Посвящаю бабуле
Толстухиной Марии Александровне
Нас называют навозом истории.
Но без навоза не вырастет и роза.
Схоронили мою бабушку Марию. Она единственная, кто выжил после двух войн: гражданской и Великой Отечественной. В последние года часто воспоминания возникают в моей голове. Воскресенье. Бабушка, еще не потерявшая свою красоту, прихорашивается, одевается в яркое платье, и мы идем в гости к ее деревенским подружкам и соседкам. Пьем чай, «старушки» обсуждают поселковые новости. Вот Киприан вернулся с войны, бросил поселковую казачку-Агапею. Женился на молоденькой учительнице, а лада в семье не прибавилось. Погнался за образованной, а толку – то. …
Вспоминают военный голод: как собирали картофельную кожуру с председательской помойки, чтобы как-то дожить до весны. Обувь износилась, сшить новую не из чего, так и ходили босиком до самых морозов. Когда ноги уже примерзали к земле, грели ноги в свежих коровьих “лепешках”. Помолились за упокой души двух священников, Евграфа и Константина, которые все отдавали из съестного верующим, и сами умерли от голода. Помолились и за деда Яшеньку, не за что расстрелянного. Деда в 33-году арестовали по вине вредительства в животноводстве, когда случился массовый падеж скота от ящура. Репрессировали. …Вспомнили, как после революционного братоубийства, стала налаживаться жизнь. Зерна давали вдоволь, а овечьей шерсти более 10 килограммов на трудодни. Не было в колхозе бездельников, хорошо работали, вот и жили, а тут этот проклятый “фашист - Гитлер”. Осудили пьянчужку Ваньку, но что с него взять, он не из казаков, он из-под Тулы, вот и пьет. Но я – непоседа, верчусь, тяну бабулю домой. Не понимал тогда, что они рассказывали о своей не простой горестной судьбе.
Бабушка верующая. В правом переднем углу полочка, на которой стоят три иконы. Бабушка рассказывает мне про Бога и просит молиться, но у меня столько дел и совсем мне не до молитв: на улице так интересно: в футбол поиграть, на лодке по «Голодному» озеру поплавать, да и понырять с кормы. … Все-таки я соглашаюсь помолиться, и бабушка достает из-за иконы полконфеты – божий подарок за усердную молитву. Время советское, еще мало было лакомства, и в поселке не продавали конфет. Я редко видел сладость и верил, что мне ее послал Бог за усердие. Я так и не узнал, откуда у бабушки конфеты. Спрашивал ее потом, но она, хитро улыбаясь, отвечала: “От Бога”.
Мне 12 лет. Мама и папа переезжают в центральный совхоз. Детей (нас у родителей четверо) забирают с собой. Мне очень плохо, тоскливо, ведь я же буду, далеко от бабушки. Как же без нее? Кто будет доставать из-за иконы конфету за мою усердною молитву? Кому я расскажу обо всех своих проказах, не боясь наказания? Кому доверю свои секреты, кто будет мне помогать? Мамины утешения не помогали, слезы текли и текли.
Уже осваивая старшие классы, я приезжал к бабуле на летних каникулах. Мой друг Серега и я – сорвиголова (на девочек уже заглядываемся) просим бабушку рассказать о своей молодости. Отложив дела и поправив платок, бабушка начинает рассказывать о своей жизни. Какой в молодости она была красавицей, любила парня из своего Сухореченского поселка, но родители были против, так как он (мой дед Яков) был из староверов другого толка. А разве можно родную дочь да за беспоповца? Только Яшенька не побоялся, принял нашу старую веру. Там и свадьбу справили. Хорошо жили, согласно. Детишек восемь народилось, да трое всего до седых волос дожили.
«Работаю в поле, - продолжает она - чувствую, что скоро рожать, иду домой, топлю печь, кипячу воду, собираю все для родов, иду в баню, а оттуда прихожу домой с родившимся ребенком». «А когда твоя мать – первородком не смогла разродиться трое суток, и никакие повитухи не помогли, я своей рукой вытащила тебя на свет божий. Ты уже был синий, и тебя еле удалось заставить закричать. И вот, какай, казак вырос!» Замолчав, начала накрывать на стол и стала угощать нас чаем. Налив себе в блюдце чаю, она стала дуть, охлаждая содержимое в блюдце. Сделав глоток, бабушка продолжает рассказывать о своей жизни. Вспоминала голод во время войны, когда забирали все, даже картошку выгребали из погребов,- все для фронта, все для победы,- а колхозники были еле живы от голода. Ели все, что можно есть. «Вот пропадет корова на ферме, придет зоотехник, обследует ее и закопают за поселком. А мы ночью с лопатами идем, откапываем, делим, отвариваем в нескольких водах и едим. Не унывали же, старались выжить и верили в победу. А сейчас молодежь совсем не умеет веселиться. С водкой – какое это веселье, вот мы и частушки пели, и хороводы водили, плясали и все от души, а не от вина. А какие веселые случаи рассказывали, как шутили. А нынче сядут за стол, наедятся, напьются, разве это веселье», - рассуждала бабушка. Сама она никогда не сидела без дела. Даже и тогда, когда стала уже болеть, все равно, что-то вяжет, убирает, готовит. Я не очень часто навещал бабушку, но когда приезжал, она старалась накормить повкуснее, уложить спать помягче. Все повторяла “Разве это жизнь в городе! Разве там можно жить по-человечески!” А вот в колхозе….. Тут все свеженькое, вкусненькое, натуральное!”
Сегодня я вспоминаю, как слушал бабушкины рассказы про “жизнь человеческую”. Как она работала в колхозе от зари до зари, не разгибая спины, а приходя домой, скотину обиходила, дом, детей. … Ложишься спать после полуночи, а с рассветом встаешь и сызнова бежишь на работу. Работала за трудодни, на которые должны были выдавать часть урожая, но часто получалось, особенно после войны, что ничего не давали, вот и работала только за палочки в тетради бригадира. Хорошо работали, и веселиться, тоже могли, да еще как. Сейчас не то….
Задавался вопросом, почему от такой тяжелой жизни не уезжали из поселка? Бабушка рассказывала, что у колхозников не было никаких документов, и чтобы получить паспорт, нужна была справка из сельсовета, а справки никому не давали, вот так и жили. А не давали потому, что добровольно так жить никто б не согласился. Вот это и есть крепостное право. Так, что я старался хорошо учиться, чтобы получить образование, а не надрываться в колхозе за палочки в тетради. Хотя жизнь в колхозе становилась другой и колхозники стали другими. Но это уже другая история.
А бабушку я буду вспоминать, как самого близкого, доброго, родного человека. Она любила нас, баловала, хотела, чтобы мы жили лучше, чем она. Не дай Бог нам пережить то, что пережила она и ее поколение. Она была трудолюбивым, светлым человеком. Пережив горькую жизнь, она ни разу не накричала на внуков, всегда была с ними нежной и любящей. Злой я ее никогда не видел. Рассказывали, что когда я начал ползать, то добрался до ямы, где месили глину с навозом для обмазки стен на хозяйственном дворе, да и свалился в яму, перемазался в навозе, а бабушка вместо того, чтобы причитать: начала меня целовать со словами: «Наконец-то дождалась, когда внук начал ползать да пакостничать». Светлая тебе память, моя любимая бабушка.
Памятенье – память. – На моей помятенье всяко было!