фрагмент воспоминаний «Аюха. Корок сопеек»
*
… но сначала было кино.
67-ой год, начало, зима, мне восемь лет.
Родители повели меня на фильм «По тонкому льду».
Наверное, это было в ленинградском Доме кино. И скорее всего, это была премьера. Потому что фильм выйдет на экраны через несколько месяцев и станет бешено популярным – соберёт около пятидесяти миллионов зрителей – а я буду горд, что уже видел его:
предвоенные годы, в СССР завёлся немецкий шпион Дункель. И никто не знает, как он выглядит: из примет - только родинка на лице. Но наши доблестные контрразведчики всё же вышли на его след, вычислили и поймали связного, едут с ним в поезде на встречу, брать Дункеля. Но коварный гад Дункель всё просчитал и опередил – в поезде убил связного, ранил одного из наших, на ходу выпрыгнул из поезда и убежал… и никто так и не увидел его лица.
А дальше началась война. Наших контрразведчиков забросили в тыл к немцам, организовывать подполье, собирать разведданные и готовить диверсии. А среди подпольщиков оказался… вражина Дункель! И опять никто не знает, как он выглядит. А тут из Центра приходит шифровка: «Дункеля брать живым и переправить в Москву».
Но как-то вычислили Дункеля. По родинке. И вот один из наших, главный герой, самый умный, самый ловкий, самый смелый, идёт на встречу с Дункелем.
Ночь, кладбище, пароли, но хитрый Дункель учуял и выхватил пистолет. Я весь испереживался. Но наш поймал Дункеля за руку, сказал: «Спокойно, Дункель» и бросил его через себя, они повалялись по снегу и… короче - Дункеля поймали.
И это был катарсис.
И эта фраза стала крылатой, после фильма все стали говорить «спокойно, Дункель» - я говорил, и папа маме говорил, когда она что-то возражала, и вся наша коммуналка так говорила, да что там коммуналка, вся страна говорила «спокойно, Дункель».
Потом пришли на смену другие фильмы, с другими крылатыми фразами и Дункель постепенно сошёл на нет.
*
Зал был битком, но мы сидели в середине первого ряда, я между мамой и папой.
Может, это было и почётно, но смотреть кино с первого ряда неудобно – весь фильм пришлось сидеть задрав голову.
До этого, я смотрел только детские фильмы-сказки, вроде «Садко» и «Морозко» на утренних сеансах.
А тут – настоящие разведчики и настоящие шпионы с настоящими пистолетами – и это было оглушительно правдоподобно.
*
Фильм кончился, включили свет и на сцену вышла дородная тётька, вся в обтяжку, с нависавшими на юбку боками. И что-то занудно стала говорить.
Потом вызвала на сцену «создателя фильма». Все захлопали, я тоже, и на сцену вышел худой и длинный дяденька с узкими плечами, в больших очках с толстой роговой оправой.
Дяденьку звали чуднЫм именем Дамир, в фильме его не было и я решил, что «создатель Дамир», это секретный человек из Центра, который из Москвы руководил поимкой этого гада Дункеля, поэтому хлопал я ему отчаянно.
Дяденька Дамир стал извиняться, что не все, кто принимал участие «в создании фильма» (понимай – в ловле и поимке шпиона Дункеля) приехали на встречу – очень заняты.
*
- «Понятное дело», - подумал я, - «Некогда. Чего тут языками чесать - надо шпионов ловить».
*
Но секретный «создатель Дамир» кого-то вызвал на сцену и захлопал сам, приглашая похлопать и зрителей.
И все яростно захлопали. И мама захлопала, и папа, и я тоже начал было хлопать, ожидая, что сейчас выйдет наш бесстрашный разведчик,
как с изумлением увидел, что на сцену поднимается… шпион Дункель…
*
Даже не я хлопать перестал, руки сами опустились…
*
А зал рукоплескал.
Актёров тогда любили, не то, что теперешних «звёзд сериалов» и хлопали всем.
На сцену выскочила какая-то тетёнька с хилым букетиком и вручила… шпиону Дункелю.
Тут захлопали ещё бурнее.
*
- «А ты чего не хлопаешь?» - склонилась ко мне шёпотом мама слева.
- «Так он же шпион», - возмущённо прошептал я в ответ.
- «Он не шпион, а артист», - угрожающе тихо объяснила мне на ухо мама, - «Хлопай, хлопай, это невоспитанно».
*
Шпион Дункель стоял с цветочками прямо против меня и надо мной, смотрел на меня сверху и улыбался.
Я поглядывал на него исподлобья и хлопать не желал.
Папа склонился ко мне справа и тихо, видимо, пошутил над своим незадачливым сыночком:
- «Он уже отсидел в тюрьме двадцать лет, искупил свою вину и теперь работает на СССР. Хлопай, давай».
- «Мало – шпион, так ещё и в тюряге сидел», - не оценил я шутки.
*
«Дункель» стал что-то говорить в микрофон, потом вдруг замолчал, показал на меня рукой и сказал:
- «Вот тут, в первом ряду, сидит один мальчик, очень впечатлительный мальчишка, смотрит на меня букой и единственный в зале категорически отказывается аплодировать…»
Зал затих…
- «… он отказывается аплодировать… шпиону Дункелю», - объяснил шпион Дункель и добавил, - «Вот она – сила искусства! Сила кино!»
Зал грохнул со смеху. Зрители в первом ряду наклонялись вперёд и, повернув головы, смотрели на меня…
*
- «Допрыгался?» - прошептала мне мама.
- «Чего это - я допрыгался?» - подивился я, решив, что смеются над этим глупым Дункелем, а на меня смотрят, потому что это я вывел на чистую воду этого шпиона, который нагло вылез на сцену.
*
- «А я хочу поаплодировать - этому мальчику…», - сказал Дункель, сунул свой букет подмышку и, глядя на меня, стал хлопать.
Зал хохотал и аплодировал.
- «… и в его лице – поаплодировать всем зрителям. И вам, которые уже увидели фильм, и будущим зрителям нашего фильма. И вообще – поаплодировать всем зрителям нашей страны. Нигде, нигде в мире больше нет таких неравнодушных, таких благодарных зрителей, как у нас в СССР».
- «Вот же гад-шпионище, как ловко выкрутился!» - подумал я, а Дункель легко спрыгнул с невысокой сцены и вручил свой букет моей маме, а меня потрепал по голове.
Я одёрнул голову.
Зал неистово рукоплескал…
*
Когда всё кончилось и шли на выход, все оборачивались на меня и улыбались.
- «Ну что – теперь ты знаменит», - как-то устало сказал мне папа, а раскрасневшаяся мама с букетом была немного смущена.
И я был горд и доволен собой – если б не я, так бы и хлопали этому шпиону Дункелю.
Когда б я знал…
*
Со временем, с годами, этот фильм в памяти моей как-то странно смешался и слился с майором Прониным,
книжек про которого, я вроде и не читал, и с дурацким пограничником Карацюпой, про которого я прочёл всего один рассказик.
И стало мне казаться, что это майор Пронин захомутал негодяя Дункеля:
тот собрался со своими дружками-шпионами в каком-то доме на берегу реки,
а Пронин их выследил. Оружия у него с собой не было, за подмогой бежать было некогда - шпионы могли уйти за границу, тогда Пронин закричал в окно:
- «Сдавайтесь, Дункель! Вы окружены!»
И глупый Дункель с дружками-подельниками подняли руки.
И этот хриплый крик отважного майора стоял у меня в ушах, как будто я сам там был
и катарсически холодело пузо…
*
И стал я всюду совать эту фразу и к месту, и не очень,
*
Когда б я знал, что через двадцать лет, будучи слушателем Высших Курсов сценаристов и режиссёров в Москве, а всем нам выдали красные корочки, с золотыми буквами «Госкино СССР» с одной стороны и «Союз Кинематографистов» с другой, для того, чтобы мы ходили в Дом Кино на просмотры фильмов, а мы вместо этого научились просачиваться по этим корочкам в ресторан и как-то раз, в конце 1987-го года отмечали сдачу первых курсовых сценариев – а это было не просто: наши никчемные и амбициозные сценарии на полном серьёзе рецензировали кинокритики и дяденьки, и тетёньки из Госкино и Союза – и на длиннющем заседалове нужно было отстаивать и защищать свою писанину от замечаний и критики. Защитившись, мы скинулись и по этому случаю заказали стол в ресторане Дома Кино, разумеется, с коньяком и шампанским, фаршированной щукой на холодную закуску, а она там в те годы была хороша, шашлыками на выносных мангальчиках с тлеющими угольками и прочими нехитрыми, но добротными гастрономическими прелестями советских времён.
В разгар нашего застолья к нам подошёл официант и спросил можно ли посадить за наш стол гостей, членов Союза, показав на двух немолодых людей у дверей – ресторан был полон и только за нашими тремя сдвинутыми столами было три свободных места с торца и с краю.
Кто-то из ребят по центру столов встал и пересел на свободные места, официант принёс чистые приборы и они подсели к нам.
Напротив меня сел пожилой человек, лет семидесяти, с простоватым лицом, но со сдержанными и медлительно-аристократическими манерами, в кожаном пиджаке и расстёгнутой рубашке с шейным платком, неявно выраженной ямочкой на подбородке, плотно сжатым тонким ртом, зачёсанной назад причёской, чёткой речью и безукоризненной дикцией.
Я конечно, узнал его. Это был довольно известный актёр, который, кажется, сыграл много белогвардейских офицеров, да камергеров, но подробнее я не вспомнил - программа просмотров на Курсах была плотная, по три минимум, а то и по пять фильмов в день, вся классика мирового кино, не дублированная, ворованная нашим кинематографом с фестивалей, переводить которую прямо с экрана приходили к нам переводчики – лично у меня в голове была уже каша из актёров, но при взгляде на него какой-то странный дежавюшный ветерок прошёлся по моему затылку.
Второго же я не идентифицировал никак.
Атмосфера в ресторане в те годы была дружелюбная, все знакомились и сходились запросто и не называя своих регалий – бряцать званиями, да медалями тогда было не принято.
Мы тут же предложили им коньяку и выпили за знакомство.
*
Оказалось, он был из Ленинграда, в полночь «Красной стрелой» уезжал обратно и пришёл поужинать и посидеть в ресторане до поезда.
Болтали-спорили, конечно, о кино, о новых фильмах.
И надо же было мне, не помню к чему и кому, но точно не ему, а кому-то из своих сокурсников в шутку ляпнуть:
- «Сдавайтесь Дункель, вы окружены!»
Он строго вгляделся в меня, даже как-то и раздражённо, и вдруг сказал:
- «Эй, прохожий! Как пройти к сторожке – заблудился я».
Я не понял, к чему это он?
- «Сам ищу», - ответил он себе не своим уже голосом и разложил на два голоса: «Здравствуй товарищ… Здравствуй, товарищ».
- «Чего он несёт?» - подумал я.
Увидев моё недоумение, он немного разочаровался во мне:
- «Так вы и фильма не видели».
- «Еще как видел», - возразил я ему.
- «Если б видели, то помнили: «вы окружены» – там, молодой человек, не было. Никто никого не окружал».
- «Ну, ты мне рассказывай – что там было и чего не было!» - аж возмутился я про себя, - «Ещё как окружали. Да я, можно сказать, сам этого негодяя Дункеля брал. Лично. Своими руками. Майор Пронин только слегка подстраховал».
- «Я выхватываю пистолет, Витя Коршунов, хватает меня за руку и за горло: «Спокойно, Дункель, спокойно». И дальше мы боролись. Витя, конечно победил».
- «Какой Витя Коршунов? Что он несёт!» - подумал я и вгляделся в него.
И ещё раз дежавюшный ветерок прошёлся по затылку - передо мной сидел… постаревший Дункель.
Это оказался Николай Николаевич Крюков, (более ста ролей в кино) исполнитель роли Дункеля –
он решил, что я узнал его и подкалываю. Поняв, что это случайная накладка, он вздохнул и грустно покачал головой:
- «Ох и задолбали же меня за двадцать лет этим Дункелем!»
И катарсис мой как ветром сдуло.
*
Тогда я не рискнул напомнить ему ту, давнишнюю историю с хлопаньем.
Потом, уверенный, что он её не помнит, рассказал.
И как-то мне стало неловко. А он пришёл в восторг:
- «Я помню того мальчишку! На всю жизнь запомнил мальчика, который не хлопал шпиону Дункелю. И надо ж – столкнуться через двадцать лет, нос к носу, в ресторане Дома кино! Сколько ж тебе лет было?»
- «Восемь. Большой уже был».
И в ответ он рассказал мне свою историю: когда вышел на экраны «Чапаев», он, как все, конечно, пошёл его смотреть - в конце фильма, когда раненный Чапаев плывёт «врешь, не возьмёшь», а белые выкатили на берег пулемёт и стали палить по нему, в зале началось невообразимое: зрители свистели, топали ногами, орали «плыви, Чапай!» и «ныряй, ныряй, Чапай!», кто-то стал стрелять из револьвера в белых за пулемётом на экране.
- «Я смотрел «Чапаева» раз десять, а то и больше», - сказал Николай Николаевич, - «И каждый раз, в конце, до отчаяния сокрушался, что у меня нет револьвера – я бы точно попал в эту белогвардейскую сволочь и спас Чапая. А ведь мне уже лет двадцать было. Меня уже приняли в театральную студию ленинградского Большого драматического театра. А ты говоришь – восемь».
*