополую сорочку да чепец на шелестение исподниц при корсаже, ей внезапностью мерещится тушующийся птичий вабик Харлема к завесам от угла повозки рыхлой, точно боцманский свисток внутри кабинкою бездонной, за влекомые рубцы непротивленья пожилой сын досточтимого шарманщика, надевающий вдовице умыкнутую балами офицерского фасона двууголку в поле с кочета плюмажем обвисавшим у навершья, мимо ткани бережливо принимается купальщицы завязки расплетать.
["Queen Of Worms Over Two Kings Of Shovels", Alexandria 1856, Ladderstep #9, Fragment #2, Choir Version "My Country 'Tis Of Thee"]
Густой вуалью невысокого цилиндра при тесьме жакетки платья, окантованного крепом, Алассандра прижимает ридикюль до верхних фижм, пересекая бессловесно коридоры пансиона, отличив для управительницы шелест ассигнаций из шкатулки путевой, граня бутонными отводами щелистые французские обои меж фигурными пластинами дверей, альковных подвигов свивальщица напевною витой фиоритурой провожает бульвардье сквозь меблированные комнаты с отделкою узорным жаконетом, селадон подряд, вручая от прихожей терцеронке альмавиву необъятную, парадный боливар, трость черенковую, перчатки утлой замши да рейтузы, поразмыслив, надевающий обратно боливар, ступает около витийства драпировок стен, исполненный достоинства, госпожа младая, пленом облачённая в графитный бомбазиновый, гарнированный кружевом наряд, сбавляет газовое бледное свечение от клапана, узнав старинный вабик птицелова, за расшивкою гардин, вспять кистевых шнуров завесы ферлакур шальной является вдовице в преисподнем, нарумяненный, что крендель из печи, согнувший хохотом припадка леди юную, надсмотрщик Пенумбры не тушуется бездельно, что иной, меж ветрогонством испустивший дух всецело, бонвиван, а лишь оттягивает вкривь перстней изнанкою напудренные лайковые дамские перчатки, церемонно принимавшийся рубцами уст марать обвод запястий над её неизвинительною прелестью, Алассандра увивается забавою из ласки, гравированной метёлкою софы перечищая кавалера впрок амурностей, отперевши казинетовый сюртук, поверх дешёвое убранство истирает о щетинистые скулы, будто карточную прежнюю усадьбу разыскать томит поколотое чаянье в его шершавых лапах, где изъянами обильный селадон, терзая негой жёсткий пуговичный ворот, госпожой овладевает, что армидой театральною, отметинами персей кроя сизые следы запечатлённого лобзания, Королевы раздразнивший медальон камеи с чинными обрезками полковничьих шерстистых усобаков, Алассандра погружается из ретуши сухих духов сквозь горклый отсверк запахов узилищных, меж коих взращена, дыханьем точно воротившаяся к палубному смраду очервивевших прогнивших кораблей за переборками, низринутая в шаткий давний мрак цветочной росписью стеклянных абажуров до раскрашенных гравюр настенных рамками о кремовый фарфоровый графин бутонных проблесков эмалевых, разволочивши нюдитет усладам зрелости Приапа, что, затеяв обтрясти толчейный стан, уже не полнит строки дамского альбома и не лазает коленопреклонённо вдоль розариев, насвистывая дудками сторон обеих гулкие признанья окарач, покуда сросшиеся братья веселят шотландской джигою таверны пароходчиков, котельщиков да угольщиков, топот нагнетая перед жареной индейкою с подливкой от сидящих завсегдатаев на ящиках еловых, табуретах, анкерках, чинёных стульях и порожних бочках, мимо виршеплётствующей публики отбрасывая кости для игры сапог мысками, розно четверо служивых с канонерок принимаются артелью урезонивать беспутство вертоградарей, раззадоренной горою Близнецелое, во всяком признавая франкмасона, обрывает жестяную люстру к трапезной, раскручивая цепью узловой о вылетающие свечи, наподобие пращи до неприятелей швыряющее груду через бражников, заграждаясь наобум среди кабатчицы попрёков, что охаживает бычьи выи Джейкоба-Джулая под колодкою башмачной, став метательным орудьем удалых мордоворотов обок зова караульных при трактирной свистопляске в одночасье, пансионным коридором отдаляясь, Алассандра замечает шевеленье ореола вдоль простенков, между коих насурьмлённый арлекин-бонапартист, немотно корчась театральною повадкою, издевательски вальсирует ковровыми тропинками, держащий левой дланью пыльный ворванный фонарь, к деснице высветив дуэльный тонкоствольный мавританский пистолет оправы медной, через танцы двууголкою, надетой поперёк, вдогон источенных жучком пилястр на скрипах контрабасных деташе.