Он закрыл ее, заложив страницу листом бумаги, которая лежала тут же на журнальном столике, где уже были книжки, чтоб иметь представление о том, что он читал, вот они: Буганов «Эволюция феодализма в России», Греков «Киевская Русь»» и так далее (он начинал читать и, как надкусанное яблоко, откладывал их на потом) - и положил к ним еще и ее, рассчитывая на то, что вернется к роману, чтоб посмотреть сцену с приемником и объявлением войны, хотя бы для того, чтоб убедиться в том, что такая там есть, могло случиться, что он перепутал романы, и лег на диван. «Да…» - повторил он. Трудно сказать, что значило его «да». Он и сам не знал, что значило. Подушка была жесткой. Он перевернулся со спины на бок и так лежал некоторое время, просунув руку под щеку.
-Ты здесь? А я тебя ищу. В этой комнате холодно. Ты заболеешь. Пошли на ту половину.
-Прочитал, - сказал Туренин, когда они уже были в коридоре. – Он не такой уже и молодой.
-Кто?
-Да, этот Матье.
Нина Николаевна вздохнула.
После завтрака он сидел за ноутбуком:
10.21
Источник: пресс-секретарь Путина Дмитрий Песков, российское издание РИА Новости
Прямая речь: "Президент Путин соберет заседание Совета Безопасности России. Это большой Совет Безопасности".
Детали: По словам Пескова, это нерегулярное заседание.
Тему заседания он пообещал сообщить позже.
«Да, - опять повторил он и тут же одернул себя. - Что это я все «да» да «да». Ему хотелось сказать или даже крикнуть «нет», потому что он не смог, не успел отправить Веру и Юру в Турцию. Надо было ему вмешаться. Нина Николаевна его остановила, мол, лучше я. Ну, и что она? Вася тянул с разрешением до последнего и, когда, казалось, вот уже, даже если они оформят документы, будет поздно. «Если б они улетели!» - он был в отчаянии. Это то, что на поверхности, но у его размышлений по этому поводу, его раздвоении, где он пополам, на разрыв, почему и страдал, был подтекст: он с жадностью ждал (жаждал) нового дня, обратив лицо к востоку, встречая утро, радовался солнцу и боялся, что тот не оправдает его надежд. В тот день могла прилететь ракета и «бах!» - все в хлам.
Ему нужен был собеседник.
Оказавшись на улице, он рассчитывал, что встретит хоть кого-то, с кем можно будет поговорить. Николай, которого он увидел, не в счет. Тот вышел с узкого длинного двора через кирпичный забор, где была убогая хата без хозяина, и там он и жил со своей женой инвалидкой, говорил, что на квартире. Тут же возле двора стоял его черный Опель Омега с расцарапанными боками. Он испуганно посмотрел в сторону Туренина: «Добрий день». «Привет», - был ответ.
Николай среднего роста, тощий, черный, как засохшее дерево, посмотришь на него – жалко мужчину, в тоже время, при том, что тот, что, казалось бы, взять со старьевщика, нищий, в материальном плане и нищий духом, был, как говорится, себе на уме, большого о себе мнения, это было видно по тому, как он здоровался с Турениным, игнорируя его, смотрел мимо него, как бы говоря, да, кто ты такой есть? вот я.
Его инвалидка тоже, и это не нравилось Туренину, была такого же ума. Ей лет двадцать (ему под шестьдесят), она высокая, здоровая и ходит, как чудовище Франкештейна, которое, кстати, собрано из трупов, по сути, дьявол, но считает себя падшим ангелом. Конечно здесь в этом описании большая доля преувеличения, но есть и правда. Итак, когда она, как слон, проходит мимо, то тоже здоровается, но как бы про себя, даже не посмотрит на Туренина. «Что она, эта гнусавая, о себе думает?» - возмущался он. «Отстань от женщины», - тут же на защиту инвалидке ставала Нина Николаевна, нет, не из женской солидарности, а потому что считала ее хорошей. - «Сволочь». – «Прекрати! Ты все выдумал». – Ничего он не выдумал. Так оно и было. Он хотел, чтоб его уважали. «А тут какие-то.., конечно, все люди равные и так далее, но почему, я тоже заслуживаю внимания, должен терпеть это – пренебрежение», - глянув сбоку на Николая, который воровато положил свернутые в рулон рушныки на заднее сидение машины, додумал мысль Туренин.
Дальше улица была пустой. Только в начале еврейского кладбища, где балка, когда частые дожди, доверху заполненная водой, и тогда снизу в ней поднимается и плавает мусор, белела спина Галины Семеновны, Сашиной тетки. Саша жил с ней в своей половине дома. Саша – вот с кем можно поговорить.
« У нее походка, как у Саши, так же сутулится и машет руками, сейчас у нее в руке маленькая сумочка, и она ее как бы раскачивает, - подумал он, и в продолжение об инвалидке добавил. - Они возникли вдруг, появились случайно, их не должно было там быть». Сначала он говорил, что они уйдут, как пришли. Но не уходят. «Мразь», - произнес Туренин и сплюнул слюну под ноги.
Последнее время он видел Сашу в ноябре прошлого года. Тот вернулся из командировки на Донбасс, где готовил материал для зарубежного канала. «Они там все бухают, - ответил он на его вопрос, мол, как обстановка, и очень пафосно заявил. – Я тоже бухал» Тогда Туренин имел неосторожность заметить, что скоро война, и это не зависит от персоны, таким будет решение России. И дальше говорил о ней (о России), как о знаке, как о символе, герое из сказки, здесь больше подошло бы – как о метафоре, не как художественном приеме, а как о переносе конкретного, здесь, живого на общее, что есть слово. В конце запутался, но рассчитывая на его сообразительность, сказал: «Ну, вы поняли меня».
Саша с ним соглашался, и Туренин решил, что, если и есть интеллигенты, то это он. «Интересный мужчина», - сказал он как-то Нине Николаевне. Она запомнила его слова и передала их Галине Семеновне. Та ее тут же разочаровала: он совсем не интересный, а то, что он рассказывает о себе, так это он умеет, но все ложь, от начала и до конца. Собственно это не было новостью. Она и раньше жаловалась на него «Да, он алкоголик. Алкоголики все такие», - добавила к ее словам Нина Николаевна.
И все же Саша был интересным собеседником. «Где он?»