Прикамье
В экспрессе Темрюк – Соликамск
Утро 28 декабря 2332 года
Время восемь утра, и рассвет только занялся. Кармазин смотрит на панель в конце вагона, он видит там 695, 698, и иногда 700 км/ч, а значит их поезд нагоняет опоздание. Саяни в уже привычной Грише манере делает рисунок не смотря куда-то. То, что она рисует уже у неё в голове. У неё можно спросить, как много она, как художник, впитала за последние несколько дней и вообще, можно сказать, как ей Земля? На первый вопрос она выльет слишком много, на второй может быть и не соврёт, но ответит обтекаемо тактично. Всю свою послефлотскую жизнь Кармазин, можно сказать, потребитель высокого искусства, и творческий процесс ему по-своему интересен.
- Саяни, есть вопрос.
- Да, Григорий, я слушаю.
- Вы можете как-то определить ваш стиль? Мы ведь столько говорили о средневековой культуре, барокко, романтизме и прочем. Я просто не знаю, как ещё подсказать.
- Григорий, вспомните Швейцарию, Женевское озеро, Монтрё. Сколько впечатлений наваливается на вас, когда вы сидите на набережной? Пальмы вокруг, туристы разных возрастов, их разговоры. Горы на французском берегу озера, виноградники на швейцарском. Давайте я скажу так – часть наших братьев и сестёр считает художников вредной стратой, потому, что мы делаем, как они считают недопустимое. Мы передаём впечатления. Пока, наверное, это единственный художественный стиль, каждый из приверженных искусству пытается закрепить на бумаге или холсте то, что показалось ему важным. Скажем, рисунок, над которым я работаю, я планирую его как основу для картины. Мне предстоит экспериментировать с краской, чтобы передать впечатления от стремительного движения. При этом, согласитесь, это не все впечатления от текущего момента? Спокойствие в вагоне, наши разговоры, то, что вы сказали мне вчера.
После вчерашней игры в вопросы Кармазин рассказал, что Тамань это край винограда и край престарелых примерно так же, как и приморская Германия. С видами на виноградники старики далеко за сто думают, как сделать остаток своих дней полноценным или же наоборот, думают, что увидели и почувствовали достаточно, и где-то в кресле-качалке постоянно думают о прошлом, находя в нём силы для настоящего.
К тому моменту Саяни пропустила через себя уже три бутылки красного полусухого вина из усушенного винограда, и она тоже начала немного откровенничать. Например, сказала так, что она не до конца осознала, что война окончилась, кошмары мучают её до сих пор, и она ощущает себя бесконечно старой. Нет у неё подобающего возрасту ощущения, что вся жизнь впереди. Она наспех соорудила рисунок бушующего моря, выдрала эту страницу из альбома и отдала Грише так, что он будет единственным её владельцем. Но с уговором, что если попутчица Кармазина сделает себе имя, то он не напишет «разоблачающую» книгу с «эксклюзивными материалами». Или как сказала Саяни сама, Гришенька не нанесёт ей удара в спину, поведав всем, что она живая со своими обыденными слабостями.
Кармазин думает, что этот лист он, может быть, выкинет вообще, а сейчас Саяни достала из нагрудных карманов костюма едва ли не все аксессуары к нему. Кожаную шапку и перчатки, подбитые пухом, а также маску, в ней она выглядит как средневековый ассасин.
- Что-то случилось?
- Уверяю, ничего особенного. Немного переиначив вчерашние слова вашего сослуживца можно сказать, что в городе Пермь сейчас установился «здоровой тридцатничек». При такой температуре воздуха мне нужно защитить кожу лица, чтобы не быть посмешищем или пугалом для окружающих.
***
Пермь, станция «Пермь-главная»
- Григорий, «счастье не за горами», это игра слов?
- Да, лучше и не скажешь, это действительно игра слов.
«Счастье не за горами» стоит на берегу Камы уже больше трёх веков. Первое столетье эту надпись часто воспринимали с издёвкой, потом её смысл свели к более простому – хочешь быть счастливым – так будь им! Можно бесконечно гоняться за птицей счастья примерно также, как это делал Садко, не понимая главного – счастье прямо под носом и откладывать жизнь на какое-то абстрактно-прекрасное потом нет ну никакого смысла.
Прямо перед ними Кама, это прекрасный зимний каток, но число желающих покататься в -34 резко, если не сказать, радикально поубавилось. Последние минут 10 до прибытия Гриша говорил, и Саяни внимательно слушала его, почти не перебивая. Для северян с Нарьян-Мара, Воркуты, Салехарда, Норильска и множества других сибирских городов Пермь своего рода «Большая земля». Крупный тихий город без полярной ночи, истязающих всех и вся обжигающими ветрами при полтиннике мороза. Едва ли не все города в заполярье обязательно встречали и встречают первый рассвет в конце полярной ночи как праздник городского масштаба, абсолютно немудрено, что что на Новый Год сюда съезжались, съезжаются и будут съезжаться десятки тысяч человек, которые хотят увидеть, что новогоднюю ночь всё таки сменит первый день в новом году.
Саяни же в свою очередь…она сказала это деликатно, сказала, что люди – существа довольно таки морозоустойчивые. Сказала примерно таким образом, что Кармазину наверняка должны были говорить, как много воды в его теле, но в её теле воды ещё больше. Притом, что там, конечно же присутствуют и прочные как стальные канаты мускулы, очень прочные кости и гибкие хрящи. Она немного увлеклась и отвлеклась от главной мысли. В городе, где выросла она и где Барышев живёт в основном номинально, бывают заморозки, когда холод сходит с гор в ясную ночь. Она эти заморозки прекрасно чувствует, ведь вода в её теле тоже начинает замерзать, а незакрытая одеждой кожа начинает буквально гореть от боли. Саяни сказала две интересные вещи. Во-первых, так называемая бытовая шкала температуры у «братьев и сестёр» имеет в качестве отсчёта точку замерзания воды, точь в точь как шкала Цельсия. Во-вторых, слово заморозки азадийцы переводят именно так же, это слово не заумно замудрённое. Уже когда они выходили из поезда, Саяни добавила – она бы стала жить в таком городе как Пермь только временно, и только за очень большие деньги, соответственно Восточная Сибирь её не привлекает совершенно.
- Привет мам.
- Здравствуй, сын. Саяни?
- Здравствуйте, Татьяна Николаевна.
- Здравствуйте, наслышана.
Их встречает мать Гриши, которая решила вернуться на родную землю в этот Новый год. Для своих 66 лет она выглядит роскошно, ну просто шикарно. После развода она прошла свой этап «все мужики сплошные кобели!!!», умотала к самым крупным урановым карьерам известным человечеству, многократно большим нежели небезызвестные якутские кимберлитовые трубки. Вернула себе девичью фамилию коми, стиснула зубы и начала новую жизнь.
К ней можно относиться по-разному. Татьяна Николаевна пережила несколько переездов за войну, при этом она всегда была занята, хоть для неё вполне обычно делать расчёт карьера или разреза, а также вести лекцию в состоянии наркотического опьянения. У неё даже есть несколько гражданских наград Объединённых Территорий, можно сказать, за выдающуюся целеустремлённость и самоотдачу, потому что горевший в ней стержень не позволял ей скиснуть в самую лихую годину. Она переводила дух и продолжала пахать дальше как вол.
Сейчас она больше чем при деньгах, имеет приличную правительственную пенсию, но чтобы не уйти в свою любимую наркоту с головой, она даёт несколько дистанционных лекций в неделю и также дистанционно принимает экзамены. Ещё она писала Грише, что будь она моложе лет на десять, она бы куда острее почувствовала, что её время ушло. Технологически сегодняшние Объединённые территории почти на 100% опираются на технологии «братьев и сестёр», сегодня азадийские преподаватели готовят горных инженеров, и мать Кармазина может давать лишь базовые знания. Вроде основ той же геологии и строения коры. Она говорит, что у неё все прошло очень вовремя, а теперь она может ходить по музеям горного дела «братьев и сестёр» и понимать – да, таких лучше иметь не врагами, а сильно ослабленными союзниками. Поэтому прямо сейчас она смотрит на Саяни снизу вверх, а не наоборот, и понимает, что сорить деньгами и шиковать нужно с чувством такта.
В то же время характер Татьяны Николаевны можно называть ужасным или даже кошмарным. Начинать всё заново под сорок лет, потом военный стресс и…что-то вроде «есть мой вклад в том, что мы сделали это». А потом ощущение пустоты. Война и потери такого масштаба означали лишь то, что количество «мальчиков» резко уменьшилось, а она – «девочка», можно сказать, далеко не «первой свежести», к тому же издерганная и с повышенным, а на другой взгляд и резко завышенным самомнением. Она так и осталась одна, это совершенно точно не изменится, и её характер отнюдь не улучшается от того, как она видит или читает на какие унижения не только готовы, но и идут «девочки», чтобы «мальчик», хотя бы обратил на них внимание. Мать Гриши и сына неоднократно спрашивала, такой же он или какой то другой? А что мог сказать Гришенька, если он после службы впахивал в космосе с такими отпусками, что и знакомство то толком не заведёшь?
Татьяна Николаевна выглядит изысканно. Элегантная шапка, при этом плотно закрывающая уши, шуба, тёплые изящные брюки последнего фасона. Безумно дорогая сумочка из какой-то жутко эксклюзивной кожи. Она прилетела на Землю первым классом, а сюда приехала не поездом, а на такси. В Пермь она вернулась как королева, впрочем рядом с Саяни она будет вести себя деликатно – это для окружающих «людишек» она королева, она знает, что азадийка путешествующая с сыном в свои 541 может быть королевой королев. Поэтому она как бы представляет город и ведёт их в «Пермские ворота» - лучший ресторан в городе в пешеходной зоне совсем недалеко от вокзала. Там даже целый швейцар, принимающий одежду у посетителей и уже знающий, что «братья и сёстры» не раздеваются, при этом в тёплом помещении они не запреют. Гриша уже поигрался с порами своего костюма и знает как перевести его в максимально дышащий режим.
Татьяна Николаевна угощает. Она живёт в Ван-Праядви уже семь лет, хорошо знает, что азадийцы с интересом попробуют всё, разве кроме что ядовитых грибов, и знает, что сыну нравится мясо по-петровски.
- Саяни, скажите, вы уже получили представление о вине?
- Да, Татьяна Николаевна, можно сказать и так.
- Как вам это «лисье вино»?
- Мне оно кажется чрезвычайно пахучим.
- Конечно пахучее, и не всем нашим соседям нравится мой выбор.
«Лисьим вином» здесь называют Изабеллу. Этот виноград в полной мере не является ни столовым, ни винным, но со временем его адаптировали к достаточно высоким широтам, не так далеко отсюда он может расти вообще без теплицы. Многие северные студенты в своё время довольно активно лакали Изабеллу на студенческих посиделках, но для ценителя вина момент открытия бутылки с «лисьим вином» это…взрыв бомбы-вонючки. Поэтому бокал «лисьего вина» для матери Гриши – ностальгический момент, а для окружающих это может быть и «Фу-у, какие плебеи там собрались!!!». Для самого Кармазина здесь нет ничего ностальгического – в студенческие годы до флота он пил с однокурсниками и Светкой пиво и дешёвые сидры, а сейчас этот запашок, кажется, прибьёт весь аппетит.
Татьяна Николаевна разговорилась, нашла компанию и относительно благодарную слушательницу. Очевидно, Саяни знает немало о корпоративных городах, у ней есть что рассказать что и как устроено так, что даже через несколько лет в Ван-Праядви мать Гриши очень многого не знает. Сам же Кармазин наблюдал за сей беседой со стороны. Сомелье предложил ему более удачный год вина, которое они с Саяни пили вчера, он, можно сказать, немного растёкся в своём кресле, и с превеликим удивлением слушал этот разговор. Для людей война длилась 13 лет, она казалось нескончаемым адом, а для Саяни это длилось больше века. И, по крайней мере внешне, она этим почти не задета. Она непринуждённо ведёт светскую беседу так, будто крутится в свете всю свою жизнь, а не выживала почти всё время, не считая восьми послевоенных лет. Часа через три Татьяна Николаевна притомилась. Она безапелляционно заявила, что хочет спать, Саяни точно не хочет гулять по городу в тридцать градусов мороза, и они с Гришей устроились в гостиничном холле с видом на город с бутылкой «мускатика» позднего сбора на каждого.
- Григорий, мне кажется, или вы удивлены?
- Конечно, удивлён. Есть такое больше историческое слово погорелец. Человек не просто лишившийся всего в один момент, но и…буквально обгоревший сам. Такие выглядели не слишком красиво до тех пор, пока с тяжелыми ожогами действительно можно было справиться, а не…извините за прозу, пересаживать кожу с задницы на лицо. После того, что вы пережили, вы…конечно вы никому ничего не должны. Я хотел сказать, что всё пережитое по моим представлениями не может не оставить след на всём. То как вы говорите и ведёте себя в том числе.
- Я поняла вас. Вероятно, мне помогает искусство. Вы уже знаете, что я – один из авторов Звезды Океана и Звезды Чистоты. Забегая вперёд я скажу, что «Хумайский конфуз» был моим последним серьёзным боем, и в последствии я смогла находить то чем можно рисовать и на чём можно рисовать. Я перешлю вам копию этого альбома, впрочем, многие картины, особенно из быта бывших подданных императора могут показаться вам пессимистичными. У войны много ликов, не один из них не приятен.
Наверное, я добавлю несколько штрихов к нашему вчерашнему разговору. Мне кажется, что разум Сату затронут войной сильнее, но со мной она не желает обсуждать своё самочувствие. Она до сих пор следит за оружейными новинками, мне кажется, она подрабатывает на правоохранительные органы. Она не желает изгонять войну из себя, в этом я почти уверена.
- Для вас это ведь не шибко приятно?
- Григорий, со мной она ведёт себя как ощетинившийся еж, думает лишь о том, как уколоть меня больнее. Я стараюсь не акцентироваться, насколько «приятно» мне видеть её такой.
- Мда. Саяни, что сделал…или, точнее, во что превратил Терехова флот, вы уже имели сомнительное удовольствие наблюдать. Я часто думаю, что служба сделала со мной. Думаю не просто так, думаю, как жить дальше.
- Григорий, я думаю, вам нужно вспомнить что-то положительное. Вчера вы были рады видеть своего сослуживца, он был рад видеть вас. Я практически уверена, что ваша служба состояла не только из концентрированного мрака.
- Из концентрированного мрака? Интересно вы сказали. Наверное, даже так. Бывали моменты приятной определённости, даже больше чем приятной определённости…
***
Земля, Севастопольская (Ахтиярская) бухта
ВМБ ООН «Севастополь», на пути к пункту МТО «Инкерман»
5 декабря 2320 года, 12 лет назад
На переходе люди не выходят на палубу, потому что скорость на переходе от 48 до 51 узла, а это означает почти ураганный ветер на этой самой палубе. А сейчас на мостике скомандовали малый вперёд, это всего 11 узлов, и люди могут подышать свежим воздухом пока корабль тихо пробирается весьма узким военным фарватером. Выйти и поглазеть на город, рельеф которого столь же сложен, как и его история. Севастопольская бухта это как карман, в котором множество других карманов, в которых можно спрятать целый флот и не один. И интерес это место очень долгое время представляло исключительно как карман для кораблей с военным флагом.
Севастополь – далеко не единственный город на Земле, которому пришлось переосмысливать весь смысл своего существования. Два с половиной века тому назад здесь был такой бардак, что суда с водоизмещением не то, что несколько тысяч тонн, даже несколько сотен, казались людям непозволительной роскошью, от такого количества качественной стали во рту, что называется, полнее не становится. Единственным практическим судном долгое время был рыболовный траулер с установленным крупнокалиберным пулемётом или автоматической пушкой с уменьшенным темпом стрельбы. В море есть рыба, её есть можно, но рыболовные суда до определённых времён занимали второстепенные места во всех смыслах. В окружающем моря до чёрта кильки, бычков, барабули, вопрос лишь в том, что бренда «севастопольская килька» не сложилось, его пришлось срочно сооружать, чтобы сводить концы с концами. Это, впрочем, не единственное, что обеспечивает городу известность последние два века. Кроме этого на имидж города работает такая штука как «севастопольский рыбный бар» с местными закусками и выпивкой и тёплом внутри, когда снаружи может быть не слишком тёплый и приятный ветер, продувающий бухту и город как трубу. В таких барах работало и работает множество людей и, можно сказать, на свет появилась не одна сотня, если даже не тысяча книг и статей разных тематик и серьёзности. Сегодня Севастополь щеголяет обширными набережными на которых устраивают пробежки и четырьмя тоннелями под бухтой, пользоваться которыми, как говорят местные, целое искусство. Сегодня от военной инфраструктуры осталось относительно немного. Военное училище, несколько тренировочных центров, и тот самый МТО «Инкерман», ради которого они, собственно, сюда и пришли.
Немудрено, что у корабля с водоизмещением 85.000 тонн, который проходит за год около 300.000 морских миль со временем появляется необходимость в техобслуживании. У их крейсера уже подустала силовая установка, но этим занимаются не здесь, а также их корапь собрал на винты и корпус столько морской живности и не очень, что ему нужно сделать то, что военные моряки называют почесать брюшко. С крейсера на землю сгоняется весь экипаж, его поднимают в сухом доке и за несколько часов его водоизмещение уменьшается минимум на 300-500 тонн за счёт всевозможных приросших ракушек. Для экипажа, разумеется, самый главный момент это в том, что их сгонят на землю а потом, что надо отметить отдельно, не будут сильно и въедливо проверять на трезвость. Вокруг Крым, который, конечно же, все воспринимают по-разному. Есть фермеры на севере полуострова, есть альпинисты, спелеологи, интересующиеся историей и, в конце концов, просто праздные туристы, удивляющиеся ударному количеству «локаций» с богатой историей на квадратный километр.
Шесть часов тому назад они прошли Босфор, на мостике опять скомандовали полный вперёд, а в кают кампании после завтрака обсуждали крымские виноградники таким образом, будто Крым это только виноградники и ничего больше. А говоря прозаически, люди хотят напиться и хоть немного забыться. Конечно, на борту есть срочники, многих из которых демобилизуют весной. А среди офицеров Кармазин едва ли не единственный, уже запустивший обратный отсчёт до своей отставки. Последствия «пусть слоники побегают» середины 10-х преодолены далеко не полностью, по офицерам по-прежнему жестокий некомплект, но Петренко сказал Кармазину, что он – человек слова и второй раз просить остаться ещё на год он его не будет. Значит у Гришеньки на берегу есть повод не просто напиться, а кое-что отметить. Отметить чуть более полугода до отставки или…как говорят некоторые, сегодня у них у всех нет повода не выпить.
***
Инкерман, район Чёрная Речка
Винный бар «Каберне», полчаса спустя.
- …Миха, кто такой каберне
- Не знать что такое каберне? Вы…
- И-и?
Миха Остроградский – командир пятой пусковой установки, Кармазин и Терехов иногда называют его «третьим лицом в нашем карликовом государстве». Даже формально есть приказ - если в бою с Тереховым или Гришей что-нибудь случится, он будет зам командира БЧ. Он служит уже два года, следующим летом его будут повышать, так что он так или иначе займёт эту должность. Остроградский родился недалеко отсюда. Он вообще малоразговорчив, но, вроде, его детство было безбедным и беззаботным, и не всем понятно на черта ему сдалась военная служба. Может быть как раз что-то и случилось, именно от этого он и стал неразговорчивым.
Миха вырос на севере, в степях, наверняка он должен что-то понимать в местном винограде, не просто так он сдержался и очень тихо произнёс «позорник». Но Кармазин этого не слышал. Гриша надышался свежего воздуха, потом едва не свернул себе ногу, пока они поднимались в гору. Можно сказать он чуть-чуть опьянел ещё до того момента как пригубил из стакана кисловатого красного вина.
- Григорий Алексеевич, я не понимаю, как можно не знать такие сорта как каберне-совиньон, каберне-фран, совиньон-блан. И как минимум пару десятков других сортов.
- Миха, я знал такой сорт как «подмёрзший виноград при температуре в -45». Но, наверное, тебе такой сорт знать не надо, и такую температуру тоже.
Остроградский замолчал, даже можно сказать, прикусил язык. Многие офицеры считают Кармазина аксакалом за то, что он дорос до своей должности с самого низа. С самого-самого. Прошёл почти весь путь по нижним чинами и лейтенантом он стал не после училища, а после суровой (и довольно таки холодной) школы жизни. Кармазин избороздил мировой океан вдоль и поперёк, его вообще ничего не удивляет. Залив причудливой формы? Есть норвежские фьорды, они куда более причудливые. Занятный город по берегам залива? Есть агломерация Осло по берегам Осло-фьорда. Погода ни рыба ни мясо в декабре? Гришенька видел зелёные поля в окрестностях Порт-Стэнли в январе и месил снег в июне на Свальбарде. Если весь или почти весь экипаж выходил с предвкушением, Гришенька выходил с кислой мордой на которой практически было написано «и чё?». Вот «гостевой причал», они не меняются от Арктики до Антарктики, вот сухой док с каким то оборудованием, вот небольшой городок на горном склоне в стороне от магистральной двухпутки для поездов. Есть бар и есть Миха который разбирается, что же именно в нём подают.
- Миха, жмакнем за мои полгода до отставки?
- Всего полгода вам осталось?
- Полгода с хвостиком. Когда ещё будет повод выпить что-то пристойное? Кто его знает, где нам будут реактор обслуживать?
Остроградский, можно сказать, немного обиделся, что Кармазин назвал красное сухое с полуторагодовой выдержкой в настоящих дубовых бочках «пристойным».
- Какие есть варианты? Недолго же осталось?
- Недолго? Наверное, где-то с месяцок. Варианты меняются, лично я знаю несколько. Есть Веракрус, там мы будем лакать пиво и текилу. Есть Квебек…город Квебек. Там мы будем лакать пиво и настойку. Есть Портсмут, там мы будем лакать стаут и виски. Есть Гётеборг, там мы будем лакать пиво и водку их шведскую. Вот так. А винцо то ничего.
- Григорий Алексеевич, вы через полгода уже всё, а мне ещё служить и служить. Как мне сделать так, чтобы я через четыре года не говорил «лакать» как вы?
- Вон ты чё. Не знаю, Мих, не уверен, что есть такой рецепт. Чтобы не жить от отпуска до отпуска, от схода на берег до нового схода не берег. Причём заметь – у меня всегда была какая-никакая определённость. Попал я на срочку? Дембель через три года. Предложил мне Петренко лейтехой сделаться? Окей, не просто дембель, да ещё и пенсия в 26 лет. Попросил остаться на год? Окей, ещё одно звание, ещё больше пенсия. Я всегда жил этим…окном в конце тоннеля. А тебе я врать не хочу, ты ещё от меня заразишься. Сижу я сейчас и думаю о каком-то будущем. Но уже без вас, без флота и без звания. Давай, за моё будущее, что ли?...
***
Кудымкар, район «Романовский квартал»
31 декабря 2332 года
Наши дни
- …сюда надо приезжать летом.
«Сюда надо приезжать летом» Татьяна Николаевна сказала тихо, с грустью, в которой тем не менее кроется немалая жизненная мудрость. Кудымкар это город в лесу. Вся городская застройка полностью скрыта вековыми соснами и редкими дубами, днём город вообще не будет заметен ни с межконтинентального лайнера, ни с космоплана. Кажется, что лес этот город просто проглотил.
За единичными исключениями в городе нет зданий выше двух этажей, полностью отсутствуют открытые пространства, и ощущение здесь совпадают с хвойным лесом больше чем на сто процентов. Перестукивание дятлов, прыгающие белки между деревьями. Пока нет снега, Кудымкар это город-сказка. Сказка мрачноватая, прохладноватая, в этой сказке языческая нечисть перемешалась с христианскими чертями, знатками и прочим. Этот образ тщательно пестуется почти два века, и памятники существам из мифов коми прекрасно работают на этот образ. Памятники уже контролируемо состарились так, чтобы туристы называли их идолами или истуканами. Сами коми так называют свой город, город в лесу. Но гришенька не будет злить мать спрашивая как это будет звучать на её родном языке, потому что она его просто забыла.
Последний раз она была здесь осенью 07-го, 25 лет назад, и её родной язык без практики в ней умер. В год независимости Объединённых Территорий Татьяна Николаевна написала заявление «прошу лишить меня гражданства за компанию с моими лучшими друзьями», её не было здесь четверть века. И она, как «королева» смотрится в здешней тиши немного чуждо. «Королева», которая вернувшись сюда, даже не знает, что сказать.
- Если теперь уже на Суротане были все, то треск деревьев никому не кажется знакомым?
- Да, вроде есть такое.
Гришенька тоже весь в воспоминаниях. Он вспоминает себя в июне 13-го и, конечно же Светку. А ведь прошло то 19 лет! Тогда Кармазин был не то, что молодым, он был юным, и тогда ему казалось, что это навсегда. Навсегда-навсегда! И сколько же всего было за эти 19 лет. 8 лет службы, больше десяти лет работы в холодной мертвой бездне. И этот год, когда Гриша с подачи Арвина наконец захотел выйти в люди, и что получилось? Кармазин ведь всю жизнь будет мучать себя, осталась бы Аня жива, не свяжись она с ним.
Пока Гришенька был в раздумьях, а Саяни неторопливо оглядывалась, Татьяна Николаевна привела их в небольшой ресторан. Зимой он выглядит как изба – гости сами снимают одежду, вешают её, надевают вторую обувь или бахилы. Официантка не спрашивает, что будут гости, она протягивает меню и едва заметно вопросительно поднимает ресницы.
- Всем грибного супа, и горячего чая тоже всем.
- Хорошо, чай вам скоро подадим.
Этот лес стал безопасным относительно недавно благодаря работе лесников. Это они отслеживают всех волков и медведей, отпугивают их, благодаря их работе дети из соседних деревень ходят пешком в городские гимназии и лицеи. А до этого момента люди жили с лесом таким, каким он был и какой он есть вокруг. Для них грибы – лесное мясо, и грибной суп – первое, но не самое изысканное угощение. Изысканные угощения будут позже, когда гости согреются и немного размякнут.
- Сын, ты как себя чувствуешь?
- Я, кх-кхм…
От неожиданности Гриша поперхнулся и закашлялся на пустом месте. До этого три дня они в Перми кочевали от ресторана к ресторану, Татьяна Николаевна оживлённо беседовала с Саяни и сына не замечала вообще. Но, наверное, говорить об этом будет не лучшая затея?
- Я? Не знаю как ты, но я чувствую себя чужим. Как-то застрявшим вне времени и пространства.
- Застрявшим вне времени из пространства? И я после разговоров с госпожой Фаэдра тоже чувствую себя вне времени из пространства. И теперь я так думаю. Мы сделаем вид, что у нас праздничное настроение, наденем на лицо улыбки и снова вернёмся куда-то туда. Как ты хорошо сказал, вне времени и пространства...