ПАПА ПРОПАЛ НА ФРОНТЕ
После ноябрьских праздников Сергей Александрович стал постоянно выезжать со своими спектаклями на фронт. Возвращался оттуда уставший, но довольный. Все его пьесы солдаты встречали с большим воодушевлением, и, как сообщала пресса, они положительно действовали на дезертиров: беглецы возвращались в строй и приводили с собой добровольцев.
Папа вел военный дневник и писал фронтовые заметки и статьи во все газеты Пролеткульта, городские и даже центральные: «Правду» и «Известия». Эти статьи и разные похвалы со стороны высшего начальства в адрес поэтического отдела Пролеткульта, театра и его руководства притупили страхи мамы об опасности. И когда он веселым голосом сообщил о длительной поездке на месяц-полтора их агитбригады на фронт, в район Пскова и Изборска, она была уверена, что они будут далеко от тех мест, где сейчас идут бои. Вместе с артистами они везли с собой агитаторов и лекторов. Помимо спектаклей планировались концерты, составленные из стихов, песен и танцев. Некоторые артисты сами напрашивались в такие поездки, чтобы получать дополнительные пайки. Жители города голодали и очень сильно.
Папа наряду с военными был приписан к воинской части, но не говорил об этом родным. Мама считала, что к нему это не относится, даже выданная ему военная форма ее не насторожила. Для Анны Михайловны он всегда был работником Петрокоммуны и идейным вдохновителем пролетарской культуры.
Перед каждой поездкой папа обычно показывал Алеше на карте то место, куда они уезжали. В этот раз ему было некогда. Все вечера он что-то писал, переделывал сценарий новой пьесы, готовил кому-то доклады для выступлений, перепечатывал их на машинке.
Дедушка сам развернул карту и показал Алеше направление, куда выезжала агитбригада. Внуку он ничего не сказал, но сердце его екнуло: эти места находились на самой передовой линии фронта, а силы противника, как сообщала недавно большевистская газета «Правда», намного превосходили силы молодой Красной армии, состоящей в основном из новобранцев и рабочих питерских предприятий.
Весь город уже был на военном положении. Каждый день тысячи людей вместо того, чтобы вставать к станкам, рыли окопы и строили укрепления.
Рано утром, перед тем, как уйти, папа прошел в комнату Алеши, хотел разбудить его, но тот крепко спал, подложив под голову правую руку. Сергей Александрович приложился щекой к его щеке, поцеловал и прошептал в ухо: «Алешка, я тебя очень и очень люблю. Тебя и маму! Не беспокойтесь за меня. Я скоро вернусь».
Когда Алеша проснулся, папы уже не было. Мальчик обиделся, что его не разбудили, надулся и ни с кем не разговаривал. Чтобы его успокоить, мама разрешила ему входить в папин кабинет, сидеть за его столом, рисовать или читать книгу, но ничего там не трогать. Папа может вернуться в любой момент.
* * *
Казалось, в их жизни ничего не изменилось. Мама работала в своем театре, дедушка занимался хозяйством и внуком. Иногда они совершали прогулки к своему старому дому или к Михайловскому замку. Возвращаясь вечером домой, Алеша был уверен, что сегодня непременно увидит папу. Но прошел месяц, второй, а Сергей Александрович не приезжал, и от него не было никаких известий.
Мама начала везде звонить и ходить по инстанциям. Там делали вид, что ничего не знают. В Пролеткульте даже не могли назвать людей, которые были в той фронтовой агитбригаде. Таких бригад много. Они приезжают и тут же уезжают обратно. Кто-то гибнет в перестрелках с немцами, кто-то заболевает тифом или новой болезнью испанкой, больных оставляют в местных больницах, мертвых – в моргах.
Папины друзья Мгебров и Чекан тоже выезжали со своим театром «Арена» на фронт. Виктория Владимировна подробно освещала их выступления в журнале «Грядущее». В последней статье она рассказала, как во время спектакля в Юрьеве немцы ворвались в город, зрители (бойцы) бросились в бой, а артистам пришлось бежать, побросав все костюмы и декорации. Они уехали оттуда с последним поездом.
Встретившись с мамой, Виктория Владимировна рассказывала об этих приключениях с восторгом. Им с мужем все это нравилось, было частью той стихии, которая называлась революция и которую они приняли с большой радостью, несмотря на гибель маленького сына. Революция требовала жертв, Котя стал такой жертвой вместе с другими героями, похороненными на Марсовом поле.
От Чекан мама узнала, что папа официально является красноармейцем и состоит на воинском учете по месту жительства в военном комиссариате.
– Узнай, где находится ваш комиссариат, и сходи туда, – посоветовала Виктория Владимировна. – Там должны все знать.
– Странно, – сказал Михаил Андреевич, узнав об этом, – почему Сергей от нас все скрывал. Я еще удивился, что ему выдали военную форму, и он подарил Алеше буденовку.
– Не хотел нас расстраивать. Меня только возмущает, что он – работник Петрокоммуны, поэт и драматург пропал, и никому до этого нет дела. Заметь, что и поэты перестали к нам приходить, как будто чего-то боятся.
– Увы! – с горечью сказал дедушка. Он-то хорошо понимал, что такое отношение к Сергею, будь он хоть полковник или генерал, связано с родственниками его жены: мужем сестры Ольги Владимиром, братом Николаем и им самим, Михаилом Андреевичем, служившим когда-то у одних из Романовых управляющим. ЧК может придумать, что угодно, например, что Сергей помогает Михаилу Андреевичу и заинтересованным лицам спасти царскую семью и сбросить советскую власть. Недаром чекистский агент постоянно стоит напротив их подъезда и везде ходит за ним хвостом. Жизнь в семье Гордеевых могла сослужить большевику Лаврову плохую службу.
Пойти в военкомат маме посоветовала и Хенна. Пряча глаза и оглядываясь по сторонам, как будто их может подслушивать кто-то из посторонних, она объяснила маме, что все сведения о фронтовиках можно получить в военкомате.
– Но Сергей Александрович – не военный, – удивилась мама такой осведомленности девушки.
– Раз ему выдали форму, значит военный. И еще я видела у него наган.
– Наган? Где же он лежал и почему я не видела?
– Он его чистил перед отъездом, я случайно в этот момент вошла в кабинет.
Мама пошла в военкомат. На ней было светлое драповое пальто с лисьим воротником, скромное синее платье, кожаные сапожки на шнурках и меховая шляпа с вуалью – обычная одежда, в которой она теперь везде появлялась. Стараясь выглядеть как можно скромней, она не накрасила губы и не подвела брови, как обычно делала перед выходом на улицу.
Стоило ей войти в кабинет, как сидевший за столом человек в военной форме, видимо, из бывших царских офицеров, быстро вскочил, подвел маму к стулу и, вернувшись на свое место, выслушал ее стоя. Он сам и вызванные им два красноармейца тщательно просмотрели папки со списками работников культуры, пропавших без вести, пока, наконец, в одной из них не отыскали донесение командира 4-й части 5-й армии Западного фронта, в котором упоминалась фамилия поэта Волгина.
Анне Михайловне разрешили взять документ в руки и самой с ним ознакомиться, но она так волновалась, что долго не могла сосредоточиться. Поняла только одно: во время спектакля в Изборске в город ворвались немцы, и артисты вступили в бой вместе с бойцами 4-й части. Часть была полностью разбита.
К донесению прилагался список убитых, раненых и пропавших без вести. Имя Сергея Волгина числилось среди пропавших.
– Знаете, как бывает в бою, – с сочувствием сказал военком, – кто-то выжил и сумел выйти к своим, кто-то попал в плен. Так что, Анна Михайловна, надейтесь на лучшее. Прошло три месяца, это не так много для пропавшего человека. Бывает, что люди объявляются через два или три года. Так было в войну с германцами.
– Мне непонятно, почему ЧК выясняет у знакомых и сослуживцев моего мужа его благонадежность. Он вполне показал свою преданность советской власти до переворота и после, работая в Петросовете.
– Анна Михайловна, это вынужденная мера. Белогвардейцы активно работают в нашем городе, у них есть тут подпольные организации, верные люди, которые дают им нужную информацию, деньги, устраивают на заводах диверсии. Мы все постоянно должны быть начеку. Вашего мужа проверяют, как и всех, кто попал в плен. Есть такая установка свыше.
Военком услужливо проводил ее до двери и держал открытой, пока мама не вышла в коридор.
Анне Михайловне было непонятно, почему ей об этом не рассказали папины друзья из Пролеткульта или сослуживцы из Петрокоммуны, наверняка все знавшие. В последнее время они все перестали им звонить и приходить в гости, а встретив ее в театре или на улице, отворачивали голову или переходили на противоположную сторону. Она не придавала этому особого значения: мало ли куда люди спешат или не хотят выслушивать ее жалобы. Та же Чекан ей разъяснила, что ЧК подозрительно относится к тем, кто пропадает без вести; по их мнению, они переходят на сторону врагов, становятся шпионами, диверсантами или пробираются к белым.
Маме стало ясно: люди боятся ЧК. О зверствах в ее застенках рассказывают страшные вещи. Недаром в Петрограде недавно убили ненавистного всем председателя Петроградской ЧК Моисея Урицкого.
Как-то поздно вечером к ним домой пришли поэты Семенов и Брагин. Их принимала одна мама. Молодые люди записались добровольцами в РККА и пришли к ним попрощаться. Поэты признались, что их тоже вызывали в ЧК, хотя они не были ни в одной поездке с Сергеем Александровичем.
– Помните, какую замечательную постановку Сергей Александрович сделал на 7 ноября? – говорил Николай Семенов. – Такой человек не может быть врагом народа. Мы так и говорили с Гришей в ЧК. Да им, Анна Михайловна, бесполезно, что-либо доказывать.
– А что они еще спрашивали?
– С кем он среди студийцев больше общался, о чем они говорили, как отзывался о советской власти?
– Как он мог еще отзываться, если он несколько лет был членом Петросовета и сейчас им является? – возмутилась мама.
– У них есть записи свидетелей, которые слышали, как он осуждал продотряды и расстрелы крестьян за укрывание хлеба. Расспрашивали о вашем брате Николае Гордееве. Мы даже не знали, что тот самый Гордеев – ваш брат.
– Боже мой, какое недоверие к людям. А стихи Сергея, его пьесы? Сам Ленин предлагал печатать его стихи в «Правде» еще при царе и распространять в армии, считая их лучшей агитацией за большевиков.
– Анна Михайловна, мы верим, что Сергей Александрович жив и скоро вернется. Жаль, Алеша спит, мы принесли ему подарок.
Они протянули коробку с набором мушкетеров – любимых Алешиных героев. Все в голубых плащах с серебряными крестами, в шляпах с перьями, сапогах с отворотами и со шпагами. Их было восемь штук – трое на конях, остальные пешие в разных позах. Таких элитных солдат французского короля Людовика VIII делали за границей, и ребята могли их приобрести или обменять на что-то дорогое на черном рынке. Маму так растрогал этот подарок, что она расплакалась.
– Спасибо, ребята, – сказала она, вытирая слезы. – Алеша будет рад такому подарку. И меня вы вернули к жизни. Можно я вас расцелую и перекрещу? Я все еще верю в Бога.
Она расцеловала их и перекрестила.
– Берегите себя и пишите нам письма. Адрес наш знаете.