Вечером в условленное время я пришла в этот дом. Дети вежливо поздоровались – наверное, мать предупредила их, чтобы вели себя прилично. Сама Людмила пригласила:
– Проходите, осматривайтесь, у нас все хорошо!
И только в уголках ее глаз блестел намек на тревогу. Никогда не знаешь, действительно ли человеку есть что скрывать, или он просто нервничает от визита представителя государственной структуры.
– Спасибо, – улыбнулась я в ответ как можно непринужденнее. – Ну, мальчики, показывайте, как вы живете!
Меня проводили в комнату. Все происходило, как обычно во время таких проверок: вот тут мы делаем уроки, вот наши учебники, вот тут мы спим. Мать кивала и улыбалась, но напряжение ее не отпускало. Еще бы! Для нее, матери троих приемных детей, мой визит – экзамен. Потому что я работаю в районной комиссии опеки и попечительства, и моя обязанность – проверять, не обижают ли взрослые детей.
– А теперь на кухню, – предложила она. – Хотите чаю?
– С удовольствием.
Во время чая люди невольно расслабляются, и тут самое время поговорить, понаблюдать за их реакциями.
Нас, работников социальной опеки, опасаются. Каких только о нас не распускают слухов! Будто мы при малейшей возможности отнимаем детей у родителей. Неприятно такое слышать, однако что поделаешь: люди есть люди. А вот я люблю свою работу, хотя она дается мне непросто. С одной стороны, я спасаю детей от грубого и даже жестокого обращения. С другой – как же трудно разлучать деток с родителями! Ведь они плачут и не хотят расставаться даже с мамой-пьянчужкой, совершенно потерявшей человеческий облик. А у меня сердце не камень, вопреки сплетням. Не люблю в себе эту уязвимость, стараюсь защищаться слоями брони. Но она не спасает.
– Митя, предложи тете печенье, – сказала мать.
Мальчик робко придвинул ко мне тарелку.
– Спасибо, милый. – Я погладила его по голове.
Он едва заметно отстранился. Вот и первый звоночек: почему? Просто не любит чужих? Или...
Второй парнишка рассеянно смотрел в окно, было видно, что он сидит с нами лишь потому, что мать попросила. Я задавала вопросы и наблюдала. Мальчики отвечали послушно, но как-то неуверенно. Вот Сережа отодвинул ногу, когда мать случайно прикоснулась к нему своей ногой. Еще один сигнал! Казалось бы, пустяк, но в нем для меня много информации. Мальчишки не любят прикосновений? А может, чего-то побаиваются? Я удвоила внимание. Мне нужно десять, двадцать раз проверять, прежде чем принимать решение.
– А где ваша сестра, Соня? – спросила я у детей.
– Она спит, – торопливо ответила вместо них Людмила. – Устала, набегалась.
– Я потом к ней загляну. Тихонько, чтобы не разбудить, вы не волнуйтесь.
Мне показалось, или Сережа с Митей переглянулись? Они примолкли. Разговор за столом поддерживала только мать, как будто стремилась заполнить паузу, чтобы не вызвать у меня подозрений.
А повод есть. К нам поступила жалоба от их соседа по лестничной площадке, дескать, ему не нравится, как ведут себя дети, и ему кажется, что в семье что-то не то. С ним самим я говорила по телефону, он не мог толком ничего объяснить, только повторял: чувствую. И просил не говорить, что это он написал жалобу.
Мы подошли к спальне, мать осторожно приоткрыла дверь. Девочка спала, укутавшись простыней. Какая милая! Но почему у нее изможденный вид?
– Она у нас рано ложится, – сказала Людмила, пытаясь прикрыть дверь.
– Погодите секунду.
Я всегда придирчиво проверяю информацию. Потому что не должна ошибиться, не имею права, не могу. Вроде все хорошо. Может, эта семья чем-то насолила соседу? И он решил так отомстить? Бывало такое. А мать меня боится тоже понятно почему: если что, не видать ей никаких льгот, положенных на приемных детей. И это в лучшем случае. Тут и безгрешный занервничает.
Я вздохнула и шагнула в сторону.
– Ну хорошо, – начала было я...
И вдруг увидела, как младший из мальчишек держится за живот и гримасничает.
– В туалет хочу, – прошептал он, со страхом глядя на мать. – Можно?
Второй парнишка застыл с виноватым выражением на лице. Эге, да тут действительно что-то не в порядке!
– Сереженька, – поспешила сказать Людмила, – конечно, иди, что ты спрашиваешь?
Но я уже все поняла. Не впервые сталкиваюсь с чем-то вроде солдатской муштры, когда родитель запрещает детям ходить в туалет без спросу.
– Простите, – решительно сказала я.
Прошла в спальню и осторожно сдвинула с Сони простыню.
– Что вы делаете! – взвизгнула Людмила.
Я оттолкнула ее. Могла бы сейчас и ударить, хотя это категорически запрещено. Потому что голени девочки были в синяках и ожогах! Соня села на кровати, у нее был испуганный вид, но боялась она не меня.
– Вы не имеете права! – кричала женщина.
Не слушая ее, я позвонила в милицию.
– Да, жестокое обращение с детьми. Жду, – закончила я разговор. – Дети, идите сюда! Одевайтесь, мы с вами сейчас поедем немного покататься.
Людмила сбросила маску радушной хозяйки. Она пыталась мне помешать, но я так глянула на нее, что она отшатнулась.
Как хорошо, что я такая упрямая зануда, в отличие от своих коллег! Теперь дети спасены. Вырастут – поймут. Может быть.
– Все будет хорошо, Соня, – сказала я и взяла девочку на руки.