Машина упрямо продолжала юзить по скользкой раскатанной дороге, не обращая внимания на судорожный топот правой ноги по педали тормоза. Но умная немецкая электроника победила русский алкоголь. Что-то тихонько щёлкнуло, пискнуло, тренькнуло… Все четыре колеса самостоятельно отработали назад рассчитанное количество оборотов, и тяжёлый квадратный «мерин», легонько ткнув бампером створки высоких, побитых ржавчиной ворот, благополучно остановился.
От несильного толчка, «носик» бутылки звонко цокнул по металлокерамике во рту водителя, и несколько капель янтарного напитка пролились на оттянутый до второй пуговицы рубашки галстук. Это был последний, а вернее крайний, глоток из бутылки «Хеннеси». И сколько «рулевой» не тряс прозрачную фигуристую бутылку и дурашливо не уговаривал её, из «их величества» не капало. Правая доля воспалённого мозга Алексея Алексеевича вроде даже как-то расстроилась и смирилась, но левая… (а на неё была вся надежда) всё помнила, и чётко отдала команду правой верхней конечности. Щёлкнул замок «бардачка», и на свет божий появилась вторая бутылочка благородного французского пойла, объёмом 0,7 литра. Алексей Алексеевич пьяненько улыбнулись, в мыслях похвалив себя за предусмотрительность, и привычным волевым движением с хрустом свернули «голову» изящному пузырьку. Двигатель «Мерседеса» тихо тикал, климат-контроль мягко погружал организм в комфортное состояние, назло минусовой температуре и холодному ветру за стеклом машины. Анатомическое кресло лидера мирового автопрома, нежно обнимало своего повелителя, бережно обогревая его «пятую точку», и как бы говорило: « Алексей Алексеевич, душа моя, не нужно никуда больше ехать. Рождество на дворе! Расслабься, здесь ты найдёшь свой покой, мой господин! Спя-я-ят уста-а-алые… »
* * * * *
Всё началось три дня назад. Сначала было даже как-то смешно, и не верилось в происходящее. Как-будто кто-то заплатил за этот спектакль, и теперь самые близкие люди Насонова отрабатывают свои гонорары, играя в нём главные роли. Приехал домой, как всегда, поздно. Почти до часа ночи ползали с Аркадием животами по огромному макетному столу, двигая по строящемуся микрорайону пластиковые макеты школы, детского сада и детской поликлиники. Ну, никак они у них не хотели гармонично размещаться. То стадион школы «вываливался» на проезжую часть, то центральный вход в детский садик далеко «убегал» от ближайшего пешеходного перехода. А с поликлиникой вообще была беда. То трибуна стадиона оказывалась под её окнами, то остановка общественного транспорта «таранила» центральный вход детского лечебного заведения. Да ещё Аркашка постоянно зудел, что вместо одного детского сада, со всеми его игровыми площадками и закрытым бассейном, очень красиво можно втюхать классный торговый центр с подземной парковкой. И, что есть уважаемые люди с серьёзными деньгами, готовые вложиться в это строительство хоть завтра. Достал! А детишки? А обязательства перед префектурой? Неужели не понятно, что за такими детскими городками, будущее градостроительства в государственном масштабе? Пришлось напомнить Аркашке – кто генеральный директор строительной фирмы, а кто – всего лишь архитектор и совладелец компании на 3 %.
* * * * *
Как ни странно, супруга ещё не спала. Ирина, одетая в тёплый домашний халат, сидела у еле тлевшего камина, слушала какую-то заезженную попсу и, прищурившись, смотрела на огонь через полупустой бокал с красным вином.
- Привет, Настенька! Ты чего до сих пор не спишь, дорогая? – озабоченно спросил Алексей Алексеевич, пробуя через руку с бокалом дотянуться до бледной щёчки жены.
В следующую же секунду остатки красного вина вместе с бокалом полетели в лицо, вытянувшего губы в трубочку, Алексея Алексеевича.
- Вот сволочь! Какая же ты сволочь, Насонов! Мне говорили, а я – дура… Кто? Алексей? Да не может быть… Ещё, как может! Мерзавец! Удивляюсь, как ещё в постели, во время секса, ты меня Настенькой не назвал. Урод! – кричала законная супруга, держась за выпуклый, согласно срокам беременности, живот.
Алексей Алексеевич мгновенно всё понял, смахнул с лица остатки калифорнийского «Каберне» и, всё ещё устало улыбаясь, миролюбиво начал оправдываться:
- Ирка! Ну, прости меня, Ирка! Ты же знаешь, мою помощницу Настей зовут. С утра до вечера : -«Настя то, Настя сё! Настя, кофе. Настя, свяжись и пригласи. Настя, принеси. Настя, унеси». Ну, ей богу, извини. Устал, как собака! Да и у Аркаши можешь спросить. Мы с ним вдвоём всё это время были, и из офиса уехали одновременно. А Настеньку я ещё вечером отпустил, у неё мама приболела.
- Скотина! Мама у неё… Ты смотри, какой заботливый начальник! – продолжала бушевать обманутая жена, - И не прикрывайся Аркадием. Я уверена, он честный и благородный человек, и не будет тебя выгораживать, кобелина чёртов!
В гостиную, скрипнув, приоткрылась дверь. На пороге появилась сонная девочка, лет четырнадцати, в коротенькой цветастой пижамке. Почесав свою всклокоченную кудрявую головку, ребёнок вытащил изо рта розовую жвачку, приклеил её к ручке двери и сказал безразличным голосом:
- А! Квартирант пришёл! Кстати, мужчина, у меня деньги на карте закончились. И, может, хватит орать? Мамаша, вы б не напрягались так. На хрена нам ещё один урод?
- Да ты… Ты как с отцом разговариваешь? – встрепенулся Алексей Алексеевич, запоздало шаря по животу в поисках ремня.
- Шутите, папаша? У вас – глюки! Я с тобой разговаривала на отвлечённую тему в крайний раз ещё в первом классе. Ты тогда просил меня узнать, сколько лет нашей классухе, - ответила девочка-подросток, зло, блеснув брекетами. Потом оттопырила средние пальцы на обеих руках за спиной и, хлопнув дверью, зашаркала шлёпками в сторону туалета.
- Вы, что, сговорились? Господи! Как же это всё меня достало! Я с утра до вечера, как проклятый, а они мне и дома… - раздражённо ответил Алексей, хрустнув домашним тапком, наступая на разбитый бокал.
- Что ты? Что? Ничтожество! Кем и где бы ты был, если бы не мой папа? До сих пор водил бы по кульману циркулем и точил с утра до вечера карандаши в заштатной архитектурной конторе. Это мой отец дал тебе денег, переговорил с кем надо и помог открыть свою фирму. Или ты забыл чьё это всё? – спросила разъярённая беременная женщина, одной рукой показывая на камин, а второй на пустую бутылку вина.
- Ирка, ну прекрати, пожалуйста. Сколько можно? Я же объяснил и извинился! Тебе действительно нельзя волноваться. И, кстати… Все долги твоему папаше я давно отработал.
- Как интересно! Что я слышу? Я, значит, Ирка, а она у тебя - Настенька! Подонок! – с удовольствием продолжала пьяную истерику беременная жена, рыдая сухими глазами. - Сашка, собирайся немедленно, мы едем к дедушке!
- Здрасьте, приехали! Ты же сама мне эту страхолюдину в секретарши определила! У меня, с твоей лёгкой руки, не сотрудницы, а сплошные бабки - ёжки! Одна бухгалтерия чего стоит! Лишний раз сотрудники туда зайти боятся, – запоздало пытался оправдаться человек без алиби.
* * * * *
Дочкиного дедушку, а соответственно Иркиного папу, звали Владлен Венедиктович. Тесть был основным акционером, а поэтому и президентом очень солидного столичного банка.
- Это ж надо, как судьба поиздевалась над человеком, дав ему такое И.О. – говаривал Алексей Алексеевич, - покойный отец Алексея Алексеевича, никогда не заморачивающийся с именами.
Рабочий день начался со звонка любимого тестя:
- Алексей, через сорок минут жду тебя у себя в банке, - мрачно пробасил «папик». - Нужно кое-что прояснить.
- Мне бизнес – план по застройке микрорайона «Уютный» брать с собой, Владлен Венедиктович? – почти печально спросил Алексей Алексеевич, на всякий случай, подписывая приказ об увольнении своей секретарши.
- Бери. Пожалуй, и уставные документы своей фирмы прихвати. Думаю, кое-что изменить нужно будет, - внятно произнёс генеральный инвестор.
- Как там Ир… - попытался спросить Насонов у уже пикающего телефона.
«Папа» был не только тестем, отцом жены и дедом дочки Алексея Алексеевича. «Папа» был «кошельком», «крышей» да, что там… – «маяком» по жизни, на свет которого плыл, иногда захлёбываясь на крутых волнах семейных отношений, Насонов А. А.
Напряжение пошло как-то сразу. Как только правая нога переступила порог кабинета управляющего банком. Сначала напряглись ноги. Просто ему в кабинете управляющего банком, для начала, не предложили сесть. А, чтобы он не сделал это самостоятельно, мудрый тесть приказал все кресла, перед приходом зятя, из своего кабинета вынести. Кроме своего, естественно. Вот так и стоял Алексей Алексеевич, нелепо перекладывая из руки в руку объёмистые тяжёлые папки с уставными документами. Униженный и почти оскорблённый генеральный директор очень заметной на московском строительном рынке фирмы. Не глядя в сторону вошедшего, тесть нажал на кнопочку селектора и негромко сказал:
- Любовь Ивановна, зайдите, пожалуйста.
В кабинет вошла Любовь Ивановна. Особь женского пола, лет двадцати пяти. «Интересно, на что тесть её выменял у организаторов конкурса «Мисс совершенство»? – пронеслось в голове у Алексея Алексеевича, вспоминая безрадостную, абсолютно плоскую фигуру своей секретарши Настеньки.
- Любовь Ивановна, возьмите, пожалуйста, все папки у Алексея Алексеевича и передайте их мне, - попросил банкир, по-отечески тепло, глядя, поверх очков на крутые бёдра секретаря-референта.
- Я могу предложить чай, кофе? – глубоким грудным голосом спросила, Любовь Ивановна, почти не разжимая «мультяшных» губ.
- Нет, не можете. Алексей Алексеевич торопится, - открывая первую папку, ответил «папик».
Грациозно и плавно развернувшись на умопомрачительных лабутенах, под масляные взгляды близоруких мужчин двух поколений, Любовь Ивановна, «процокала» на своё рабочее место. Найдя интересующую его страницу в уставных документах строительной фирмы, папа жены Алексея Алексеевича прочитал вслух:
- Насонова Ирина Владленовна, то есть твоя супруга, - 51%, от уставного капитала.
- Саркисян Аркадий Вазгенович, главный архитектор компании, - 3 %, от уставного капитала.
- И я… покорный слуга своей дочери, - 46% соответственно.
- А ты? Где ты? – Владлен Венедиктович картинно покрутил перед носом документ, заглядывая на каждую страницу. - А тебя нет! Представляешь? Это я напомнил тебе, Алексей, – кто является хозяевами фирмы, которую ты, генеральный директор, возглавлял, как наёмный работник. Довожу до твоего сведения, что на общем собрании учредителей единогласно принято решение об освобождении тебя от занимаемой должности, а следовательно и прекращения действия договора о найме тебя на работу. Дела передашь Аркадию Вазгеновичу, а пока на фирме будет работать аудиторская проверка. Что-то мне не верится, что у тебя с финансами всё гладко. Комиссию я уже назначил. Если нароют что, головой ответишь, зятёк. Вопросы есть?
И пока Алексей Алексеевич расслаблял узел галстука, закатывал глаза, потел, открывал и закрывал беззвучно рот, силясь произнести хоть что-то членораздельное, банкир ещё раз вызвал Любовь Ивановну:
- Любаша, попить что-нибудь. Только не в стакане, а в бутылке, чтобы не тут пил, а по пути. И не тут давай… видишь, руки ходуном ходят.
Алексей Алексеевич не помнил, как подписал несколько каких-то документов, как сунула ему в руку бутылку «Боржоми» и сочувственно улыбалась на прощанье Любовь Ивановна. Не помнил, как он пил минералку из горлышка, обливаясь и икая от газиков. Не помнил он и, как два охранника под руки довели его и посадили в «Мерседес», по-дружески пристегнув ремнём безопасности. В чувство привёл настойчивый звонок мобильного. Звонила Ирина Владленовна , его законная жена. Дочь этого… Мать его!
- Алексей, здравствуй. Ты у папы был? – спокойным ровным голосом спросила будущая дважды мать.
- Привет. Был. Ты уже знаешь о его решении? – ища сочувствия у родного человека, спросил Алексей Алексеевич.
- Да. Алексей, нам нужно серьёзно поговорить. Через полчаса приезжай в кафе «Лакомка» на Лермонтова. Знаешь? И успокойся, жизнь на этом не заканчивается, - обнадёживающе закончила разговор Ирина.
Подъехав к кафе в условленное время, ещё из окна машины, Алексей Алексеевич, увидел, что за одним столиком вместе с Ириной сидит и его друг Аркадий Саркисян. От сердца немного отлегло. «Вот, что называется - настоящий друг. Не бросил в сложный момент жизни. Приехал. И Ирку, наверное, он успокоил и в чувство привёл. Как же я тебе благодарен, Аркашка! А втроём мы «старика» убедим, что он не прав. А потом, как и раньше, за рождественский стол», - думал, светлея лицом, Алексей Алексеевич. На столике уже стояли три чашечки кофе, три пирожных и три коньячных бокала с французским коньяком. «Всё, как мы любим», - окончательно успокоился господин Насонов. Он крепко пожал сильную руку друга, правда, от поцелуя Ирка увернулась, показав рукой на свободное кресло.
- Алексей, нам нужно серьёзно поговорить и поставить, наконец, жирную точку в наших отношениях, - начала Ирина, нервно размешивая ложечкой коньяк в бокале.
- Согласен, дорогая, точка так точка - улыбнулся Алексей Алексеевич, по - дружески подмигнув своему лучшему другу Аркадию.
Аркадий Вазгенович Саркисян, большой и красивый брюнет, молча, кивнул в ответ, откусив большой кусок пирожного, и шумно запив его французским коньяком. Но это на него похоже. Аркаша не любил длинных разговоров не по существу. Долго и самозабвенно он мог говорить только об одном. О деньгах.
- Мы тебя не торопим, - почему-то пристально посмотрев на Аркадия, продолжила Ирина Владленовна, - но через десять дней… Нет, через неделю ты должен выехать из дома. Мне его подарил на свадьбу папа, если ты помнишь. Документы о дарении у меня на руках, и ни один суд при разводе его делить не будет.
- Ирка! Ира, опомнись, - продолжая по инерции ничего не понимать, начал громко шептать Алексей Алексеевич, нечаянно отломав ручку у кофейной чашки. - У нас же дочь, мы ещё ребёнка ждём. Ты о них подумала? Как ты можешь так говорить? Аркаша, друг, ну скажи ты ей что-нибудь!
- Да Сашка только спасибо скажет, если ты исчезнешь из нашей жизни, - неприлично громко ответила Ирина, - Аркадий, действительно, скажи ты ему! Прекрати жевать в конце концов!
- Понимаешь, старина, - облегчённо ответил Аркаша, проглотив, наконец, остатки пирожного, - Ириша от меня беременна. То, что у неё в животе – моё. Мы уже давно, так сказать… Но так бывает, старик! Так бывает! А кто не без греха? Ты своё пирожное будешь?
Тревожно посмотрев на окаменевшего, вдруг, Алексея Алексеевича, Ирина, сделала большой глоток из бокала и, наклонившись к Алексею, внятно и с каким-то бесовским злорадством прошептала ему на ухо:
- Если бы ты знал, ненаглядный мой, как мне хорошо с этим волосатым чудовищем!
Потом, убедившись, что её муж в полном сознании, Ирина, как-то резко засобиралась. Она встала, дёрнула за руку Аркадия, потянувшегося уже за пирожным Алексея, и они, не оборачиваясь, быстро пошли к выходу.
- Старина, ты тут это… расплатись. Так бывает, старик. С Рождеством! Да! Я сегодня у вас ночую, не против? – крикнул уже в дверях бывший лучший друг Аркадий Вазгенович Саркисян.
* * * * *
«Мерин» продолжал стоять у неокрашеных ржавых ворот, закрывающих проезд на стройку большого многоэтажного дома. «Мерседес» стоял, двигатель работал, а Алексей Алексеевич продолжал пить. Уже не лезло, но пил. Он знал – для чего приехал. Его ненавидели жена и дочь. Предал лучший друг. А тесть отнял у него дело всей его жизни. Жизни? А зачем ему такая жизнь?
Это была его стройка. Бывшая, правда, как оказалось сегодня. Это он, – талантливый архитектор, выиграл очень сложный тендер на строительство жилого микрорайона. По-честному! Это он убедил перепуганного проверками префекта. Практически без взяток, на волне президентских наказов и смен губернаторов. Это он ночей не спал, носился от стройки к стройке. Хлюпал жижей в сапогах, проверяя качество отрытых котлованов. Не доверяя никому, лично возил на анализ бетон, заливаемый в фундаменты. С вечным насморком, мокрыми ногами и без обеда! Строительство именно вот этой башни приостановили месяц назад из-за недостаточного финансирования. В банке тестя сказали: - «Временно. Ждать». Наверное, тогда уже, узнав все обстоятельства семейной жизни своей дочурки, Владлен Венедиктович, «сделал замах» своей правой толчковой ноги для пинка под тощий зад Алексея Алексеевича. Момента удобного ждал, чтобы очкастое своё лицо сохранить. Вот и дождался… сука!
Алексей Алексеевич открыл дверь машины и выпал из абсолютного комфорта «Мерседеса Гелендваген». Двигатель по-прежнему работал, мощные фары светили на хлопающие створками ворота, а четырёхзонный климат контроль отреагировал на открытую дверь в морозную ночь мощным вбросом тёплого воздуха внутрь солона. «Вот подарочек кому-то будет» - пьяненько ухмыльнулся хозяин «мерина», похлопав по полированному крылу внедорожника. Попробовал помочиться на левое переднее колесо. Не получилось. Не смог найти ширинку, мешала толстая бутылка «Хеннеси» в руке. Алексей Алексеевич, чуть пошатываясь, подошел ближе к воротам и задрал голову. Высоко, бл… Разве, что встать на крышу «гелика» и перепрыгнуть эти несчастные три метра? Но неожиданно дверь в правой створке ворот, мерзко скрипнув на морозе, легко поддалась. «Хозяина узнала!» - довольно ухмыльнулся Алексей Алексеевич, протискиваясь на территорию стройплощадки.
Метрах в двадцати от въезда стоял вагончик охраны, а если быть точнее, это была резиденция сторожа Петровича. На крыше вагончика ярко горели два прожектора. Один освещал въезд с воротами, а второй территорию стройплощадки и первые три этажа недостроя. Из трубы на крыше вагончика шёл дымок. Лёгкий морозный ветерок прижимал тёплую струю воздуха к земле, отчего уютно попахивало костром и подгоревшей жареной картошкой. В окошке, задёрнутым белой тряпицей, были видны две деформированные тусклой лампочкой тени. Одна тень, с кружкой, принадлежала, собственно, сторожу Петровичу. А вторая, с огурцом на вилке, -Иванычу, - сторожу с соседней платной автостоянки. Мужчины отмечали светлый праздник – Рождество. Показываться им, а тем более отвечать на нетрезвые вопросы, в планы Алексея Алексеевича не входило.
Бывший генеральный директор строительной компании, плотно прижавшись спиной к заляпанному раствором забору, собирая своим страшно дорогим итальянским кашемировым пальто извёстку и строительную грязь, начал своё неумолимое движение к цели. Целью была – недостроенная многоэтажка. Он, как кампучийский партизан, на цыпочках крался в сторону от слепящих прожекторов, крепко сжимая в правой руке на две трети недопитую бутылку французского коньяку. Потом, путаясь и наступая на длиннющие полы своего пальто, Алексей Алексеевич, очень стремительно, как ему казалось, побежал в сторону недостроенного дома. Со стороны он был похож на бегущего зигзагами ниндзю... в кашемировом пальто.
Вдруг, скрипнув верхней петлёй, открылась дверь сторожки. В неширокую щель проникла рука с кружкой, взболтала содержимое и вместе со звуком выплеснутой в ночь заварки, донеслось:
- Слышь, Петрович! А когда у тебя строить то продолжат? Я тут походил по территории… и спереть то нечего.
- А хрен его знает, Иваныч! Я тут, давеча, спросил у нашего генерального…
Дверь, так же скрипнув, захлопнулась, выпустив на улицу клуб пара, пахнущий жареной на сале картошечкой, ржаным хлебцем, чесноком и, ещё вчера открытой, банкой «Кабачковой икры». А вот, что же ответил на авторитетный вопрос Петровича «наш генеральный», осталось тайной. А тем временем чёрный силуэт, с развевающимися широкими полами пальто, издалека теперь похожий на пьяного Бэтмена, уже маячил у первого подъезда недостроенного дома. По проекту, новострой должен был быть двадцати четырёхэтажной башней. Очень симпатичной такой башней, выгодно выделяющейся современной архитектурой фасада от однотипных коробок вокруг. Строили дом с применением новых европейских технологий, удобной подземной парковкой, уютным двором и оригинальной детской площадкой. Ещё на стадии строительства фундамента, власти префектуры начали привозить на площадку делегации строительных департаментов из других регионов. Думаете, гордились? Нет, хвастались.
Но пока была построена ровно половина, то есть двенадцать этажей. Алексей Алексеевич запрокинул голову и посмотрел на ночное небо. Где-то там, высоко наверху, угадывались очертания двенадцатого этажа, тянущего в мрачное зимнее небо свои бетонные колонны с пиками арматуры. «Кто ж тебя достраивать то будет, красавчик ты мой? – обиженно шмыгнув носом, подумал Алексей. – Памятником моим будешь! Ну, вот у кого ещё такой памятник? Высотой с длину футбольного поля. Ещё бы хорошо табличку у подъезда… Так, мол, и так… Нужно было Аркашку предупредить. Вот же сволочь!»
Начало января наступившего года выдалось холодным. Глубокие колеи грязи на стройплощадке капитально подморозило, поэтому модельные тёплые полусапожки начальника не тонули, захлёбываясь в коричневой жиже, а жёстко спотыкались, обдирая и царапая мягкую импортную кожу. «Только бы прораб дверь на ключ не закрыл», - нервничал пьяный инженер, пытаясь не промахнуться мимо подъезда. Сильным порывом холодного ветра с шеи Алексея Алексеевича сорвало длинный белый шарф, но его хозяин, задрав голову вверх, этого так и не заметил. «Вот заберусь сейчас на самый последний… и оттуда…» - мрачно подумал он, отхлебнув из бутылки.
Он поднимался по лестничным маршам медленно, прижимаясь левым плечом к шершавой кирпичной стене, чтобы не упасть. Поручней ещё не было. «Смешно, - думал Насонов, - иду, чтобы прыгнуть с самого верха, а тут со ступенек свалиться боюсь». Он поднимался, громко шаркая по бетонным ступеням, каждый раз отпивая маленький глоток коньяку, отмечая прохождение очередного этажа. Но уже на пятом, он устал и, тяжело дыша, громко сказал вслух:
- Какого чёрта, вообще? – и остановился, уставившись в сквозной проём в стене.
В голову пришла обнадёживающая рациональная мысль: «Чего зря ноги сбивать? С пятого убиться можно запросто!» Алексей Алексеевич, очень осторожно, цепляясь ухоженными ногтями за кирпичную кладку, подошёл к проёму, где должен был быть по проекту балкон, и посмотрел вниз. Что там внизу, разобрать было невозможно. Прожектор сюда не доставал.
- Та и хрен с ним. Какая разница? – прошептал потенциальный самоубийца и тяжело вздохнул. Потом, хорошо так отхлебнув ледяного коньяку, маленькими шажками начал приближаться к краю стены, для равновесия на ощупь, перебирая пальцами по кирпичной кладке.
- Я извиняюсь, мужчина, - как пилой по одному месту резанул в тишине спокойный мужской голос.
- Ах ты, ёб… - всхлипнул, Алексей Алексеевич, и, выпучив от ужаса глаза, быстро сделал шаг назад, цепляясь ногтями за выступ застывшего цементного раствора на кирпичной стене. – Что… что за хрень, мать твою?
В пяти метрах от него стоял какой-то мужик, освещая себя маленьким фонариком. Одет он был в дешёвую костюмную пару, на шею был намотан шерстяной, домашней вязки, шарф, на голове - вязаная шапочка с цветным бумбоном, а на ногах шерстяные носки и домашние тапки. В левой руке незнакомец опирался на лыжную палку. «Биатлонист хренов», - подумал Алексей Алексеевич. Вид у мужичка был такой, будто он только что вышел из квартиры, в которой отключили отопление за неуплату.
- Я извиняюсь, мужчина, - как-то нерешительно продолжила свой опрос неизвестная личность, - а вы сюда убиваться пришли?
- Я? – посмотрев по сторонам, отозвался, Насонов. - Ну, допустим… - подумав пару секунд, ответил Алексей Алексеевич, независимо подняв подбородок и, пряча за спиной недопитую бутылку «Хеннеси». - А ваше, интересуюсь, какое собачье…
- Так, а вы тут ни в жизнь не убьётесь, - сочувственно улыбнулся наглец, беспардонно рассматривая итальянское кашемировое пальто на Алексее Алексеевиче.
- Это ещё почему, мать твою? Это ж пятый этаж… вот, как херакнусь щаз вниз… Костей, понимаешь… - заплетающимся языком аргументировал Алексей Алексеевич.
- И не убьётесь! Спорим? – с ещё большей уверенностью парировал «член клуба ночных знатоков», подходя ближе. - Там внизу, месяц назад теплоизоляцию выгрузили, она до сих пор под стеной и лежит. Рулоны мягкие даже на морозе. Покалечиться покалечитесь, а убиться, как следует, не убьётесь. Стекловолокно. Учешитесь, разве что, насмерть потом!
«Ты смотри, а в смету проделанных работ подъём теплоизоляции на этажи записали! - вспомнил Алексей Алексеевич отчётность. – Аркашка! Ну, Аркашка!»
- Могу помочь… Эээ… подсказать, то есть, - участливо продолжил незнакомец, заботливо отряхнув цемент с рукава пальто Алексея.
- Как это? – удивился обманутый, брошенный и уволенный, расслабляя на шее узел шёлкового галстука из итальянского города Милана.
- Двумя этажами выше, на седьмом этаже, то есть, есть отличный проём в стене, с видом на центр города. А вот так, если чуть вправо наклониться, то и Останкинская башня, как на ладони. Зимой воздух прозрачный, далеко видно. А Шереметьево! Самолёты один за другим, один за другим… - восторженно рассказывала неустановленная личность в комнатных тапочках.
- Ко-короче, красноречивый ты м-мой! По существу вопроса… - чуть заикаясь, перебил парня Алексей.
- Ну да… извините. Там под балконами два КАМаза кирпича высыпали. Вот там – наверняка! Красота! Костей не соберёте гарантированно, - по-деловому объяснил местный товарищ.
- С гарантией говоришь? – заинтересованно переспросил Алексей Алексеевич, решительно взболтав содержимое бутылки, - пошли, если с гарантией.
Незнакомец, из уважения, пропустил сопровождаемого вперёд, освещая своим подсевшим фонариком ступени лестничного пролёта. Алексеич шёл медленно, держась одной рукой за кирпичную кладку, а другой мёртвой хваткой вцепившись в бутылку «Хеннеси», где ещё булькало на поворотах больше половины содержимого. На шестом этаже, неожиданно обогнав Алексея Алексеевича, вперёд вырвался товарищ, не по погоде одетый в лёгкую костюмную пару. То ли бутылка коньяку возымела на него гипнотическое действие, то ли врождённая вежливость «короля заброшенной стройки», но осветив жёлтым светом фонаря своё гладковыбритое лицо, он сказал:
- Я, конечно, извиняюсь, мужчина, но у меня есть предложение. Я до того момента, когда вас увидел, ужинать собрался. Рождество, как ни как. Стол скромный, но на двоих хватит, тем более, что у вас такое приятное дополнение, - осветив фонариком янтарную жидкость в красивой бутылке, продолжил он. - Что вы себе на сегодня запланировали, ещё успеете. Ночь длинная. Да и кирпичи никуда не денутся. А то, что в дребезги, можете не сомневаться. Я гарантирую!
После слов «ужинать» и «Рождество», как-то потеплело на душе. Алексей Алексеевич вспомнил, что он сегодня только пил, а из закуски был только воздух от вентилятора климат контроля. «А было бы хорошо «шмякнуться» не на голодный желудок! Комфортней как-то, что ли», - оптимистично подумал господин с итальянским галстуком на шее.
- Точно. Рождество ж сегодня. Ну, веди, - согласился нечаянный гость.
«Проводник» повернул налево, и они оказались у дверного проёма, плотно завешенного толстым ватным одеялом. Отвернув край, нечаянные спутники вошли внутрь помещения без окон. «Аппаратная», - вспомнив проект, подумал бывший генеральный. В патроне скрипнула лампочка, заставив обоих зажмуриться от яркого света. Алексей Алексеевич осмотрелся.
У стены в ряд лежали несколько грузовых деревянных поддонов. На них был положен высокий анатомический матрас, который укрывало чистое, на вид, бельё и толстый шерстяной плед. Посередине комнаты стоял настоящий кухонный стол с одной табуреткой. На стене висел цветной узбекский ковёр ручной работы, а на гвозде на самодельных «плечиках» из проволоки красовалась военная камуфляжная форма и голубой берет с кокардой. К форме были приколоты какие-то медальки и сверкали эмалью несколько, с виду одинаковых, военных значков . На полу лежала натуральная, правда, облезлая, с протоптанной тропинкой поперёк спины, медвежья шкура. Была и голова, но без зубов. Видно, на сувениры разошлись. У противоположной стены стояли фрагменты, когда то очень дорогого, кухонного гарнитура с электрической плитой. У плиты была открыта амбразура духовки. Она работала на обогрев, как электрокамин. На плите остывала кастрюля «Цептер», накрытая полотенцем и пыхтел носиком ярко красный чайник.
- Руки мыть будете? – по-домашнему, спросил хозяин помещения.
- А смысл? Или туда с немытыми не пускают?– криво улыбнулся Алексей Алексеевич, показывая пальцем на потолок.
- Тогда садитесь на диван, там помягче, - показав на поддоны, сказал человек в костюме, - а я пока на стол набросаю. Кстати, можете селёдку порезать.
Алексей Алексеевич, поставил на стол ёмкость с импортным алкоголем, и смело взял обеими руками толстую тушку норвежской селёдки. Грустно посмотрел в её большие, мутные глаза и, поняв, что число кусков должно быть чётным, решительно разрезал её на четыре неравные части, не вынимая кишок. Потом, закрыв глаза чтобы не плакать, порезал луковицу и притрусил «расчленёнку». Получилось совсем по-домашнему.
Хозяин ловко расставил на поверхности стола: одну тарелку, одну вилку, одну ложку, ножик перочинный, миску, с порезанной большими кусками селёдкой и луком, открытую трёхлитровую банку солёных огурцов и, надломленную врукопашную, буханку серого хлеба. Наконец, в центр стола, чуть подвинув «изящную гостью» с янтарной жидкостью, была поставлена кастрюля с варёной картошкой. Потом, как бы что-то вспомнив, неугомонный кормилец щёлкнул пальцами и, улыбаясь, радостно сказал:
- А вот стаканов у меня два!
Как-то неестественно отставив в бок правую ногу, он наклонился и достал с нижней полки кухонного стола два стакана. Сначала он громко дунул в каждый из них. Но потом, как бы, не доверяя этому способу дезинфекции, он смачно плюнул на дно каждого и, достав из брюк угол клетчатой рубашки, насухо вытер им стаканы. Удовлетворённо рассмотрев на свет лампочки свою работу, парень громко и одновременно поставил сосуды на уже сервированный стол. Потом плюхнулся на табурет, поставив правую ногу на пятку, торжественно посмотрел на Алексея Алексеевича и открыл крышку кастрюли. И жёлто-белая картошечка, плавая в горячем растаявшем маслице, покрываясь тяжёлой испариной, вздохнула накрахмаленным бельишком и как бы сказала: «Фууууу! Товарищи! Ну, наконец-то! С Праздничком! Начинаем!» Но оказалось к трапезе были готовы не все присутствующие.
- Ну? – решив не портить соседу настроение многословием, задал ёмкий вопрос парнишка.
- Не понял? – искренне не понял Алексей Алексеевич, сглатывая слюну.
- Наливать то уже можно, мужчина! – лучезарно улыбнувшись, нараспев объявил хозяин ужина.
С досады, хлопнув себя по коленям, Алексей Алексеевич, как-то неуклюже засуетился, проклиная себя за недогадливость, подскочил с дивана, чуть не опрокинув банку с огурцами, засучил мешающие рукава пальто, и на радостях налил почти по полному.
- Ого! – удивился щедрости парнишка. – Ну, тогда первый тост предлагаю ёмкий. За Рождество, значит, и за знакомство! Вот, как например, вас звать – величать?
- Алексей Алекс….
- Да, ладно! – восторженно заорал неожиданный собутыльник, - я же тоже Лёха! Тёзки значит! Давай краба, Алексей!
Мужчины пожали друг другу жирные от селёдки руки, выпили по одной трети стакана французского коньяку и навалились на картошечку. Потом, конечно, были тосты за родителей, третий – за тех, кто в море (оказалось, что Алексей Алексеевич на Северном флоте срочную служил). И как-то селёдочка и огурчики солёные очень даже замечательно пошли после элитного французского пойла. А французы то сами пробовали закусывать «Хеннеси» селёдочкой? То-то! Разговоры сначала были ни о чём.
- Я, Алексей, всегда эти огурчики покупаю. Как закусь они классные и на утро рассольчик организм поправляет, - говорил Лёха, с хрустом пережёвывая отечественный продукт.
- А я как-то говорю Ирке, ты, мол, лучка больше в селёдочку режь. Классно же! А она, типа, сам режь, тогда на диване спать будешь. Представляешь, Лёх? – выруливал на тему закуски теперь уже Алексей, а не Алексей Алекс…
Последнюю картоху со дна кастрюли не взял никто. И не потому, что «конина» закончилась. Это уже из уважения друг к другу. Да и наелись. Закурили.
- Ты это, Алексей. Расскажи, что у тебя? Чего ты ну… Что так-то, вдруг? Может, легче станет перед тем, как того… - первым предложил Лёха, нервно покашливая.
- Нет, Лёх. Извини, друг, не буду. Не нужно тебе этого, да и не поймёшь. Лучше о себе расскажи. Как ты очутился за этим одеялом то? – равнодушным тоном спросил Алексей, пытаясь не фокусировать свой взгляд на неестественно тонкой правой ноге Лёхи.
- А чё там. Я ж сирота. Отца вообще не знал. А мамаша – алкоголичкой была. Хорошо меня в детдом от неё забрали, а то бы так с ней и угорел. Никому я был не нужен. Помню, детки уже в тёплых сапожках ходят, а я всё по ледяным лужам босиком бегаю, пятки о первый лёд режу. Под кухней фабричной столовой с бидончиком стоял. Мне туда сливали, кто чё не доел. Отобрали меня у мамки и в детский дом. А там, что? Лучше ты думаешь? Повара, да воспитатели домой сумки с мясом и маслом таскали, а мы рахитами росли. Трудовик с физруком заставляли нас милостыню просить на вокзалах и рынках. И чем хуже мы выглядели, тем ценнее для них были. Вот голодом то и морили. А кто мало приносил, истязали нещадно. После школы из детского дома сразу в армию загребли. Я на второй год оставался. Болел. Физрук почки отбил за то, что сто рублей себе оставил. Хотели в кино с пацанами сходить, на «Анну Каренину» по Фёдору Михалычу Достоевскому. Так, что пришла повестка прямо на выпускные экзамены. Военрук мне тогда сказал: «Ну, ты Лёха - фартовый!» После выпускного бала, сразу проводы. В учебке на учениях бросали боевые гранаты. А она у меня возьми и выпади из рук прямо под ноги. Правую ногу напрочь по колено оторвало и почему-то два пальца на левой руке. Прикинь! Как так то? Но ротный сказал: «Ты, Лёха,- фартовый! Могло бы и вторую ногу, а тут только пальцы на руке. Всего то!» И в госпитале тоже! – рассмеялся счастливый Лёха, - хирург после операции говорит: «Фартовый ты парень, Лёха! Спасли мы тебе яйца! Размножайся, пацанчик!»
Алексей слушал нехитрый рассказ Лёхи, отвернувшись в сторону, и тихо плакал пьяными слезами, сморкаясь в воротник своего шикарного пальто. А Лёха продолжал, прикуривая сигаретку от сигаретки:
- Комиссовали из армии, а мне же квартира положена, я ж детдомовский. Пошёл в управу правды добиваться. Покричал малость, после выпитой чекушки, меня и выкинули. Потом подъехали «братки» на серьёзной машине и в лес меня отвезли. Били люто. Но не убили. Я ж- фартовый. Протез, правда, сломали, суки. Так не жалко. Так себе был протез, государственный, одним словом. Привязали в сарае к столбу, жрать и пить не давали, - грустно рассказывал Лёха, глядя, как толкаясь, плавают в мутном рассоле сморщенные огурцы, - потом пришёл их старший и спрашивает, мол, работать хочешь? Одели меня в эту форму и у метро поставили. Милостыню, значит, просить. Алексей, ты не поверишь! Я в жизни таких деньжищ не зарабатывал. Правда, мне они только на пожрать и оставляли, хотя обещали на новый протез денег дать. И задумал я сам на хороший протез заработать и сбежал от них. Долго они меня, сволочи, искали. Убили, если бы нашли. Но я ж - фартовый! Попробуй меня в Москве - матушке найти. Ага!
Алексей посмотрел красными от пьяных слёз глазами на железный протез, выглядывающий из правой штанины Лёхи, и мечтательно сказал:
- Да, Лёха, фартовый ты. Мне б так везло по жизни.
- А на протез то я сам скопил! Классный! Смотри, Алексей. Почти не хромаю во время ходьбы. По немецким технологиям. Нет, ну на работу иду, отстёгиваю, конечно. Чтобы жалостью, значит, прошибить. Сижу такой… серьёзный весь из себя, в камуфляже, в берете голубом. Культяпку вперёд выставлю, медальками позвякиваю. Одну, правда, пришлось снять. Один дед сказал, что этот город освободили ещё за пятьдесят лет до моего рождения. На морде – неприступная гордость! Что ты! Мол, не хочу унижаться, но выхода не вижу. Перед зеркалом тренировался. А когда хорошо подают, бывало, и честь отдавал. Раз «пятихатку» кидают, я вскакиваю, как заору: «Служу России!» Одна тётка хлоп в обморок. Еле откачали! С тех пор этот приём не применяю. Мало ли… Я ж теперь у храма милостыню прошу. А в двенадцать дня ровно – стою на одной ноге, честь отдаю и гимн пою: «Славься Отечество, воля народная…» Сердобольных много, защитникам хорошо подают. Надо ж теперь на хату копить. Не знаешь, Алексей, какая в «Почта - Банке» нынче депозитная ставка?
- Нет… не знаю, Лёха. У меня личного счёта в банке ещё никогда не было, - улыбнулся Алексей, сам удивляясь этому факту.
- Ну, теперь-то уж тебе зачем? Можешь не заморачиваться. Слышь, Алексей. Просьба у меня к тебе есть большая. Тебе-то уже всё равно, а мне как бы… - нерешительно начал Лёха издалека.
- Да говори уже, Лёх, не тяни кота, - ответил Алексей, расслабленно вытянувшись на очень удобном Лёхином диване. – Ты, брат, – фартовый, тебе всё можно.
- Только ты не обижайся. Ладно? Понимаешь, старина, тут зима… Короче, а у меня из тёплого только форма. А у тебя пальто такое шикарное. Я бы в нём всю зиму королём проходил. В нём же и в музей не стыдно, и на свидание… Тебе то, с завтрашнего дня, уже ни к чему эти земные заботы. А полусапожки? Ты какой размер носишь?
- Сорок второй, - настороженно ответил Алексей, неожиданно поджав под себя ноги.
- Жаль. У меня сорок четвёртый. Не влезу... точно не влезу. Хотя… продать однозначно можно, - убеждённо рассуждал Лёха, прицениваясь к приличной обуви. - Да, ты не думай, Алексей. Я, если чё, и с трупака пальто сниму, не побрезгую. Только вот… Ты ж на кирпичи грохнешься. Побьёшься сильно. Башка – точно вдребезги. Заляпаешь, а вещь богатая. Как думаешь, отстирается? - задумчиво продолжал размышлять Лёха. - И падай лучше спиной, а то мордой в кирпичи, знаешь… ни один родственник не узнает. Да и в закрытом гробу, как-то не очень.
Насонов чувствовал, что трезвеет с каждым словом этого идиота. Дальше слушать «напутственные слова на тот свет» от человека с одной ногой, зарабатывающего подаяниями, временно живущего в комнате без окон, где вместо двери – старое стёганое одеяло, сил не было никаких. Он решительно встал, похлопал руками по карманам пальто, достал зажигалку, портмоне и ключи от бывшего дома. Вытащил пятьсот евро одной бумажкой и положил на стол.
- Это тебе. Конвертнёшь, на депозит положишь. Рублёвый. Будет, как стартовый капитал на квартиру, - не глядя в глаза Лёхе, негромко произнёс Алексей.
Потом резко снял своё замечательное пальто и накинул его на худые Лёхины плечи. Перед выходом обернулся и, распахнув края стёганого одеяла, задал давно мучавший его вопрос:
- А как ты попал то сюда, фартовый? Это ж стройка, а не общага для попрошаек.
- Так меня сторож Петрович пустил. Мы с ним на работе, то есть у церкви познакомились. Он сказал, что до конца зимы хозяева судиться будут, так что, могу перекантоваться. Петрович тут в авторитете, ему верить можно, - убедительно ответил Лёха, не отрывая восторженного взгляда от своего нового роскошного элемента гардероба.
- Ну да, Петрович он такой. И суды точно будут, он прав. Кажется, я знаю, что нужно делать, - уже на ходу прошептал Алексей, поднимая воротник костюмчика и ёжась от ночного морозца - Да, не по погоде я сегодня…
В уютной комнатёнке, со шкурой медведя на бетонном полу, возле лампочки на висящем проводе, стоял парень. В одной руке он держал слегка запылённое, благородного синего цвета, кашемировое пальто, а в другой одёжную щётку. «Все наши будут завидовать моей обновке. Длинное. Ни одна подруга не заметит, что я одноногий. Хороший подарок на Рождество!», - молча, радовался Лёха.
- Дурак ты, Алексей Алексеевич! Убиваться он решил. Ага! Сейчас! У меня по сочинениям в интернате только «пятёрки» были. Я тебе такого насочиняю и про мамку-алкоголичку, и про гранату… сто лет жить не надоест. И главное сидит, носом шмыгает, сопли вытирает… верит. И за что людям высшее образование дают? - бубнил себе под нос, довольный подарком судьбы, Лёха - фартовый.
Спустившись на первый этаж, Алексей увидел свой белый шарф, зацепившийся за кусок арматуры. Он поднял его, слегка тряхнул и, с облегчением, замотал вокруг шеи. «Только бы Гелик на месте стоял», - думал Алексей, ёжась от крепкого морозца и прибавляя шаг. Неожиданно, откуда - то сверху, из тёмного балконного проёма на шестом этаже рванул в ночь на удивление чистый и красивый мужской голос:
- Расплескалась синева, расплескалась
- По тельняшкам разлилась, по беретам…
«Во, Лёха даёт», - улыбнулся Алексей, пряча нос в шарф. Внезапно, со знакомым скрежетом, открылась дверь вагончика сторожа Петровича. Седой дед, выдохнув в ночь порцию пара, насыщенного фитоферментами лука и чеснока, протяжно высморкался, прислушиваясь, и хрипло крикнул в темноту:
- Хто? Мать иё…
И темнота ответила ему удаляющимся голосом бывшего генерального директора:
- А хрен без пальто!!!
* * * * *
Его любимый «Гелендваген» стоял на прежнем месте. И документы неприкосновенно лежали на полке, и ключи от офиса и сейфа на месте. Всё так же «тикал» двигатель, климатконтроль показывал на + 25 в салоне и – 15 за бортом. Датчик расхода топлива виновато пожаловался, что пока любимого хозяина не было, прожорливый двигатель потребил аж восемь литров топлива. Да, и на здоровье! Анатомическое кресло нежно приняло продрогшее тело хозяина и, окутывая навязчивой заботой, включило обогрев «пятой» точки.
Алексей закрыл глаза, в голове, согреваясь, начали толкаться мысли: «Сейчас в офис. В сейфе заначка «на чёрный день», а он, похоже, настал. Дальше. «Гелик» не заберут, я его по доверенности у приятеля купил. Дальше. Нужно его продать, а денежки на депозит. Тьфу ты! Лёха, заразил! Вот фартовый. Дальше. Продам и дело своё открою. Интересно, а Сашка от меня? Будет обидно… А Аркаша то! Аркашка! Вот мудак! Дальше. А жить где? Обещали из дома сразу не выгонять. Ну, Ирка! Вот суки! Дальше. Компанию строительную открывали после свадьбы. Значит, то, что принадлежит жене, - половина по закону моя. А, если не получится? К Лёхе пойду! Он примет. Он фартовый! Как там? Расплескалась синева, расплескалась…»
Дальше? А дальше, как пойдёт!