Настроив струн серебряных звучание своей кифары, Орфей чудесным пением нарушил тишину, и нимфы, позабыв про игры и забавы, внимали песням то веселым, то печальным.
— Орфей! Ты сердце покорил моё своими песнями, — воскликнула обворожительная Эвридика.
— Как мне приятно это слышать, — скромно отвечал Орфей. — Ты мне милее всех дриад и нереид, и подарить тебе свою любовь я был бы счастлив!
Слились уста рапсода и дриады, а их сердца соединила Эвретепа, ведь этой музе был Орфей обязан своим блистательным талантом музыканта и певца. Благословил союз их Гименей, и грот любви красавицы принял исполненный желаньем чёлн музыканта. Соединились их тела, сердца забились рядом. Их страсть была неистовой, короткое мгновенье расставанья казалось вечностью для них, и потому Орфей и Эвридика отныне стали неразлучны. Там, где резвилась Эвридика, там звук кифары раздавался и пенье мелодичное Орфея, а где Орфей играл, перебирая струны, там непременно была и Эвридика рядом.
Казалось, что могло бы помешать влюбленной паре до старости быть вместе? Однако счастье их недолгим было. Ведь Эвридика красотой своей мужчин пленила многих, и не один Орфей проникся к ней любовной страстью! Коварный Аристей давно приметил юную дриаду. Он зол был на Орфея за то, что та отдала свое сердце музыканту. И вознамерился коварный Аристей пусть не душой, но телом Эвридики овладеть. Он стал таиться и выслеживать влюбленных, чтоб, улучив момент, схватить красавицу в объятья и акт насилья совершить.
Вот видит он — пришли на луг Орфей и Эвридика. Орфей, в траве усевшись, стал песни петь, а Эвридика — собирать ромашки: И Аристей коварный план придумал. Воспитанный младенцем нимфами, сын Аполлона их голосам мог подражать умело. За лугом в роще разыграть решил он сцену, как будто нимфы там интимною игрою занялись. Заслышав это, Эвридика решила присоединиться к ним. Ведь до того как увлекла ее любовь Орфея, с подругами резвясь, она познала сладость и девичьих ласк, и вспомнить прошлое решила.
— Будь здесь, Орфей! — она произнесла. — А я пойду в дубраву, навещу подруг!
И удалилась.
Тем часом Аристей коварный уж поджидал ее, и, обнажив свой инструмент любви, он предвкушал, как в лоно Эвридики окунёт его. Однако Эвридика, увидев Аристея с поднятой плотью, испугалась. Крик ужаса сорвался с губ ее, услышав этот крик, Орфей стрелой помчался ей на помощь. Коварный Аристей, уже на землю повалив красавицу, пытался овладеть ей, но Орфей, кифарою по голове насильника ударив, не позволил негодяю надругаться над избранницей своей.
Поднявшись, Аристей вступил в борьбу с Орфеем. Их схватка не на жизнь, а насмерть началась. Тем временем, с Олимпа Аполлон за этой сценой наблюдая, не мог позволить сыну своему погибнуть в поединке, и он по-своему исход борьбы сей разрешил. Он сделал так, что Эвридика, пытаясь схватке помешать, случайно оступились и ногой босой в змеиное гнездо попала. Вонзились зубы ядовитые в нее, и, испустив последний крик, красавица упала наземь.
К ней тут же кинулся Орфей, забыв про своего врага, и на руки подняв любимую, пытался поцелуем вернуть ей жизнь, однако тело Эвридики покинула душа и устремилась на берег Стикса, туда, где поджидал ее Харон. Коварный Аристей же без оглядки умчался прочь.
Три года миновало с той поры. Орфей печальный не мог веселых песен петь, его кифара звучала грустно. Вместе с ним природа плакала — и звери дикие, цветы и лес, и даже горы. Орфей был безутешен, оставшись без любимой, смысл жизни потеряв. Но малый луч надежды блеснул, когда седой скиталец мимо проходя, узнал о горе и Орфея надоумил он поговорить с Аидом. Вдруг, сжалившись над раздирающими душу его страданиями, царь теней умерших позволит Эвридике вернуться в мир живых?
В священной роще Персефоны Орфей стал Золотую Ветвь искать, которая живому человеку дает возможность проникать в Аида царство. И поиски его успехом увенчались. Спустившись по сырому подземелью к холодным темным водам Стикса, ладью Харона стал он поджидать. Вот старец, стоя на корме своей ладьи, весло неспешно окуная в воду, подчалил к берегу, чтобы забрать очередную группу душ умерших. А Персефоны золотую ветвь в руке Орфея увидав, не смел противиться тому, чтобы и тот отправился на берег царства мертвых.
И вот Орфей в чертогах мрачных дворца Аида. Там траурными лентами украшен черный мрамор, могильным холодом сквозные ветры веют. На черном троне восседает сам Аид, а рядом с ним его супруга Персефона.
— Зачем явился ты сюда, Орфей? — Аида гулкий голос прозвучал.
— Прошу тебя, верни на землю мою возлюбленную Эвридику!
— Но разве ты не знаешь, что нет пути назад отсюда. Пока тебя не звал я, ты можешь сам вернуться в Верхний Мир, но лишь один.
— Тогда останусь я, коль тут моя любовь, а без нее не нужно жизни мне.
— О нет, тебе нельзя тут оставаться. Твой срок пока часами не пробит. Ступай! Вернешься лишь, когда я позову тебя!
— Отдай мне Эвридику, и мы уйдем с ней вместе.
— Нет, не могу.
Тогда по струнам своей кифары Орфей ударил. Песнь его была настолько грустной и печальной, что слез не мог сдержать Аид, и Персефона тоже рыдала на его плече:
— Отдай ему любимую, Аид! Пусть будут вместе…
— Хорошо. Идите оба прочь. Но помни, юноша! Идти ты будешь впереди, а Эвридика за тобой. Но если до того, как подземелие покинете вы оба, оглянешься назад, она останется здесь навсегда! Второго случая уже не будет! Ступайте!
Взгляд Эвридики был туманен, уста ее безмолвны, и вся она была бледна, и двигалась как тень. Конечно, ведь она была лишь тенью, и только вырвавшись из царства мертвых, могла стать той, какой была.
— Пойдем, любимая! — сказал Орфей. — Я выведу тебя наверх. И мы как прежде будем вместе.
Наказ Аида помня, не смел Орфей смотреть назад, он лишь догадываться мог о том, что Эвридика следует за ним. Был долог путь их в Верхний Мир под сводами сырой пещеры. Но вот Орфей увидел свет — свет солнца, пенье птиц услышал, и не было границ той радости, испытанной им во мгновенье это.
— Мы в жизнь вернулись, Эвридика! — воскликнул он и обернулся.
Но в сей момент еще во мраке свода находилась Эвридика. И тут же тень ее исчезла. Теперь уж навсегда.
В отчаянье Орфей упал на землю и кулаками колотил по ней в бессилье. Любимую он потерял и во второй раз. И золотая ветвь в его руке исчезла. Теперь уже всё кончено, надежды нет…
Своё утешить горе отправился он к Дионису, чтобы в хмельном угаре забвению предать всё горе, охватившее его. Вина испив, повеселев немного, он наблюдал за вакханалиями, которым предавались менады и сатиры. Они, друг друга не стыдясь, кто с кем свою удовлетворяли похоть, иной был рукоблудьем занят, а кто-то ласками оральными другого услаждал.
— Иди сюда, Орфей! — его менады подзывали. — Ты что грустишь? А ну-ка докажи, что ты мужчина! Смотри, у нас какие груди, бедра. Неужто не твердеет твоя плоть от наших прелестей?
— Отстаньте, потаскухи! — вскричал Орфей. — Из женщин всех на свете мне лишь одна была милей. Но нет ее. Поэтому ни с кем я не желаю иметь любовной связи!
Обидно было слышать менадам эту речь. И, оскорбленные, досаду затаив, решили извести они Орфея. Орфей же, опустив свою кифару, с той поры не пел, а лишь бесцельно скитался по холмам, и в горе он своем был безутешен. Однажды, спящего его подкараулив, менады нож ему вонзили в сердце, а тело бросили в поток, а вслед за ним кифару.
Орфея труп с кифарой вместе на остров Лесбос принесло, где музы, подобрав останки, их захоронили. И лишь соединились души рапсода и несчастной Эвридики в теней подземном царстве, как из могилы музыканта чудесная мелодия раздалась тихо. И с той поры ее услышать могут, но только те, кто были влюблены хоть раз по-настоящему…