Глава 50. Следствие ведёт Воронцова
Настя вышла из палаты с задумчивым лицом. Всё, что говорила Варвара, требовало детального анализа. Но фамилию Протасов дэгэбистка видела. Именно видела, напечатанную мелким шрифтом. Причём не где-нибудь в документах, которые были в распоряжении их ведомства, а именно здесь. Начав перебирать в памяти, она поняла, что фамилия генетика стояла под перечнем процедур, оказываемых пациентке из бокса Н-29, Веронике Калинковой.
– Не она? – скептически бросил Егоров.
Настя покачала головой и взглядом хищника, учуявшего добычу, обвела двух сотрудников НИИ, которых начальник военного госпиталя, Ярослав Гордеев прикомандировал помогать дэгэбистам.
– Сергей Протасов. Где он? – Её вопрос скорее был обращён не к коллеге, а к ним.
Сотрудники НИИ в белых халатах переглядывались между собой. Их было двое парень и девушка, по виду – брат и сестра. Оба рыжие и с веснушками. Взгляд дэгэбистки сразу упал на девушку. Почти девочка, худющая, веснушчатая, кучерявые рыжие волосы завязаны в хвост, который напоминал собой пушистый шар или клубок ниток. Глядя, как она переминается с ноги на ногу и робко опускает глаза, Артамонова решила, что раскрутить её на нужную информацию не будет проблемой.
– Так где же нам найти вашего генетика? – Настя подошла ближе к рыжей девушке.
– Я могу проводить вас до его лаборатории, – испуганно произнесла та.
– Ань, подожди, – стоящий возле неё рыжеволосый веснушчатый парень наступил сотруднице на ногу, после чего та резко осеклась. – На каком основании мы это должны делать? Мы от Ярослава Павловича распоряжений насчёт организации ваших встреч с сотрудниками НИИ не получали!
Глядя на них, Егоров внезапно задумался об интересном совпадении. Это уже был третий рыжий сотрудник на территории блока «Т», которого он видел за сегодняшний день, если считать вместе с Бабенко. Можно, конечно, предположить, что здесь работников подбирают по определённому типажу, если бы не яркое сходство этих двух рыжих с руководителем блока «Т».
Рыжий обернулся в сторону дэгэбистов.
– Капитан Егоров, если я правильно запомнил, нам было сказано сопроводить вас и открыть боксы для осмотра. По поводу бесед со специалистами НИИ вам следует запросить разрешение у нашего непосредственного руководства – Натальи Петровны.
Парень говорил уверенно и страха перед сотрудниками органов не испытывал.
«Откуда ж вы все тут такие смелые?», – подумал Егоров. Он прекрасно понимал, что если снова пойдёт к Гордееву, может получить и отказ. Ведь изначально речь шла о том, чтобы допустить к следственным действиям Анастасию Артамонову, проходящую лечение в госпитале, где она должна была опознать специально привезённого сюда подозреваемого в нападении на сотрудников спецназа. Потом Егоров повторно позвонил Гордееву и сообщил, что у него есть основания предполагать, что в блоке «Т» содержится девушка, которая является фигуранткой по другому делу, и попросил разрешение на осмотр боксов. Начальник военного госпиталя согласился и даже прикомандировал к ним этих двух. Но Егоров прекрасно понимал, что одно дело – осмотр боксов, и совсем другое – допрос сотрудников. Капитан ДГБ отдавал себе отчёт в том, что с Бабенко в ординаторской он поступил не совсем законно. Оснований для её удержания ни у ДГБ, ни у полиции не было. Своими соображениями он поделился с Артамоновой, отведя её в сторону.
Настя слушала его внимательно, кивая головой и глядя широко распахнутыми глазами. Здесь, при ярком свете больничных ламп, освещающих её милое лицо и точёную фигуру, Егоров ещё раз отметил про себя, какая же всё-таки она красивая. Правильные черты лица, огромные глаза, чётко очерченные губы, светлые волосы, заплетённые в косу. Как только Настя появилась в их отделе, капитан ДГБ почувствовал симпатию к этой невероятно притягательной девушке. Было в ней что-то неземное, даже ангельское.
В памяти сохранились их прогулки по заснеженному городу и то, как после них парочка заходила в уютную кофейню, декорированную в народном стиле. Там они пили ароматный глинтвейн из стеклянных бокалов, в котором плавали ломтики лимона и звёздочки бадьяна. С ней хотелось разговаривать часами, глядя на её разрумянившиеся от мороза щёки и в эти огромные глаза, бездонные, словно океан, в которые Егоров погружался, как если бы был не капитаном ДГБ, а капитаном какой-нибудь большой субмарины. Мужчина чувствовал, что влюбился. Единственное, чего он не понимал – почему их с Настей прогулки вызывают откровенное неодобрение его шефа – Владимира Крючкова, который в тот момент возглавлял в Адмиральске департамент госбезопасности.
Тайна раскрылась сама собой. Крючков вызвал Егорова на террасу, которая находилась на мансардном этаже и служила сотрудникам ДГБ местом отдыха, и попросил выполнить одно маленькое поручение. Оно заключалось в том, что Кириллу будет необходимо «встретиться с одним человечком и забрать у него пакет для Владимира Петровича», после чего с пакетом прибыть в указанное место. Им оказалась элитная сауна, находящаяся в гостинично-ресторанном комплексе на берегу реки.
Когда Егоров с грузом прибыл к сауне, его отвели в арендованный зал. Там в бассейне в форме огромного сердца, чаша которого была отделана голубоватой плиткой, грациозно плыла обнажённая Настя. Его непосредственный шеф, Крючков, с криками: «Йо-хо-хо! И бутылка рома» голый вылетел с одной из парилок, держа в руке бутылку элитного алкоголя, и плюхнулся в бассейн, поднимая тучу брызг. Быстрыми движениями он подплыл к Насте и с возгласом «Ах, вот ты где, моя русалочка!» схватил её за грудь. Настя невольно вскрикнула и, посмотрев на Егорова, густо покраснела. Капитан ДГБ стоял с каменным лицом.
Такое откровенно ****овитое поведение его шефа заставила Егорова усомниться в его порядочности. И задаться вопросом, что рядом делает эта юная ангельская девушка. Неужели таким образом решила построить карьеру? Или вовсе не отдавала отчёт своим действиям?
Пробубнив что-то про поручение, он оставил пакет на плетёном диванчике и поспешил удалиться. В тот вечер, садясь за руль своего автомобиля, Егоров мечтал врезаться в какой-нибудь придорожный столб.
Сейчас же, делясь с Артамоновой своими размышлениями, он искал поддержку. Егоров поймал себя на том, что даже от одного этого ему становилось легче, ибо Настя умела слушать, как никто другой и находить ответы на неразрешимые, как ему казалось, вопросы.
Дэгэбистка задумалась.
– Кирюш, я, кажется, знаю, что можно сделать, – произнесла она и ушла в сторону бокса, который только что покинула, оставив коллегу стоять в недоумении.
Артамонова вновь вернулась в палату к беременной. Уроженка посёлка Гранитный лежала под капельницей, но была в сознании.
– Варвара, – тихо позвала Настя. – Я тут Сергея Николаевича всё пытаюсь найти и никак не выходит. Уже весь этаж оббегала.
Девушка повернула в её сторону голову.
– Не мудрено, – произнесла она. – Он же у себя в лаборатории, а туда так просто не пускают. К нам он только два раза в день на осмотр приходит. Или по надобности.
Дотянувшись свободной рукой до тумбочки, Варвара открыла верхний шкафчик и извлекла оттуда мобильный телефон.
– Сергей Николаевич, – раздался на всю палату её грудной голос. – Вы бы могли подойти в женское отделение? Срочно! Там вас наша новенькая обыскалась.
Настя напряжённо прислушалась.
– Какая ещё новенькая? – проговорил недоумённый голос.
– Ну, светленькая такая. Худенькая, как куколка. Настей звать.
– Ладно, Варечка. Я сейчас дела доделаю и спущусь к вам.
Спустя несколько минут в палате появился высокий мужчина с добродушным открытым лицом. Внешне он был очень похож на Юрия Гагарина, только, в отличие первого космонавта, у него была светлая шевелюра. Глаза пришедшего были широко распахнуты, а залёгшие в уголках рта мимические морщины говорили о том, что он очень часто улыбается.
– Здравствуйте. – Он с интересом и настороженностью посмотрел на Настю, – Чем могу быть полезен?
– Здравствуйте. Я Настя, – нежным голосом произнесла Артамонова. – И вы мне очень нужны.
Протасов окинул взглядом Артамонову, что-то уточняя для себя. Впрочем, вид сотрудницы ДГБ в форме его ничуть не удивил, потому как НИИ генетики располагался на территории военного госпиталя и сюда регулярно направляли некоторых пациентов для осмотра у узкопрофильных специалистов и прохождения определённых процедур. Тем более, его пациентка Варвара, звонившая ему на мобильный, представила Настю как новенькую.
– Что ж, пройдёмте в смотровую, – наконец выговорил он.
Егоров, притаившийся в соседнем пустом боксе, не находил себе места. Он лишь молча наблюдал, как Протасов уводит Настю по коридору, с ужасом представляя, как сейчас этот молодой альфа-самец заставит её раздеться и раздвинув ноги, лечь в гинекологическое кресло, как будет трогать руками её нежное тело и лезть ими в самые сокровенные его места…
Рыжий парень достал смартфон – вероятно, чтобы предупредить генетика. Не дожидаясь, пока парень совершит звонок, Егоров крепко схватил его за кисть и ловким движением вырвал из рук мобильный. Сотрудник издал возмущённый возглас и тут же бросил в адрес Егорова обвинение по поводу незаконности его действий. А капитан ДГБ услышал в динамике смартфона гудки, а на экране увидел фотографию «альфа-самца», подписанного как «Серёга Протасов».
Генетик принял звонок.
– Лёш, у тебя что-то срочное? – раздался в трубке приятный баритон. – Подожди десять минут, я сейчас закончу осмотр.
И снова жуткие картины осмотра у гинеколога хлынули в сознание дэгэбиста, лишая его способности мыслить адекватно. К счастью, смотровая оказалась на том же этаже. Куда Егоров незамедлительно двинулся, дабы быть начеку и всё держать под контролем.
Тем временем Протасов в смотровой уточнил у Насти, с какими показаниями она сюда попала. Дэгэбистка ответила, что проходит лечение у Бабенко, у неё же Настина медицинская карта, все диагнозы и назначения содержатся в ней. Парадокс ситуации был в том, что Настенька ничуть не солгала – она действительно находилась на лечении у Бабенко. Правда, назови она ему свой реальный диагноз, Протасов бы удивился, зачем человеку, попавшему сюда с психическим расстройством, нужен конкретно он, ведь его профиль был именно беременные, причём с патологиями плода или неспособностью его выносить.
– Так это Наталья Петровна вас направила ко мне? – хмыкнул Протасов. – Странно, что меня не предупредила. Я бы сам за вами зашёл.
– Мне раздеваться? – спросила Настя, избегая ответа на его вопрос.
– Да, можете положить одежду на кушетке, – проговорил он, что-то просматривая в своём планшете. – Говорите, у Бабенко ваша медицинская карта?
Девушка кивнула, начав расстёгивать форменный китель. Генетик полностью сосредоточился на просмотре планшета. Настя покосилась на экран и увидела, что там высвечиваются данные её электронной медицинской карты. Внезапно лицо Протасова стало озадаченным.
– Анастасия, – голос генетика приобрёл серьёзность. – Вас ко мне направили по ошибке. Я зашёл в вашу электронную медкарту и подгрузил комплексный анализ крови, который вам проводили сегодня. Он включал в себя и оценку уровня ХГЧ. Вы не беременны. А с наследственными психическими расстройствами лично я не работаю. Вам нужен другой специалист.
– А это? – Девушка указала рукой на стоящее рядом гинекологическое кресло.
– Можете не раздеваться. Я осматриваю только беременных, – сухо ответил Протасов. – Если вам нужен осмотр гинеколога, обратитесь к Наталье Петровне, она направит к нужному специалисту. То же самое касается и генетика. Пока что направлений именно ко мне я у вас в карте не вижу.
Протасов направился к выходу. Его суточная смена уже полчаса как подошла к концу, а в лаборатории ещё оставались нерешённые задачи.
– Я хочу задать вам один вопрос, – остановила его Настя, на ходу застёгивая блузку.
– Настюш, давайте так. Во избежание недоразумений я сейчас позвоню Наталье Петровне и выясню у неё, кто и зачем вас ко мне направил.
Не успел генетик достать телефон, как в дверном проёме появился капитан Егоров с цветной фотографией Калинковой в руках.
– Мы разыскиваем вот этого человека. Её видели на территории вашего блока. Скажите, где и при каких обстоятельствах вы с ней пересекались.
Глядя на фото, Протасов слегка дёрнулся. В голове тут же всплыли кадры, как он ночью помогал своей начальнице, Наталье Бабенко, приводить в чувства девушку, которая была без сознания. Усилием воли генетик взял себя в руки и уверенно посмотрел в глаза Егорову.
– А с чего вы взяли, что она могла появиться на территории блока? – ответил он вопросом на вопрос.
– Так вы её видели? – повторно задал вопрос капитан ДГБ.
– Под данными её карты стояла ваша подпись, – послышался за спиной голос Насти.
– Чьей карты? Назовите фамилию, – твёрдо выговорил Протасов, проводя по экрану планшета.
На этот раз ни один мускул на его лице ни дрогнул.
– Калинкова, – буркнул Егоров. – Калинкова Вероника Николаевна.
Пальцы генетика забегали по экрану. Егоров подошёл и встал рядом, чтобы следить за его действиями. Протасов ввёл в поисковую строку фамилию «КАЛИНКОВА» и нажал ввод. На экране высветилась стандартная надпись «Пациент с такой фамилией отсутствует. Возможно, вы имели ввиду КАЛМЫКОВА».
– Хватит пудрить мне мозги! – практически взбесился Егоров. – Сейчас я вызову своего специалиста и мы с вами поговорим начистоту!
Он снова толкнул генетика в смотровую и приказал выложить планшет и мобильный телефон на кушетку.
Достав свой мобильный, он набрал номер компьютерщика Самокурова и велел тому выдвигаться в военный госпиталь, поскольку есть основания предполагать, что его сотрудники причастны к уничтожению данных и сокрытию документов.
* * *
Рабочий день в Усть-Ингульском РОВД близился к завершению. Воронцов собирал со стола свои бумаги и отдавал распоряжения на предстоящую ночь. Он взял трубку телефонного аппарата и набрал дежурного на вахте.
– Седов, как будешь сдавать смену Плотникову, сообщи ему, что я распорядился в обезьянник к этому горе-студенту никого из уродов и отморозков не подсаживать, а то он там выдающийся студент, ещё и иностранец. Хрен его знает, чем обернётся. Интеллигентщину всякую, бухую, как он, можно, или девицу какую. Он там всё равно в отключке, руки не распустит.
На том конце трубки раздался грубоватый смешок.
– И да, если этот кадр очухается, звони мне, или сюда, или на мобильный. Я с ним как следует потолкую.
Начальник Усть-Ингульского РОВД сказал последнюю фразу скорее на всякий случай. Сам он был уверен, что парень не очухается до утра. А значит, можно возвращаться домой и как следует выспаться. Воронцов подошёл к вешалке, снял с неё фуражку и облачился в китель. Тут в его кармане зазвонил телефон. Номер был незнакомый и Воронцов вначале решил даже не отвечать. «Конец рабочего дня. Кому надо, потерпит до завтра», – пробурчал он про себя. Но настойчивые звонки продолжались. Наконец его терпение не выдержало, и полицейский нажал кнопку ответа.
– Степан Макарович! Как хорошо, что я до вас дозвонилась, – в трубке раздался встревоженный женский голос.
Этот голос Воронцов узнал сразу. Он принадлежал проводнице Людочке, с которой он случайно познакомился в транспортной больнице, куда привёз избитого таксиста. Мужчина почувствовал, как потеплело у него в груди.
– Степан Макарович, вы оставляли мне свой номер. Мне нужна ваша помощь. Сын пропал! – Людочка говорила быстро и сбивчиво, в динамике слышались всхлипывания. – Он с работы не пришёл, на звонки не отвечает. Я не знаю, что и думать. Он никогда раньше так не делал.
Воронцов понимал, что как любая мать Людочка начинает себя накручивать, убеждая себя в том, что произошло что-то плохое.
– Как давно он пропал?
– Сегодня. Вчера вечером заступил на сутки. Я не звонила. Ну, он на работе был, работа у них там серьёзная. А сегодня он не пришёл домой после смены, и на телефон не отвечает. Я уже в полицию звонила, они мне сказали про три дня. Но не дай Бог чего. За три дня столько всего может случиться. Вы бы не могли хотя бы по телефону посмотреть, где он находится? – умоляла Людочка. – Я знаю, вы это можете. Я переживаю, очень.
– Пропал сегодня. Хм. – Воронцов посмотрел на часы. Половина седьмого.
– Как-то рановато беспокоиться, Людочка, – с бодростью в голосе ответил Воронцов. – Время-то ещё совсем детское.
– Я понимаю, на что вы мне намекаете. Что он парень взрослый, что у него есть своя личная жизнь, – тараторила Людочка, прерывая свою речь вздохами и всхлипываниями. – Что он мог и у девушки ночевать, и у друзей остаться. Но он после суток уставший и вымотанный, какие уж там девушки и пьянки с друзьями? Тем более, если он оставался с какой-то компанией, он всегда сообщал, что не придёт ночевать. Но сейчас он мне даже не позвонил, и на мои звонки не отвечает. Я боюсь! Я переживаю! Для него это нетипично. Вдруг случилось что-то страшное! Он же генетик, у него работа специфическая!
– Ну, может, его на работе задержали, – пожал плечами Воронцов. – Сами же говорите, работа специфическая.
– Да я всё понимаю. Но мне через час сорок минут уходить в рейс! Я потом и на связи быть не смогу, если вдруг чего.
Мобильное покрытие в некоторых местах, через которые пролегала железная дорога, действительно оставляло желать лучшего. Стабильно ловила сеть лишь на узловых станциях и вблизи крупных городов, а проезжая между населёнными пунктами, где лишь степи, поля и заброшенные сёла, у абонентов на экране мобильных порой действительно высвечивается значок, указывающий на отсутствие сети. Дозвониться из таких мест крайне сложно, а иногда и невозможно вовсе.
– Ну, может, он просто мог где-то оставить свой телефон, – успокаивал звонившую начальник райотдела. – Если он после смены, уставший… Может же такое быть?
– Да в том-то и дело, что он его нигде не оставляет! – Людочка говорила всё так же встревоженно и была готова в любую секунду расплакаться. – У него много важных звонков, пропускать которые он не должен. Он даже дома его никогда не выключает и держит всегда при себе. Если бы я знала, что он его может где-то оставить, я бы и не смела вас беспокоить.
– Ну, мы можем проверить данные геолокации, – понял Людочкины намёки начальник Усть-Ингульского райотдела. – Но это не даст стопроцентной гарантии местонахождения вашего сына. Это укажет лишь на то, где находится его телефон.
– Вот! Я и не прошу искать его по всему городу. – Людочка взяла себя в руки и даже перестала всхлипывать. – Я понимаю, что не вправе отрывать вас от ответственной работы по такому поводу. Но у вас же есть аппаратура. Просто проверьте, где он, и скажите мне.
Воронцов сначала пребывал в лёгком ступоре. Другой бы гражданке он сразу отказал. К нему часто приходили мамашки, которые, не дождавшись своих сынков с вечеринок и пьянок, тоже поднимали бучу. И для них у него были заготовленные фразы, которыми он мог – кого деликатно, а кого и пожёстче – от себя отшить. Но в данном случае Воронцову искренне хотелось помочь Людочке. Ещё больше ему хотелось с ней увидеться.
С одной стороны, то, что человек не отвечал на звонки своей матери, совершенно не было поводом для того, чтобы в этот же вечер пеленговать его по телефону. С другой стороны, его просила об этом не кто угодно, а Людочка, которая пленила его в больнице, разбудила его фантазию, подарила ему эмоции, которых он давно не испытывал. И она не просила его о чём-то невыполнимом. Пробить местоположение абонента по номеру его телефона особой трудности не составляло.
– Людочка, я постараюсь сделать всё возможное, я обещаю, – заверил он.
Проверить телефон абонента по геолокации было для полицейских делом не сложным. Раньше для этого понадобилось бы дозвониться до абонента и какое-то время держать с ним связь. Но сейчас уже совсем другие технологии. Компьютерщик вбил номер абонента в систему и узнал его расположение. Система выдала на карте здание и адрес военного госпиталя. Специалист уточнил, что аппарат абонента не выключен и сим-карта из него не извлечена.
Это означало, что телефон не украден. Оставалось понять, почему абонент не поднимает трубку. Воронцов предполагал, что, может быть, мамаша вконец его задолбала своей гиперопекой, и он не хочет отвечать конкретно ей. Но это был бы поступок, характерный для подростка с неоформившейся до конца нервной системой, или какого-нибудь совсем неуравновешенного субъекта, каких нередко доставляли в РОВД. Но он никак не вязался с образом взрослого состоявшегося мужчины, тем более учёного, работника НИИ.
«Возможно, на работе случилось нечто экстраординарное, о чём он просто не хочет сообщать своей матери, предвидя её расстройство и душевные волнения?», – размышлял Воронцов. И предположение это было небезосновательным: Людочка показалась ему женщиной крайне впечатлительной и принимающей близко к сердцу всё, что касается любимого сына. Можно было, конечно, на этом этапе остановиться и успокоить Протасову тем, что телефон её сына находится в военном госпитале, следовательно, и он сейчас там. Либо же собирается домой. Но это было лишь предположение, а Воронцов привык всё проверять.
– А ну, Машка, позвони ты, – обратился он к дочери. – Может, действительно мамаша достала. Или закрылся в кабинете с девочкой. А может быть, реально что-то стряслось у него на работе. Набери со своего телефона. Авось на звонок с незнакомого номера он и ответит.
Отец передал ей номер, записанный на листике. Воронцова набрала номер и поставила на громкую связь. В динамике послышались гудки.
– Алло. Слушаю вас, – в трубке раздался грубый мужской голос.
– Здравствуйте. Сергей?
Воронцов начал ей показывать жесты, которые означали, что разговор необходимо продолжить.
– Меня зовут Мария. Мне дали ваш номер… И я бы хотела с вами переговорить по очень важному вопросу… – говорила Воронцова, поглядывая на отца.
– По какому вопросу?
Машка замялась. Воронцов схватил со стола ручку и листик и начал на нём быстро писать карандашом то, что ей необходимо сказать абоненту.
– У меня есть для вас срочная информация, которую мне необходимо передать лично вам.
– Подъезжайте ко мне на работу, – ответил голос. – Вы знаете, куда?
Воронцов продолжал исписывать листок.
– Военный госпиталь? НИИ генетики? – неуверенно проговорила девушка, пытаясь прочесть каракули отца.
– Всё верно. Подъезжайте.
– Я подъеду, – нерешительно ответила Машка, поглядывая на отца, который продолжал ей настойчиво показывать жест, что надо согласиться.
– Вот и славно. На входе скажете, что вы ко мне, вас проводят. – После этих слов абонент отключился.
* * *
Егоров отключил звонок и подошёл к Протасову с его мобильным в руке.
– Ну, дружок, рассказывай. Кто такая Мария и что у неё за важная информация для тебя? – Он показал на экране смартфона номер, с которого был произведён звонок.
Генетик развёл руками.
– Вероятнее всего, беременная с патологией плода. Я во всех женских консультациях оставляю свой телефон. В НИИ хорошая аппаратура и мы можем оказать помощь даже в очень сложных случаях.
Егоров скептически ухмыльнулся. В его голове никак не вязалось то, что беременная станет говорить про какую-то срочную информацию. Впрочем, дэгэбист понимал, что женскую логику понять бывает крайне сложно. И когда женщина стесняется о чём-то говорить, особенно если человек ей незнаком, а информация касается чего-то очень личного, она действительно может вовлекать это в некие иносказательные формы. Ещё сложнее правильно трактовать сказанные ими фразы, особенно если они говорятся на эмоциях. Вопрос, по которому звонила эта Мария, действительно мог касаться беременности и патологий. Поэтому Егоров решил не делать скоропалительных выводов, а направил своего человека встретить звонившую у входа в НИИ.
* * *
– Ну вот, он ответил. Звони, успокаивай мамашу… – Машка спрятала мобильный в карман форменного пиджака и выставила перед собой прямоугольное зеркало на подставке.
Девушка сняла резинку, стягивающую волосы в хвост, и принялась методично расчёсывать их от кончиков к корням.
– Что-то голос до боли знакомый, – с серьёзностью покачал головой Воронцов. – Это не он, не Протасов. Это Егоров, твою мать! Генетиком занялось наше грёбанное ДГБ.
Воронцов резко поднялся с кресла. На его лице был оскал.
– Суки. ****и. Уроды. – Он не жалел крепких слов для своих коллег из силовой структуры. – То водителя нам этого избитого подсунули, то к Верховцевой без ордера вломились! А когда я лично поймал двух отморозков, которые ссали на Вечный огонь и снимали на камеру, так в тот же вечер эти пидоры дэгэбистские приехали ко мне вызволять эту срань. Потому что они заебись какие важные! Источники информации, мать твою!
Воронцов достал мобильный и набрал номер водителя.
– Саныч! Заводи свою колымагу и погнали! – практически выкрикнул в трубку он и вышел из кабинета.
Уже в коридоре Воронцов снова на кого-то заорал. Машка же знала, что причиной его ненависти к ДГБ было не только это. Шестнадцать лет назад майор ДГБ по фамилии Дыня, ныне дослужившийся до полковника, вскружил голову её матери, жене Воронцова. И та оставила мужа и переехала к дэгэбисту, забрав четырнадцатилетнюю дочку с собой. Свою падчерицу майор невзлюбил, постоянно придирался, требуя вовремя приходить домой, не висеть на телефоне с подругами, не раскручивать мать на дорогие подарки, а больше заниматься учёбой. Машка начала сбегать из дому и жить у друзей, за что не раз бывала бита по возвращении. На жалобы дочери мать реагировала сухо, говоря, что они с отцом воспитывали Машку слишком мягко, вот она и выросла такой. Год проживания с отчимом стал для девочки сущим адом.
Спас Машку сын подруги матери – девятнадцатилетний Олег, который был старше её на четыре года. Его отец работал городским прокурором и подарил сыну на совершеннолетие отдельную квартиру. Смазливая фигуристая девчонка сразу пришлась Олегу по вкусу, и он пригласил её в дорогой ресторан. Машка туда пришла в утончённом чёрном вечернем платье с юбкой-воланом, которое она взяла без спроса из шкафа матери. Так за роскошным ужином из морепродуктов за изысканно сервированным столом Машка пожаловалась на свою судьбу и на постоянные придирки отчима. На что Олег, внимательно выслушав, предложил переехать к нему. Девушку такое предложение застало врасплох. Она воспитывалась в семье довольно строгих нравов, где считалось предосудительным жить с мужчиной до совершеннолетия. Но отказываться от предложения Машка не торопилась, сказав, что ей надо подумать. После ужина Олег привёз её на машине домой. Там она снова была бита отчимом за то, что украла мамино платье, припёрлась домой под утро, ещё и накрасилась в свои пятнадцать «как проститутка».
На следующий день Машка пришла в школу, слегка прихрамывая. Попросив у подружки мобильный, поскольку её телефон забрал отчим, она позвонила Олегу и сказала, что согласна на его предложение. Олег приехал за ней на машине прямо к школе. Не дожидаясь окончания уроков, Машка с рюкзаком и в школьной форме села к нему в автомобиль. Так и началась Машкина взрослая жизнь. Учитывая, что в школе был последний день перед осенними каникулами, на прогул ею нескольких уроков никто не обратил внимание.
Олег оказался довольно весёлым и щедрым парнем. Первым делом он повёз Машку в салон мобильной связи, где подобрал ей элегантный телефон с чехлом со стразами и купил красивый номер, на который её малахольная мамаша с своим горе-сожителем точно бы поскупились. Дальше они поехали в магазин элитной женской одежды, где выбрали ей вечернее платье – чтобы было своё и не пришлось ничего больше «красть» у мамаши. Потом Олег накупил своей подруге косметики, духов, красивого белья и соблазнительных халатиков, щекочущих воображение. Повёз её в женский салон красоты, где девушке впервые в жизни сделали депиляцию, пилинг и обёртывание. Там же Машка впервые осветлила волосы, поскольку Олегу нравились блондинки. А вечером они пошли в клуб. После клуба, когда они вернулись в квартиру, Олежка осторожно начал приставать к Машке. Девушке льстило внимание молодого человека, да и вся атмосфера вокруг способствовала тому, что Машка выразила готовность вступить во взрослые романтические отношения. А в это время мать и отчим разыскивали её по городу, не решаясь позвонить Воронцову.
На следующий день их ждал бассейн и ресторан. Потом был кинотеатр и прогулки по ночному городу. Пятнадцатилетней Машке казалось, что она попала в сказку.
Сказка закончилась, когда на квартиру к Олегу заявилась его мать и увидела в спальне несовершеннолетнюю дочь своей подруги. Она, как и Машкина мать, работала адвокатом и объяснила о правовых последствиях, грозящих её сыну за «растление несовершеннолетних» в случае, если майор Дыня, которого тогда уже знали как человека мстительного и не совсем уравновешенного, доложит о факте их сожительства кому-то из коллег. Женщина объяснила, что она абсолютно ничего не имеет против Машки, и будь та постарше, вопрос о пребывании девушки здесь и сожительстве с её сыном вообще бы не стоял. А так она лично поспособствует возвращению «блудной дочери» домой. Однако внимательно выслушав историю девушки, посоветовала ей переехать к отцу.
Встретившись с Воронцовым, адвокат посоветовала тому подать документы в суд на пересмотр места проживания его дочери после развода и даже заверила в личной готовности вести его дело на безоплатной основе с одним лишь условием: на все вопросы относительно местонахождения Марии в эти дни полицейский должен отвечать, что она переехала к нему, как к отцу. Было понятно, что она, как любая мать, хочет выгородить своего сына. Глядя на Олега, Воронцов испытывал острое желание как следует отколотить этого самодовольного мажорчика, который полез на его юную дочурку, и он поставил себе за цель это сделать.
Суд тогда принял решение в пользу отца, учитывая факт наличия насилия со стороны отчима по отношению к несовершеннолетней падчерице и место проживания Марии Воронцовой было изменено. С этого дня отец и дочь жили вместе, а мама Машки выставляла в сети слезливые посты о том, как она больше не верит в женскую дружбу. Олега отправили учиться за границу, «чтобы снова не наделал глупостей», сама же Машка с нетерпением ждала своего совершеннолетия, чтобы выйти замуж за Олега. За это время она закончила общеобразовательную школу и поступила в школу полиции, где начала учиться на следователя.
И вот ей стукнуло восемнадцать. Олег не возвращался. В переписке с ней он говорил о необходимости закончить учёбу, однако, судя по видео на своей странице в социальной сети, парень времени зря не терял, за границей не скучал и уж точно не был обделён женским вниманием. По возвращении обратно он тут же закрутил роман с какой-то девицей, работающей в местном туристическом агентстве, словно забыв про свою Машку. Девушка, в свою очередь, тоже начала крутить романы с молодыми полицейскими – её целью было то ли отомстить Олежке, то ли просто выкинуть его из головы. Однако образ первого возлюбленного, который так круто изменил её жизнь, плотно засел в сознании Машки и заслонял собою других парней, которые пытались за ней ухаживать. И даже находясь в постели с ними, девчонка невольно представляла рядом с собой своего первого мужчину.
Отношения с Олегом возобновились три года назад, после дела, которое расследовало Усть-Ингульское РОВД – об ограблении адвокатской конторы его матери. На след преступников следственная группа тогда вышла достаточно быстро, грабители были привлечены к ответственности и даже часть имущества удалось вернуть. Тогда в качестве благодарности мать Олега «накрыла поляну» для всей следственной группы в своём загородном доме на побережье. Сам Воронцов от такого предложения отказался, посчитав унизительным принимать его от женщины. Но почему бы не доставить радость ребятам, которые и так сутками прозябают в этом облупленном, не видавшем ремонта здании РОВД на нищенскую зарплату и в скотских условиях? Тем более, адвокатше этой он доверял, и был уверен, что она точно не станет трепаться о том, что потчевала у себя ораву полицейских. Впрочем, потом о своём отказе он пожалел.
Там же, в загородном доме, Машка снова повстречалась с Олегом, который как раз расстался с очередной пассией и теперь поедал свою бывшую возлюбленную глазами. У них снова начались отношения, но о том, чтобы связать их узами брака, речи не шло. Олег мотивировал это тем, что сейчас они вместе по доброй воле и никто никому ничего не должен. Однако после вступления в брак вся романтика, по его уверению, улетучится, а нахождение рядом и даже интим, превратятся в обязательство.
– Ты только задумайся над этим глупым, инфантильным выражением – «супружеский долг», – говорил Олег своей возлюбленной. – То есть, кто-то кому-то что-то должен. Или он ей, или она ему. А у нас с тобой никто никому ничего не должен. Мы вместе, потому что мы так хотим.
Такое положение вещей Машку не особо устраивало. Она понимала, что стареет, и лет через семь потеряет свою красоту, которая пока ещё притягивает к ней потенциальных мужчин, в том числе и Олега. Уже после двадцати восьми у неё начали седеть волосы и появляться мешки под глазами. Она стала чаще бывать в салонах красоты, делая процедуры биоревитализации кожи лица путём инъекций гиалуроновой кислоты, чтобы придать ей более молодой вид и убрать первые появившиеся морщины, на что тратила когда треть, а когда и половину своей зарплаты. Но даже несмотря на это девушка понимала, что время не стоит на месте, и всю жизнь она так молодиться не сможет. Олег, скорее всего, найдёт себе другую, более юную спутницу, сказав ей, Машке, что его чувства остыли и он больше не хочет её обманывать. С одной стороны, это будет честно, а с другой – что делать ей, всю жизнь зацикленную на нём одном, проходящую мимо потенциальных женихов? Что её ждёт? Медленное угасание в обшарпанных стенах старого РОВД? Мимолётные романы с сослуживцами?
Эти мысли вгоняли её в депрессию и хтоническую тоску. И сегодня их вдруг развеял этот странный патлатый парень из АКУ, внешне похожий на подростка-неформала. Не то что бы он понравился Машке как мужчина. Он просто внезапно смог переключить её внимание, заставить думать о ком-то, кроме Олега – словно стопор какой-то снял внутри головы или сердца.
Машка в этот момент качалась на стуле, запрокинув ногу на ногу размышляя о том, что же сегодня произошло такого, что заставило её так резко и внезапно переключить внимание на другого парня. То, что он умел рисковать? Наличие внутреннего стержня? Способность к авантюрным поступкам? А может быть, то, что он не смотрел на неё как на девушку и объект сексуального вожделения?
И даже когда он нагло помахал ей рукой из салона тойоты, не выдавало в нём желания как-то с ней позаигрывать или вызвать к себе интерес. Это было скорее похоже на жест прощания, который человек обычно делает в случае, когда он на что-то рассчитывал, а его ожидания не оправдались. Он как будто говорил ей: «Смотри, я уезжаю. Время ушло, и возможность упущена».
Воронцова вспомнила, как он останавливался на поворотах, словно ожидая её и давая шанс продолжить диалог. Но потом всё резко изменилось. В момент, когда перед ними проехала машина Громова. Возможно, именно это заставило парня изменить свои планы и поехать в редакцию «Баррикад». Однако ответ на этот и другие вопросы мог дать только он.
Внезапно зазвонил рабочий телефон на столе отца. От неожиданности Машка не удержалась на качающемся стуле и рухнула на пол, ударившись копчиком о деревянные доски. Девушка всхлипнула от боли и, потирая ушибленное место, подошла к телефону. Она вспомнила, как ловко подхватил её вместе со стулом патлатый иностранец на кафедре дистанционной электроники в АКУ. Полицейской стало даже немного неловко за то, что она так отблагодарила его в тот же день.
– Слушаю, – произнесла девушка, поднимая трубку.
– Машка, передай отцу, что его иностранный клиент очнулся, – говорил Седов. – Я на мобилку звоню, но он не отвечает.
– Хорошо, передам, – произнесла Воронцова.
Как она поняла, отец уехал по делу пропавшего генетика и вернётся, видимо, не скоро. А значит, у неё есть возможность поговорить с этим иностранцем, понять его мотивы и, возможно, даже разобраться, что же в нём её так зацепило.
Снова завязав волосы в хвост и поправив форменный пиджак, Воронцова спустилась вниз. Изолятор временного содержания Усть-Ингульского РОВД состоял из двух камер, расположенных друг напротив друга. Дежуривший на входе полицейский сидел за столиком и разгадывал кроссворды. Рядом с ним стояла кружка дымящегося чая с плавающим внутри кусочком лимона. Он сразу взял ключи и повёл Воронцову к камерам, предварительно закрыв решётку на входе.
В одной из них находились двое мужичков разного возраста и социального статуса. Тот, что моложе, был одет в толстовку на молнии и спортивные брюки. Его бритая голова была испещрена порезами, а на лице красовались два синяка с кровоподтёками. Он выкрикивал нелицеприятные слова в адрес полицейских. Другой, весь в лохмотьях с нечёсаными волосами и опалённой бородой, лежал на скамейке и храпел. От него распространялась невыносимая вонь: алкогольный перегар вперемешку с запахом немытого тела и фекальным смрадом. Машке невольно захотелось закрыть нос или отойти на безопасное расстояние.
Черноволосый патлатый иностранец стоял прямо у решётки второй камеры, облокотившись на горизонтальные пруты и положил подбородок на сомкнутые в кулаки ладони рук. Его взгляд был прикован к соседней камере. Оттуда сыпались оскорбления вперемешку с отборным матом. Воронцовой показалось, что парень наблюдал за действом, словно смотрел шоу по ТВ. Об этом говорила его расслабленная поза и отстранённый насмешливый взгляд.
Однако именно сейчас задержанный Никола пытался понять, действительно ли субъект в соседней камере так напился, что не отдаёт отчёт в своих действиях и не понимает их последствий. Или же это был с его стороны хорошо разыгранный спектакль для полицейских с целью загреметь в ИВС. Иногда так делали, чтобы попасть сюда к «своим». Зачем бы это понадобилось данному субъекту, Николе было непонятно. Уж точно этот клоун сюда стремился не к дрыхнущему вонючему бомжу. Но лысый вёл себя действительно вызывающе, словно делал всё, чтобы остаться здесь на подольше.
Никола стоял и смотрел. Когда в его поле зрения попала Воронцова, он переключил своё внимание на неё. Парень не скрывал язвительной ухмылки, глядя, как Машка кривится и затыкает нос. В его взгляде не было злобы. Впрочем, судя по выражению лица, радости от встречи он также не испытывал.
– Привет, – проговорила Воронцова, подойдя с наружной стороны.
– Здравствуйте, – раздался спокойный голос парня.
– Я сейчас зайду к вам. Мне нужно поговорить. – Машка произносила стандартные фразы, но голос почему-то дрожал.
– Вы так говорите, словно спрашиваете у меня разрешение, – съязвил Никола и снова ухмыльнулся.
Сказанная задержанным фраза поставила полицейскую в ступор. Она кивнула дежурному, чтобы тот пропустил её внутрь. В нос ударил запах сырости и мочи. Стены были здесь ещё более обшарпаны, чем в коридорах, кое-где со следами плевков, соплей и даже кровавыми отпечатками пальцев и целых ладоней. По бокам у стен стояли деревянные скамейки.
– Располагайтесь, Мария, – по-свойски проговорил парень, не скрывая дерзкой ухмылки. – Судя по отсутствию у вас в руках папки, листов бумаги и прочего, делаю вывод, что наша беседа будет иметь неформальный характер.
Он залез на одну из скамеек и сел, скрестив ноги по-турецки. Патлатый иностранец выглядел абсолютно спокойным и уверенным, словно пребывал не в изоляторе временного задержания, а у себя в университете. Воронцова вспомнила, как на кафедре он так же бесцеремонно уселся на подоконник.
– Может, хотите воды? – вежливо начала она, стараясь придать своему голосу уверенности.
– Благодарю, но я утолил жажду из крана, – спокойно и с иронией ответил Никола. – У вас же тут все удобства, и всё рядом.
Действительно, в камере за выгородкой находился санузел: напольный унитаз, от которого несло зловонием на несколько метров, и расположенный рядом небольшой умывальник, судя по виду и ржавости, использующийся ещё с советских времён. Глядя на один его вид, Воронцовой было даже страшно представить, что парень пил воду из этого ржавого крана.
Впрочем, его это, кажется, абсолютно не беспокоило. Равно как и место, в котором он сейчас находился. Задержанных, которые в камере вели себя как дома, Машка видела и раньше. Но в основном это были люди с богатым преступным прошлым, или «постоянные клиенты», как называл их Воронцов. Но этот иностранец не походил на представителя подобного контингента.
«От чего же тогда он чувствует себя здесь так свободно?», – задавалась вопросом Воронцова. Ей показалось, что парень в принципе бывал в подобных условиях, и даже находиться в такой грязной, вонючей камере, сидеть рядом с напольным унитазом и пить воду из ржавого крана он мог без особой травмы для собственной психики, и его душевного равновесия это не нарушало.
– Вы отказались отвечать на мои вопросы. Там, возле автомобиля, – начала диалог Воронцова. – Хотелось бы узнать о ваших мотивах.
– Ма-а-аленькое уточнение. Возле автомобиля вы ни один из них мне не задали, а спохватились лишь когда я сел в автомобиль и активировал бортовой компьютер.
– Почему вы тогда уехали? Я же дала понять, что мне нужно с вами поговорить.
– Тогда я был очень занят. А сейчас, как видите, у меня уйма свободного времени. – Никола сцепил руки замком, протянул их вперёд, затем поднял вверх и развёл в разные стороны. – Спрашивайте.
Он явно дерзил, но делал это таким образом, что ему сложно было что-либо предъявить. Колкие фразочки, которые он отпускал, нельзя было трактовать как оскорбление ни полицейских в целом, ни Воронцовой в частности. Хотя, находись сейчас в камере с иностранцем не она, а её отец, он от души бы врезал этому наглецу по его самодовольной роже, стерев с неё эту саркастическую ухмылочку. Впрочем, Воронцова не исключала, что с ним бы парень вёл диалог по-другому. С другой стороны, несмотря на манеру общения, даже сейчас он вёл себя с ней вполне миролюбиво.
Дежурный, окинув взглядом камеру, на всякий случай уточнил, не требуется ли Машке помощь и имеет ли она при себе табельное оружие. «Чтобы исключить вероятность нападения на следователя с целью завладения оружием последнего», – примерно так написали бы потом в какой-нибудь полицейской сводке. Воронцова отрицательно покачала головой. Дежурный оставил решётку открытой и на всякий случай предостерёг задержанного, что вход в изолятор закрыт на ключ, а сам он сидит на посту, и в случае возможного побега либо проявления агрессии имеет право стрелять на поражение. На что иностранец съязвил, что ему и здесь вполне хорошо, и сбегать он точно пока не планирует. Дежурный рассмеялся, отметив, что за такие шутки можно легко выиграть абонемент на пятнадцать суток, и вернулся на пост. Юмор парня он оценил.
– Зачем вы подъехали к дому, где проживает журналистка Калинкова? – Воронцова задала вопрос и уставилась на задержанного в ожидании ответа.
– Чтобы поговорить с её родителями. – Лицо парня приобрело серьёзность.
– О чём вы говорили с ними?
– Я говорил только с матерью. Её отца забрали представители департамента госбезопасности и увезли на допрос. А мать я попытался успокоить и предложил денег на лечение Ники.
– А вы давно знаете Нику? – продолжила она.
– Нет, недавно. Мы виделись с ней один раз. Зато я смогу опознать всех, кто на неё напал, и назвать их пофамильно.
Ответ парня не на шутку озадачил Воронцову. Сейчас у неё в руках может быть раскрытое дело, если конечно он не блефует. Мужик, неистово оравший до этого в соседней камере, вдруг резко притих. То ли охрип, то ли устал. То ли действительно пытался прислушаться, о чём с «новичком» будет беседовать следователь.
– Каким образом вы сможете их опознать? – опешила Воронцова. – Вы что, были свидетелем преступления?
Внезапно иностранец, сидевший до этого по-турецки откинул спину назад, сменив сидячее положение на лежачее, и выпрямил ноги. Воронцову поразила его гибкость.
– Зря вы это всё у меня сейчас здесь спрашиваете, – нарочито зевая, протянул он. – Вы же со мной сейчас поговорите и уйдёте.
Он сделал паузу и снова поменял позу на сидячую.
– А вдруг у меня внезапно тромб оторвётся, или я ненароком споткнусь об этот потолок… – странно выразился Никола, подняв палец наверх. Намекая то ли на попытку убийства, то ли на то, что им в любой момент заинтересоваться на более высоком уровне и в самый неподходящий для Воронцовой момент заберут из этого «обезьянника» в другие места, уже более отдалённые. – Меня не будет, а показаний моих у вас не останется. А потом ваш отец вернётся и устроит вам взбучку за допрос подозреваемого без протокола. Поэтому предлагаю продолжить нашу беседу в вашем кабинете в форме допроса. Я же вижу, что вам самой противно находиться здесь без противогаза. Для надёжности можете надеть на меня наручники, я не возражаю.
На лице иностранца вновь появилась ухмылка. Он показательно протянул вперёд руки с раскрытыми вверх ладонями, давая понять, что сопротивляться не намерен.
«Ну и наглец», – бросила про себя Воронцова. Однако в словах парня было зерно истины. Следователь попросила у дежурного надеть на задержанного наручники и доставить его к ней в кабинет.