КАЛИНОВКА
В Дулебине была школа, но Михаил Андреевич решил, что Алеше надо посидеть пока дома и прийти в себя. Он сам занимался с ним каждый день и, невольно сравнивая его знания и развитие с другими детьми, считал, что внук их во многом опережает. Это и радовало его, и пугало. Судя по, рассказам Алеши, как к нему относились в приюте, в современном детском сообществе не любят ребят умных, честных и воспитанных. У Алеши это было в крови, и ничто его не изменит.
По выходным, когда дедушка не ходил на завод, они гуляли по селу. Михаила Андреевича здесь все знали не столько, как старшего бухгалтера на кирпичном заводе, сколько как председателя Приходского совета. При встрече с ним люди кланялись ему, как самому священнику, дед здоровался и говорил: «Бог в помощь» или «Храни вас Бог». С некоторыми подолгу разговаривал, расспрашивая о домашних делах, записывал что-то в тетрадь, которую всегда носил с собой в кармане пальто.
Всем уже было известно, что к нему приехал внук, но все-таки считали нужным спросить:
– Это ваш внук, Михаил Андреевич?
– Внук, – отвечал дед с гордостью, – сын младшей дочери.
– На вас похож, – говорили женщины, чтобы сделать ему приятное.
– Спасибо, он вырос на моих руках, – улыбался Михаил Андреевич.
Иногда они доходили до озера и наблюдали, как на ледяной поверхности образуются трещины, и вода через них выходит наружу тихо, без звуков. И на реке Веселке все происходило без особого шума, не то, что на Неве, когда льдины напирали друг на друга, готовые снести гранитные набережные и мосты.
День удлинился, солнце пекло все жарче, в садах зацвели сирень, яблони, груши, вишня. Теперь дедушка с внуком уходили далеко в лес. Их окружали березы, осины, сосны и ели, перемежающиеся иногда с рябиной и кленом. Некоторые деревья так близко росли друг к другу, что их ветви тесно переплетались между собой, и солнечные лучи с трудом пробивались на землю. От этого лес казался темным и непроходимым. Но вот тропинка выбегала в ельник или на поляну, а то и вовсе приводила к пруду или болоту с кочками, усыпанными кустами цветущих ягод: голубики, клюквы, брусники.
Михаил Андреевич говорил, что лес тянется на десятки километров и, не умея ориентироваться в нем, можно легко заблудиться. Сам он тут знает каждую тропинку. Ведь недалеко находится его бывшее поместье Калиновка. В детстве ходил сюда с ребятами и взрослыми за ягодами и грибами, в юности – на охоту. До приезда Алеши несколько раз ходил с Акимом на зайцев.
– У тебя есть ружье? – удивился Алеша, когда впервые услышал об охоте.
– Пришлось купить. Раньше здесь водились кабаны, лоси, лисы, волки, куницы, летом было много уток и вальдшнепов. Сейчас редко кого из них встретишь. Лесорубы всех разогнали, да и охотников много развелось. Люди голодают, ищут в лесу добычу. Если встретят зайца или лису – великая удача. И белок ловят. Только большевики ружья отбирают, так что про мое ружье молчок, оно у меня спрятано в надежном месте.
* * *
Как-то в середине июня дедушка с внуком вышли пораньше из дома, перешли висячий мост через Веселку и пошли по берегу в обратном направлении от села, куда еще ни разу не ходили. Дорога все больше поднималась в гору, сверху открывался чудесный вид на петляющую речку, заливные луга, озеро и их село с церковью. Алеша остановился, как завороженный.
– Тебе этот вид ничего не напоминает? – спросил Михаил Андреевич, радуясь, что мальчик чувствует красоту природы. Обычно дети равнодушны к таким вещам.
– Напоминает, одну из картин, которая висела в твоем кабинете на старой квартире.
– Да. Пейзаж моего отца, а твоего прадеда Андрея Павловича Гордеева. Возможно, он рисовал с этого места. Здесь отовсюду открываются чудесные виды. Чуть дальше находится святой источник Святого Пантелеймона, купальня и часовня при них, но мы сегодня туда не пойдем, свернем в лес. Наша Веселка долго петляет и выходит к мужскому Свято-Никольскому монастырю. От нас к нему летом не пройдешь: там на несколько километров тянутся непроходимые болота. А если по железной дороге, то третья остановка от Веденева. Наши прихожане туда ездят к святым мощам святителя Нектария, был такой святой в этих местах. Считается, что он исцеляет от многих заболеваний, особенно душевных.
Вскоре с дороги свернули в лес. Михаил Андреевич уверенно шел вперед, переходя с одной тропинки на другую, а то и вовсе без всякой дороги. Пробирались через бурелом и заросли то осинника, то орешника, то дикой малины, которая в основном росла на полянах и просеках.
– Дедуля, куда мы идем? – не терпелось узнать Алеше, он начал уставать.
– Потерпи, Алеша. Осталось немного.
Еще раз перешли глубокий овраг, поднялись наверх и вошли в залитую солнцем березовую рощу. В таких местах обычно бывает много подберезовиков и белых. Но это будет в июле – августе, а пока – не их пора. Вскоре через деревья стала проглядывать белая колокольня.
– Ну, вот, Алеша, мы и у цели. Сейчас выйдем к кладбищу, за ним и церковь с колокольней. Это, мальчик, наш родовой храм, а рядом на кладбище похоронены несколько поколений Гордеевых. В полукилометре отсюда наша бывшая усадьба Калиновка. Я тебе рассказывал про этот храм, про историю появления церкви в Дулебине. Это село и соседние тоже когда-то нам принадлежали: Калиновка, Дулебино, Мальцево, Грибаново, Архиповка. Крестьяне к нам всегда хорошо относились. В 17-м, когда произошла революция, эти же люди ограбили нашу усадьбу, церковь разорили и самое страшное: надругались над могилами, перекопали их, повалили памятники. Я пытался поднять и восстановить их на могиле отца и матери, но их снова повалили. Зачем? Невозможно объяснить причину такого вандализма. Давай подойдем к склепу Николая Александровича Гордеева и его супруги Наталии Федоровны, урожденной Татищевой. Да, да, того самого Татищева, который написал «Историю Российскую». В нашем роду были и другие известные люди.
Склеп находился у входа с другой стороны кладбища, к нему пришлось пробираться между поваленными надгробиями и крестами. Дедушка смахивал платком пыль с надписей и читал их: Сергей Андреевич Гордеев, Андрей Павлович Гордеев, Алексей Николаевич Гордеев, Татьяна Ивановна Гордеева, Наталия Павловна Гордеева…
Подошли к склепу с выбитой дверью. Изнутри веяло сыростью и неприятным запахом. Внутри виднелось что-то бесформенно белое.
– Туда лучше не входить, – сказал дедушка, придерживая Алешу за руку. – Устроили общественный туалет. Гробы разбили. Кости выбросили на дорогу. Спрашивается за что? Мы всегда хорошо относились к крестьянам, да и они нас любили. На Рождество и Пасху матушка всех приглашала в усадьбу, дарила подарки, деньги бедным, – дедушка незаметно смахнул слезу. – И так быстро эти же крестьяне превратились в разбойников и убийц. Уму непостижимо.
– Дедушка, а где было бабушкино имение?
– Хрущево? К нему ведет вон та дорога, – Михаил Андреевич указал на дорогу, исчезающую в бескрайних полях. – Оно отсюда в 30 километрах. Там и того хуже: усадьбу сожгли, в храме устроили склад, кладбище разорили. Ничего страшней этого не может быть. А поля? Посмотри на них. Заросли травой и лесной порослью. А ведь раньше здесь собирали приличные урожаи пшеницы и ржи.
– Дедуля! А почему Бог не покарает плохих людей?
– Покарает. Обязательно покарает. Не здесь, так на том свете. Тебе, Алеша, неплохо бы знать, что обе церкви обустраивали наши предки. В Калиновке один Гордеев подарил нижнюю часть алтаря, другой пригласил известных мастеров из Москвы, чтобы расписали все стены фресками. И в нашей дулебинской церкви Николай Александрович Гордеев и его дети давали деньги на иконостас, церковную утварь, художников. Не сразу, но постепенно она приобрела тот вид, какой имеет сейчас.
Дедушка помолчал и прислушался к пению птиц в зарослях сирени. Дрозды или соловьи разливались на всю округу. Их не касались человеческие страдания.
– Умерших надо поминать. У вас, молодых, нет такой привычки, как ходить на кладбище в дни рождения, смерти, на Пасху или в родительскую субботу, поминать близких, подавать записки. Я хочу, чтобы ты всегда помнил про эти места и навещал иногда своих дедушек и бабушек.
Вдали послышались голоса, и они поспешили удалиться с кладбища. Снова вошли в березовую рощу, пронизанную солнцем. Было так светло и хорошо на душе, что Алеша забыл о тех горьких вещах, которые ему поведал дедушка.
Пора было и перекусить. Они отыскали в тени поваленный ствол березы и расположились на нем. Дедушка вытащил напеченные с вечера оладья, две бутылки с водой. Поели и долго молчали, слушая птичью разноголосицу.
– Алеша, – сказал дедушка задумчиво, – я все время думаю о том, чтобы съездить в Петроград, узнать о маме. В городе много разных организаций, где-то должны вести учет больных и выздоравливающих. Надо навести справки и об остальных родных: твоем папе, Оле, Николае. Я не могу спокойно спать, не зная, что с ними.
Алеша вцепился в рукав деда.
– Дедуля, я поеду с тобой.
– Я вернусь быстро, 3-4 дня – и назад. Здесь все наши добрые друзья. И матушки за тобой присмотрят. Я могу быть спокоен.
– Нет, дедуля. Не оставляй меня ни с кем. В Петрограде у нас была комната и соседи, все равно меня забрали в приют, а комнату отняли.
– Мальчик мой, как они тебя напугали. Хорошо. Не поеду. Что-нибудь придумаем еще. Кстати, матушка Евгения говорит, что у тебя хороший голос, хочет, чтобы ты пел в хоре. Как ты на это смотришь?
– Я не хочу в церковный хор. И папе это не понравилось бы.
– Меня беспокоит, что ты оторван от детей. Все время один и один, а до школы еще далеко.
– Я не один – с тобой, Дашей. Саша не хочет со мной дружить, считает меня малышней, а сам приходит ко мне решать задачи и делать упражнения по русскому языку. Напоминает мне Славика из приюта, я тебе про него рассказывал. Только ты не говори об этом отцу Александру и Ольге Николаевне.
– Они сами переживают, что он учиться не хочет. В Бога не верит, в церковь не ходит. На тебя отец повлиял, а он сам так решил. И школа, наверное, свое сделала. Закон Божий отменили. Комсомол придумали. У нас на заводе – партячейка. Директор хотел меня сделать своим заместителем по экономическим вопросам, а партячейка не утверждает: мол, беспартийный. В партию же меня не примут, потому что я – из верующих, да еще председатель Приходского совета. О моей службе у великих князей они, конечно, не знают, и о родстве с помещиками Гордеевыми не догадываются. Мало ли на свете Гордеевых? В их партию я сам никогда не вступлю. Мне эти люди не по душе, – он нахмурился. – Опять, Алеша, у нас с тобой пошел запретный разговор. Давай соберем мусор и будем двигаться дальше.