И вот в самом конце декабря, под Новый год в рамках всё той же колеи произошло ещё одно в семействе Раскатовых весьма интересное приключение. Возвратясь вечером с работы домой сразу после дневной смены, голодный работник с порога радостно сообщил жене, раздеваясь и разуваясь там раскрасневшийся от мороза.
- Капитолинка. Нам с тобой дали два билета!
- Чё за билеты и куда эти билеты? – вышла та к нему навстречу.
- В Дом Культуры на новогоднее представление!
- И сколько ты отдал за эти билеты? - последовал вопрос.
- Нам с тобой и Валерке Коржаку достались бесплатно!
- Коржаку, как комсомольцу и активисту, да ещё и спортсмену – это мне понятно, – приняла на веру сказанное, согласилась заждавшаяся с работы мужа обрадевшая жёнушка, – а тебе то за што? – с сомнением уточнила она.
Обладатель дармовых билетов смутился.
- По правде сказать, – признался он, – пригласительные дали Кузьмичу, ну а он мне их отдал, как молодожёну!
- Ой ли… – не поверила байке его подруга.
- А ему то они зачем? – попытался оправдаться наделённый подарком её муженёк, – живёт он один, а билетов то два, как говорится, комплект…
- Ну и што? – не согласилась с доводом его курносая пигалица, – может, он сам бы и пригласил ково-то из женщин на пару с собой?
- Если бы он хотел ково-то пригласить, то пригласил бы, – взъерепенился уже не на шутку возвращенец с работы, – но отдал эти пригласительные мне почему-то…
- Ну ладно, ладно. Пошли, труженик мой, ужинать, – отступила, пригласив к столу, с голоду осерчавшего едока, молодая хозяйка.
- Пошли, – согласился, расслабившись, тот.
- Вот и ладно, – засуетилась у стола заботливая кормилица, – счастливчик ты мой!
- Почему счастливчик то? – удивился обладатель подаренных абонементов, – ты чё не хочешь пойти на новогодний праздник, Капа?
- Пойду, пойду. Ешь давай, – улыбнулась шустрая кухарка, подавая на стол, – куда ж я без тебя?
Любила Капитолинка смотреть как он, её проголодавшийся медведко за обе щёки с удовольствием поглощает приготовленную ею снедь, проворно двигая своими челюстями. И тот, не заставив себя долго ждать, принялся с аппетитом уплетать свой заждавшийся на плите готовый ужин. Подуше работнику было всё, что варила и стряпала, пекла и жарила его по природе своей, рукастая непоседа, дорогая капелька. Отвыкший уже от домашних разносолов и разнообразия калорийной флотской кухни он ел всё и нахваливал, что бы ни приготовила она, его разлюбезная медицинская сестра-хозяйка.
- Что в рот полезно – то и полезно, – не раз говаривала ему его бабушка. И Сёмка с нею в этом всегда был безоговорочно согласен.
- А чё там будет-то, Сеньша? – исподволь начал хитрован в халате, пока тот сладко пережёвывал вкусный как всегда поварской Капитолинкин харч.
- Где? – не понял тот, продолжая набивать зубастый рот.
- В Доме Культуры на праздничном вечере?
- А-а! – дошло до едока, – сначала танцы!
- Танцы – это хорошо, – удовлетворённо кивнула головой, ещё не успевшая совсем обабиться ворчунья, – давно на танцах не была я. А потом?
- А потом и праздничный концерт!
- Ну вот чё ты тянешь кота за хвост, – наседала на мужа нетерпеливая стрекоза, – а потом, после концерта чё дальше то будет?
- А после будут празднично накрытые столы, – радостно, будто малое дитя во весь рот ощерился счастливый обладатель допуска на обозначенное торжество.
- Празднично – это? – щёлкнула бабонька пальцем себе справа по горлу, прозрачно намекая на присутствие спиртного.
- А как же, – всхохотнул утробно её суженый.
- Поня-атно, – выдохнула ревностно нахохлившись клушка, – ты то, надеюсь я, не будешь увлекаться?
- Ка-апочка, – развёл руками супруг, – давая понять, что в этом он никогда особо то и не усердствовал.
- Уж я надеюсь!
- Капитолинка! – прозвучал в ответ обиженный упрёк.
Ну не любил он с раннего детства, уличный сорванец пристальный, как в замочную скважину за собою догляд. Противилась его натура необоснованному и подозрительному недоверию, отвергая подобные действия с любой стороны. Насупился детдомовец Акула, надулся, как мышь на крупу и засопел недовольный супругой.
- Ну и чё с того, што я, Капитолинка, – не заметив перемены в муже, продолжала та гнуть своё, в делах семейных поднаторевшая со слов чужих жён замужняя наседка.
- А ничево, – положил на стол ложку хозяин дома.
Кормилица попритихла, но настроение у мужа было уже подпорчено. Наметилась в их жизни первая размолвка. Встав из-за стола, сопега сунул босые ноги в самокатанные пимы-опорки и накинул на плечи допотопный тулуп.
- Ты куда это, друг мой, намылился? – с некоторой издёвкой спросила хозяйка.
- Пойду до Вовки пройдусь!
- И чё ты там потерял у Вовки то?
- Гаечный ключ!
- Чево-о? – ощетинилась хищно повзрослевшая егоза.
- Ключ говорю!
- Какой ещё ключ? – разошлась не на шутку осерчавшая скалка.
- Гаечный, – в тон ей ответил уязвлённый электрик.
В те годы среди работяг была одна расхожая условная фраза, на предмет заглянуть после смены сообща гуртом на часок, другой в разливочную, да и заложить там аккуратно с устаточку, как говорится, за воротник, употребив давно заждавшуюся для этого заначку в дело, ублажить душу в забегаловке дружной компашкой в кругу единомышленников по кружечке, другой пивка с довеском, обсуждая в разговоре меж собой пустопорожние дела не о чём серьёзном. И когда кому-нибудь из мужиков приходила в голову эта интересная мысль, то зачинщик похода, подыскивая сотоварищей, подруливал к выбранной им на сей счёт кандидатуре и тихо у него с намёком спрашивал.
- Стамеску не брал? – с явным ударением на частицу «Не».
Если предложение принималось, ему отвечали.
- После смены отдам!
Если замануха не срабатывала, то в ответ звучало.
- Поищи у соседей!
Вот недоевший крепыш и решил, чтобы не выслушивать ему пустые упрёки своей половины, пойти и хряпнуть назло у друга Вовки грамм по сто пятьдесят, а то и вовсе, не зная краёв, освоить. Этого добра у того всегда в достатке имелось в наличии.
- Да и сам отец его, в прошлом материн коллега по работе, будет рад неожиданной с ним встрече, – рассуждала обиженная душа, – пойду жахну там да и приду потом домой, чтобы завалиться спать. Пусть она после этого пилит его эта непонятно чем возмущённая пилорама, – злорадно усмехнулся Семён, – благо будет за што. Только хмельному то соне бабская проповедь, что глухому гармонь. Сколь ни наяривай – в пляс не пустится, – едко заключил предстоящий выпивоха.
- Зачем он, на ночь то глядя, тебе щас этот гаечный ключ понадобился? – несколько осадила негодующая было звонкая погремушка.
- Пилораму чинить!
- Какую ещё такую пилораму?
- Живую!
- Какую, какую?
- Поломанную!
- А ну вернись! – вскочила из-за стола, приняв сказанное на свой счёт, уже не жена, а рассерженная кошка.
- Вот что, Капелька, – стиснул зубы обиженный кот, – если ты мне не веришь и не доверяешь, то катись-ка ты колбасой туда, откуда пришла, к себе в общагу обратно, там и пили своих подружек. Поняла?!
- Зачем в общагу, – подпёрла бабонька руками бока, – у меня и квартира имеется!
- Вот и дуй к себе в квартиру. Скатертью дорога, – рявкнул полушёпотом мужик.
- С чево это вдруг разбушевалось сине море в рукомойнике? – приняла во фрунт с руками в боки агрессивную позу растревоженная самка, – да ещё и капелькой обзывается!
- Ты и есть безжалостная капля, – добавил горько насупившийся бычок.
- Вот это новость для меня, - отреагировала обиженно мужняя кормилица.
- Да потому, што капля камень точит, – решительно, как никогда ещё посмотрел на свою любимую оскорблённый недоверием её супруг, – а я тебе не камень. Я – человек! И меня точить не надо, – поднял он свой палец верх, – и совесть свою я не променял ещё на стакан водяры. И если тебе не понятно это, – впервые повысил голос он, старшина второй статьи, – то катись-ка ты отсель куды хошь, клоп вонючий!
- А мне, помнится, что этот камень, или человек, уж не знаю кто из них – выбирай, – ощетинилась и жёнушка, – обещал меня на руках носить!
- Я обещал носить добрую и понимающую меня, любящую женщину!
- А я, по-твоему, кто?
- А ты обыкновенная пустоголовая баба, у которой только и хватает ума, чтобы зря пилить своего мужа, подозревая его в грехе и обмане. Включила свою пилораму – и айда, пошёл пилить сермягу на мелкие кусочки. Как только язык у тебя не отсох…
Поняв, что переборщила, Капитолинка пошла на попятную. Но не просто, открыто признав вину, а по-женски, с хитринкой. Она вполне себе осознала, что её хозяйский трон от такой крутизны самовластья необдуманно споткнулся и зашатался, увы не на шутку. С её медведем, поняла она, ухо надо держать востро.
- Да и в чём он, собственно, провинился то перед ней, что она насела так на него, – сама же себе призналась строгая резонёрша, – ну не сердись, соколик, ты мой, – обняла за широченные плечи обиженного глупая его матрёшка, – ну сболтнула баба-дура сгоряча, а ты и обиделся. Дитё моё малое, неразумное…
- Я не обиделся! – сбавил тон недоевший работник.
- А чё ты сделал, мой медведушко? – ослабила хватку Капитолинка.
- Вывод, – высвободился аккуратно из её объятий муж, а не раб.
- Больно скорый какой ты на расправу то, – надула капризно губки зануда, – слова ты ему никогда не скажи!
- А ты говори, говори. Я послушаю, – остудил каприз хозяйки дома знающий себе цену не последний в цеху производственник.
- Я и говорю, – сдала позицию атакующая фря-пузень.
- Но не заговаривайся, – скинул тулуп и пимки-опорки заводской рабочий.
Почувствовав некоторую перемену к лучшему, прокурор переквалифицировалась из обвинителя в адвокаты.
- Ну и чево ты, ребетёнок мой, набычился? – взъерошила волосы мужу, разом вдруг подобревшая лесопилка, – чево я тебе такого сказала? Я ж о тебе, дурашка моя, жалеючи, беспокоюсь!
- Хорошо беспокойство – не продохнуть, – буркнул недовольно искатель гаечного ключа под ужин.
- Ну хватила я лишнего малость, – запела пава на шестке.
- Ты не хватила. Ты высказала сомнение, что у тебя ко мне доверия нет, – слегка в ответ приложил свою ладонь к столешнице корабельный акустик, – а без доверия жить не хочу я. И не могу! И не буду, – нажал он мягко на край стола, – мне свой соглядатай тут, шпион в доме совсем не нужен!
- Ну и чё ты разошёлся то из-за пустяка? Соглядатай, – оседлала снова стул разом ставшая сладкой ягодкой малявка, – подумаешь, ляпнула баба, не подумав чего-то, а он и губы в трубочку свернул – обиделся, видишь ли. Мужик называется!
И сдал свои позиции домашний взъерепенившийся было обвинитель.
- А ты не ляпай. Не котлеты мастрячишь. Ты думай, прежде чем штой-то ляпнуть, – сдержанно сквозь зубы процедил мировой судья.
- Я и думаю, – скуксилась уже обидчиво жена, как девчонка, которая была вот-вот готова разрыдаться.
- О чём? – сбавив тон, сжалился строгий воспитатель.
- Ни о чём, а о ком? - призналась плаксиво бабонька.
И у Сёмки недвусмысленно глаза повылазили на лоб. Он себе даже и представить то не мог, чтобы у него, у этой его курносой стрекозы, может вдруг появится кто-то ещё и другой. И кровушка в нём, у тайного ревнивца со всей страстью взыграла на полную катушку.
- А чё о нём думать, – сдавленно заявил он, – собирай манатки и дуй к нему. Я тебя удерживать не стану!
- Совсем? – опешила егоза.
- Совсем, – последовал упрямый ответ.
- Какой же ты у меня глупенькй дурачок, – заплакала неподдельно микропилорама, – маленький будет у нас. Понял, дуй к нему?
- Какой ещё маленький? – не воспринял признание будущий отец.
- Сыночек или дочка, – распустила нешуточно нюни признавшаяся наседка.
От этой новости у ошалевшего Шишака что-то внутри оборвалось, перевернулось с ног на голову, и он, детдомовский недотёпа поплыл, как ещё совсем недавно плыл в свою первую брачную ночь. Его захлебнувшуюся от восторга возрадовавшуюся душу отца, как утлое судёнышко без вёсел, без ветрил, которое неожиданно вдруг угодило в шторм, враз закачало, заболтало и понесло, бросая из стороны в сторону по вздымающимся волнам по середине ликующего океана. Будущий папка подбежал к своей будущей мамке, сгрёб её в охапку, прижал к груди, оторвав от пола, и закружился, как детская юла на ровном месте.
- Чё ж ты раньше-то молчала, глупышка моя!
- Раньше было ещё нельзя!
- Это почему же нельзя то?
- Требовалось подтверждение!
- Какое к чёрту ещё подтверждение?
- Врача!
- Эх ты, мамочка моя! Подтверждение, – только и мог сказать, забывший ссору от счастья окрылённый будущий отец, продолжая кружить свою ненаглядную пассию.
- Не хотела я раньше времени радоваться, – кружась, обхватила голову мужа Капа, – боялась, – прощебетала счастливая женщина.
- Чево ты боялась то?
- Ошибиться!
Так конфликт был полностью в семье исчерпан, и все последующие дни вне себя от радости будущий папашка буквально пылинки сдувал со своей ненаглядной Капитолинки. И та, любя, охотно поощряла все его мужские ласковые изощрения, с удовольствием в них купаясь, в этой повседневной сладостной, томительной неге. Новый год молодые супруги встретили дома одни с шампанским и пельменями, нарядив для этого в переднем углу, так себе, небольшую срубленную Сёмкой в лесу мохнатую ёлочку. Вместо игрушек на ней по веточкам развесили частично из подарочных наборов шоколадные конфеты и мандаринки, а на макушку за неимением звёзды водрузили большую, вырезанную изнутри очищенную морковку.
В то время не Урале народец не шибко то пил. Не до этого было. Да и ресторанов то самих по малым городишкам не везде водилось. Тогда на заводе в обеденный перерыв даже пиво продавалось на разлив свободно в столовых на самой территории предприятия. И это совсем не считалось поощрением народа к пьянству. Чего скрывать, были, конечно, и такие людишки, которые не упускали случая и почаще, и побольше в глотку залить себе хмельной заправки, но таких было совсем немного. Основная же масса мужиков заходила в гости к Бахусу только по случаю и удовлетворялась малым, исключительно здоровья для возлиянием. Правда, и это не особо радовало женщин, как ни крути, а от семьи и от детей отнимались эти денежки в заначке у отцов на их мужское удовольствие. И надо признать, что все злачные места в небольших уральских городах были всегда такими замызганными забегаловками, куда не особо то хотелось нормальным людям почаще заглядывать.
После смены забегали, конечно, мужички в основном после получки за разговором с товарищами по работе хлопнуть рюмочку, другую, залакировав сие кружечкой пивка, да и по домам, не мешкая. Не был в этом смысле исключением и заводской электрик Семён Раскатов, но и он, как большинство работяг, заглядывал в эти разливочные под названием «Бабьи слёзы» вместе с бригадой время от времени обмыть премиальные. Но он понимал, что женитьба – это не праздная прогулка под венец, а ответственный шаг на всю жизнь, и поэтому, помня о своём данном слове капитану корабля во время службы, он продлил его срок действия и на гражданке, не злоупотребляя пагубным увлечением к спиртному. Ему, добросовестному работнику без выпивки вполне хватало того, что он, не предупредив как положено в дружной семье жену, задерживался вдруг где-то по пути с работы домой, и не по тому, что боялся семейных скандалов, а потому, что любил и уважал свою желанную и ненаглядную кнопку.
Да и дом сам, не только как строение, но и как член семьи тоже был обязательной и постоянной заботой для настоящего хозяина. А Семён был хозяин. Издавна известно, что свой дом постоянно требует к себе не меньшего чем женщина радения и внимания, и, тем более, умелых и старательных рук. Вот и тянул он на себе, муж и опора новой семьи своё семейное хозяйство, не ленясь, то там что-то подобьёт да подлатает кое-где возникший по ходу огрех, то тут починит, обновит временной разор небольшой, то здесь обиходит, живо устранит лёгкий непорядок, и так все дни, зимой и летом постоянно. В общем, сплошной, круглогодичный ремонтный круговорот в быту. А тут ещё и женушка в определённом, но
ожидаемом положении обозначилась, тот же дом, но только с прибавлением, о котором по жизни намного больше потребуется с его стороны внимания, понимания и поддержки.
Так и пролетела долгая зима в делах и заботе. А к весне Капитолинка разбухла, как квашня на дрожжах. Ждали, надеялись мальчишку. К этому времени семья, иначе их уже никак не назовёшь, успела прикупить себе несколько необходимых в доме обнов. Первым делом счастливая парочка заменила старый, с высокой спинкой диван обитый дерматином и с большими круглыми валиками, отправив его в сарай, на современный с деревянными и гнутыми подлокотниками, а следом за ним был приобретён, для души красивая игрушка с проигрывателем для пластинок – радиоприёмник и три маленьких виниловых пластинки с популярными в то время песнями. Последнее, что успели до родов ещё купить Раскатовы был раздвижной квадратный полированный стол и шесть мягких стульев – этакая роскошь для будущих радостных и торжественных мероприятий.
Главной заботой для будущих родителей был их уже просившийся наружу малыш. А тот бился ножками настойчиво в материнской утробе, заявлял о себе и требовал к себе внимания. Пелёнки, подгузники, ползунки, распашонки, пинетки и чепчики уже давным-давно были наготове и лежали аккуратно сложенными стопками в старинном бабушкином комоде. Приближалось лето, и в конце мая в семействе Раскатовых состоялось ещё одно с лёгкой грустью, но, весьма, приятное и знаменательное событие. Муж с успехом окончил вечернюю школу, а жена, в связи с рождением долгожданного сына, свою учёбу прервала. Получив достойный аттестат о среднем образовании, школьный выпускник намеривался и дальше двигаться учиться. А пока же на выпускном вечере округлившаяся Капа не знала куда ей деваться от распиравшей её гордости за своего счастливого в будущем папку.
На торжественном вручении отучившимся работягам документа о полученном ими образовании директриса и классная дама выпускного класса, учитель по химии, так всем и сказала, что побольше бы таких учеников как Семён Аркадьевич Раскатов приходило бы в школу учиться. И в цехе с подачи школы успешного ученика отметили дополнительно за это премией и повысили разряд. Теперь, электромонтёр шестого разряда Семён Раскатов встал в один ряд со старым Кузьмичом как специалист и вторым после него по зарплате и значимости человеком в бригаде. До этого, согласно квалификационной сетки, раньше по положению замещал Кузьмича при каждом непредвиденном случае постарше по возрасту, чем Семён, и с большим стажем, чем он на заводе, коммунист Герасим Глазков по кличке «Хрюн», но теперь его школьный отличник мягко подвинул, и Хрюня затаил на него свою обиду. Но завистника скоро осадили сами собой возникшие события.
Невысокий, шустрый, косолапый бегунок и колобок Глазков, был одним из тех, чьи предки так и остались жить здесь на своём месте, не мигрировав дальше на север, спасаясь от демидовских разбойников, полуобрусевшим осколком из местных аборигенов вогулов: то ли Хант, то ли Манси по национальности. Похожий на шамана по характеру скрытный молчун и проныра-лиса, партийный и профсоюзный активист он надеялся после Кузьмича занять его место, когда тот выйдет на пенсию. И для этого у него были причины. Семья у косолапого аборигена была – семеро по лавкам. Деньги в большой семье всегда нужны, а у бригадира зарплата больше, чем у рядовых членов бригады – это первая причина, вторая – это желание выслужиться перед начальством и улучшить вне очереди свои жилищные в размерах условия, но больше всего ему хотелось стать хоть и маленьким, но начальником. Вот поэтому то он везде, где только мог, старался засветиться в глазах у руководства, тем самым, как бы желая, обратить их внимание на себя и достичь своих устремлений в итоге.
- На то и Глазков, чтоб лезть в глаза, – говорил о нём незлобиво Кузьмич.
Жена у Хрюни была такая же косолапая длинноволосая лохматая коротышка, как и он сам, но пошире его в объёме с обвислым задом и выпирающим животом. Она ни где и ни когда не работала, а сидела дома с детьми, а он Гераська старался, загружая свою жену колоду каждый год всё новым и новым деликатным положением, всё мечтал обзавестись в конечном счёте сыном – потомком в семье. Но женушка как специально всё рожала ему и рожала одних только девчонок, так что косолапому папаньке многочисленного семейства постоянно приходилось, где-то и что-то ухватив, подрабатывать, не стесняясь. А большая семья – большие и расходы. Поэтому на основной работе он при любом удобном случае и дремал всегда за доминошным столом в мастерской, откровенно положив свою косматую, как болотная кочка голову на короткие и короткопалые руки.
И вот вскоре направили как-то этого Герку осмотреть трансформатор возле цеха на улице. Уже который день многие рабочие жаловались начальству, что искрит он иногда и гудит сильно этот мощный электроагрегат. Ну Хрюня и пошёл полусонный и разбитый в хлам осколок пузатой глиняной корчаги, захватив с собой инструмент, чтобы разобраться в чём и как обстоит там дело. Трансформатор как любое опасное для жизни устройство в целях безопасности установлен был довольно высоко от земли в закрывающейся на замок железной будке с узкой лесенкой в пять ступенек без перил и с небольшой площадочкой с резиновым ковриком вверху возле двери, где гудел и потрескивал как бы неисправный их преобразователь напряжения в электроцепи. Открыл пузатый мухомор охранительную их железную будку, а там внутри крыс полно, и дымится у трансформатора обглоданная ими местами вплоть до металла изоляционная обмотка и тлеет в обугленном состоянии.
Как увидел обрусевший вогул этих мерзких животных, он и про обмотку, и про сам электроагрегат забыл. Испугался колобок, что эти голодные твари могут его укусить, да и сделал инстинктивно шажок назад. Отшатнулся и полетел он кубарем вниз. Там и нашли его, какое-то время спустя, мужики лежащим и стонущим на земле как раз возле лесенки с настежь распахнутой трансформаторной будкой. Занесли они этого испуганного калеку в здравпункт, где оказали ему как положено первую помощь, и оттуда отправили на машине скорой помощи уже дальше в больницу. Хоть и жаль было товарищам по работе этого их хитрого дурошлёпа Хрюна, но что ж тут поделаешь – сам виноват. А работу за него уже с посыла Кузьмича доделывал выпускник вечерней школы, отличник Семён, по всей форме наведя там в будке надлежащий порядок.
К тому времени, напуганные агрессивным появлением, человека все крысы со всем своим многочисленным потомством разбежались, спасаясь, в укрытия, оставив после себя приличный слой и свежего, и старого помёта. Осмотрев будку и трансформатор, Сенька в первую очередь обулся в глубокие резиновые калоши, натянул на руки такие же перчатки и устранил в трансформаторе обглоданную крысами неполадку. Обновлённое стараниями мастера электрооборудование перестало в начале искрить, а потом, тлеть и гудеть, так как в него, поняв причину его опасного звучания, ремонтник добавил свежую порцию чистого масла, и перегревшийся было агрегат, остыв, заработал в прежнем, непугающем прохожих надлежащем режиме.
И это не совсем приятное событие с товарищем по работе благотворно отразилось в семейном бюджете супругов Раскатовых, как говорится, не было бы счастья, да несчастье помогло. Но наступивший июнь теплом своим не особенно радовал людей и город. Часто дули северные ветра, то и дело разбавляя скупое тепло холодным дождём. Солнце, отчим, а не батюшка родимый, появлялось в небе ненадолго и редко. Постоянно дул неприятный ветер, а в доме у предстоящих родителей царили свет и тепло, не нарушая благоприятный для будущей роженицы климат. В последнее время Капа, совсем отяжелевшая кубышка в бабской распашонке, всё чаще стала подзывать муженька к себе. Ляжет радостная теша с
икрой, царственная рыбина на диване, выпятив свой живот, и улыбается.
- Слышишь, папуля, – брала она, воркуя, Сёмкину руку, – толкается наш малыш!
А тот радостно прикладывал свою шершавую лапу к упругому животу жены и весь лоснился от счастья как пирожок со сладкой морошкой и умилялся растроганный стручок доверчивым к себе отношением со стороны жены, говоря ей негромко.
- Надоело ему там, мальчонке то в тесноте сидеть одному. На белый свет, к нам он с тобою просится!
- А почему ты думаешь, что мальчонка, – щерилась радостно Капитолинка.
- Не знаю, – отвечал ей будущий отец, – просто, мне так хочется, чтобы был у нас с тобой всё же на тебя похожий мальчишечка!
- А, может, девочка там ножками то сучит своими нетерпеливо, – продолжала игру с угодайкой счастливая будущая маманька.
- А по мне, так всё равно, – оглаживая вздувшийся живот супруги, целовал сквозь рубаху Сёмка материнский пупок, – хоть мальчишка, хоть девчонка. Я и того, и другую с радостью буду любить, так что рожай ка ты давай, Капонька, побыстрей. Ребятишка наша того требует!
- Рановато ему ещё. Не вышел срок, – гладила будущая роженица одной рукой низ своего живота, а другой – прислонённую к животу голову мужа, – папочка наш, – нежно с любовью шептала она, – папулечка, – радостно пело сердце ликующей женщины.
И у обласканного счастьем работяги отца за спиной вырастали не просто какие-то в распашку крылья ангела-хранителя, а цельный ероплан с мотором, готовый умчать их, обе половинки в самую ввысь – в заоблачное поднебесье и катать их там, сладко жужжа своим пропеллером. Какая же это божественная музыка для мужских ушей: парящее совместное адажио с любимой. Казалось бы, совсем простые, обычные слова, которые произносят все счастливые будущие мамы, как папа, папочка, папуля, естественное проявление нежности, но именно они, эти ласковые слова и способны придать мужчине ощущение окрылённого полёта. Так и жили, коротали дни, воркуя дома голубки, дожидаючись счастливой поры в роддоме Капиного разрешения. Вечерами после ужина будущие папа с мамой стали часто слушать по радио музыку. Сядут на диван, обнявшись, включат свой радиоприёмник, да и дремлют, млея, под чистые звуки исходящих из него прекрасных мелодий.
Сам Сенька музыку обожал и честно по-хорошему завидовал тем, кто умел хотя бы как-то играть на каком-либо музыкальном инструменте, даже к своему закадычному другу Вовке, который лихо тягал меха своей старой отцовской гармошки, совращая глупых в их городке незамужних девчонок, он относился с особым почтением. Но при этом тщательно скрывал от всех и особенно от Капитолинки, что когда-то и сам в далёком детстве подавал он более чем серьёзные надежды в этом без всяких слов понятном всем и любимом жанре демократического искусства. Проникновенные звуки известных и признанных в мире как оркестровых, так и вокальных музыкальных произведений волновали моряка и электрика до глубины души, но больше всего ему и его в скором будущем роженице нравилось таки слушать русские романсы в исполнении великих мастеров вокала. Слушал Сёмка Шишак упоительные нотки раздольных напевов и помалкивал о своей недолгой учёбе в детстве в музыкальной школе. Не хотел он гордая душа, чтобы кто-то над ним, забавляясь, лишний раз мог подтрунивать. Слишком уж дорога была ему память о том неповторимом времени и о его всей душой и всем сердце почитаемой им учительнице Маргарите Львовне.
И уж паче чаяния не желал он, чтобы это делала его жена, подшучивая над ним, что он, дурачок упустил, имея прекрасные способности, научиться хорошо играть на пианино, правильнее сказать, на фортепиано. Да и вспоминать то было неловко. Предал он тогда в одночасье, потеряв мать, себя и своё желание, и любимую учительницу музыки. Но и это в его жизни краткое увлечение уже было в прошлом. Сейчас на повестке дня стоял один и единственный вопрос, связанный с огородом. Копка грядок была успешно завершена уже и поспела пора сажать второй хлеб российский. Тщательно проредив по рядам малину да окопав по кругу все кусты смородины и сладкого колючего крыжовника, этого уральского полосатого зелёно-красного заменителя винограда, вышла парочка обременённая заботой
о предстоящих родах на посадку местных овощей, но в первую очередь картошечки.
С горем пополам, не спеша, с перекурами, но одолели Сёмка с Капой огородный их оброк на двоих, наведя полный ажур на всём предусадебном участке, высадив по грядкам морковь, капусту, свеклу и ещё всякую нужную на кухне зимой вкусную всячину: горох и бобы, лук и чеснок, и ароматную зелень – приправу. А в обновлённом хозяином парнике, проще говоря, ровно уложенной вперемешку с перегноем в высокой по пояс куче навоза в нужный срок деловая Капитолинка аккуратно после всего воткнула в лунки под стеклом и подросшую уже в доме на кухонном подоконнике окрепшую огуречную рассаду. Потом с удовлетворением огородники подвели итог всей своей успешной весенне-летней страде и вознаградили себя праздничным ужином с бутылкой шампанского.